CC BY
10
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
О божественности христианства и превосходстве его над буддизмом и мохаммеданством
Опубликовано:
Христианское чтение. 1903. № 11. С. 553-586.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
О божественности христіанства и о превосходствѣ его
НАДЪ БУДДИЗМОМЪ ц МОХАММЕДАНСТВОМЪ *)-
3. Нѣсколько предварительныхъ замѣчаній о безцѣнномъ значеніи принесенной Христомъ жертвы,—Глубина прародительскаго грѣхопаденія и его тяжкія послѣдствія.—Невозможность „культурнаго“ самоискуплепія,— искупленія посредствомъ ангела или какого-либо другого тварнаго существа и потребность въ Искупителѣ - Богочеловѣкѣ.—Вопросъ о причинѣ страданій Искупителя. — Ихъ добровольная неизбѣжность и необыкновенная тяжесть.—Рѣшеніе возраженій противъ Божія правосудія и страданія Невипнаго за виновныхъ. — Смерть и воскресеніе Христовы. —
Заключеніе.
fCJIII БЫ не крайняя, происходящая изъ неотступныхъ требованій человѣческаго ума и сердца, необходимость (э^ дать себѣ сознательный отчетъ въ превосходствѣ христіан-s ства падь буддизмомъ и мохаммеданствомъ, а не съ чу-I жпхъ только словъ и ію-прпвычкѣ твердить о немъ, то, въ разсужденіи о послѣднихъ дняхъ Спасителя, поистинѣ «да молчитъ всякая плотъ человѣча»: такъ несоизмѣримы Его послѣдніе (въ особенности) дни съ окончаніемъ земного поприща Будды іі Мохаммеда, такъ нрепзбыточествуютъ они святымъ содержаніемъ, настолько необъятно велико нхъ спасительное значеніе, въ такой степени поразительны для откровенія человѣческой злобы іі Божіей любви Его крестныя страданія, что, дѣйствительно, чувствуешь себя въ неловкомъ положеніи нарушителя disciplinae arcanae, не воздающаго христіанской святынѣ подобающаго ей уваженія. А, между тѣмъ, только изъ благоговѣнія предъ отой святыней, недостаточно цѣнимой нѣкоторыми
ол обладателями. н проистекаетъ рѣшимость возвести па Голгооѵ двухъ основателей названныхъ но имени пхъ религій н спросить ихъ: могли ли бы вы такъ умереть, какъ уморъ этотъ Распятый'? II если бы ваша страдальческая смерть хотя сколько-нибудь была подобна Его смерти, то могла ли опа принести самѵю малую долю тѣхъ спасительныхъ плодовъ, какіе принесла смерть нашего «Праведника»? Удалось ли вамъ набавить нс только міръ весь, по хотя бы только человѣческій родъ,— нѣть, только нѣкоторые пароды, только своихъ послѣдователей, самое малое число людей, наконецъ, себя самихъ отъ грѣха со всѣми ого тяжкими послѣдствіями? Принесли ли вы кому ннбудь ивъ смертныхъ истинное счастье и непреходящую радость? Сдѣлалп-.ть кого нравственно высокимъ, такимъ, кого христіане называютъ «святымъ»? Брошено-ли вами въ житейскія бразды хотя нѣсколько сѣмянъ здоровой жизни, въ которой не только не было бы никакихъ золъ н бѣдствій, а, наоборотъ, содержалось бы принципіальное ихъ одолѣніе?
Доходящая часто до крайняго безумія человѣческая дерзость бываетъ готова, въ лицѣ хотя бы названныхъ «религіозныхъ геніевъ», отважно принять вызовъ па непосильное для себя испытаніе и отвѣчать утвердительно па предложенные вопросы. По въ такомъ утвержденіи содержится и смертный ихъ падь собою приговоръ. Что пи говорилось бы въ подтвержденіе крайняго субъективизма религіозной вѣры, эта послѣдняя, тѣмъ не менѣе, зиждется, прежде всего, на нѣкоторыхъ объективныхъ основахъ, причемъ краеугольнымъ камнемъ каждой религіи служитъ лицо ея основателя. А съ этой стороны пи одна на землѣ вѣра еще не стоитъ такъ твердо и никогда не станетъ, какъ именно христіанство. Причина, повторяемъ, въ Лицѣ Божественнаго Основателя его. Онъ безконечно великъ въ началѣ Своего земного поприща, таковъ же въ самомъ расцвѣтѣ Своего общественнаго служенія, таковъ и въ ужасномъ его исходѣ. Предъ Своимъ выступленіемъ па проповѣдь Оігь слышитъ благоволительпое свидѣтельство о Себѣ Небеснаго Отца, и такое же свидѣтельство раздалось съ неба во время Преображенія Господня на Оаворѣ. Что за дивная и ничѣмъ ненарушимая гармонія богочеловѣческой жизни, что за испо-стилшмоо слѣдованіе только Отчей волѣ, что за неизмѣнное и вѣрное себѣ единство спасительныхъ Его мыслей, словъ и дѣйствій! Хотя бы разъ остался Онъ невѣренъ Самому Собѣ или поколебался въ Своей рѣшимости пронести до конца та-
желый кростъ Свой! Тогда не было бы ни Оаворскаго событія, ни повторительнаго Отчаго свидѣтельства, ибо послѣднимъ подтверждается то. что Христосъ, какъ выступилъ на проповѣдь, будучи возлюбленнымъ Сыномъ, такъ и предъ завершеніемъ Своего дѣла остался таковымъ же, именно, возлюбленнымъ, Котораго необходимо «слушать», и Который совершенно святъ и достоинъ сдѣлаться искупительною Жертвой за грѣхи міра.
Чтобы по достоинству оцѣнить это свидѣтельство, но надо ходить далеко, а только заглянуть внутрь себя самого и чистосердечно отвѣтить на вопросъ: хранимъ ли мы себя чистыми отъ всякихъ мірскихъ сквернъ и не измѣняемъ ли постоянно требованіямъ долга и совѣсти? Но «кто же будетъ чистъ отъ скверны, хотя бы онъ только день единый жилъ на землѣ»? Найдите хоть одного великаго изъ великихъ, который не подходилъ бы подъ этотъ упрекъ въ нечистотѣ? Не въ томъ собственно вопросъ, свободны ли мы отъ всякихъ сквернъ, а въ какой высокой степени рабствуемъ грѣху? Какъ ни тяжко сознаться, а сознаться необходимо, что совершенно справедливы слова апостола: «всн согрѣшшпа»,—всѣ безъ изъятія, великіе и малые, простые и знатные, включая сюда и тѣхъ религіозныхъ геніевъ, геніальность которыхъ отнюдь не помѣшала имъ занять свое мѣсто среди другихъ грѣшниковъ. Что бы ни заключалось великаго въ ихъ душахъ, какими славными подвигами пи ознаменовали бы они свою жизнь, какъ ни блисталъ бы ореолъ ихъ безподобнаго совершества, хотя и приписаннаго къ нимъ подчасъ заднимъ числомъ, при всемъ томъ, никто и никакими средствами не въ силахъ вычеркнуть изъ книги ихъ жизни многихъ прегрѣшеній, и мнимые благодѣтели человѣчества сами остаются въ трепетномъ ожиданіи своего Благодѣтеля, если только, какъ произошло въ буддизмѣ, такимъ, къ несчастью, не будетъ признанъ самъ же человѣкъ. Стало быть, нельзя и поднимать никакой рѣчи объ искупительномъ значеніи житейскаго подвига и смерти какихъ угодно знаменитыхъ представителей рода человѣческаго и тѣмъ менѣе умѣстно говорить объ этомъ но отношенію къ Буддѣ и Мохаммеду, незаурядная—только не съ лучшей стороны—смерть которыхъ не имѣла рѣшительно никакого не только искупительнаго, но даже и просто—высоконазидателыіаго значенія для людей. А, главное, сами почившіе не предвидѣли своей скорой кончины и, допустивъ, что они когда-либо задумывались надъ своимъ исходомъ, то едва ли хотѣли видѣть его такимъ іірозаически-зауряднымъ.
Бѵдда и Мохаммедъ въ своихъ предсмертныхъ словахъ исповѣдали грѣхи свои, тѣмъ самымъ признавая себя не выходящими въ этомъ отношеніи изъ ряда простыхъ смертныхъ.
Но вотъ еще одна, чисто хронологическая, и для дѣла, по-видимому, только внѣшняя, не имѣющая существеннаго значенія подробность, а, между тѣмъ, оиа-то именно очень драгоцѣнна не для одного историка, но и для апологета. Мохаммедъ училъ въ теченіе 20 лѣтъ, Будда—въ теченіе ІА лѣтъ, Спаситель только въ теченіе трехъ съ половиной лѣтъ! II что иное представляли собою эти малые годы, какъ не безконечный рядъ искушеній, преслѣдованій и страданій, такъ что земная жизнь Христа Спасителя представляется какъ бы сплошнымъ жертвоприношеніемъ? Исламскій пророкъ съ мечемъ въ рукѣ, индійскій съ непримиримой ненавистью къ этому міру скорбей, и только Онъ одинъ во всеоружіи мира, любви и всепрощенія! Какъ нн старайтесь быть равнодушными при видѣ этого зрѣлища, оно, тѣмъ не менѣе, оставитъ свой слѣдъ въ вашей душѣ, въ противномъ случаѣ вы — погибшій человѣкъ, ибо окаменѣвшее сердце ваше утратило воспріимчивость къ самой воплощенной благости и красотѣ.
Въ житейскп-практическомъ отношеніи сыны вѣка сего большей частью счастливѣе сыновъ царствія. Это истинное изреченіе Спасителя вполнѣ оправдалось въ жизни Его и тѣхъ религіозныхъ дѣятелей. Чисто-мірской силѣ двухъ послѣднихъ повиновался міръ, и даже многіе князя мірскіе смиренно преклонились предъ ними: свои узнали своихъ. Но какъ же совсѣмъ иначе эти самые князи отнеслись къ Первородному Сыну царствія! Только еще родившагося Христа уже ищетъ убить подозрительный «царь Иродъ»: другой Иродъ, Антипа, точно для поддержанія жестокой репутаціи своего отца, опять хочетъ убить смѣлаго Обличителя людскихъ пороковъ; онъ же. когда привели къ нему связаннаго Узника, не нашелъ ничего лучшаго, какъ только поглумиться надъ Мимъ. Твердо убѣжденный въ совершенной невиновности проданнаго ему Христа, Пилатъ, въ концѣ концовъ, уступаетъ настойчивымъ Его врагамъ. Остаются еще іудейскіе «архіереи и старцы людскіе», но они-то и были главными виновниками крестной смерти Спасителя. Подлинно, «князи людскіе собрались вкупѣ на Господа и на Христа Его»!
Но почему же, именно, человѣчество не могло искупить само себя? II если, дѣйствительно, у него по доставало для
итого силъ, то но могъ ли дѣло искупленія совершить какой-либо, напримѣръ, ближайшій къ престолу Божію духъ? Зачѣмъ потребовалась столь великая жертва, да притомъ еще обреченная на такія незаслуженныя страданія и крестную смерть?
Мы отчасти уже касались перваго вопроса и теперь нѣсколько подробнѣе остановимся на немъ. Какъ бы ни была пріятна для человѣческаго самолюбія мысль о возможности самоискупленія, но ея несостоятельность опровергается какъ психологически, такъ и исторически. Наша душа, особенно, въ состояніи невиновности (возьмемъ, для слабаго примѣра, особенно младенческую душу), представляетъ собою необыкновенно нѣжную и впечатлительную сущность. Предрасположенная по природѣ своей къ добру, она можетъ достигать въ немъ высокой степени развитія, что мы и видимъ въ лицѣ великихъ благодѣтелей человѣчества и, особенно, святыхъ подвижниковъ. Зауряднымъ смертнымъ становится подчасъ не подъ силу понять, какимъ образомъ «подобострастные» имъ люди могутъ восходить па такую высоту религіозно-нравственнаго совершенства: «душевный человѣкъ нс пріемлетъ, яже духа Божія». Но, съ другой стороны, таже человѣческая природа можетъ дойти н до поразительно низкой степени паденія и, притомъ, такъ, что послѣднее прямо пропорціонально предшествовавшей ему душевной чистотѣ. Кто однажды палъ, тотъ при второмъ паденіи уже не станетъ такъ, какъ при первомъ, оплакивать свою повинность. Иное дѣло совершить первый грѣхъ. Какимъ тяжкимъ бременемъ ложится онъ па чистую душу и какими жгучими слезами горести и раскаянія омывается онъ! Неподкупная совѣсть постоянно обличаетъ преступника и не допускаетъ никакихъ компромиссовъ. Ни дружескія рѣчи, ни соображенія пользы, ни ссылка па среду или неумолимыя обстоятельства, ничто не въ состояніи успокоить потрясенной души. Человѣкъ въ атомъ случаѣ безсиленъ умирить человѣка, и, если послѣдній но получитъ себѣ примиренія свыше, то онъ будетъ однимъ изъ «сыновъ погибельныхъ». Ботъ почему во всѣхъ религіяхъ—особыя очистительныя молитвы и церемоніи, а, главное, искупительно-примирительныя -жертвы.
Но что сказать о прародительскомъ грѣхопаденіи, именно о тяжести его, имѣя въ виду совершенство первозданнаго человѣка? Отрицать самый фактъ грѣхопаденія—значило бы закрывать глаза предъ вопросомъ неотразимой важности и допускать такое возмутительное насиліе надъ религіозной исторіей
человѣчества, какого нельзя оправдать шікакпми соображеніями. Преданія о золотомъ вѣкѣ, говорятъ,—мноъ. Но почему же, именно, мноъ? Почему никто не считаетъ миѳомъ минувшіе годы невиннаго дѣтства, н не только не видитъ въ нихъ болѣзненнаго бреда мечтательнаго идеалиста, а, наоборотъ, многократно обращается къ нимъ въ теченіе всей своей '-кивни, почерпая въ нихъ для себя нравственную чистоту и поддержку? Миѳологія, правда, наивна по своей формѣ, но только не лжива въ своей сущности. II было бы слишкомъ смѣло предполагать, что ея древнее свидѣтельство умолкнетъ по капризному приговору отрицательной критики. Послѣдняя провела аналогію между миѳами и дѣтскими мечтами съ цѣлью обезцѣнить миѳы: но критическое оружіе оказывается о двухъ концахъ. Въ самомъ дѣлѣ, если дѣтская невинность каждаго изъ пасъ представляетъ собою безспорный фактъ, то не только не меньшая, а еще большая безспорность факта должна имѣть за собой миѳологія. Стало быть, и прародительское грѣхопаденіе—такъ же фактъ, неизмѣримо-печальный въ своемъ существѣ п въ сопряженныхъ съ нимъ послѣдствіяхъ, фактъ, подтверждаемый не одною миѳологіей, по, прежде всего, божественнымъ откровеніемъ. Отрицать факта нельзя, потому что онъ есть дѣйствительное событіе, которое изгладить своими силами человѣкъ не въ состояніи. Подобно тому, какъ въ обыденной жизни никто самъ себѣ не даетъ прощенія въ проступкахъ противъ ближняго, такъ и тѣмъ болѣе согрѣшившаго противъ Бога то.ѣко Боіъ одинъ п могъ простить. Но грѣхъ извратилъ невинную природу первозданнаго человѣка, н потому требовалось, кромѣ прощенія, еще п возстановить поврежденную природу въ первобытной ея чистотѣ и невинности. Слѣдовательно, тѣмъ необходимѣе требовалась человѣку Божья помощь. Къ сожалѣнію, мы только аналогично можемъ судить теперь о тяжкихъ послѣдствіяхъ грѣхопаденія, по н такое сужденіе не въ пользу мнѣнія, по которому самъ человѣкъ будто бы могъ искупить себя отъ грѣха. Ріели бы грѣхъ былъ только недостаткомъ совершенства, іын необходимымъ условіемъ послѣдняго, пли просто дурной привычкой (есть и такое дѣтскіі-панвнос воззрѣніе!), усвояемой младшими отъ старшихъ, или какимъ-то предразсудкомъ, или еще чѣмъ-либо подобнымъ,— тогда еще можно было бы признать относительное значеніе за легкомысленными теоріями самопскуплеиія. Но въ томъ и дѣло, что грѣхъ является глубоко ІфОІІИК-
нувшпмъ въ духовпотѣлесную природу человѣка зломъ, сдѣлавшимся, въ свою очередь, ого сакъ бы второю природой. Такъ твердо уповающіе на всемогущество возростающей куль-туін.і точно намѣренно не хотятъ видѣть того важнаго обстоятельства-, что ихъ упованіе старо, какъ самъ грѣхъ, что первобытные люди—отнюдь по одичалое племя современныхъ дикарей. но первые наслѣдники спасительныхъ истинъ откровенія ■.въ нхъ неиспорченномъ видѣ и самые достойные піонеры человѣческой культуры. Мы склонны подчасъ думать, что дохристіанское человѣчество болѣе или менѣе было пассивнымъ ожпдатолсмъ обѣтованнаго Мессіи, предоставляя честь активныхъ культуртрегеровъ своимъ позднѣйшимъ потомкамъ. А, меікду тѣмъ, достаточно припомнить хотя бы вавилонское столпотвореніе, чтобы увидѣть въ немъ движеніе могучей силы къ самопрославленію человѣчества и. затѣмъ, въ дальнѣйшемъ, къ его самопскуплепію? Не даромъ даны были людямъ отн пять съ половиной тысячъ лѣтъ до пришествія Хрнста-Спасителя,— ибо Назначеніе нхъ состояло, между прочимъ, и въ томъ, чтобы путемъ горчайшаго опыта убѣдить человѣка въ невозможности самоискупленія. Легко говорить на ;>ту модную тему, особенно при смутномъ представленіи дѣла, подъ одобрительный шумъ слѣпыхъ приверженцевъ матеріалистической эволюціи; но такъ ли легко оправдать фантастическія теоріи,—вотъ въ чемъ вопросъ. Что бы отвѣтило па него дохристіанское человѣчество, особенно въ лицѣ своихъ лучшихъ представителей? Думается, что потряслись бы самыя основанія преисподней, когда въ ней услышано было бы это новое «благовѣстіе», отъ страшнаго ужаса и отчаянія въ возможности спасенія для «содержимыхъ въ пей крѣпкими узами». Долгіе вѣки мучились въ пей милліоны людей, по тяжесть нхъ страданій смягчалась надеждой на болѣе или менѣе отдаленное искупленіе нхъ грядущимъ Мессіей. И вдругъ ихъ приглашаютъ вкусить сладости надежды отъ человѣческой культуры! Едва ли бы кто протянулъ руку къ этому новому древу познанія добра и зла, и всего менѣе тѣ праведники, которые всю земную жизнь прошли подъ сѣныо спасительнаго упованія па Избавителя н другимъ благовѣстили Его пришествіе. А что сказать о тѣхъ, «чающихъ утѣхи Израилевы», которые находились бы еще па земномъ поприщѣ? Они съ нс меньшимъ негодованіемъ отнеслись бы къ такой проповѣди о спасеніи, подаваемомъ человѣку культурой. Великое несчастье въ томъ, что эта нренро-
славленная культура ость произведеніе того же грѣшнаго человѣка. и надо только дивиться его душевной слѣпотѣ, по причинѣ которой вт. немъ родилась эта безумная надежда на возможность душоенасенія посредствомъ культуры: ибо «если слѣпой поведетъ слѣпого, то оба попадутъ въ яму».
Не знающая никакого удержа въ своемъ превозношеніи, человѣческая культура сулить счастье своимъ поборникамъ въ отдаленномъ будущемъ, а какъ велико разстояніе до цѣли, объ этомъ никому и ничего неизвѣстно. Прислушиваясь къ этому обѣщанію, невольно воскликнешь: «бѣдное человѣчество! Чѣмъ заслужило ты такое самобичеваніе и для чего ты. съ достойнымъ лучшей участи самоотверженіемъ такъ безпощадно-жестоко унижаешь свое высокое достоинство?» Вт. самомъ дѣлѣ, точно по тайному обѣту всѣ ждутъ отъ культуры какого-то блаженства: вотъ-вотъ оно наступитъ, а его пѣтъ, какъ нѣтъ! И, что еще прискорбнѣе, чѣмъ дальше, тѣмъ хуже живется «культурному» человѣку. Какъ примирить здѣсь слово съ дѣломъ, и не для того ли они остаются непрпмііреішымп, чтобы убѣдить упрямое человѣчество въ рѣшительной невозможности сімоискупленія и обратить его къ единому «Ходатаю Бога н человѣковъ?» Ей, буди, буди!
Но почему бы не могъ искупить человѣка свѣтлый духъ'} Вѣдь ангелы, особенно ихъ высшіе чипы, такъ близки кт. Богу, такъ могущественны, кт. такой высокой степени озарены свѣтомъ истиннаго богоразумія, съ одной стороны, а, съ другой, настолько человѣколюбивы и такъ всегда готовы помочь страждущему, что, казалось бы, имъ и спасать пасъ. Представимъ себѣ теперь, что одинъ изъ высшихъ ангеловъ сошелъ на землю и сдѣлался совершеннымъ человѣкомъ, не переставая быть ангеломъ, jT. е. былъ бы ангелочеловѣкомъ. Невозможнаго въ этомъ предположеніи нѣть ничего, особенно, принимая въ соображеніе толкованіе нѣкоторыхъ свв. отцовъ на извѣстное мѣсто кп. Бытія о смѣшеніи сыновъ Божіихъ съ дочерьми человѣческими. Воплотившійся ангелъ, разумѣется, училъ бы людей истинному богопознанію, поражалъ бы всѣхъ своей премудростью и творилъ бы великія чудеса. Не терпящіе свѣта п возлюбившіе болѣе тьму, .поди.--какъ это естественно,—стали бы всячески преслѣдовать ангела Божія, осудили бы на смерть и, можетъ быть, онъ умеръ бы, какъ и Спаситель, на крестѣ. II. всетакп, мы по были бы спасены. ^ же однимъ вочеловѣченіемъ ангелъ, можетъ быть, примирилъ
бы насъ, но только не съ оскорбленнымъ Правосудіемъ, а съ самимъ собою и съ другими ангелами. ІІо цѣлъ искупленія состоитъ въ примиреніи человѣка нс съ однимъ только ангельскимъ чиномъ, по п со всѣмъ міромъ (ибо вся тварь совоздыхаетъ и соболѣзнуетъ сл. нами), а, главное, съ Самимъ Богомъ, между тѣмъ какъ примиреніе съ ангелами — это лишь малая доля искупленія, не говоря уже о томъ, что промышляющій о Своемъ мірѣ и все «располагающій мѣрою, и числомъ. и вѣсомъ» Богъ не допустилъ бы никогда такого, нарушающаго планъ Его домостроительства, вторженія ангеловъ вт. неудобоисполнимое для нихъ дѣло. Какъ ни высоки по своему богопознанію ангелы, все-таки, оно у нихъ далеко не полное, и потому воплотившійся ангелъ не могъ бы принести намъ полнаго откровенія о Богѣ, которое, именно, и требовалось искупленіемъ. Слѣдовательно, тіаше богопознаніе было бы недостаточнымъ и, какъ такое, апеллировало бы къ новому откровенію, которое въ полнотѣ могъ принести только Единородный Сынъ Божій. Вотъ краткій отвѣтъ на вопросъ: почему ангелъ не могъ быть нашимъ искупителемъ.
Если же насъ не могъ искупить чистѣйшій духъ, то еще менѣе могло искупить какое либо другое сотворенное существо. напрнм., ученѣйшій философъ, мудрѣйшій законодатель, величайшій завоеватель и имъ подобные, о чемъ у насъ было сказано въ своемъ мѣстѣ. Итакъ, родъ человѣческій могъ быть искупленъ или только милосердымъ Богомъ, или никакимъ еще другимъ существомъ. По если бы мы псповѣдывали Бога въ духѣ мертвеннаго монотеизма, то должны были бы тогда или допустить патрипассіанскоо заблужденіе, или рѣшительно отвергнуть возможность искупленія. Дѣло въ томъ, что правосудіе—одно изъ главнѣйшихъ свойствъ существа Божія, не допускающее своего самопожертвованія въ пользу гдругихъ свойствъ, причемъ обусловливаемая самою природой человѣческаго мышленія аналогія между этимъ свойствомъ въ Богѣ и нашимъ правосудіемъ простирается только до такого предѣла, за которымъ начинаются паши подчасъ убогія представленія о правосудіи, отождествляемомъ съ несправедливымъ потворствомъ даже сознательнымъ порокамъ и преступленіямъ. ІІо неизмѣняемости Своей Богъ, нс преставая бытъ всеблагимъ, не престаетъ быть и правосуднымъ, требующимъ возмездія за грѣхъ, н святымъ, кт. которому не можетъ приблизиться неискупленный грѣшникъ. Теперь, допустить, что Самъ Богъ,
представляемый но смыслу мертвеннаго монотеизма, является искупителемъ людей, значитъ отрицать въ ІІемъ правосудіе и допускать натрипассіанство. Нотъ здѣсь-то, именно, и выступаетъ съ настойчивымъ заявленіемъ о себѣ христіанскій догматъ о троичности Лицъ въ Бот’ѣ, благодаря которому является возможною возвышеннѣйшая теодицея, равной н.ги подобной которой не можетъ быть еще пн въ какой другой религіи. По смыслу этой теодицеи, не поступаясь Своею святостью и Своимъ правосудіемъ, Божественная Любовь посылаетъ на землю Сына Своего въ Жертву за грѣхъ міра и какъ его Искупителя: натрииассіанство такъ же устранено. II вотъ, второе Лице Пресвятыя Троицы, Единородный Сынъ Божій, «сходитъ съ небесъ, и воплощается отъ Духа Свята и Маріи Дѣвы п вочеловѣчивается».
Для инстинктивно отвращающагося отъ страданій человѣка, естественно, желать, чтобы Искупитель совершилъ Свое дѣло безъ страданій. Для чего, говорятъ, они? Развѣ нс довольно было возвышеннаго ученія и примѣра святой жизни для наученія человѣка истинному Богопозпанію н для возрожденія его къ святой жизни? Но, отвѣтимъ совопросникамъ, будетъ ли насыщенъ голодный хотя бы самыми краснорѣчивыми разсужденіями, или получить выздоровленіе больной отъ того, что около его одра будетъ находиться здоровый? ВЬдь грѣхъ, какъ мы уже сказали, является въ человѣкѣ чѣмъ-то вродѣ его второй природы, и представлять себѣ искупленіе въ формѣ талантливаго учительства и назидательнаго примѣра— значитъ смотрѣть на дѣло сквозь розовыя очки крайняго оптимизма. Грѣшники должны нс только научиться истинному Бого-позиапію, не только имѣть предъ собою примѣръ святѣйшей жизни, по еще болѣе: они должны переродиться, имъ необходимъ другой родоначальникъ, «новый Адамъ», какимъ іі является, дѣйствительно. Хрпстосъ-Спаснтс.ть. Святостью новаго родоначальника обусловливалось Его безсѣмешюе зачатіе, и опа же послужила причиной Его необыкновенныхъ страданій и крестной смерти.
Законъ явленія теперь для пасъ болѣе плн менѣе ясенъ. Но за то мы стоимъ въ необычайномъ изумленіи предъ тайною Лица, вмѣстѣ божескаго и человѣческаго, для разгадки которой совершенно недостаточны наши мѣры. Ибо рѣчь идетъ не о какой либо скоропреходящей теофапіп, допущенной Богомъ для извѣстныхъ цѣлей въ домостроительствѣ человѣческаго
спасенія, но предъ нами историческое Лицо, Человѣкъ, но свидѣтельству самого писанія, начатый и родившійся въ опредѣленное время, возроотавшій душевно и тѣлесно, нуждавшійся въ отдыхѣ и пищѣ, радовавшійся и печалившійся, страдавшій и умершій. Да, предъ нами совершенный Человѣкъ, но объ этомъ Человѣкѣ говорится въ писаніи, что въ Немъ «тѣлеснѣ» обитала полнота Божества (Нол. II. 9), и что Само Божіе Слово «плоть бысть и веелнся въ ііы» (Іо. 1, 13. 14; Евр. II, 14). Божественное Лицо съ человѣческой природой и. однакоже, съ сохраненіемъ единства личнаго самосознанія,—это тайпа. Какъ таковой, фактъ требуетъ послѣдовательности въ законѣ откровенія, если только здѣсь должно находиться концентрированіе общаго откровенія: мы ищемъ только средствъ къ разумѣнію его осуществленія. Можетъ быть, само писаніе даетъ намъ ключъ къ нахожденію искомаго въ словахъ: «Сей есть Сынъ Мой возлюбленный, о ІІемъ же благоволихъ». Это свидѣтельство небеснаго Отца воплотившемуся Сыну Его, Моѵочеяовѣку Христу. Все таинственное величіе, сколько содержится о немъ въ словахъ: «Сынъ Мой есп Ты» (Евр. 1. э; lie. II. 9), все оно почиваетъ въ единствѣ историческаго человѣческаго Лица нашего Спасителя, несли мы хотимъ держаться истины, то приведенныя слова должны относиться ко Христу и какъ къ человѣку, и, даже, преимущественно какъ къ человѣку. Что же особеннаго получимъ мы въ такомъ случаѣ? Въ видѣ человѣческаго богоусыновленія должно выразиться Богосынонство Христово, а но своей высочайшей сущности только и можетъ проявиться въ такомъ видѣ, не смотря на очевидное ограниченіе. Если Богъ открывается посредствомъ человѣчества, то Богъ открывается, какъ Сынъ Отцу, уже по силѣ, тварпаго порядка въ соотвѣтствующей такому откровенію основной формѣ, ибо человѣчество имѣетъ одно великое преимущество предъ всѣмъ сотвореннымъ: «чадомъ», а не просто рабомъ именоваться въ домѣ Отца своего. Бъ этомъ цѣль всего человѣчества: именно, въ концѣ временъ оно должно быть почтено: «ты есп сынъ Мой» (Откр. XXI, 7). II здѣсь основной законъ откровенія.
Въ теченіе Своей земной жизни Христосъ только благодѣтельствовалъ людямъ: «Онъ проходилъ благодѣтельствуя и исцѣляя всѣхъ, обладаемыхъ діаволомъ» (Дѣян. X, 38) и, даже, на крестѣ молился за Своихъ враговъ. II. однако же, на Его безмѣрную любовь люди отвѣчали самою непримиримою злобой
и ненавистью, перевившими Его крестныя страданія и доселѣ еще съ новою и съ тѣмъ еще большею силой возгорающимися въ сердцахъ отпхъ несчастныхъ, именно «обладаемыхъ діаволомъ». Это—фактъ и, какъ таковой, не столь поразительный, если только принять къ свѣдѣнію то, что в'ь преступномъ свѣтѣ нельзя появиться высокочестному, откровенному и неизмѣнному другу всего великаго п прекраснаго, невозможно обнаружиться человѣку съ рѣшительнымъ характеромъ безъ того, чтобы не навлечь на себя страшной зависти и вражды. Что же касается «исхода» Спасителя, то глубочайшимъ источникомъ принципіальной къ Нему вражды людей служило въ Немъ совершенное откровеніе Божественной святости. Но отого-то и не можетъ переносить міръ, потому что чувствуетъ себя наказуемымъ ею и судимымъ.
Притомъ, если бы Христосъ выступилъ противъ грѣха только во всеоружіи грозныхъ рѣчей, тогда горькія чувства слушателей, особенно фарисеевъ, говоря человѣчески, имѣли бы для себя нѣкоторое основаніе. Но ищущая, спасающая, бла-годѣющая любовь—это уже слишкомъ сильный поводъ къ ненависти. Озарявшая кроткимъ свѣтомъ потребность грѣшниковъ въ искупленіи, эта любовь являлась вмѣстѣ и пеумытною обличительницею грѣха. Свѣтъ ея такъ же ненавистенъ для міра (Іоан. III, 19. 20). Жало грѣха въ лицѣ враговъ Христовыхъ коснулось проявленныхъ въ Немъ любви и святости Божіихъ. Эта любовь и эта святость проявились въ наиболѣе располагающей къ себѣ человѣческое сердце формѣ, — какъ благодать, всесильная къ уврачеванію всякихъ и всѣхъ человѣческихъ немощей. Ожесточаться противъ благодати есть грѣхъ, окамененіе, такой тяжкій грѣхъ, для котораго пѣтъ прощенія: ибо онъ есть грѣхъ противъ св. Духа. Отверженіе Христа свидѣтельствовало только объ ожесточеніи Израиля. Слѣдующимъ моментомъ грѣха здѣсь служить совершеніе послѣдняго людьми, облагодѣтельствован-ными преимущественно предъ всѣми другими, такъ что самый грѣхъ является выраженіемъ самой черной неблагодарности со стороны «своихъ». Отверженіе Бога въ раю свидѣтельствовало о неблагодарности людей къ творческой благости, тѣмъ болѣе, что прародители были надѣлены высокими дарованіями по душѣ и тѣлу: но самое преступленіе заслуживало снисхожденія въ виду еще не отвѣданныхъ преступниками горькихъ плодовъ его. Но въ теченіе прошедшихъ съ той поры тысячелѣтій человѣчество уже слишкомъ вкусило этихъ горькихъ плодовъ;
особымъ водительствомъ Промысла Израилъ, преимущественно предъ другими, наученъ былъ цѣнить потерянное блаженство и, притомъ, не рѣчами только проповѣдниковъ, а еще болѣе дивными событіями своей жизни. Божественная любовь проявляется теперь уже не въ творческой благости, по въ напвысшей степени, какъ искупляющая благодать. Но и въ такомъ видѣ люди отвергли ее: «во своя пріиде, и свои Его не нріяша». Въ томъ и состоитъ послѣднее и высочайшее завершеніе грѣха. Все, что между тѣмъ произошло, и чему суждено еще совершиться въ проявленіи вражды противъ Бога и Его царства, есть только повтореніе уже совершеннаго надъ Христомъ въ лицѣ Его Самого и вѣрующихъ въ Него. Онъ отовсюду окруженъ врагами; «поистинѣ собрались они въ городѣ семъ на святаго Отрока Твоего Іисуса, Котораго Ты помазалъ, Иродъ и Понтій Пилатъ гь язычниками и съ народомъ израильскимъ» (Дѣян. IV, 27). А Онъ смиренно даетъ ланиты Свои на заушенія, почти не возражаетъ ни на единое слово Своихъ ненавистниковъ, не отклоняетъ отъ Себя предопредѣленной свыше чаши п выпиваетъ ее даже до послѣдней капли. Въ совершенномъ послушаніи Отчей волѣ, Онъ проситъ поднести Ему желчи и оцта, всѣмъ Своимъ любящимъ сердцемъ желая испить послѣднюю каплю древле начавшейся вражды между человѣкомъ и Богомъ, только чтобы ея не оставалось болѣе въ этомъ мірѣ. Поистинѣ, предъ нами единственное и безпримѣрное въ своемъ родѣ зрѣлище во всемірной исторіи!
Отъ внѣшней обстановки событія перейдемъ теперь къ разсмотрѣнію его внутренняго содержанія. Если гдѣ либо на свѣтѣ происходило что ннбудь подобное съ какимъ либо добродѣтельнымъ человѣкомъ, то, съ кѣмъ приключалось трагическое, тотъ обыкновенно принималъ его на себя, какъ свыше ниспосланный жребій. И когда этотъ жребій принимается во смиреніи и съ полною покорностью, тогда мы прославляемъ человѣческое великодушіе. Здѣсь дѣло обстоитъ совершенно иначе. Христосъ нс только все предвидѣлъ и предсказалъ до малѣйшихъ подробностей о Своихъ страданіяхъ, признавая въ нихъ исполненіе ветхозавѣтныхъ пророчествъ (Ис. LIII; Пс. XXII.), мало того: Онъ Самъ вызвалъ па свѣтъ Свой жребій и какъ бы вытребовалъ его съ такой настойчивостью, что Ренанъ не хочетъ здѣсь ничего видѣлъ, какъ только роковое заблужденіе геніальнаго мечтателя. По истина въ томъ, что сь полнымъ спокойствіемъ и въ неномраченпомъ сознаніи, свидѣтельствующими о нахожде-
Ніи Его выше обстоятельствъ, и съ поразительными проявленіями дѵх. власти и могущества стоитъ Искупитель предъ Своими врагами. Неотразимою сплою фактическихъ доказательствъ Онъ подтверждаетъ Свои неоднократныя свидѣтельства о томъ, что Свою жизнь, которую пикто не могъ насильно отнять у Него, Онъ Самъ теперь добровольно отдаетъ за животъ міра (Іоан. X, 18; XIX, 11; XVIII, о). Единственный моментъ въ жизни Спасителя представляется, на первый взглядъ, доказательствомъ душевной слабости и чуть не отчаянія истомленнаго Страдальца. Но этотъ, именно, моментъ открываетъ предъ болѣе глубокимъ наблюдателем ъ совершенно обратное, свидѣтельствуя о необыкновенной силѣ воли Того, для Котораго весь, предносящійся Его внутреннему взору, ужасъ величайшихъ страданій служитъ только поводомъ къ тѣмъ болѣе рѣшительному ихъ принятію. Часъ геосиманскихъ скорбей объясняетъ намъ, что крестныя страданія были уже заранѣе предуставлены въ Совѣтѣ Божіемъ, что оші были опредѣлены въ своей точной мѣрѣ и объемѣ и восприняты Сыномъ по безконечной Его любви къ падшему міру п изъ послушаігія Отчей волѣ. Какъ внѣшнія событія, страданія Спасителя служили только подтвержденіемъ предвѣчнаго Совѣта и безпримѣрно-трагическимъ выраженіемъ внут-реиио. въ Своей душѣ, уже пережитыхъ Спасителемъ скорбей. Не люди, а Самъ Богъ Отецъ назначаетъ жребій Своему Сыну, и все, происшедшее потомъ, есть только исполненіе Высшей Воли. Подобно тому, какъ Авраамъ восходилъ па гору для жертвоприношенія сына своего Исаака, и сынъ не противился отцу, когда тотъ связалъ и возложилъ его на жертвенникъ, такъ — если только небесное можетъ хоть сколько нпбудъ уясняться посредствомъ земного—такъ поступаетъ п Богъ, нре-мірный и нисшедшій къ падшему человѣчеству, святая мѣра всѣхъ вещей и до преизбытка на всѣхъ ступеняхъ самоотверженная любовь, такъ въ Геосимапіи и на Голгоѳѣ Отецъ съ Сыномъ совершаютъ великое дѣло искупленія міра. Все человѣчество, въ лицѣ іудеевъ и язычниковъ, обезображенное всяческимъ проявленіемъ грѣха, наложило свою преступную руку на неповинную Жертву. По это только средство, только лицевая сторона дѣйствія, а величайшій актъ примиренія между Богомъ и міромъ происходить въ святой тишинѣ, такъ сказать, съ глазу на глазъ между Богомъ Творцомъ и Судьею міра и вочеловѣчившимся Искупителемъ.
Посмотримъ теперь на «кончину Праведника». Въ первые
три часа Его крестныхъ страданій человѣческая жизнь въ Номъ еще боролась со смертью; Онъ произносилъ еще трогательныя слова примиренія: «Отче, прости имъ: не вѣдятъ бо, что творятъ»! Слова попеченія о Своихъ: «Жено. се сынъ твой»! Слова обѣтованія: «аминь, глаголю тсбѣ, днесь со Мною бѵ-депш въ рай»! Но когда, въ полдень, начала покрывать Его смертная сѣнь, когда померкло солнце іі настала полная «власть тьмы», когда самъ князь преисподней выступилъ на рѣшительную брань съ Пришедшимъ сокрушить его державу,—ибо онъ вѣдалъ: «теперь рѣшительный часъ: пли я навѣки буду поверженъ вт. страшное мѣсто мученія, и у меня отнимутся мои плѣнники, или же, наоборотъ, Онъ долженъ будетъ уступить мнѣ полную власть, вт» случаѣ, если не вынесетъ крестныхъ страданій»...—и когда Богъ «оставилъ» висящаго на крестѣ Бога и,—такъ бываетъ съ нейтральными зрителями,—окруженный тьмами Своихъ ангеловъ, какъ бы ожидалъ рѣшительнаго момента", тогда-то, именно, и произошло безпримѣрное въ міровой исторіи, грандіознѣйшее вт» своемъ процессѣ и спасательнѣйшее по своимъ плодамъ единоборство между сильнымъ «княземъ тьмы» п «Крѣпчайшимъ» Жизнодавцемъ. Пусть теперь самое смѣлое воображеніе представитъ себѣ, что пригвожденный ко кресту Богъ хотя бы мало поколебался въ Своемъ намѣреніи и, въ исполненіе требованія толпы, рѣшился бы сойти со креста, предоставивъ сатанѣ полную власть надъ падшими грѣшниками:—что произошло бы тогда? Тогда предъ изумленными взорами римскихъ воиновъ и неистовой толпы (да простятъ намъ это предположеніе) крестъ мгновенно обратился бы въ прахъ, и Распятый, какъ свѣтлый лучъ, поднялся бы къ Своему Отцу, а торжествующій сатана окончательно завладѣлъ бы покинутымъ міромъ. Но этого не произошло. «Мужъ скорбей» былъ «послушливъ даже до смерти, смерти же крестныя» (Фил. II, 8), и вышелъ изъ Своихъ испытаній съ побѣднымъ «совершилось»! Что за смыслъ этого восклицанія, въ чемъ состояла эта великая и на цѣлые вѣки простирающаяся побѣда, объ этомъ можно судить уже потому, что она нѣкогда будетъ вѣчной темой славословія всѣхъ блаженныхъ духовъ въ небесномъ царствіи!
Нѣкоторые, даже и изъ вѣрующихъ, думаютъ, что Христу, какъ Богу, не трудно было переносить всякія страданія. «Вѣдь Ты, Спаситель нашъ, былъ Богъ! Поэтому Тебѣ можно было переносить ихъ; я же—бѣдный, слабый человѣкъ!» Но такое пред-
(•давленіе дѣла совершенно ложію. Наоборотъ, вѣчный законъ природы состоитъ въ томъ, что тѣмъ больше страданія и радости чувствуетъ извѣстное существо, чѣмъ на болѣе высшей ступени находится оно въ іерархіи другихъ существъ. Низшіе организмы проявляютъ часто такое равнодушіе къ боли, что наблюдатель склоняется къ мысли объ ихъ нечувствительности кт. послѣдней. У болѣе высшихъ и чувствительность къ ней повышается. Наиболѣе топко организованное существо—человѣкъ особенно глубоко чувствуетъ какъ радость, такъ и горе, физическое благосостояніе и физическую боль. Дѣйствительно, даже тончайшіе оттѣнки различія между людьми въ этомъ отношеніи зависятъ отъ ихъ болѣе утонченной или болѣе грубой организаціи, и каждый чувствуетъ справедливость слѣдующаго заключенія: «эта нѣжная и тонко организованная натура должна была испытывать необыкновенныя страдапія въ данныхъ обстоятельствахъ». Поэтому мы ближе подойдемъ къ истинѣ, если замѣтимъ: когда Христосъ принялъ человѣческій образъ, тогда, вмѣстѣ съ человѣческою душой, Онъ принялъ также и человѣческую плоть, не съ неба принесенную Имъ, но образованную св. Духомъ во чревѣ Богоматери, и потому, стало быть. Онъ имѣлъ не божественные нервы п мускулы, а человѣческіе; подобно тому, какъ Онъ нуждался въ пищѣ для продолженія жизни, долженъ былъ совершать движеніе для перемѣны м ѣста, спать для предоставленія покоя Своему тѣлу, такъ и посредствомъ нервовъ Онъ испытывалъ боль или пріятныя чувства, и посредствомъ мозга—радостныя или горестныя представленія; а такъ какъ тѣло Его не было испорчено грѣхомъ, чувства не были притуплены, а богочеловѣческая душа отличалась абсолютно—совершенною воспріимчивостью кт. самымъ тонкимъ и нѣжнымъ впечатлѣніямъ, то, безспорно, во время Своей земной жизни и па крестѣ Онъ испытывалъ неизмѣримо большія страдапія, чѣмъ сколько можетъ испытать ихъ обыкновенный смертный. Представимъ себѣ, что мы спустились въ мрачное подземелье къ самымъ отъявленнымъ злодѣямъ; проклятія и брань постоянно оглашаютъ воздухъ; въ непрерывныхъ ссорахъ и спорахъ, исполненные глубокой ненависти, только и думающіе, что о грабежахъ да убійствахъ, эти отпѣтые люди влачатъ свою жизнь въ невообразимой грязи и порокѣ. И въ такомъ обществѣ, какъ бы прикованный къ нему, долженъ былъ бы проводить свои дни и питаться скудною пищей благовоспитанный, нѣжный и чувствительный человѣкъ,
возросшій въ благородномъ христіанскомъ семействѣ, съ изысканнымъ вкусомъ ко всему прекрасному и доброму! Одна только мысль о такомъ, къ сожалѣнію, нерѣдко встрѣчающемся на землѣ, несчастномъ положеніи глубоко потрясаетъ наше сердце. Ііто еще не потерялъ способности безпристрастнаго взгляда въ глубину своей души, тотъ долженъ признать справедливость укоризненныхъ словъ пророка: «отъ подошвы ноги до темени головы нѣтъ у нихъ здороваго мѣста»; и если наша праведность является предъ Богомъ подъ образомъ загрязненной одежды, то чѣмъ же оказываются наши грѣхи? Представьте себѣ теперь безчисленное множество злодѣяній, совершаемыхъ въ одинъ день, пли хотя только въ одинъ часъ; прислушайтесь къ раздирающимъ воплямъ и воздыханіямъ, день и ночь восходящимъ отъ земли къ небу, и вы согласитесь, что мы употребили еще слабое сравненіе для выраженія мысли о тяжести неповиннаго страданія. Вы убѣдитесь, что намъ не достаетъ словъ для обозначенія впечатлѣній и чувствованій Бога, странствующаго по нашей юдоли плача, называемой землею,—увидите и то, что подлинно только божественное всемогущество въ состояніи было перенести всѣ, предназначенныя Единородному Сыну, тягчайшія страданія.
Вообще, такое воззрѣніе, но которому Богъ можетъ переносить страданія и скорби, такъ сказать, съ шутливою легкостью, не смущается сомнительнымъ родствомъ съ раціонализмомъ, для котораго Богъ является самозамкнутымъ и неспособнымъ ни къ какому живому проявленію абсолютомъ. По мнѣнію раціоналистовъ, непристойно приписывать Богу человѣческія возбужденія, гнѣвъ или любовь, ревность или мщеніе; ото значило бы низводить Его въ разрядъ смертныхъ существъ: Онъ есть абстрактное, идеальное, совершеннѣйшее Существо; всякая же дѣятельность и впечатлительность представляетъ собой одностороннее, несовершенное и недостойное Высочайшаго Существа явленіе. И, вотъ, они предлагаютъ человѣчеству мрачный образъ Будды, какъ высочайшее воплощеніе Божества. Погруженный къ свою нирвану, онъ равнодушно смотритъ па земныя страданія и рѣшительно отрицаетъ всякое участіе (несуществующаго) Промысла въ ихъ уничтоженіи, или, по крайней мѣрѣ, уменьшеніи. Но если почтенный званіемъ божества Будда не способенъ ни къ какому гнѣву, то такъ же неспособенъ онъ и ни къ какой любви; равнодушный къ человѣческимъ прегрѣшеніямъ, онъ не слышитъ такъ же и пи-
какихъ молитвъ; ни любить его, ни бояться мы, поэтому, не можемъ, не должны также надѣяться и на полученіе отъ него чего-либо, а только корректно проводить свою жизнь по естественнымъ законамъ тяжести и движенія, свѣта и электричества, ибо у такого бога, который не чувствуетъ ни радости, ни скорби отъ человѣческой жизни, нѣтъ никакой моральности. А что, именно, такой богъ пользуется преимущественнымъ уваженіемъ у современниковъ,—это вполнѣ понятно. Для всецѣло пропитаннаго грѣхомъ и, притомъ, съ сожженной совѣстью человѣка, такой богъ несравненно сговорчивѣе, чѣмъ личный, живой и горящій ревностью библейскій Богъ, Который есть «поядающій огнь», Который не считаетъ грѣшника невиннымъ, Который «посѣщаетъ грѣхи отцовъ до четвертаго колѣна» въ потомствѣ ихъ и Который въ свое время потребуетъ отъ всѣхъ людей отчета въ ихъ дѣлахъ, словахъ и помышленіяхъ. А такъ какъ люди сознаютъ, что они заслужили гнѣвъ святого и правосуднаго Бога, то и стараются себя утѣшить тѣмъ, что заслоняютъ истиннаго Бога воображаемымъ, подобно нѣкоторой птицѣ, прячущей свою голову въ песокъ съ цѣлью укрыться отъ охотника. Впрочемъ, они немного пріобрѣтаютъ этимъ, такъ какъ вѣруютъ ли они въ гнѣвнаго пли равнодушнаго Бога, отъ того не уменьшаются мірскія несчастья и скорби. Рано ли, поздно ли, но каждый изъ насъ долженъ будетъ покинуть все, что дорого емѵ въ земномъ мірѣ. Что намъ приэтомъ должно служить великимъ утѣшеніемъ сознаніе, что все это страданіе происходитъ не попущеніемъ прогнѣваннаго нашими грѣхами Бога, а стихійпнымъ дѣйствіемъ разумной и заботливой природы, или цѣлесообразно развивающихся изъ матеріи законовъ.— этого понять мы не можемъ. Да! Если ужъ мы должны страдать, то намъ, по крайней мѣрѣ, хотѣлось бы знать: почему, для какой цѣли и отъ кого, именно, происходитъ страданіе, а не мучиться постоянной заботой о томъ, что мудрая, по слѣпая природа губить насъ внезапно и незаслуженно. Однимъ словомъ, палъ болѣе великимъ и досто-желаипымъ является живой Богъ Откровенія, чѣмъ какой-то бездушный истуканъ.
Но почему же крестная смерть? Потому, именно, что эта смерть считалась позорнѣйшимъ наказаніемъ, а крестныя страданія по ихъ мучительности еще не имѣютъ себѣ равныхъ. Для пасъ, благодаря Распятому, крестъ является величайшей святынею и предметом ъ набожнаго поклоненія. Но, чтобы представить себѣ
хоть сколько шібѵдь ужасъ и позоръ крестныхъ страданій, поставьте себя, если то возможно, на точку зрѣнія, паир., римляпина-язычника и спросите: чѣмъ ему долженъ былъ представляться крестъ? Мы немного приблизимся къ его пониманію, если на мѣсто креста поставимъ инквизиціонное колесо, или висѣлицу, или что-либо подобное. Римлянинъ не зналъ ничего болѣе позорнаго по сравненію съ крестными страданіями, такъ что, по словамъ Цицерона, даже «самое названіе креста да удалится не только отъ тѣла римскаго гражданина, но и отъ мыслей его, отъ очей и слуха»: nomen ipsum crucis absit non modo a corpore civium Romanorum, sed etiam a cogitatione, oculis, auribus. Ton, же писатель называетъ распятіе crudelissimum te-terrimumque supplicium. Facinus est, продолжаетъ онъ, vinciri civem romanum; scelus, verberari; prope parricidium, necari: quid dicam in crucem tolli? verbo satis digno tarn nefaria res appellari nullo modo potest. Для іудеевъ ужасъ креста выражается словами: «проклятъ всякъ, висяй на древѣ!» Подлинно, Распятый на Крестѣ служилъ «іудеямъ соблазномъ, еллиномъ же безуміемъ»! Осмѣлимся ли послѣ этого сказать, что еще не переполнена была горечью чаша Его страданій, и что Онъ не до конца возлюбилъ человѣческій родъ? Теперь же отрѣзаны всѣ пути къ такого рода возраженіямъ, и. разумѣется, ни исламскій, ни буддійскій лжепророки никогда не могутъ выдержать никакого съ Нимъ сравненія. Эта позорная и тягчайшая смерть нужна была для пригвожденія къ вѣчному позору грѣховъ и злобы человѣческихъ, для того, чтобы тяжестью Его крестныхъ страданій законопреступные люди измѣряли страшную глубину грѣховной бездны, въ которой они мучились долгіе вѣки, и которая готова была поглотить ихъ навсегда. Этою смертью проповѣдуется безмѣрное милосердіе Божіе и вышеотеческая Его къ намъ любовь, потому что Онъ предать за насъ па смерть Своего возлюбленнаго Единороднаго Сына, добровольныя страданія Котораго еще болѣе убѣждаютъ насъ въ неоцѣненномъ величіи и значеніи Самой Жертвы.
Но почему же Онъ непремѣнно долженъ былъ вкусить смерть, а не былъ снятъ со креста, или нс сошелъ съ него, чтобы впослѣдствіи съ большимъ успѣхомъ продолжать Свое благовѣстіе? Потому и для того нашъ Спаситель вкусилъ смерть, чтобы сразиться съ ней и притупить ея жало. Если бы Онъ не умеръ, то и не довершилъ бы дѣло человѣческаго искупленія. Онъ умеръ — если смотрѣть па событіе только исто-
39 s
рнческп—потому, что Его смерти добились враги Его, окапавшіеся безчувственными къ Его страданіямъ и тѣмъ подписавшіе свои смертный приговоръ: «кровь Его на пасъ»... Онъ не сошелъ со креста по совершенной безполезности этого чуда для обращенія окамонѣлыхъ сердецъ, хотя безумные рас-пинателн и говорили между собою, сами не зная, къ чему: «нпыл снасо. Себе ли не можетъ спасти; аще Царь Израилевъ есть, да снпдетъ нынѣ со креста, и вѣруемъ въ Него» (Мо. XXVII, 42). Говорили, можетъ быть, допуская эту страшную для себя возможность: «а если Онъ сойдетъ? Ужели мы дозволимъ Емѵ опять ходить по странѣ и учить народъ?» И, надо полагать, что. въ противномъ случаѣ, т. е., если бы Онъ тогда сошелъ со креста и продолжилъ бы Свое общественное служеніе, послѣднее было бы для Него горніе перваго въ разсужденіи Его душевнаго спокойствія и враждебнаго отношенія къ Нему враговъ. Тогда мы увидѣли бы, предъ собою Страдальца, обреченнаго на, быть можетъ, долголѣтнія скитанія по городамъ и селеніямъ палестинскимъ, постоянно гонимаго и мучимаго непримиримыми врагами, которые, но причинѣ неистощимой изобрѣтательности человѣка—особенно—въ совершеніи злодѣяній, нашли бы поистинѣ адскіе способы къ усиленію Его страданій, пока онн не завершились бы тою же Голгоѳой.
Но причемъ же—продолжаютъ возражатели—правосудіе, когда одинъ умираетъ за всѣхъ? Мы, въ лицѣ своего прародителя, прослушали волю Божію, мы грѣшили, прилагая беззаконія къ беззаконіямъ, а платитъ за нихъ другое Лицо,—божественное, правда, но только не мы сами,—Справедлива-лн такая уплата? Возможна ли она. по суду неумытной правды Божіей?
Изъ разсмотрѣнія невозможности для человѣка самоискуп-ленія, по вышеприведеннымъ соображеніямъ, легко получить отвѣтъ и на это возраженіе. Только смерть праведника и, притомъ, такого, какимъ является Единородный Сынъ Божій, могла искупить человѣчество и даровать ему вѣчную жизнь. Слѣдовательно, выходъ изъ дилеммы: или всѣ должны навѣки погибнуть, или за нихъ долженъ пострадать Единородный Сынъ Божій,—если дѣйствительно должно было состояться искупленіе,—открывается только въ сторону Голгооы: Онъ одинъ долженъ быль пострадать за всѣхъ. Смущающее возражателей замѣстительство въ страданіяхъ не даромъ было искони сродно человѣческому сердцу, иначе мы не встрѣчались бы съ ппмъ
по только въ подзаконной, но и въ языческихъ религіяхъ. Припомнимъ пророчество и вмѣстѣ отъ вѣчности предопредѣленную о нашемъ искупленіи истину, такъ рѣшительно выраженныя іудейскимъ первосвященникомъ: «уне есть», говорилъ онъ. «да единъ человѣкъ умретъ за люди, а. не весь языкъ погибнетъ». Это правило, повторяемъ, было общимъ почти у каждаго народа, и въ исторіи не мало примѣровъ, служащихъ его подтвержденіемъ. Сыновья праотца Іакова продаютъ невиннаго своего брата въ Египетъ—съ мыслью: «лучше пусть одинъ умретъ за братьевъ». Принявшіе на свой корабль пророка Іону пловцы бросаютъ потомъ его, по жребію, въ море сч» тою же мыслью: «пусть лучше одинъ умираетъ за всѣхъ», и спасаются отъ страшной бури. Вт. пылу благочестивой ревности внукъ Аарона, Финеесъ, поражаетъ израильтянина за бсзстудпую связь съ моавитянкой:—и смерть одного спасаетъ весь станъ парода Божія: «не весь языкъ погибаетъ». Въ войнѣ съ филистимлянами Израильтяне выставляютъ па единоборство съ Голіаѳомъ Давида, и побѣдою послѣдняго надъ первымъ рѣшается исходъ войны, безъ столкновенія враждебныхъ силъ. Не одинъ ли Моисей предстательствуетъ за свой народъ на Синаѣ и племенною молитвой умилостивляетъ прогнѣвленнаго Бога, хотѣвшаго истребить вѣроотступниковъ? Все ото были люди,—и. однако, съ такимъ могущественнымъ дерзновеніемъ предъ Богомъ!
Что же касается древне-языческой религіи, то и въ ней встрѣчаются трогательные примѣры замѣстительства въ страданіяхъ неповиннаго за виновныхъ. Такъ, папрнм.. въ Эсхиловомъ «Прометеѣ» Меркурій обращается къ скованному плѣннику съ такими словами: «не думай, чтобы твоя казнь окончилась прежде, чѣмъ Богъ принесетъ Себя въ жертву, чтобы замѣнить тебя въ твоихъ страданіяхъ, и добровольно захочетъ снизойти ради тебя въ жилище Плутона, въ мрачныя бездны тартара». Знаменитый Эврипидъ посвятилъ цѣлыхъ четыре трагедіи непоколебимой вѣрѣ древнихъ въ замѣстительство страданій. Одна изъ его героинь. Альѵ,сста. идетъ на смерть за своего жениха, другая Ифтенія.—за греческую армію н нр. Изъ- устъ всего до—христіанскаго человѣчества раздается, но характерному выраженію одного изъ апологетовъ, согласная Іа melodie des soupirs, чаяніе святого Искупителя, имѣющаго Своими страданіями очистить людей отъ грѣха п примирить ихъ съ Богомъ.
Итакъ, мысль о замѣстительствѣ въ страданіяхъ не представляетъ собою чего-либо противорѣчущаго житейскому опыту и человѣческому сознанію, особенно, если принятъ въ соображеніе аналогичные случаи распространенія въ человѣчествѣ» всевозможныхъ знаній, открытій и изобрѣтеній, которыми пользуются всѣ, и, однако, никто и никогда не сомнѣвался въ своемъ нравѣ—наслѣдовать не имъ, а другими пріобрѣтенныя блага.
У возражателей остается еще одна (какъ было уже показано выше, не неприступная) позиція, съ которой они продолжаютъ свои нападенія іга «жесткое» ученіе объ искупленіи, ото—страданіе и смерть Невинною за виновныхъ. Не отрицаемъ законности протеста со стороны естественнаго человѣческаго чувства при видѣ страшной голгоѳекой Жертвы. Логика разсужденія здѣсь пряма и ясна: страданія и смерть суть «оброки» грѣха и, вт> атомъ смыслѣ, они совершенно умѣстны но отношенію къ грѣшникамъ; но предъ нами невинный н святѣйшій изъ самыхъ святыхъ, Богочеловѣкъ—Христосъ: почему, для чего-же Онъ. именно, страдаетъ п вкушаетъ мучительнѣйшую смерть?
Въ только что сказанномъ нами выше содержится уже неполный отвѣтъ и на оти вопросы. Исторически, въ данныхъ обстоятельствахъ времени и мѣста, среди такихъ, именно, людей, какими въ большинствѣ былъ окруженъ Спасителъ, но всему складу Его земной жизни, произошло именно то самое, что и должно было произойти. Но, кромѣ исторической, надо имѣть въ виду еще п другую, болѣе важную въ настоящемъ случаѣ,, догматическую (поскольку, конечно, можно въ отвлеченіи мыслить догматъ отдѣльно отъ исторіи) точку зрѣнія на предметъ, съ которой совершенно удовлетворительно разрѣшаются вышеуказанныя недоумѣнія. Искупить насъ отъ грѣха съ его послѣдствіями могъ только Безгрѣшный Христосъ Спаситель, потому что, если бы (предполагаемый возраженіемъ) нашъ Искупитель имѣлъ на Себѣ хотя едва уловимую тѣнь грѣха, то не только не могъ бы сдѣлаться нашимъ Искупителемъ, но, лервѣе насъ, еще и Самъ нуждался бы въ искупленіи. Но. говорятъ, невинная Жертва, всетаки. громко вопіетъ къ Божію правосудію, подобно тому, какъ, но словамъ Самого Бога, кровь невинно убіеннаго Авеля вопіяла къ небу о возмездіи преступному братоубійцѣ. Итакъ, предъ нами трудный вопросъ о г>равосудт Божіемъ.
Правосудіе, говорятъ, состоитъ въ наказаніи преступныхъ
и въ награжденіи добродѣтельныхъ и, притомъ, такъ, чтобы первое и послѣднее находились въ точномъ соотвѣтствіи съ порокомъ и добродѣтелью. Слѣдовательно, кто убиваетъ, тотъ В самъ повиненъ смерти. «Нѣтъ»,—восклицаютъ (особенно теперь, поощряемые «нанятою совѣстью!») тысячи другихъ, «ото— варварское наказаніе, которому отошло время. Кара не должна стирать преступника съ лица земли, а только дѣйствовать на него въ воспитательномъ смыслѣ».—«Это совершенная ложь», возражаютъ третьи: «кто умерщвляетъ, тотъ долженъ и самъ быть умерщвленъ». «Око за око. зубъ за зубъ», таково мое понятіе о правосудіи». Так. образомъ, въ началѣ спора—и столь рѣшительная протиПоложность взглядовъ! Но пойдемъ дальше: «око за око, зубъ за зубъ». На первый взглядъ все ото такъ ясно и опредѣленно; совершенно естественно: одинаково преступленіе со стороны всѣхъ и равное правосудіе для всѣхъ. Однако, при болѣе вдумчивомъ отношеніи, дѣла обстоитъ далеко не такъ. Представимъ себѣ, что, при одинаковыхъ обстоятельствахъ, бѣднякъ и милліонеръ похитили извѣстную сумму денегъ. Должны ли похитители подвергнуться одинаковому наказанію, или не должны? «Нѣтъ, восклицаетъ одинъ, это было бы несправедливо. Этотъ рабочій укралъ по необходимости, онъ не получилъ надлежащаго воспитанія и. слѣдовательно, едва ли давалъ себѣ полный отчетъ въ значеніи своего нехорошаго проступка; при этомъ надо имѣть въ виду горе его жены и дѣтей, которыя, вѣдь, ни въ чемъ неповинны. Наоборотъ, милліонеръ не терпѣлъ никакой особой нужды; онъ вѣдалъ, что творилъ, и потому, безъ особыхъ заботъ о сытой семьѣ, можетъ отсидѣть значительно большій, по сравненію съ назначеннымъ для бѣдняка, срокъ тюремнаго заключенія». «Вотъ ужъ, именно, наоборотъ», возражаетъ слѣдующій: «милліонерънаказывается несоразмѣрно строго по сравненію съ рабочимъ. Подумайте только о томъ, что пролетарій нисколько не смущается своимъ наказаніем ъ. Что за наказаніе ему тюрьма, когда въ ной содержаніе его несравненно лучше, чѣмъ дома?! Совсѣмъ въ иномъ положеніи богатый. Онъ гораздо болѣе страдаетъ въ тюрьмѣ, да, сверхъ того, представьте себѣ тяжесть проистекающихъ отсюда для соціальнаго положенія-богатаго послѣдствій, срамъ для его семейства и ир.»—Но вотъ еще примѣръ. Предъ нами два лица въ совершенно одинаковомъ положеніи, одного воспитанія, равныя по своему состоянію, ровесники и но возрасту. Они совершаютъ одинаковое преступленіе и подвергаются равному наказанію.
Но кто же думаетъ, что наказаніе одинаково для обоихъ? Соотвѣтственно съ большей или меньшей чувствительностью и наказаніе однимъ будетъ перенесено легче, чѣмъ другимъ. Если мы хорошенько объ этомъ поразмыслимъ, то должны будемъ согласиться съ тѣмъ, что еще никогда человѣкъ не произносилъ безусловно-праваго суда!—«Болѣе всего занимала меня одна мысль»,—говоритъ но личному опыту нашъ великій писатель.— «которая йотомъ неотвязчиво преслѣдовала меня во все время моей жизни въ острогѣ, — мысль отчасти неразрѣшимая,—неразрѣшимая для меня и теперь: это о неравенствѣ наказанія за одни и тѣже преступленія. Правда, и преступленіе нельзя сравнить одно съ другимъ, даже приблизительно. Напримѣръ, и тотъ и другой убили человѣка; взвѣшены всѣ обстоятельства обоихъ дѣлъ; и по тому и по другому дѣлу выходитъ почти одно наказаніе. А между тѣмъ посмотрите, какая разница въ преступленіяхъ. Одинъ, напримѣръ, зарѣзалъ человѣка такъ, за ничто, за луковицу: вышелъ на дорогу, зарѣзалъ мужика проѣзжаго, а у него то и всего одна луковица. «Чтожь. батька, ты меня посылалъ па добычу: вонъ я му,кика зарѣзалъ и всего-то луковицу нашелъ». — «Дуракъ! Луковина — апч. копенка! Сто душъ—сто луковицъ, вотъ-те и рубль»! — А другой убилъ, защищая отъ сладострастнаго тирана честь невѣсты, сестры, дочери.—Одинъ убилъ по бродяжеству, осаждаемый цѣлымъ полкомъ сыщиковъ, защищая свою свободу, жизнь, нерѣдко умирая отъ голодной смерти; а другой рѣжетъ маленькихъ дѣтей изъ удовольствія рѣзать, чувствовать на своихъ рукахъ ихъ теплую кровь, насладиться ихъ страхомъ, ихъ послѣднимъ голубинымъ трепетомъ подъ самымъ ножомъ. II что же? И тотъ и другой поступаютъ въ туже каторгу. Правда, есть варіація въ срокахъ присуждаемыхъ наказаній. ІІо варіацій отпхъ. сравнительно, не много; а варіацій въ одномъ и томъ же родѣ преступленій—безчисленное множество. Что характеръ, то и варіація. Но положимъ, что примирить, сгладить этѵ разницу невозможно, что это своего рода неразрѣшимая задача—квадратура круга, положимъ такъ. Но еслибъ даже это неравенство и не существовало,—посмотрите па другую разницу, на разницу вт, самыхъ послѣдствіяхъ наказанія... Нотт. человѣкъ, который вт, каторгѣ чахнетъ, таетъ, какъ свѣчка; и вотъ другой, который до поступленія вт, каторгу и не зналъ даже, что есть па свѣтѣ такая развеселая жизнь, такой пріятный клубъ разудалыхъ товарищей. Да, приходятъ въ острогъ и такіе. Нотт,
напримѣръ, человѣкъ образованный, съ развитой совѣстью, съ сознаніемъ, съ сердцемъ. Одна боль собственнаго его сердца, прежде всякихъ наказаній, убьетъ его своими муками. Онъ самъ себя осудитъ за свое преступленіе безпощаднѣе, безжалостнѣе самаго грознаго закона. А вотъ рядомъ съ нимъ другой, который даже и не подумаетъ ни разу о совершенномъ имъ убійствѣ, во всю каторгу. Онъ даже считаетъ себя правымъ. А бываютъ и такіе, которые нарочно дѣлаютъ преступленія, чтобы то.тъко попасть въ каторгу п тѣмъ избавиться отъ несравненно болѣе каторжной жизни на волѣ» {Достоевскій, Полное собр. сочин. Спб. 1883 г. Т. 4, «Записки изъ мертв. дома», стр. 45—46).
Итакъ, будучи не въ состояніи произвести правый судъ вт. нашихъ житейскихъ дѣлахъ, осмѣлимся ли предписывать Богу образъ Его правосудія? «Дѣло, которое дѣлается нашею жизнью», справедливо разсуждаетъ выводимый другимъ нашимъ писателемъ нѣкій князь, «все дѣло, весь смыслъ итого дѣла непонятенъ и не можетъ быть понятенъ мнѣ... Все ото попять, понять все дѣло Хозяина не вт. моей власти». Мы не въ состояніи правильно взвѣсить нашу вину по отношенію кт. Богу, не можемъ опредѣлить ея глубины и размѣра, ея рода и свойства; для итого мы должны были бы основательно знать Его существо. Но мы знаемъ только одно, что мы виновны! Теперь. Христосъ, вѣдающій размѣры н послѣдствія нашихъ грѣховъ. добровольно хочетъ взять ихъ па Себя и удовлетворить за насъ требованію вѣчной Правды. Это ли несправедливо? Но въ многовѣковой исторіи человѣчества (ото мы видѣли) находится большое число примѣровъ самопожертвованій, какъ и теперь ихъ довольно встрѣчается въ жизни, — когда мать спасаетъ своего младенца, мужъ—жену, другъ—своего друга: называемъ ли мы это несправедливостью? Вотъ человѣкъ, добровольно дающій поруку за другого; разумѣется, поручитель долженъ исполнить свое слово: назовемъ ли мы нто несправедливостью? Вотъ, командующій военнымъ отрядомъ видитъ, что, но ошибкѣ его сотоварища, войско подвергается страшной опасности; тогда онъ выводить изъ засады своихъ солдатъ и, съ опасностью для жизни, бросается па спасеніе ближнихъ: назовемъ ли мы это несправедливымъ? Пли еще: сердобольный богачъ уплачиваетъ большой долгъ за неимущаго бѣдняка: справедливо ли это, или н здѣсь попраніе всякаго правосудія?.. Но вотъ приходитъ. въ міръ Господь и какъ бы такъ говорить грѣшникамъ: «вы
находитесь въ неоплатномъ долгу предъ Моимъ небеснымъ Отцомъ. Я Самъ уплачу за васъ, а вы послѣ того будете Моими». Мы, во всякомъ случаѣ, свободны или принять даръ святой любви, или отказаться отъ него словами: «не хотимъ Твоей помощи, да и но думаемъ, чтобы мы были что-либо должны Твоему Отцу: мы надѣемся обойтись своими собственными силами». Но такъ говорить о божественномъ правосудіи— влачитъ допускать завѣдомую ложь, ибо понятія: грѣхъ, вина, правосудіе, отвѣтственность, наказаніе, посредничество, безконечно превышаютъ нашъ ограниченный разумъ въ своемъ божественномъ совершенствѣ и въ таинственной иеизслѣдимостп...
Положенное во гробъ пречистое тѣло Господа, но свидѣтельству Писанія (Дѣян. II, 27), не подверглось тлѣнію. Это служитъ фактическимъ доказательствомъ того, что смерть Его не представляла собой окончательнаго отпаденія тѣла отъ жизненнаго союза съ душою. Но ото была дѣйствительная, а не мнимая смерть, потому что дѣйствительно наступило то раздѣленіе души съ тѣломъ, по причинѣ котораго послѣднее освобождается отъ своего служебнаго, въ значеніи органа, отношенія кт. душѣ, такъ что тѣло и душа, будучи предоставлены самимъ себѣ, опредѣленное время пребываютъ въ покоѣ. Поэтому можно сказать, что воскресеніе разрѣшило Ему узы смерти. Крестныя страданія завершились моментомъ смерти, н воскресеніе указываетъ на нихъ, какъ на уже завершившіяся (Дѣян. II, 24). Истинная смерть, но не побѣда смерти надъ Умершимъ, и въ смерти болѣе уже никакого суда, какъ наступаетъ онъ для умирающаго грѣшника въ тлѣніи его тѣла. Она есть смерть въ смерти, неотразимое и для всѣхъ равное испытаніе жала смерти. «Безсмертный», по словамъ церковной пѣсни, «смерть погубилъ смертію Своею» (ІІрм. 8 гл. въ субб. на утр. п. 5, Слава). Для обыкновеннаго человѣка, который провелъ свою» жизнь согласно съ Закономъ Божіимъ, правда, еще до смерти наступающее тлѣніе можетъ представляться желаннымъ благомъ, ибо тлѣніемъ-то, именно, и обусловливается прославленіе. Подобно тому, какъ пшеничное зерно не можетъ произросли, если не сгніетъ въ землѣ (Іоан., XII, 24), такъ и человѣческое тѣло. Но этимъ же тлѣніемъ свидѣтельствуется о тяготѣніи страшнаго проклятія надъ грѣхомъ (Быт. III, 19), ибо въ тлѣніи особенно сильно заявляетъ себя ужасъ смерти. Что посѣяно. то сѣется, правда, съ надеждой, однако, сѣется не въ честь (1 Кор. XV, 43). Совершенно въ иномъ состояніи нахо-
дился погре(5спиый Спаситель. Пречистое тѣло Его не должно было для своего прославленія подпасть тлѣнію. Какъ Его смерть была несомнѣннымъ фантома., такъ, не смотря на разлученіе съ душею н на окончательное прекращеніе всякой дѣятельности въ мірѣ, бездыханное тѣло Его динамически поддерживалось жизненною сплои Его духа: ибо только потому тѣло подпадаетъ тлѣнію, что остается покинутымъ жизненною силой духа. Даже и та малая частица нашего праха, съ которой нѣкогда начнется прославленіе нашихъ тѣлъ, отнюдь не динамическимъ дѣйствіемъ нашего духа преображается изъ нетлѣнія въ нетлѣніе: ото творится исключительно однимъ Божіимъ всемогуществомъ. О Христѣ же глубокомысленно п правильно такъ выражались древніе отцы и учители церкви: тѣло п духъ Спасителя, даже и въ разлученіи одно отъ другого, содержались Его Божествомъ. Этими словами выражается мысль, что п самый духъ Его динамически способствовалъ пет.тѣипому состоянію Его тѣла. Честыо п плодоношеніемъ жизни было снишсствіе Спасителя въ царство мертвыхъ; честью и благоуханіемъ ея былъ такъ же и могильный сонъ Его тѣла. Залитая потоками слезъ и крови, мать-земля приняла теперь со креста въ свои нѣдра первое тѣло, отъ котораго не пролились въ нее, какъ отъ грѣшныхъ ея насельниковъ, потоки тлѣнія. И отъ крови итого праведнаго Авеля земля, правда, взяла свою долю въ часы Его ужасныхъ страданій и крестной смерти, но взяла, какъ безцѣнный залогъ своего будущаго прославленія, ибо и неодушевленная тварь имѣетъ участвовать въ «откровеніи сыновъ Божіихъ» (Рим. VIII, 19) и по-своему наслаждаться плодами голгоѳекаго жертвоприношенія. Итакъ, земля приняла какъ бы въ залогъ Его пречистое тѣло, а въ преисподнемъ мірѣ Онъ пребывалъ Своею душею. Но вскорѣ долженъ быль наступить обмѣнъ залоговъ, знаменующій собою начало прославленія.
Воскресеніемъ Своимъ Христосъ перешелъ въ прославленное состояніе. Впрочемъ, послѣднее начинается нѣсколько ранѣе того радостнаго утра, въ которое Воскресніій явился ми-роносицамъ и апостоламъ. Когда Писаніе говоритъ о нисшествіи Спасителя въ преисподнюю для освобожденія томившихся тамъ узниковъ (Еф. IV, 8—10), то словами: «плѣнила, еси плѣна,» и нр. ясно свидѣтельствуетъ не о покоѣ, а оба. искупительномъ подвигѣ Побѣдителя ада и смерти. Церковь не безъ основанія заключила, что Своимъ нисшествіемъ во
адъ Господь обезоружилъ князя тьмы.—событіе, по свидѣтельству того же писанія, несомнѣнно соединяемое съ побѣдой Христа надъ смертью (Ко.г. II. 15) и предпосылаемое Его прославленію (1 ІІетр. I, 22: Tut. III. 16). Л все ото есть у,ко проявленіе дѣятельности п свидѣтельствуетъ о побѣдѣ Христовой падь смертью. Если же, въ концѣ концовъ, писаніемъ указывается на особое явленіе Христа душамъ, находившимся вт, узахъ со времени всемірнаго потопа при Ноѣ, то данными указаніями мы уполномочиваемся заключить, что все ото произошло лишь но окончаніи промежуточнаго покоя и, слѣдовательно, послѣ соединенія Богочеловѣческой души съ органомъ ея дѣятельности. Это. именно, настойчиво свидѣтельствуется при упоминаніи о послѣднемъ событіи: подлинно «оживотворенный* духомъ Христосъ явился упомянутымъ духамъ (1 Петр. III, 18 сл.). Какъ вѣрно то. что въ указанномъ мѣстѣ Петрова посланія Онъ называется «умерщвленнымъ по плоти», такъ и оживленіе Его духомъ состояло въ томъ, что Его тѣло опять было воспринято духомъ и перешло къ прославленной пневматической жизни, —въ состояніе, которое дѣлало Его болію близкимъ къ царству духовъ, чѣмъ къ еще не преображенной землѣ. Что же касается воскресенія, то оно служитъ откровеніем ъ Его прославленнаго состоянія для земли, подобно какъ и явленіе тѣхъ умершихъ, которые восприняли въ себя благодатныя силы новой жизни, свидѣтельствуется только въ значеніи чудеснаго слѣдствія воскресенія Христова (Mo. XXVII, 53). Началомъ прославленія служитъ прославленное ожнвотиореніе тѣла, которое само по себѣ находится внѣ связи съ еще не преображенною землею.
Воскресеніемъ Христовымъ опять открылся рай, «паки обновленъ истлѣвшій страстями» человѣческій «образъ»; вт, собственномъ Своемъ Лицѣ новый Адамъ являетъ послѣднюю цѣль нашего развитія, которое такъ злополучію.было прервано нра-отеческнмъ паденіемъ. Подобно тому, какъ помазанный Св. Духомъ Христосъ былъ возведенъ въ пустыню для искушенія отъ діавола (Me. IV, 1 сл.), такъ и прославленный тѣмъ же Духомъ Святымъ Онъ является Своимъ ученикамъ лишь послѣ того, какъ побѣдилъ исконнаго врага человѣческаго спасенія. Нельзя земными мѣрами времени іт мѣста опредѣлять дѣйствія Христовы въ преисподней. Мы іп, состояніи только означить предѣлъ, раньше котораго не могло произойти таинственное соединеніе между собою Его души и тѣла: это начало третьяго дня.
Прежде чѣмъ раннимъ утромъ миропосицы нашли иѵстой гробъ, можетъ бытъ, въ то самое время, какъ потрясались самыя основанія земли (Mo. XXVIII, 2), и произошло—первѣе всего въ царствѣ духовъ—торжественное откровеніе славы Воскресшаго. А потомъ уже Онъ явился и на землѣ, благовѣтетвуя миръ и радость вѣрующимъ въ Него. Ни изъ евангельскаго повѣствованія, пи по смыслу самаго событія воскресенія не слѣдуетъ, чтобы кто нибудь видѣлъ Христа тхпдящимъ изъ гроба. Наоборотъ, таинственнымъ отваленіемъ камня доказывается то, что гробъ былъ пустъ. Самъ Воскресшій Своимъ первымъ явленіемъ женамъ выступаетъ въ сферу видимости изъ Своей духовной сокровенности. Такимъ образомъ, явленія Воскресшаго на землѣ представляютъ собой скорѣе неизбѣжныя иокровепія уже совершившагося Его прославленія, какъ того, именно, требовали условія Его существованія на еще неирославленной землѣ. Всѣ Его явленія носятъ на себѣ неизбѣжный отпечатокъ принадлежности ихъ Высшему Существу, изъятому изъ сферы дѣйствія земныхъ законовъ пространства и тѣлесности. Подобно тому, какъ предъ крестными страданіями ученики видѣли нѣсколько мгновеній нренебеспую славу Господа на Ѳаворѣ, такъ, по воскресеніи, они встрѣчаютъ Его преображеннымъ въ великолѣпную славу—непреходящій образъ Его бытія и явленія. Теперь уже не оставалось никакого сомнѣнія въ томъ, что Одинъ достигъ цѣли человѣческой жизни и, такъ сказать, присталъ къ тихому берегу вѣчности. Что же приноситъ Онъ, являющійся теперь, подобно внезапному посѣтителю, изъ далекой страны, пока еще находящимся въ земномъ странствованіи? Воскресшій приноситъ «цѣлованія», привѣты отъ вѣчности, залоги будущаго прославленія людей и всей твари. Онъ даруетъ теперь подлинно то, вт> чемъ особенно нуждалось человѣчество, осужденное безъ этого откровенія на безнадежное блужданіе между своихъ гробницъ. Торжественно засвидѣтельствованнымъ передъ цѣлымъ свѣтомъ должно было явиться то, о чемъ, хотя и во мракѣ заблужденій, мечтали язычники, и чѣмъ жилъ богопросвѣщенный Израиль. Не трудно догадаться, почему неоднократныхъ явленій Воскресшаго удостоились только тѣ, у которыхъ не совсѣмъ помрачены были очи ихъ вѣры, и которые смиренпомудренио воспитали въ себѣ приблизительное разумѣніе дѣлъ Божіихъ.
Но особому дѣйствію Промысла и для утвержденія Хр. вѣры, атн явленіи располагались такъ, чтобы впослѣдствіи считаться (разумѣется, невѣрующими) за наглый вымыселъ или за обманъ
чувствъ учениковъ. Отрицатели чудесъ требуютъ для признанія достовѣрности за послѣдними предварительнаго засвидѣтельствованія ихъ компетентною коммиссіей изъ ученыхъ спеціалистовъ. Допустимъ, что предъявленное требованіе было исполнено, и коммиссія изъ панлучшнхъ спеціалистовъ засвидѣтельствовала бы дѣйствительность чуда воскресенія Христова. Но что значатъ спеціалисты перваго вѣка нашей эры но сравненію съ современными естествовѣдами? Да и, вообще, какой вѣкъ въ этомъ отношеніи можетъ претендовать на компетенцію для будущихъ поколѣній? А если такъ, то предъявленное требованіе является только ничтожною отговоркой. И, въ самомъ дѣлѣ: что пользы произошло бы изъ того, если бы Христа, какъ именно Воскресшаго, увидѣлъ весь Іерусалимъ, и если бы Самъ Воскресшій допустилъ произвести надъ Собой всевозможные эксперименты, съ цѣлью убѣдить міръ въ томъ, что Онъ дѣйствительно былъ мертвъ, а йотомъ ожилъ л пребываетъ во славѣ? Какими, спрашивается, медицинскими инструментами можно удостовѣриться въ прославленномъ состояніи тѣла? Окажется ли. вообще, прославленіе реальностью для признающаго только одинъ чувственный опытъ? Но замѣчательное дѣло! Можетъ быть, къ никакому еще другому чуду не относятся съ - такимъ предубѣжденіемъ, какъ, именно, въ Воскресенію Христову. Самыя повѣствованія евангелистовъ въ отношеніи событія воскресенія и явленій Воскресшаго допускаютъ такое, па первый взглядъ несогласующееся между собою, разнообразіе, какъ оно совершенно естественно для людей, оказавшихся неожиданно въ бурном ъ потокѣ столъ новыхъ, столь неожиданныхъ и смущающихъ человѣческую душу событіи, но за то и врагамъ вѣры они же даютъ въ рѵкп самое подходящее оружіе. И. однако, самые выдающіеся авторитеты оппозиціи, тшітрим., представители тюбингенской школы, вынуждены согласиться съ тѣмъ, что Павловы посланія, въ подлинности которыхъ они убѣждены. представляли бы собою вообще историческую невозможность и необъяснимое явленіе, если бы не основывались на дѣйствительныхъ фактахъ, послужившихъ нсточшшкомъ апостольской вѣры въ то, что они, именно, апостолы, своими глазами видѣли Воскресшаго изъ .мертвыхъ. Далѣе, если упомянутые факты принадлежатъ къ визіоперпымъ, то откуда же могла произойти вѣра въ тѣлесное воскресеніе Христово? Почему апостолы не удовольствовались представленіемъ о такомъ явленіи Воскресшаго, какое было Павлу на пути въ Дамаскъ?
Откуда могло получиться, наперекоръ всѣмъ ходячимъ въ то время представленіямъ и вѣрованіямъ насчетъ появленія умершихъ въ этомъ мірѣ, не имѣвшимъ даже въ зародышѣ основного догмата христіанства, получиться совершенно выработанное понятіе воскресенія тѣла, того самаго тѣла, которое погребено и которое въ воскресеніи прославляется? Единственно только изъ самаго событія воскресенія Христова и изъ личнаго убѣжденія въ немъ ап. Павелъ почерпаетъ все содержаніе 15-й гл. своего 1-го носл. къ Коринѳянамъ. Болѣе пяти сотъ братій видѣли Воскресшаго въ Галилеѣ. Многіе были еще въ живыхъ, когда ап. Павелъ писалъ упомянутое посланіе (1 Кор. ХУ, 6). Онъ, прежній гонитель, предпочтительно предъ всѣми былъ уполномоченъ безпристрастно оцѣнить эти свидѣтельства. Мало найдется еще такихъ историческихъ событій, которыя удостовѣрялись бы одинаково многозначительными, разносторонними и безспорными документальными данными, какъ воскресеніе Христово. Къ такому заключенію обязываетъ придти объективное разслѣдованіе дѣла наиболѣе осмотрительныхъ (и— замѣтимъ это—склонныхъ къ раціонализму!) ученыхъ теологовъ. Однимъ изъ достовѣрнѣйншхъ свидѣтельствъ въ пользу воскресенія Христова является основаніе новозавѣтной церкви. Дарующая всему міру спасительное обновленіе и высочайшее блаженство истина никогда не могла произойти изъ безпримѣрной лжи и обмана. Но апостольская проповѣдь, которой міръ обязанъ своимъ обращеніемъ, вся зиждется на спасительномъ событіи воскресенія Христова.
Если бы сопоставленіе трехъ жизней происходило предъ глазами ненскалѣченпыхъ, непредубѣжденныхъ, непресыщеппыхъ и нравственно чистыхъ наблюдателей, то мы считали бы свою задачу отчасти исполненной. Но, къ величайшему прискорбію, мы, жители XX в., особенно въ лицѣ нѣкоторыхъ новѣйшей формаціи интеллигентовъ, зазнались своимъ высокимъ положеніемъ; пасъ,—да позволено будетъ такъ выразиться,—непомѣрно избаловала современная (и лучшею своей стороною обязанная, именно. христіанству) культура; мы слишкомъ не въ мѣру отвѣдали ея плодовъ и не знаемъ, что дѣлать съ своею свободой; подчасъ намъ не угодно даже хотя бы пальцемъ двинуть въ интересахъ истины н правды; насъ окутала густая мгла всякихъ пороковъ и преступленіи, чтобы мы еще могли не простирать своихъ рукъ
къ «поту чуждому» и цѣнитъ ввѣренную намъ Промысломъ драгоцѣнную «жемчужину» христіанской вѣры. Справедливо замѣтилъ еще Цицеронъ, у котораго потомъ взяли его мысль и хр. писатели, что. если бы нѣкоторые люди съ самаго ихъ рожденія постоянно содержались въ темпомъ подземельѣ, ничего не слыша о мірѣ и красотѣ его и никогда не видя ни одного изъ его существъ.—и. вотъ, если бы такіе узники были внезапно выведены на Божій свѣтъ и увидѣли, какъ онъ прекрасенъ днемъ, при солнечномъ свѣтѣ,, какими великолѣпными цвѣтами одѣ,ты въ немъ луга, какъ восхитительны эти зеленые лѣса и золотыя нивы, какіе въ немъ разнообразные звѣри и птицы, какъ величественно это, украшенное луной п безчисленными звѣздами, ночное небо,—тогда, заключаетъ свою рѣчь языческій философъ, выведенные зрители не могли бы удержаться отъ величайшаго восторга и нашли бы міръ исполненнымъ самыхъ разнообразныхъ и поразительныхъ чудесъ. Такъ разсуждаетъ мудрый язычникъ. Въ его словахъ сказывается глубокій психологи-наблюдатель, у котораго было бы полезно поучиться и тѣмъ изъ нашихъ умниковъ, которые чуть не постоянно и, притомъ, безъ всякой нужды отправляются за поисками религіозно-нравственныхъ идеаловъ къ буддійскому мудрецу, или безъ какого-лнбо достаточнаго основанія вдругъ начинаютъ выражать свою неудовлетворенность христіанствомъ и, даже, что-то вродѣ неудовольствія на него. Но развѣ христіанство виновно въ этомъ? Совсѣмъ не оно и никто кромѣ тѣхъ, которымъ не угодно «волю Его творить, чтобы разумѣть объ ученіи: отъ Бога ли оно?»
Совершенствомъ дѣятеля измѣряется совершенство его дѣла. Эта общеизвѣстная истина особенно приложима къ религіозной области, поскольку очагъ вѣры возжигается въ сокровенныхъ нѣдрахъ человѣческаго сердца: «сердцемъ бо вѣруется въ правду». Здѣсь, гдѣ, по словамъ ветхозавѣтнаго мудреца, находится «источникъ жизни», пробивается такъ же и родникъ религіозной жизни, служащей, поэтому, въ качествѣ самой честной, чуждой рѣшительно всякихъ дипломатическихъ ухищреній и компромиссовъ, поистинѣ неподкупной свидѣтельницы за пли противъ нервоносителей этой жизни, иначе говоря, основателей взятыхъ религій. «По плодамъ ихъ узнаете ихъ». «ѢІе можетъ дерево доброе приносить худые плоды, ни худое дерево—добрые плоды». Христосъ—Спаситель, какъ мы видѣли это на пространствѣ всего нашего изслѣдованія, обладаетъ не
относительнымъ только, но безусловнымъ, божественнымъ совершенствомъ. слѣдовательно н принесенное Имъ христіане;тно нмІ.оть так’і. '«ко но отпосптолыіоо только нрсноеходгпіо надъ буддішюмъ п мохаммедапствомъ (какъ н падь велкою другой религіей). но безусловное и еовершонное; другими словами: христіанству принадлежитъ божсатс.нное совершенство.
Итакъ, вопросъ о божественности христіанства можно считать рѣшеннымъ совершенно удовлетворительно, ибо по подлежитъ сомнѣнію божественность ого Основателя. Наоборотъ, совмѣщеніе только относительныхъ достоинствъ съ бросающимися въ глаза великими недостатками, пороками и заблужденіями въ основателяхъ буддизма н моххамеданства роковымъ образомъ отразилось и на пхъ религіяхъ, имѣющихъ поэтому но болѣе, какъ только относительную пѣну и значеніе ерав--нительно съ христіанствомъ.
Но, можетъ быть, скажутъ иные (и сколько, впрочемъ, уже говорятъ объ атомъ!), и для послѣдняго, наконецъ, пробьетъ свой смертный часъ, когда оно отстанетъ отъ стремительно несущейся впередъ культурной жизни, окажется не въ силахъ удовлетворительно отвѣчать на ея запросы и будетъ представлять собою развѣ только архаическую цѣнность. Что па ото отвѣтить? Неужели, хотя бы іі въ отдаленномъ будущемъ, и надъ христіанствомъ пронесется ангелъ смерти, чтобы истребленіемъ его освободить мѣсто для новаго и болѣе совершеннаго Откровенія? На оти и подобные пмъ недоумѣнные вопросы надо отвѣтить самымъ рѣшительнымъ «пѣть!» Ужо потому одному не явится и не можетъ явиться другой, высшій, по сравненію съ Господомъ Спасителемъ, пророкъ, что послѣ Христа ему нечего дѣлать,—невозможно открыть ни единой религіозно-нравственной истины, которая не была бы преподана намъ несравненнымъ «Единымъ Учителемъ».
«Богъ есть Духъ», «Богъ такъ возлюбилъ міръ, что и Сына Своего Единороднаго далъ, дабы всякій вѣрующій въ Него нс погибъ, но имѣть жизнь вѣчную», «а Я говорю вамъ, что всякій, смотрящій съ вожделѣніемъ па женщину, уже любодѣйствовалъ съ пей вт. сердцѣ своемъ», «а Я говорю вамъ: любите враговъ вашихъ, благословляйте проклинающихъ васъ» н проч. Отвѣтьте по чистой совѣсти: можно ли представить себѣ что-.іпбо болѣе высшее по сравненію съ приведенными истинами? Можно ли представить какого либо дѣятеля болѣе совершеннымъ по сравненію съ Христомъ? А Онъ, въ Своемъ
Богочеловѣческомъ Лицѣ, представляетъ, вѣдь, цѣлое откровеніе! Пока въ человѣкѣ находится еще бодрствующая совѣсть, пока его умъ не зарвался въ поискахъ за предметами этого чувственнаго міра и комфортабельнаго устроенія жизни, пока онъ не забылъ о высочайшемъ смыслѣ своего земного бытія, пока религія не перестала служить главной пружиной всѣхъ его стремленій и дѣяній, пока онъ не преклонился въ слѣпомъ раболѣпствѣ предъ автономною моралью и такою же культурой, до тѣхъ поръ христіанство не перестанетъ служить для него высочайшей религіей, а Христосъ—Единымъ Учителемъ и Спасителемъ, съ Которымъ не могутъ, даже и въ самой отдаленной степени, сравниться никакіе еще учители н религіозные дѣятели въ родѣ человѣческомъ, «ибо никто не можетъ положить другого основанія, кромѣ положеннаго, которое есть Іисусъ Христосъ»,
Проф.-прот. Е. Аквилоновъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
