CC BY
143
Новый филологический вестник. 2017. №3(42). ----
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА Russian Literature
А.С. Миронов (Москва)
ПРИНЦИПЫ ВЫБОРА БЫЛИН И ИХ ПУБЛИКАЦИИ В УЧЕБНИКЕ Л.И. ПОЛИВАНОВА «РУССКИЕ НАРОДНЫЕ БЫЛИНЫ»
Аннотация. В статье рассказывается об учебнике российского педагога Льва Ивановича Поливанова «Русские народные былины», опубликованном в 1888 г. Тексты русских былин впервые стали изучаться в школах и гимназиях лишь в середине XIX в.; принципы выбора фрагментов и вариантов былин еще не были осмыслены должным образом. Л.И. Поливанов в своих изданиях придерживался следующих принципов: нравственно-дидактическое значение; влияние на эстетические чувства читателей; соответствие принципам мифологической школы; наличие в тексте былины более поздних исторических слоев. В статье впервые обращается внимание на то, что эти принципы отсеивали наиболее значимые в смысловом отношении фрагменты русских былин, а пропуски, кроме того, не позволяли понять истинный смысл былины. Л.И. Поливанов применяет прием контаминации - «склеивания» фрагментов из разных вариантов былины, отмечая источники каждого варианта. Автор отмечает, что даже при научном подходе к публикации русского эпоса в изданиях Л.И. Поливанова все же попадаются недостоверные записи былин. Делается вывод, что на отбор текстов об Илье Муромце оказало влияние особое представление об этом герое как о представителе русского народа, пребывающего в дремотном оцепенении. Л.И. Поливанов отмечает нравственные ценности русского народа на примере былинных богатырей: у Ильи Муромца это сдержанность, честность, человеколюбие, рыцарственность; у Добрыни - задушевность. В Алеше Поповиче составитель былин отмечает отрицательные черты. На основе всех наблюдений автор статьи приходит к выводу, что заслуга Л.И. Поливанова, кроме научного отбора былин для публикации, еще и в том, что он отмечает внутреннюю душевную борьбу былинного героя, однако, комментируя ее не совсем верно.
Ключевые слова: русская былина; Л.И. Поливанов; российское гимназическое образование XIX века; Илья Муромец; Добрыня Никитич; Алеша Попович; Михайло Поток.
A. Mironov (Moscow)
The Selection Principles of Epic and Their Publications in the Textbook "Russian Folk Epic" by L.I. Polivanov
Abstract. The article tells about the textbook of the Russian teacher L.I. Polivanov "Russian folk epics", published in 1888. The texts of Russian epics were first studied in schools and grammar schools only in the middle of the 19th century; the principles for selecting fragments and variants have not yet been properly understood. L.I. Polivanov in his publications adhered to the following principles: moral and didactic value; influ-
ence on the aesthetic feelings of the readers; conformity to the principles of Russian mythological theory (archetypal literary criticism). For the first time, the attention in the article is drawn to the fact that these principles shed out the most significant meanin-ful fragments of Russian epics, the appearing gaps misleading the reader from the true idea. L.I. Polivanov uses the contamination method - "gluing" fragments from different variants of bylinas. The author admits that even using scientific approach to publishing Russian epics L.I. Polivanov however can not completely avoid falsifications. It is concluded in the article that a specific idea about Ilya Muromets as a representative of Russian people being in a state of drawsy numbness seems to be determining for the selection of texts about this hero. On the example of epic heroes L.I. Polivanov emphasises such moral characteristic features of Russian people as honesty, humanity and knightly behaviour (Iliya Myromets), incitement, good will (Dobrynja). Negative characteristics according to the author are typical for Polyvanov's perception of Aliosha Popovich. Based on these observations, the author of the article concludes that the merit of L.I. Polivanov's popular textbook of 1888 is a scientific approach to selection of epics for publication as well as the attempt to draw the attention to the spiritual life and moral struggle of the epic hero, however, his commenting on the latter is not entirely correct.
Key words: Russian epic; L.I. Polivanov; Russian gymnasium education of the 19th century; Ilya Muromets; Dobrynya Nikitich; Alyosha Popovich; Mikhailo Potok.
Русский эпос до середины XIX в. редко становился предметом изучения в отечественных школах и гимназиях. Впервые тексты русских былин появились в «Исторической хрестоматии церковно-славянского и русского языка» А.Д. Галахова, включившего туда несколько «богатырских повестей»1, но изучались они как образцы истории письма. Перелом в сложившейся учебно-педагогической ситуации связан с именем С.П. Шевырева, прочитавшего курс по русской словесности2; затем эти лекции вошли в гимназический курс И.И. Давыдова. В 1861 г. А.Д. Галахов подготовил девятое издание «Полной русской хрестоматии»3, где впервые привел полные тексты русских былин, и в этом же году было опубликовано учебное пособие Ф.И. Буслаева «Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языков»4 с фрагментами и полными текстами былин в приложении.
Ученик Ф.И. Буслаева, Л.И. Поливанов, замечательный педагог и основатель легендарной гимназии, носящей его имя, многим своим воспитанникам привил искренний интерес к русскому эпосу. Специально для своей гимназии Лев Поливанов издавал учебники и выступал в роли автора некоторых из них. Так, в серии «Избранное чтение для юношества» вышел в свет его сборник былин с объяснениями, предназначенный для читателей «всех возрастов»5.
Ранее Л.И. Поливанов одним из первых включает текст былины в книгу для детского чтения - «Вторую пчелку», вышедшую в свет в 1885 г.6 Тексты для этой книжечки отбирались весьма строго: Л. Поливанов рассматривал лишь те, которые «или вызывают в читателе добрые чувства, или заключают в себе нравоучение, то внушая какой-либо нравственный принцип, то выясняя детскому сознанию доступные правила обиходной
жизни»7. По убеждению составителя «Второй пчелки», этим строгим требованиям соответствовала былина о Вольге и Микуле.
Л.И. Поливанов, будучи воспитанником историко-филологического факультета, относился к публикации былин не просто как популяризатор, но и как ученый. Он с возмущением пишет об искажениях, допускаемых многими авторами при пересказе или стихотворном переложении былин. В частности, он справедливо критикует В. Авенариуса за то, что его «очень милая книжка для детского чтения», снабженная замечательными иллюстрациями, на самом деле «представляет мало ценности для тех, кто желал бы познакомиться с настоящим русским народным эпосом»8 (цитируемый текст здесь и далее дан в современной орфографии).
В отличие от В. Авенариуса, Л.И. Поливанов видит свою задачу в том, чтобы «дать подлинный текст былин без таких произвольных искажений и без всяких... добавлений»9. Таким образом, авторская позиция Поливанова проявляется исключительно в выборе того или иного варианта былины, но вовсе не в изменении или додумывании.
«При этом выборе давалось предпочтение тем вариантам, в которых не заключается ничего оскорбляющего нравственное и эстетическое чувство читателя»10, - поясняет составитель. Как мы увидим ниже, зачастую нравственной и эстетической цензуре автора подвергались фрагменты былин, наиболее значимые в смысловом плане.
Эпоха вольного фантазирования на былинные темы, открытая именами М.И. Попова, М.Д. Чулкова и В.А. Левшина, заканчивалась. На смену фантазерам, наполнявшим переложения эпоса собственными смыслами, приходят (к сожалению, ненадолго) серьезные знатоки былин. Они не считают возможным додумывать и переиначивать былины; они лишь выбирают нужные варианты из того богатства, что зафиксировано к тому времени. Доступные Л.И. Поливанову записи разных вариантов былин вынуждают его как бы «склеивать» фрагменты разных текстов, постоянно «перепрыгивая» с одного варианта на другой (так, например, в былине «Три поездки Ильи Муромца» на трех страницах насчитывается четырнадцать таких «прыжков»11). К чести составителя надо заметить, что эти «прыжки» он добросовестно обозначает в примечаниях.
Отметим, что подобным методом пользовался Л.Н. Толстой, отбирая былины для «Азбуки». Однако искажения текстов в «Азбуке» были значительные. Нельзя сказать, что Л.Н. Толстой выдумал, например, эпизод, в котором выясняется, что переметную суму с «тягой земной» может носить на себе один только «мужичок-пахарек» Микула Селянинович. Но, отбирая эпизод, Л. Толстой отверг множество достоверных записей былины о Святогоре и тяге земной и ухватился за сделанную П.Н. Рыбниковым запись Леонтия Богданова, перепутавшего Николу Можайского с Микулой Селяниновичем.
Так же работали многие составители хрестоматий, в частности, А. Ок-сенов (современный исследователь Ю. Новиков восстанавливает процесс построчного «сшивания» А. Оксеновым текста из разных вариантов бы-
лин12). Однако прежде Л.И. Поливанова, кажется, только А.Г. Филонов в своей «Русской хрестоматии» (1863) отмечал в книге для детского чтения источник каждого вставляемого фрагмента (правда, он называл только издание без указания конкретной записи).
К сожалению, среди вариантов, с которыми работали популяризаторы, встречались порченые и даже фальсифицированные. Во-первых, выпуски «Песен» из собрания П.В. Киреевского, которые публиковались после смерти великого собирателя П.А. Бессоновым, содержали множество случайных и недостоверных записей (например, Л.И. Поливанов включает в свой сборник изданную П.А. Бессоновым фантазию Л. Мея о позорной ретираде русских богатырей от «силы незнаемой»). Во-вторых, на рубеже Х1Х-ХХ вв. на руках у народа скопилась критическая масса дешевой и некачественной лубочной литературы, издаваемой в огромном количестве с середины 1860-х гг. и повествующей о вымышленных подвигах богатырей. Эти книжные выдумки оказывали влияние на народную память, и собиратели начали записывать странные варианты «былин», явно указывающие на след лубочных изданий.
Какие же варианты былин выбирает Л.И. Поливанов?
Во-первых, те, которые, как мы уже упоминали, не должны оскорбить «нравственное и эстетическое чувство читателя». Например, вместо того, чтобы прямо поведать о вынужденном блуде Ильи с женой Святогора, компилятор ставит многоточия таким образом, что юные читатели не могут понять, что произошло. Несколькими строками ниже им сообщают, что, «узнав о проделке жены, Святогор ее убил»13. Поскольку им известно лишь о том, что жена положила Илью в карман к Святогору, юные читатели поражаются зверству Святогора и удивляются тому, что Илья не вступился за несчастную красавицу.
Таким образом, уничтожается главный смысл этой былины: Святогор делает выбор между ревностью, бешенством оскорбленного мужа, страстью к коварной красавице - и смирением. Смысл всей былины в том, что Святогор прощает Илью и тем самым показывает ему, как должен вести себя богатырь. Впоследствии Муромец повторит этот духовный подвиг Святогора: он выберет смирение, безбрачие, отказ от оседлой жизни.
Во-вторых, Л.И. Поливанов, как ученик Ф.И. Буслаева (ему, кстати говоря, он и посвящает книгу), старается отобрать из эпических песен то, что якобы указывает на слой древних заимствованных мифологических смыслов. Так, в комментариях к былине находим следующее объяснение ухода Святогора на Святую гору. Санскритское слово «бу-дара» (гора) складывается из «бу» (земля) и «дара» (поддержка), следовательно, поясняет Л.И. Поливанов, горы держат Святогора - потому, что они «крепче» самой земли.
Чтобы хоть как-то проиллюстрировать идеи мифологической теории эпоса Л.И. Поливанов включает в сборник выдумку Л. Мея про оживление Добрыни живой водой и про бегство богатырей от «силы незнаемой» с последующим окаменением. Примечательно, что именно за фальшивку
спешат ухватиться сторонники мифологической теории. Л.И. Поливанов, например, сравнивает борьбу русских богатырей с нездешними силами с борьбой титанов против олимпийских богов, очевидно, заимствуя эту аналогию у своего учителя Ф.И. Буслаева
Любимую былину мифологической школы - о Волхе Всеславиче -составитель выводит «из под огня» возможной негативной реакции учеников. Он выбирает вариант, в котором не описывается кровавая резня, устроенная Волхом в Царстве Индейском, когда были убиты все, кроме «душечек красных девушек». Чтобы не порождать в душах учеников сомнения в позитивном характере образа Волха, выбирается вариант былины, в котором отсутствует сцена блудного соития матери Волха со змеем (в примечании лишь мимоходом говорится, что Волхв был «сыном змея»).
В-третьих, Л.И. Поливанов пытается продемонстрировать читателям «исторический» слой эпических смыслов: например, противопоставление военного быта и крестьянского труда в былине «Вольга и Микула». Для этого компилятор выбирает оборванный и потому бессмысленный вариант этой песни: Вольга и Микула никуда не едут, Микула не спасает Вольгу от смерти, а мужичков Гурьевца, Ореховца и Крестьяновца - от заслуженной кары. Таким образом, внимание читателей сосредоточивается на сцене безуспешного кручения сошки дружинниками Вольги (аналог безуспешных попыток Святогора поднять суму с «тягой земной).
Отметим, что, несмотря на модную трактовку образа Микулы, предложенную Л.Н. Толстым в «Азбуке» и широко распространившуюся в педагогических кругах, разборчивость ученого не позволяет Л.И. Поливанову использовать в своем сборнике испорченную прозаическую запись от Леонтия Богданова, согласно которой суму переметную с тягой земной носит «пахарек» Микула Селянинович. Правда, чутье изменяет Л.И. Поливанову, когда в примечаниях он упоминает о другой выдумке Л. Мея -об «оживлении» Добрыни при помощи живой воды.
Передачу силы от Святогора к Илье с позиций мифологической школы или с позиций эпосоведов-«историков» объяснить трудно; поэтому Л.И. Поливанов составляет лишь небольшой комментарий к этому фрагменту.
Чтобы показать, как поверх мифологического слоя накладываются напластования «исторических» смыслов, Л.И. Поливанов пытается трактовать образ Ильи как «зародившийся в быту земледельческом»: по его мнению, Муромец есть как бы продолжение «полумифического образа старшего богатыря Микулы Селяниновича»14. К сожалению, попытка «привязать» Муромца к почве обречена на провал: это богатырь духа, который постоянно находится в движении (даже в полете - ср. «богатырский скок»). Илья единожды в начале богатырского поприща отдает долг земледелию и с тех пор никогда не обрабатывает ее и не живет на ней долго; он и защищает не землю, а конкретных живых людей, нуждающихся в его помощи. Чаще же всего и наиболее горячо Илья Муромец защищает не крестьян, а представителей «рода богатырского», о котором он радеет, в
том числе перед князем Владимиром.
Пытаясь отвечать требованиям исторической школы, Л.И. Поливанов навязывает Илье Муромцу защиту родной земли от неких «дикарей-великанов эпохи первобытной», в лице которых народная фантазия якобы «воплотила степных кочевников»15. Остается непонятным, кого следует считать воплощением кочевников - Соловья ли Разбойника, оседло живущего в дремучих лесах, или заезжего нахвальщика, который является родным сыном самого Ильи?
Наконец, в-четвертых, выбор вариантов былин, сделанный Л.И. Поливановым, а также его комментарии обнаруживают влияние специфического варианта рецепции былинного образа Ильи Муромца, распространившегося в образованном обществе после статьи М.Н. Каткова, стихотворений А. Кольцова «Что ты спишь, мужичок», И. Никитина «Уж как был молодец Илья Муромец». В этих произведениях Илья Муромец, как и весь русский народ, представлялся либо заторможенным и ленивым, пребывающим в дремотном оцепенении, подобно медведю в спячке, либо в состоянии безудержного буйства.
«Нравственная красота Ильи», по мнению Л.И. Поливанова, заключается «в соединении разума, твердой воли и глубокого чувства». Это самое чувство «не скоро двинется в его груди, по большей части сокрытое под видом спокойствия, но когда раскалит его "сердце разгорчивое и неуем-чивое", то способно возвысить его до великого подвига, а порою увлечь и разрушительным порывом»16.
Каждый, кто читал или слушал былины, знает, что сердце Ильи «разгорается» мгновенно: он скор на действие, у него есть та самая «смелость-ухватка», которой недоставало вдвое более сильному старцу Иванищу. Илья был сиднем, но это не значит, что он тридцать лет спал «без просыпа». Сделавшись богатырем, «старой казак» в высшей степени деятелен, он быстрее других поднимается на защиту обиженных (в отличие, скажем, от Добрыни, который долго не мог понять, что именно его касается предсказание «святых отцов» о вызволении «полонов российских»).
Как педагог Л.И. Поливанов все же вынужден был на время выпустить из виду мифологическую «первооснову» былин и позднейшие исторические наслоения и сказать несколько слов о нравственных ценностях русского эпоса.
Ценностный центр Ильи Муромца он связывает с такими качествами, как сдержанность и честность. «Он сдержан: когда Алеша Попович, рассердившись на него, пустил в него ножом, Илья отплатил забияке только презрением: подхватил нож на лету и воткнул в дубовый стол. Илья дает советы самому князю Владимиру и предостерегает его от бесчестного дела»17.
Еще одна ценность, утверждаемая в образе Ильи, - человеколюбие. Илья Муромец, пишет Л.И. Поливанов, есть «самый человеколюбивый из богатырей. Он помнит завет отца: „не помысли злом на татарина, не убей в чистом поле христианина"»18.
Тем более странно, что опытный педагог Поливанов, как бы в опровержение собственных слов о человеколюбии Ильи, выбирает вариант былины, опубликованный М. Погодиным в «Москвитянине»19. Это весьма необычная запись старины, сообщенная учителем из Шенкурского уезда Никифором Борисовым и якобы записанная «со слов крестьянина» И.А. Ядовиным. В этом варианте Илья насмерть запарывает плетью Катюшу-перевозчицу на глазах у отца Соловья Разбойника. Заметим, что использование этого варианта автоматически лишает компилятора возможности показать читателям другую важную сцену, в которой Илья отказывается от несметного богатства, предлагаемого женой Соловья. Кроме того, Л.И. Поливанов помещает в примечаниях фрагмент из варианта былины, в котором Илья убивает и вторую дочь Соловья:
Как выскочила, вылетела она выше церквей соборных, Выше тех крестов животворящих, Пала она на сыру землю: Тут у нее кожа треснула20.
Непонятно, зачем педагогу понадобилось цитировать этот жутковатый вариант при наличии более «человеколюбивой» развязки: Илья оставляет Пелю-богатырку в живых, однако наносит ей увечье, которое помешает девице в будущем нападать на добрых людей.
Л.И. Поливанов особо отмечает человеколюбие Ильи, оставившего в живых разбойников. Однако он зачем-то выбирает вариант былины, в котором богатырь не заставляет станичников покаяться, а просто уезжает от них, предоставляя и дальше грабить путников.
Автор «Русских народных былин» формулирует (довольно смело) еще одно нравственное качество, отразившееся в образе Ильи: рыцарственность. Для доказательства этого тезиса он включает в сборник эпизод из «Песен» П.В. Киреевского, в котором Илья встречает в поле девицу, сбежавшую от Алеши Поповича, и вступается за нее. Ни в хрестоматиях, ни в литературных переложениях эпоса прежде Л.И. Поливанова этого никто не делал.
Несмотря на досадные пропуски важнейших сцен, Л.И. Поливанов идет дальше своего учителя Ф.И. Буслаева: он отмечает главное, что составляет содержание большинства былин - внутреннюю борьбу в душе героя. Об Илье он пишет, что в нем «наряду с идеальными свойствами видим черты человека, наделенного страстями, увлекающими его подчас за пределы добра»21.
К сожалению, эту внутреннюю противоречивость (естественную для любого человека, ежеминутно выбирающего между добром и злом) Л.И. Поливанов объясняет тем, что фигура Ильи «слагалась в народной фантазии в течение многих веков» и поэтому она «заключает в себе и нравственные черты различных эпох»22. Автор «Русских народных былин», таким образом, отказывает эпосу в возможности изобразить битву добра
и зла в душе человека. Противоречивые поступки героя он объясняет наслоением не связанных меж собой нравственных схем, характерных для разных эпох. Более того, Л.И. Поливанов отказывает русскому эпическому герою в праве на цельный характер: ценностный центр героя предстает в виде беспорядочного собрания норм и мотиваций разных типов личности, формировавшихся в разное время.
Ценностный центр Добрыни Л.И. Поливанов связывает с такими качествами, как «задушевность» (доброта, подверженность тоске и своего рода «трусости» (возможности «приужахнуться»). Составитель сборника замечает у Добрыни чувства «разносторонние, оттенки их тоньше, чем у Ильи Муромца». «Добрыня прекрасен нравственною красотою иного рода, нежели Илья Муромец»23, - утверждает автор «Русских народных былин», однако не поясняет своей мысли. Видимо, нравственная красота героя, в его понимании, заключается в тонкой душевной организации, некоторой «сентиментальности» и даже «ранимости».
Заметим, впрочем, что этот образ Добрыни, созданный самим Л.И. Поливановым в предисловии к былине, разрушает сцена казни Маринки-по-травницы (с отсеканием рук, ног и губ; к сожалению, составитель исключает объяснение Добрыней своих действий («Эти руки мне не надобны // Обнимали они татарина поганого» и т.д.). Сравнение Добрыни с Ильей как богатыря более нежного и задушевного с более «угрюмым» придется отвергнуть, если вспомнить, как ловко Добрыня покончил с бабой Горы-никой, стоило Илье на миг отвернуться.
Впрочем, утверждая, что Добрыня «тяготится самыми подвигами сво-ими»24, Л.И. Поливанов вплотную приближается к осознанию главного смысла этой былины - внутренней борьбы, которая происходит в душе богатыря, не желающего принимать свою героическую миссию. Однако избранные компилятором варианты полностью лишают читателя возможности воспринять этот смысл: в этих вариантах нет ни коня, завещанного от деда для борьбы со Змеей, ни упоминания о гибели отца Добрыни в роковой реке. Отсутствует важнейший момент, указывающий на духовный перелом в душе героя, когда он, наконец, становится богатырем, услышав, что Змея глумится над пророчеством «святых отцов». Отбрасывает Л.И. Поливанов и вариант, в которых содержится «подсказка» для слушателей: Добрыня назван «глупешеньким» из-за того, что заключает мир со Змеей, так и не добившись освобождения «полонов российских».
Об Алеше составитель прямо говорит: «не привлекателен нравственный образ этого богатыря»25. В качестве доказательства приводится эпизод, когда Алеша, недовольный тем, что Илья потеснил богатырей за столом, кидает в Муромца нож. Л.И. Поливанов говорит также о том, что в былинах отмечается «жадность» Алеши. Наконец, упоминается о том, что в одном из вариантов Алеша (а не княгиня Апраксия) подкладывает в суму калики Касьяна золотую чашу князя Владимира, что приводит к гибели Касьяна.
Заметим, что спокойная реакция Ильи на летящий нож (он просто ло-
вит и втыкает его в стол) говорит не только о незлобивом характере Ильи. Как будущий глава богатырской «корпорации», Илья и сам будет ревностно следить за тем, чтобы никто не попирал права богатырей при дворе князя Владимира. В эпической системе ценностей поступок Алеши объясним. Как ни странно это прозвучит, но Алеша Попович - ревностный поборник благочестия и чинности (по крайней мере, за столом у князя Владимира). Никто, кроме Алеши, не возмутился тем, что Змей Тугарин не считается со святыней христианского брака; никто, кроме Поповича, не посмел упрекнуть в этом саму княгиню Апраксию. Теперь он же возмущен оскорблением «рода богатырского» (его поневоле наносит богатырям Илья, занимая должное место при Владимире и «расталкивая» других витязей). Кроме того, летящий нож в понимании аудитории эпического певца не представляет смертельной угрозы для богатыря. Во-первых, это нож, которым режут кушанья, а во-вторых, брошенные через стол ножи в былинах, как правило, ловятся. В связи с этим поступок Алеши невозможно трактовать как покушение на жизнь Ильи Муромца - это, скорее, вызов, демонстрация недовольства и проверка «удали молодецкой».
Что касается «жадности», о которой, действительно, часто говорят другие богатыри, то нужно признать, что в тексте былин мы не встречаем ни одного случая, когда Алеша проявил бы эту жадность. Она так и остается расхожим мнением, излюбленной темой для подтрунивания.
Относительно участия Алеши в коварном и мстительном плане княгини Апраксии, оскорбленной невниманием Касьяна, нужно отметить, что в большинстве вариантов этой былины Алеша не упоминается: чашу подбрасывают Касьяну без его участия.
Далее Л.И. Поливанов отмечает, что «в самых подвигах своих Алеша отличается непривлекательными приемами»26, и в качестве примера приводит переодевание «в платье калики», чтобы убить Тугарина. Заметим, что Илья Муромец тоже переодевается в каличье платье с целью убить Идолище поганое, однако компилятор не считает этот поступок «бесчестным».
Зато Л.И. Поливанов умалчивает о том, что именно Алеша отказывается ехать в Чернигов, чтобы не сбиться с прямого богатырского пути и не загулять там с «девушками хорошими» (в варианте, отобранном Поливановым, не Алеша принимает решение, он лишь следует совету своей «дружины хороброй»).
Между тем, Л.И. Поливанов приводит вариант, в котором Алеша Попович «всю ночь не спал, молился Богу со слезами»27 перед битвой с Тугариным. Далеко не каждый эпический герой способен молитвой вызвать дождь; напомним, что эпическому сознанию хорошо известна евангельская притча о слепорожденном, где говорится: «Но мы знаем, что грешников Бог не слушает; но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает» (Евангелие от Иоанна. Гл. 9. Стихи 1-38).
Ценностный центр этого героя содержит и добрые, и дурные качества -таков закон былинной поэтики, и таким образом обеспечивается «живость»
образа. Каждый былинный герой борется со своими недостатками и слабостями, и в «черном списке» Алеши Поповича многие слушатели былин узнавали собственные грехи и страсти («интриги с женским полом», как выражается Л.И. Поливанов; непреодолимые страстные чувства к чужой жене; страсть к «платью цветному»; похвальба и др.). Но разве не грешат, не поддаются человеческим страстям и «старой казак» Илья, и Добрыня Никитич (отправившийся к Маринке вопреки матернему наказу), и Михайло Поток, и Садко, и Василий Буслаев, и Дунай Иванович, и князь Владимир, и княгиня Апраксия, и Настасья Микулишна, и даже старчище Иванище, струсивший подняться против Идолища за церкви Божие?
Помещая в сборник былину о Потоке, Л.И. Поливанов выбирает тот вариант, в котором под землею к герою приползает некая змея. Духовный же смысл былины полнее раскрывается в варианте, где сама коварная жена Потока превращается в змею. К тому же в первом варианте уже невозможно обойтись без того, чтобы позаимствовать из сказочной реальности живую воду для оживления жены Потока. Явление волшебной воды есть верная примета испорченного варианта. Если же принять вариант былины, в котором сама жена Потока превращается в змею, тогда слушателю ясно, что она вовсе не умирала, а только притворялась мертвой, а значит, в живой воде и нужды нет.
Л.И. Поливанов безосновательно отождествляет Потока с Касьяном из былины «Сорок калик со каликою», что невозможно: княгиня Апраксия неоднократно видела Михайлу Потока при дворе и никогда не влюблялась в него, а в Касьяна влюбилась немедленно и страстно.
Варианты былины про Садка выбраны так, что читатели совершенно не могут догадаться, что Садко становится жертвой Морского царя, увлекшего его хитростью с рыбой-золоты перья. Л.И. Поливанов не считает полезным включить варианты, где ясно показана роль Николы Можайского, спасающего голову Садка в момент, когда тот едва не проигрывает спор с Новгородом; дальнейшая логика событий на морском дне, таким образом, утрачивается.
Итак, можно сказать, что принципы отбора текстов былин или их фрагментов для учебных книг Л.И. Поливанова были близки научным. Составитель этих книг не искажал имеющиеся в его распоряжении тексты, однако стремление показать нравственную силу русского эпоса заставляло Л.И. Поливанова вводить собственную цензуру, затемняя или даже изменяя тем самым ценностный смысл былин.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Галахов А.Д. Историческая хрестоматия церковно-славянского и русского языка. М., 1848.
2 Шевырев С.П. История русской словесности, преимущественно древней. XXXIII публичные лекции: в 4 вып. М., 1846-1860.
3 Галахов А.Д. Полная русская хрестоматия. Изд. 9-е, с перем.: в 2 ч. СПб., 1861.
4 Буслаев Ф.И. Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языков. М., 1861.
5 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888.
6 Поливанов Л.И. Вторая пчелка. Книга для классного чтения в народных многолетних училищах, школах профессиональных и учительских семинариях, с приложением тем для письменных работ. М., 1886.
7 Поливанов Л.И. Вторая пчелка. Книга для классного чтения в народных многолетних училищах, школах профессиональных и учительских семинариях, с приложением тем для письменных работ. М., 1886. С. 12.
8 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. VI.
9 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. VI.
10 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. VI.
11 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 62-64.
12 Новиков Ю.А. Былина и книга. СПб., 2001. С. 181-186.
13 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 15.
14 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 22.
15 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 22.
16 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 26.
17 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 23.
18 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 23.
19 Илья Муромец (Народная сказка) // Москвитянин. 1843. Ч. VI, №2 11. С. 7-16.
20 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 36.
21 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 24.
22 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 24.
23 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 68.
24 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 66.
25 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 85.
26 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 86.
27 Поливанов Л.И. Русские народные былины. Тексты, объяснительные статьи и примечания / сост. Л. Поливанов. М., 1888. С. 94.
References (Monographs)
1. Shevyrev S.P. Istoriya russkoy slovesnosti, preimushchestvenno drevney. XXXIII publichnye lektsii [The History of Russian Literature, Mostly Ancient. XXXIII Public Lectures]: in 4 vols. Moscow, 1846-1860. (In Russian).
2. Novikov Yu.A. Bylina i kniga [The Bylina and the Book]. Saint-Petersburg, 2001, pp. 181-186. (In Russian).
Арсений Станиславович Миронов - кандидат филологических наук, и.о. ректора Московского государственного института культуры.
Область научных интересов: теория и технологии современной журналистики; наследование культуры; аксиология; фольклористика; героический эпос.
E-mail: [email protected]
Arseny Mironov - Candidate of Philology, Acting Rector of Moscow State Institute of Culture.
Research interests: theory and technologies of modern journalism; inheritance of culture; axiology; folklore; heroic epic poetry.
E-mail: [email protected]
