CC BY
44
Количественные показатели материалов о начале Корейской войны _в газетах «Правда» и «Известия» за 25.06.1950-1.07.1950_
Газета 25.06.1950 26.06.1950 27.06.1950 28.06.1950 29.06.1950 30.06.1950 1.07.1950
«Правда» - 5 7 8 15 17 11
«Известия» - - 6 7 13 19 11
Достаточно красноречивы названия статей, размещавшихся на страницах газеты «Правда» на начальном этапе Корейской войны. Наряду с нейтральными названиями «События в Корее» или «Военные действия в Корее», с каждым днем становилось все больше оценочных и призывающих названий. Вот некоторые из них: «Народная армия освободила Сеул»; «Агрессивные действия США в Корее»; «Как подготавливалась агрессия против Корейской Народно-Демократической республики»; «Марканто-нио разоблачает Трумэна»; «Документы разоблачают»; «Налет американских бомбардировщиков на Пхеньян», «Юнайтед Пресс о дезорганизации отступающей армии Южной Кореи»; «Руки прочь от Кореи! Воззвание компартии США к американскому народу»; «Митинги протеста против акта агрессии США в Корее»; «Американская печать о деморализации южнокорейских войск»; «Отставка командующего южнокорейскими войсками»; «Вон империалистов из Кореи!»; «За независимость и свободу Кореи!»; «Против американского военного вмешательства»; «Прекратить
американскую агрессию!». При этом, в сравнении с первыми несколькими днями войны, росла эмоциональная напряженность статей «Правды», что, в частности, выразилось в возросшем количестве использования восклицательных знаков в названиях и текстах статей.
Можно сделать вывод, что Советский Союз не сразу дал прямое определение инциденту 25 июня 1950 года. Сначала были использованы заявления правительства КНДР в контексте выборочного факта-жа, представленного иностранными информационными агентствами. Однако в течение нескольких дней,главные газеты СССР переходят от косвенной поддержки северокорейской версии (что проявлялось в публикации заявлений северокорейских руководителей) к ее официальному принятию и популяризации.
В статье использованы результаты исследования, выполненного в рамках Программы стратегического развития Иркутского государственного университета (проект Р311-МИ-007).
Статья поступила 18.12.2015 г.
Библиографический список
1. Белых О.А. Русский вопрос в западной интернет-периодике. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2014. 181 с.
2. Ванин Ю.В. Некоторые вопросы предыстории и начала Корейской войны // Война в Корее 1950-1953 гг.: Взгляд через 50 лет: материалы Межд. науч.-практ. конф., Москва, 23 июня 2000 г. М.: РОО «Первое Марта», 2000. С. 12-31.
3. Вашурина З.П. Битва за умы (информационная борьба во время войны в Корее) // Война в Корее 1950-1953 гг.: Взгляд через 50 лет: материалы Межд. науч.-практ. конф., Москва, 23 июня 2000 г. М.: РОО «Первое Марта», 2000. С. 265-288.
4. Корейский народ требует мирного объединения страны // Известия. № 149 (10298). 24.06.1950. С. 2.
5. Ли Сын Ман ищет поддержки у японских империалистов // Известия. № 149 (10298). 24.06.1950. С. 2.
6. Заявление министра внутренних дел Корейской народно-демократической республики от 25 июня // Правда. № 177 (11649). 26.06.1950. С. 3.
7. К заседанию членов Совета Безопасности // Правда. № 178 (11650). 27.06.1950. С. 3.
8. По поводу заявления президента Трумэна // Правда. № 179 (11651). 28.06.1950. С. 3.
9. Торкунов А.В. Загадочная война: Корейский конфликт 1950-1953 годов. М.: РОССПЭН, 2000. С. 77-79.
10. Kostrov A.V., Lebedev V.V. The History of Russian Imperialism. Seoul: Korea University, 2014. 48 p.
УДК 882+808.2
НРАВСТВЕННО-ФИЛОСОФСКИЙ КОНТЕКСТ ДРЕВНЕРУССКОГО ВЫРАЖЕНИЯ «ГОЙ ЕСИ»
© Г.М. Крюкова1
Иркутский национальный исследовательский технический университет, 664074, Россия, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Анализируются варианты этикетного речевого поведения древнерусских былинных богатырей в ситуациях адресации ими инициативных реплик друзьям и врагам. Уточняется коммуникативно-прагматическая ценность реплики, включающей устойчивый оборот «гой еси». Уделяется внимание традиционному характеру поведения персонажа как личности, наследующей образцы христианского почитания живых и умерших. Приводятся примеры неосмысленного отношения к традициям народа персонажей былин и произведений художественной литературы. Ключевые слова: былина; гой еси; этикет; череп; нравственность.
1 Крюкова Галина Михайловна, кандидат педагогических наук, доцент кафедры русского языка и общегуманитарных дисциплин, тел.: (3952) 421635.
Kryukova Galina, Сandidate of Pedagogics, Associate Professor of the Department of Russian Language and General Humanities, tel.: (3952) 421635.
MORAL AND PHILOSOPHICAL CONTEXT OF THE OLD RUSSIAN EXPRESSION "GOI ESI" G.M. Kryukova
Irkutsk National Research Technical University, 83 Lermontov St., Irkutsk, 664074, Russia.
The paper analyzes the variants of etiquette verbal behavior of ancient Russian epic warriors in the situations when they address their friends and enemies with initiative utterances. Communicative and pragmatic value of the utterance that includes the "goi esi" collocation is specified. The article gives special consideration to the traditional behaving manner of the character as a personality who has inherited the patterns of Christian veneration of the living and the dead. The paper also provides the examples of unthought attitude of the heroes of epic ballads and fiction to folk traditions. Keywords: epic; goi esi; etiquette; skull; morality.
Устойчивые формы реплик и обращений, будучи с древних времен традиционными в структуре коммуникации, хранят немало загадок лексико-семантического и экстралингвистического характера.
Цель статьи - уточнить коммуникативный контекст реплики «гой еси» в некоторых древнерусских былинах и рассмотреть нравственно-философский аспект поведения персонажа былины и художественного текста (ХТ) как наследника христианских традиций, связанных с сохранением памяти об умерших.
Преподаватели, анализируя в иноязычной аудитории варианты реплицирования в этикетных или сакральных диалогах, представленных в древнерусском фольклоре, а также устойчивые выражения, сохраняющиеся в ХТ XIX в., обязаны обращаться к толковым и этимологическим словарям и/или учебным пособиям по истории языка. Нередко - к документам и ХТ, связанным с историей края и страны. Но не всегда поиск ответов - исторических справок и комментариев, проливающих свет на значение некоторых слов и смысл выражений, - оказывается результативным, то есть удовлетворяет заинтригованного читателя. Например, в современном издании сказки С.Т. Аксакова «Аленький цветочек» юный читатель, как и иностранный студент, «спотыкаясь» о слово «середович», с помощью наставников без труда выясняет, что это человек среднего возраста. В другом случае из комментария, сводящего смысл традиционной реплики «гой еси» к понятию «уважительное обращение, принятое в русском фольклоре», любознательные иностранные читатели мало что выяснят для уточнения семантики слова «гой» и коммуникативной ценности приведенного выражения в диалогах в прошлом с представителями разных социальных кругов.
В уточнении семантики этого слова и традиционного для былинной Руси выражения «гой еси» в иноязычной аудитории определенную роль может сыграть анализ слова «изгой» и реактивная реплика персонажа романа М.А. Шолохова «Тихий Дон» раненого казака Христана (Христони). Когда Христоня вернулся на рассвете домой, Григорий зажег лампу и увидел на его лице кровь.
- Кто это тебя?.. Перевязать? /.../- вскочил с кровати, разыскал марлю и бинт.
- Загоится как на собаке, - урчал Христоня» [Шолохов, 1965, кн. 2, ч. 5, гл. VIII, с. 234].
«Загоится» значит заживет. (Сравним со смыслом поговорки «Заживет, как на собаке»: заживет быстро, не требуя профессионального внимания со стороны представителей медицины и не вызвав
осложнений.) Гой не что иное, как слово, связанное с корневой морфемой в таких словах, как жизнь, жить, живой.
В.М. Мокиенко, предприняв филологический анализ сочетания «гой еси», обратился к разножанровым источникам, которые сохранились с XVII в. В том числе к текстам былин, исследованиям соотечественников (в частности, к материалам для словаря древнерусского языка И.И. Срезневского, к статьям «Толкового словаря русского языка», выходившего с 1935 г. под ред. Д.Н. Ушакова, к монографии знатока языческого периода жизни древних славян Б.А. Рыбакова), а также к этимологическим изысканиям немецкого ученого М. Фасмера. В результате древнерусское выражение получило следующие дефиниции:
а) сочетание «гой еси» - специфично былинная устойчивая формула;
б) эта формула отмечена в словарях с 1704 г., где «гой толкуется общо - как призыв в обращении к кому-либо»;
в) этимологами и фольклористами слово «гой» связывалось с глаголом «гоити» (ухаживать, откармливать, исцелять);
г) можно согласиться с М. Фасмером, что «гой еси» -«будь здоров!» (учитывая, что еси - устаревшая форма связки есть в форме 2-ого лица ед. числа);
д) как своеобразное былинное приветствие словосочетание «отстоялось» на русском Севере [Мокиенко, 1986, с. 233-237; Фасмер, 1964, т. 1].
Корень «гой» находим в родственных языках. Например, в украинском языке глагол «заготи» означает «залечивать», «заживить» (раны, в частности).
Вопросы взрослеющего читателя-
соотечественника, как и иноязычного филолога, профессионально интересующегося структурой традиционного русского диалога, многоаспектны. Для уточнения нашим современником личностных притязаний персонажей древнего фольклорного жанра оказывается важным выяснить не только семантику слов в загадочных выражениях. Интересны и область использования самих выражений, и характер диалогических отношений между адресантом и адресатом. Все это заставляет нас уточнить как лингвистическое оформление, так и экстралингвистическое содержание традиционной для древнерусского социума речевой ситуации (далее - РС), в которой использовался оборот «гой еси».
Результаты анализа былин об Илье Муромце и Василии Буслаеве позволяют отметить, что все РС, связанные с этими былинными героями, включают
названный оборот. В былинах о молодом Илье Муромце устойчивое сочетание - повторяющийся показатель инициативной реплики в структуре коммуникации.
Вспомним фрагменты впервые изданных в 1901 г. «Беломорских былин» об Илье Муромце, в которых рисуется вначале (А) доброжелательное обращение к не умеющему ходить герою незнакомых калик, а затем (Б) этикетное - также доброжелательное - поведение Ильи в Киеве в княжеских чертогах.
А) «Да пришли к ёму калики под окошоцько: - Уж ты гой еси, ты цядышко единое, / Ты едино, ты цядышко любимое, / А по имени ты все Илья ты все, / По очетесьву да все Ивановичь! / Ты подай-ко ты милосьтину спасёную, / Ай напой-косе нас да пивом хмельниим, / Хмельниим да пивом сладкиим. / Говорил-то Илья, скоро ответ держал, / Отвечает скорёшенько Ивановиць: / - Уж вы гой еси, мой милы калики, / Перехожия спасены, переброжия! / Вы зайдите-ко, подите вы ведь в дом ко мне. / Заходили калики ише в дом к ёму...».
Б) «... Он ведь крест кладет да по писанному, / Он поклон-от ведет все по-учоному, / Он ведь молитце все Спасу пречистому, / Он творит-то все молитву-ту Исусову, / Поклоняитце царицы, Божьей Матери; Бьет целом все князю-ту Владимиру, /.../ Говорит-то он сам да он таки слова: / - Уж ты гой еси, красно мое солнышко, / А ведь ласковой князь да ты Владимир-свет!» [Былины, 1958, с. 42].
Иная тональность речи, адресованной «братии», у богатыря Добрыни Никитича, когда он узнает, что застава не уследила за неизвестным богатырем. Доб-рыня досадует, но традиционное «гой еси» в начальной реплике, имеющей сложную коммуникативную структуру, сохраняется. («Приехал Добрыня в стольный Киев-град, / Прибирал свою братию приборную: / -Ой вы гой еси, братцы-ребятушки! / Мы что на за-ставушке устояли, / Что на заставушке углядели? / Мимо нашу заставу богатырь ехал! // Собирались они на заставу богатырскую. / Стали думу крепкую думати: / Кому ехать за нахвальщиком?» (В данном случае приведен фрагмент из былины «Илья Муромец на заставе богатырской», вошедшей в «Собрание народных песен П.В. Киреевского») [Там же, 1958, с. 62].
В былине «Святогор и Илья Муромец», записанной А.Ф. Гильфердингом, читатели находят повторяющееся выражение «гой еси» в инициативных - стартовых - репликах уже раздосадованного Ильи Муромца перед его знакомством со Святогором. («Как скры-чал Илья да зычным голосом / - Ох ты гой еси, удалой добрый молодец, / Ты что, молодец, да издеваес-ся, / А ты спишь ли, богатырь, аль притворяесся, / Не ко не ли старому да подбираесся, / А на это я могу ответ держать. // От богатыря да тут ответу нет. /.../ Говорит богатырь таково слово: / - Ох, как больно руськи мухи кусаются. // Поглядел богатырь в руку правую, / Увидал тут Илью Муромца, / Он берет Илью да за желты кудри, / Положил Илью да он к себе в карман/ /» [Гильфердинг, 1938, т. 91, с. 81].
Начальное «гой еси» присутствует в инициативных репликах и другого героя - богатыря Василия Бу-
слаева, с юных лет не отличавшегося кротким нравом. Этим выражением он чествует первого молодца, прошедшего подготовленные хозяином - самим Василием - испытания на физическую выносливость гостей. После того как этот молодец, Костя Новоторже-нин, справился с первым испытанием (смог без помощи друзей отойти от занявшего у него большое количество времени угощения - чана «с зеленым вином»), Буслаев устроил следующее. В описании представлен новый гиперболический образ - неподъемный вяз, в который был залит свинец.
«Весом тот вяз был во двенадцать пуд; / А бьет от Костю по буйной голове - / Стоит тут Костя не шевельнется, / И на буйной голове кудри не тряхнутся. // Говорил Василий сын Буслаевич / - Гой еси ты, Костя Новоторженин! / А и будь ты мне названый брат, /И паче мне брата родимого //» [Былины, 1958, с. 124].
Следует отметить, что этот факт братания характерен для среды образованной молодежи: Буслаевым званы были на испытания только грамотные земляки, достойные защитники родной земли.
Начальное «гой еси» мы находим и в ситуации, опасной уже для самого Василия Буслаева.
«Началася драка великая. // Молоды Василий стал драку разнимать. // А иной дурак зашёл с носка, / Его по уху оплёл, / А тут Василий закричал громким голосом: / - Гой еси ты, Костя Новоторженин, / И Лука, Моисей, дети боярские! / Уже Ваську меня бьют» //».
То же выражение «гой еси» в стартовой реплике придуманного Василием Буслаевым уговора врагам, избившим его «много до смерти». Новгородцы ему «руки, ноги переломали», «вдвое-втрое перековеркали».
«Гой еси вы, мужики новогородские! / Бьюсь с вами о велик заклад -/ Напущаюсь я на весь Новгород битися, дратися / Со всею дружиною хороброю; / Ако вы мене с дружиною побьете Новым-городом ,/ Буду вам платить дани-выходы по смерть свою / На всякий год по три тысячи; / А буде ж я вас побью и вы мне покоритеся, / То вам платить буду такову же дань» //.
Оценив для себя масштабы опасности, исходящей от врагов-новгородцев во время отсутствия Василия Буслаева, его земляки отыскали некую «девушку-чернавушку». Эта девушка должна была заменить богатыря на время пленения его матерью, которая посадила сына в «погребы глубокие». Образ девушки актуален для нас постольку, поскольку именно ей адресуют свою жалобу «добры молодцы», воспроизводя в стартовой реплике то же выражение «гой еси».
«...девушка-чернавушка / На Волх-реку ходила по воду, / А взмолятся ей тут добры молодцы: / - Гой еси ты, девушка-чернавушка! / Не подай нас у дела у ратного, / У того часу смертного.» // [Там же, с. 126].
«Девушка-чернавушка», как известно из былины, тотчас, услышав просьбу, «прибила уж много до смерти», размахивая коромыслом, новгородских мужиков и вызволила из погребов плененного Василия.
Это же выражение не забывает включить сам Ва-
силий в РС в ответ на грозное предупреждение и оскорбление, когда «старец-пилигримище», держащий на могучих плечах колокол («а весом тот колокол во триста пуд»), кричит ему: «А стой ты, Васька, не попорхивай, / Молоды глуздырь, не полетывай: / Из Волхова воды не выпити, / Во Новеграде людей не выбити/...» [Былины, 1958, с. 128].
Отметим, что слово «глуздырь» было известно во времена В.И. Даля в южных и западных говорах России в значении «ум»/ «память»/ «рассудок»/ «толк». Ироническое «глуздырь» - «дурень» [Даль, 1994, т. 1, с. 357]. Не обижаясь на иронию запугивающего его врага, Василий строит ответную реплику, в которой сохраняется форма традиционного приветствия и приводятся мотивы планируемых действий.
«Говорил Василий таково слово: - А и гой еси, старец-пилигримище! // А и бился я о велик заклад / Со мужики новгородскими /...//».
Этим же стартовым выражением пользуется в своей ответной реплике и мать Василия, когда он просит у нее благословение для паломничества в Иерусалим: «Гой еси ты, мое чадо милая, / Молоды Васи-леи Буслаевичь! / То коли ты пойдешь на добрыя дела, / Тебе дам бласловение великое /» (та же былина «Василий Буслаев и новгородцы»).
Подобным образом начинает свое пророчество и череп, который оказался на пути Василия, уже попавшего в святые места.
«Будет Василеи к полугоре. // Тут лежит пуста голова, / Пуста голова - человечья кость. // Пнул Василеи тое голову з дороги прочь, / Провещитца пуста голова человеческая: / - Гои еси ты, Василеи Бусла-вьевич! / Ты к чему меня, голову, побрасоваешь?//Я, молодец, не хуже тебя был, / Умею я, молодец, во-лятися / А на той горе Сорочинския. // Где лежит пуста голова, / Пуста голова молодецкая ,/ И лежать будет голове Васильевой! // - Плюнул Василеи, прочь пошол: / Али, голова, в тебе враг говорит, / Или нечистой дух! //» [Былины, 1958, с. 130].
Единственный случай в былине, когда Василий не пользуется усвоенным им с детства стартовым речевым приветствием во время встречи с каким-либо лицом, - эпизод с черепом. И этикетный эллипсис - не воспроизведенный в диалоге младшим коммуникантом традиционный прежде в его диалогах зачин - оказывается для Василия роковым.
Приняв письмо с вестью о гибели Василия, его мать заплакала и «говорила таковы слова: - Гои вы еси, удалы добры молодцы! / У меня ныне вам делать нечево, / Подите в подвалы глубокия, / Берите золотой казны не считаючи. //» [Былины, 1958, с. 133].
В этой РС не «добры молодцы» произносят традиционное приветствие «гой еси», чтобы высказать матери погибшего друга слова скорби и моральной поддержки, а мужественная мать, адресуя его им. Ее «гои вы еси» можно оценить как готовность быть полезной молодому поколению защитников родной земли, которые могут пользоваться всеми материальными богатствами семьи Василия.
Результаты анализа былинных сюжетов о древнерусских богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче
и Василии Буслаеве помогают нам подойти к оценке содержания и роли устойчивого стартового фрагмента в структуре традиционной для богатыря реплики и сделать некоторые выводы.
Во-первых, стартовое в реплике выражение «гой еси» принадлежит в РС только персонажам, которые уверены в правомерности своих речевых действий и неречевых поступков, ведущих к достижению значительной для них цели.
Во-вторых, названный фрагмент «гой еси» в приведенных инициативных и ответных репликах былинных персонажей выступает в качестве маркера двух вариантов уважительного отношения: подлинно-уважительного и демонстративно-уважительного.
В-третьих, сочетание гой еси может быть адресовано лицам разного пола и возраста, реализующим в РС как дружеские, так и враждебные намерения.
Вариант демонстративно-уважительного отношения со стартовым «гой еси» сохраняется, в частности, в ответной реплике молодого богатыря. Реплика адресована бранящемуся врагу, грозному старому «пи-лигримищу». Враг же вместо приветствия предпочитает обратиться к Василию Буслаеву фамильярно-оскорбительно, используя слово «глуздырь».
В другом случае в демонстративно-уважительном речевом поведении богатыря читатель волен уловить его ироническое настроение и явную досаду. Ее трудно не заметить при оценке фактов-раздражителей, негативно воздействующих на Доб-рыню. Нам понятна его ирония к своей заставе, к тем «братцам-ребятушкам», которые прозевали не рядового малорослого незнакомца, а Илью Муромца.
Следует также отметить, что стартовое в реплике выражение «гой еси» не может рассматриваться в качестве неразложимого (сращения), так как в былинах имеются случаи эпентетического использования местоимений («гой вы еси», «гой ты еси»).
Читатель осознает, что выражение «гой еси» связано с экспликацией как эмоциональной, так и нравственной доминанты поведения: этим традиционным стартовым выражением пользуются лишь подлинно сильные духом лица разного возраста и пола, выступая представителями традиционной лингвокультуры и христианской морали. К ним испытывает явные симпатии сам создатель и/или исполнитель былины. Мы видим, что выражение «гой еси» исходило в представляемой РС от лиц, которые вызывали у исполнителя былины несомненное уважение.
Мотивный анализ этикетного речевого поведения свидетельствует, как очевидно из перечитанных в указанном порядке былин, и о том, что «гой еси» в дошедших до нас былинах не просто традиционное приветствие. Это может быть и призыв к равноправному речевому взаимодействию, и традиционный - благожелательный - способ привлечения актуального для адресанта внимания, и приветствие, связанное с пожеланием не только физического здоровья, но и духовного - жизнелюбия и жизненного задора. «Гой еси» - жизнь продолжается, ты здоров сейчас, сегодня - это радует христианина и христианку.
Не могли желать жизненного задора Василию Буслаеву и его матери ни враги-новгородцы, ни их «пи-лигримище». Ни к чему равноправное речевое взаимодействие этим врагам, безуспешно пытавшимся сначала унизить и запугать Василия и его друзей, а затем победить физически.
Эти же мотивы, как представляется, в основе нарушения этикета Василием Буслаевым, который увидел валяющийся череп. Руководствуясь только уровнем здравого смысла потребителя жизненных удовольствий, мы можем задать вопрос: зачем желать жизненного задора черепу или призывать его к равноправному речевому взаимодействию? Опрометчивость поведения Василия Буслаева, до того всегда и всем адресующего «гой еси», неминуемо наказывается. Почему? Отвечая на этот закономерный вопрос, скажем: в этом сакральная, древностью заповеданная сила воздействия слова, духовно востребованного прежде всего человеком, который не желает выглядеть и быть морально слабее своего адресата.
В подобных случаях современные психологи говорят об умении контролировать себя в самых трудных условиях: если я способен произнести привычные слова в самых трудных для меня условиях - я управляю собой и способен управлять ситуацией. И в этом следующий урок из исторического опыта речевого взаимодействия людей друг с другом и образами виртуального мира.
История древнерусской жизни христиан может быть рассмотрена как история формирования и сохранения церемониального этикета, за которым стоят определенные правовые нормы наследуемого поведения святорусского ратника, членов его семьи, рода, общины и княжества [Лихачев, 1978].
Василий Буслаев наказывается черепом и за нарушение формирующегося христианского церемониального этикета, которым должны были в совершенстве владеть подлинные святорусские богатыри, успешно обучавшиеся с детства разным наукам. И, конечно, за невнимание к традициям. Христианин Буслаев не только видел, что, во-первых, череп не был сожжен вместе с телом по традициям язычества; во-вторых, череп не был погребен вместе с телом и по традициям христианства, он находился на поверхности. Паломник Василий Буслаев также слышал, как сам череп заявил о себе как о бывшем молодце. И ему, «валявшемуся» с явной миссией позаботиться о духовной связи времен, был важен диалог с паломником. То есть диалог прошлого и настоящего, бывшего богатыря со здравствующим, пришедшим в святые места, в Иерусалим, чтобы подтвердить свое умение жить по законам христианства. В заявлении черепа усматривается полномочность представлять интересы ранних христиан, желавших контролировать соблюдение благочестия последующими поколениями. Череп никак не рассчитывал на «попинывание», которое продемонстрировал Васька Буслаев. Возможно, согласно традициям христианства, череп попросил бы древнерусского богатыря сотворить молитву и похоронить его. Но диалог не состоялся по вине здрав-
ствующего молодца, что и привело этого паломника к гибели.
В былине «Потук Михайла Иванович» представлен полный этикет посещения богатырем великокняжеского двора, что позволяет уточнить коммуникативную востребованность выражения «гой еси» в структуре монолога, который, однако, уже оформлен традиционным приветствием, понятным нашим современникам.
«И приехал он на княжецкий двор ,/ Приворотни-ки доложили стольникам, / А стольники князю Вла-димеру, / Что приехал Поток Михайла Иванович .// И велел ему князь ко крылечку ехать .// Скоро Поток скочил со добра коня, / Поставил ко крылечку красному, / Походил во гредню светлую, / Он молится Спасову образу, / Поклонился князю со княгинею / И на все четыре стороны: / «Здравствуй ты, ласковый сударь Владимер-князь! // Куда ты мене послал, то сослужил: / Настрелял я гусей, белых лебедей, / Перелётных малых утачак. // А сам сговорил себе красну девицу, / Авдотьюшку Леховидьевну, / К вечерне быть в соборе / И с ней обрученье принять. // Гой еси, ласковый сударь Владимер-князь!/.../Доспей свадебной пир веселой, / Для Потока Михайла Ивановича //» [Гильфердинг, 1938, с. 151].
Приведенный пример - свидетельство того, что выражение «гой еси» может не входить в стартовое этикетное приветствие адресанта, но в монологе оно востребовано как этикетное средство привлечения внимания в формуле почтительного обращения к главному в РС лицу-адресату. Использованная формула обращения предваряет просьбу Михайла Ивановича. Сама просьба чрезвычайно актуальна для богатыря-жениха, но весьма неожиданна для всех. Она направлена на то, чтобы князь отменил назначенный ранее пир для богатырей - «на три брата названыя», а вместо пира в честь богатырей приказал провести свадебный для одного из них, то есть для самого просителя - Михайла Ивановича. Подобный вариант этикетного речевого поведения, правомерно предположить, отражает речевые традиции позднего христианского времени, когда высокое стилистическое приветствие «здравствуй»/ «здравствуйте» (церковнославянское по происхождению) заменило стартовое «гой еси», а «гой еси» начало приобретать свойства особого благопожелания в структуре коммуникации, включающей личную - весьма деликатную - просьбу адресанта.
Выражение «гой еси» сохранилось как средство современной стилизованной устной речи, имеющей определенную модальность. Его можно услышать на свадьбах, оно встречается в современных сказках и анекдотах.
Нетленная нравственная значимость для православной культуры ситуации, в которой участвуют Василий Буслаев и череп, не удостоенный богатырского приветствия, подтверждается тем, что эпизод из былины отозвался диалогом текстов, созданных А.С. Пушкиным, а позже его и нашими современниками.
Стихотворение А. Бестужева «Череп» (1828) представляет собой произведение философского ха-
рактера, в котором последовательность риторических вопросов, адресованных молчащему черепу, отзывается в душе читателя размышлением о смысле жизни. Неожиданная встреча заканчивается тем, что путник «дарит» череп «земле мирительною тризной» [Русская поэзия XIX в., 1974, с. 279].
Ранее, предположительно в 1824 г., была закончена одноименная баллада Е. Баратынским. Ее герой, взяв из ямы в руки «череп желтый, пыльный», размышляет о природе поведения толпы и цинично-иррациональной стороне жизни молодежи («...толпа безумцев молодых/ Над ямою безумно хохотала»). Назидание автора призвано не столько усмирить безбожников, сколько поразмышлять о неисправимости молодых. («Всесильного ничтожного созданье ,/ О человек! Уверься наконец, / Не для тебя ни мудрость, не всезнанье!»; «Нам надобны и страсти и мечты»). Обращение назиданием к человеку предваряется напоминанием о сущности традиций: «Обычай прав, усопших важный сон / Нам почитать издревле повелевший» [Русская поэзия XIX в., 1974, с. 355].
В 1857 г. А. Майков создал пять четверостиший о том, что «разум в тайнах бытия читает нам», когда происходит случайная встреча с останками человека («Я с содроганием смотрел / На эту кость иного века.»). В стихотворении, названном «Допотопная кость», поэт прозрел время, когда закончится не его жизнь на земле, а «пройдёт и племя человека». Тема «небесного океана» с его неизведанными мирами заставляет читателя задуматься о ничтожности амбиций человечества как некоего языческого «племени». Может случиться, что, «странствуя между миров, / Воссядет дух мимолетящий/ На остов наших городов, как на гранит неговорящий...» [Русская поэзия XIX в., 1974, с. 360]. Поэту, сводящему перспективы развития цивилизации к судьбе «допотопной кости», не суждено было увидеть техногенные катастрофы XX-XXI вв., однако его поэтическое предчувствие не было лишено оснований.
Одним из самых известных сюжетов, связанных с темой черепа, остается произведение А.С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге» (1822). Из множества мотивов, привлекавших и привлекающих читателей к «Песне ...», наши современники вправе назвать не только языковые, связанные с художественными средствами, которые использовал автор. Интересен и философский контекст, и тема провидческих способностей князя Олега и старого кудесника. Для нас в данном случае актуален так и оставшийся без захоронения череп лошади, ставший причиной гибели князя. Вновь читатель сталкивается с ситуацией, когда череп оказывается способным мстить. Адресованная Олегом «любимцу богов» реплика («. Кудесник, ты лживый, безумный старик! / Презреть бы твоё - свидетельство неуважительного отношения к умершему пророку-язычнику. И проявленное неуважение немедленно наказывается.
На один и тот же вопрос о причине смерти князя Олега наши современники, как и современники А.С. Пушкина, могут ответить по-разному: а) укус ядовитой змеи; б) утрата веры в пророчество кудесника;
в) неуважительное отношение к черепу своего любимого коня, на который князь наступил ногой; г) попытка Олега иронизировать над сакральным («.Так вот где таилась погибель моя / Мне смертию кость угрожала!») [Пушкин, 1974, с. 190]. В любом случае читатель будет прав, отметив, что Олег наказан миром сакрального за непочтительное к нему отношение. Это наказание было неминуемо, если учесть, что князь Олег сам был вещим. В современной риторике поклонников психотехник и оккультизма его способности могут быть конституированы как экстрасенсорные, провидческие, но не выше способностей признанного самим Олегом кудесника, «любимца богов».
Культурно-историческое внимание к преданию о смерти Олега, равно как и к «Песне ...» А.С. Пушкина, сказалось на создании В.М. Васнецовым трех картин: «Встреча Олега с кудесником» (1899), «Прощание Олега с конем» (1899), «Олег у костей коня» (1899). Образ смерти, представленный художником на таких полотнах, как «Богатырь» (1870); «После побоища Игоря Сятославича с половцами» (1880); «Бой скифов со славянами» (1881); «Витязь на распутье» (1882); «Крещение князя Владимира» (1885-1896); «Крещение Руси» (1885-1896); «Гусляры» (1899); «Богатыри» (1881-1898), - прямое свидетельство внимания автора к жизни позднеязыческого и раннехристанского периода Руси.
Наша современная культура, в том числе лингво-культура, имеет те глубочайшие корни, которые подпитывали и творчество В.М. Васнецова, признаваемое национальным достоянием. Xудожник, не обошедший своим вниманием нравственно-философские темы, актуальные для древнерусских былин и А.С. Пушкина, утверждал: «Всё великое в искусстве, ставшее общечеловеческим, выросло на национальной почве» [Васнецов, 2010, с. 47].
Транскультурное внимание к образу черепа традиционно как в речетворческих сюжетах, так и изобразительном искусстве Европы. И трагедия У. Шекспира «Гамлет», и чехословацкая салонная мелодрама «Череп Йорика» (1919 г.), и кинофильм Г.М. Козинцева «Гамлет» (1964 г.), и сюжеты с одноименным названием «Гамлет» датского (1910), немецкого (1920), английского (1940, 1970) кинематографов, и абсолютно самостоятельное полотно русского художника В.В. Верещагина «Апофеоз войны» с изображением островерхого и уже осыпающегося сооружения из черепов (1871) привлекали и привлекают наше внимание мыслью не только о ценности человеческой жизни, но и об отношениях человека с человеком, человека с миром людей, миром природы, цивилизацией.
Тема черепа (говорящего, безмолвного, наказывающего или не вмешивающегося в жизнь на земле) не ушла из русской культуры. Акценты творцов разножанровых произведений то смещаются в сторону язычества (предсказание/пророчество черепа; череп как источник опасности), то связываются с этикой христианства и философскими размышлениями о роли человека на земле.
Особую остроту звучания теме придали проза и драматургия второй половины XX в.
В пьесе иркутского драматурга А.В. Вампилова есть эпизод, когда подпольный предприниматель Золотуев задержан представителем власти за хулиганский поступок - на городской площади этот коммерсант-цветовод выкопал орхидею. Получив наказание - 10 суток принудительных работ, нарушитель порядка был доставлен милицией, к изумлению его самого, на кладбище. Уверенный тон милиционера, распорядившегося ломать там ограду, не смог лишить нарушителя способности рассуждать.
З о л о т у е в. Товарищ сержант, это же кладбище.
Ми л и ц и о н е р. Ну и что?
З о л о т у е в. Как - что? Мне пятьдесят восемь лет, у меня жаба. Я таких шуток не понимаю. Я возражаю.
М и л и ц и о н е р (расшатывает ограду). Возражай, пожалуйста.
/.../ З о л о т у е в. Господи, для чего же это?
М и л и ц и о н е р. Не ваше дело. Постановление горсовета. /.../ Будете тут на трамвае кататься /.../. [Вам-пилов, 1981, с. 46].
«Господи» выступает в форме привычной апелляции грешного представителя ХХ в. к верховному судье. Однако верховной властью милиционером признается только та официальная земная, имя которой «горсовет», позаботившийся о сокращении территории кладбища.
В повести В.Г. Распутина «Прощание с Матёрой» тема внимания к «отеческим гробам» оказывается сопряженной с трагедией деревенских жителей, оказавшихся жертвами того же «прогресса» - наступающего, технического. Скорые на расправу с традиционной жизнью чиновники распорядились превратить плодородный остров с двухсотлетней историей жизни на нем соотечественников в санитарную зону для затопления. Житель деревни Петруха ради копеечной выгоды сжигает избу, в которой родился и вырос, и исчезает с острова. Он отличился особым видом сыновнего беспамятства: забыл даже о старой матери, оставшейся в островной деревне, которая вот-вот окажется под водой [Распутин, 1989].
Диалог драматурга и прозаика со зрителями и читателями возвращает современного человека к трагедии Василия Буслаева, не увидевшего в черепе, валявшемся на горе, своего предшественника. А череп лишил потомка-христианина дальнейшей земной перспективы.
Вспомним, что череп умел валяться («Провещитца пуста голова человеческая: / - Гои еси ты, Василеи Буславье-вич! / Ты к чему меня, голову, побрасоваешь? /Я, молодец, не хуже тебя был, / Умею я, молодец, волятися / А на той горе Сорочинския»). Умение предполагает творческое состояние человека, сознательно направляющего собственные усилия для достижения намеченной цели. Создателем/создателями былины о посещении Василием Буслаевым святых мест, вероятно, предусматривалась попытка черепа вести диалог с Василием Буслаевым в той форме, которую мы сейчас называем когнитивной. Отдельный череп как символ когнитивной стороны земной жизни производит сильное впечатление на всякого человека, не связанного с будничными операциями со скелетом. Образ черепа, явно рассматриваемый автором/авторами былины как самый актуальный в структуре продуманного воздействия на современников (в частности в этических целях), может быть представлен в контексте именно когнитивного обучения. Оно предполагает образное (психонервное) поведение, когда элементы внешней среды интегрируются в переживание, производящее целостный образ [Батуев, 1991, с. 43]. Если учесть, что в процесс когнитивного обучения включаются разные виды деятельности (психонервная, рассудочная, вероятностное прогнозирование), то следует отметить: автор/авторы былины, равно как умевший валяться череп, достигли диахронического успеха. Это произошло благодаря тому, что с понятием «культура» читатели былин - участники когнитивного обучения -невольно связывают бесценный опыт человека, способного наследовать традиции почитания живых и умерших как равных себе, достойных древнерусского благопоже-лания «гой еси».
Образ черепа, превратившись из молчаливого символа смерти в средство испытания потомков на нравственно-определенную последовательность их поведения, диалогизирует мировую культуру в целом. Диалог авторов ХТ, с разной степенью внимания относящихся к теме нравственного и безнравственного, преступного и спасительного, - пример диахронического реплицирова-ния тех представителей разных поколений, которые пытаются задуматься и об образе земного будущего.
Статья поступила 12.01.2015 г.
1. Батуев А.С. Высшая нервная деятельность. М.: Высшая школа, 1991. 256 с.
2. Былины. М.: Художественная литература, 1958. 210 с.
3. Вампилов А.В. Дом окнами в поле. Иркутск: Вост.-Сиб. книжн. изд-во, 1981. 690 с.
4. Васнецов В.М. // Великие художники. М.: Директ-Медиа, 2010. 47 с.
5. Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 3-е изд. М.: ОГИЗ, 1938. Т.2. С. 73- 91; 491-498.
6. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х т. М.: АСТ, 2004. Т.1. С. 357.
7. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л.: Художественная литература, 1978. 359 с.
ский список
8. Мокиенко В.М. Славянская фразеология. М.: Высшая школа, 1986. 287 с.
9. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 т. М.: Художественная литература, 1974. Т.1. С. 186-190.
10. Распутин В.Г. Повести. Прощание с Матёрой. Пожар. Иркутск: Вост.-Сиб. книжн. изд-во, 1989. 254 с.
11. Русская поэзия Х!Х в. М.: Художественная литература, 1974. 425 с.
12. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1964. 562 с.
13. Шолохов М.А. Тихий Дон. Роман в 4-х кн. М.: Художественная литература, 1965. Кн. 2. 234 с.
