CC BY
16
УДК: 82.02
ББК: 80/84
Дёрина Н.В., Южакова Ю.В., Залавина Т.Ю., Полякова Л.С.
НОВАЯ ВСЕЛЕННАЯ: НЕПРЕРЫВНОСТЬ И РАВЕНСТВО СВОЙСТВ
Dyorina N. V., Yuzhakova Yu. V., Zalavina T. Yu., Polyakova L.S.
NEW UNIVERSE: CONTINUITY AND EQUALITY OF PROPERTIES
Ключевые слова: инобытие, художественное бытие, природа огня, непрерывность, акт познания, поиск истины и гармонии, символизм, Озерная школа, западноевропейский романтизм, акмеизм.
Keywords: otherness, artistic being, nature of fire, continuity, act of cognition, search for truth and harmony, symbolism, "Lake School", Western European romanticism, Acmeism.
Аннотация: цель данной работы - установление взаимосвязи творимого Н. Гумилевым и С.Т. Кольриджем художественного инобытия с образом огня, который сохранял свою значимость во все периоды творчества Гумилева. Отмечается, что в поэтической системе старшего английского романтизма образ огня имел особое символическое значение, представляя границу между данной и иными реальностями, являясь в то же время их неотъемлемой частью. Показано, что русский акмеизм, литературное течение, противоположное символизму, провозглашал возращение поэтическому слову ясности и материальности, предметности тематики и образов. Утверждается, что, несмотря на данный антагонизм, поэты-акмеисты также проявляли интерес к образу огня. Выполнен сравнительный анализ образа огня, созданного представителями акмеистической и романтической поэзии Н. Гумилевым и С. Т. Кольриджем, выявлены сходства и различия вышеуказанных подходов. Констатируется очевидный параллелизм произведений поэтов. Доказывается, что и у Н. Гумилева, и у С.Т. Кольриджа особая природа огня порождает инобытие и обусловливает основной недостаток этого нового бытия - отсутствие искомого равновесия.
Abstract: in the older English romanticism poetic system, the image of fire had a special symbolic meaning representing the border between this and the other realities, being their integral part. Russian Acmeism, a literary movement opposing symbolism, was an art of accurate wording and word precision. Despite the above antagonism acmeistic poets turned to the image of fire as well. Moreover, they translated works of the Lake School poets. The paper presents an attempt to analyze the image of fire created by the representatives of acmeistic and romantic poetry, N. Gumilev and S.T. Coleridge, and reveal similarities and differences of the above approaches. The obvious parallelism of the poets' works is demonstrated, particular attention is payed to the fact that specific fire-related images were emphasized by Gumilev in his translation of Coleridge's works. The attributes of the artistic universes of the Russian and English poets are stated: the continuity and constant interaction of the elements, the identity of the properties of the whole and its various parts.
1. Определение вектора эволюции акмеистической идеи
Русский акмеизм, литературное течение, противоположное символизму, провозглашал возращение поэтическому слову ясности и материальности, предметности тематики и образов. Исследователи творчества Н. Гумилева в эстетике акмеизма, сформулированной им, видят, как правило, лишь различия с идеями символистов, с их
«стремлением к миру запредельному и иному, к изображению инобытия духа» [Фрид-лендер, 1994, с. 46-47]. Между тем, обосновывая антитетичные символизму положения, образующие новую систему художественного видения мира, Гумилев фактически описывает способ мировосприятия, привлекший его в творчестве поэтов «озерной школы». Если у Н. Гумилева отмечается стремление «видеть и показывать мир
вещно и четко<...> иметь дело с земной данностью в ее телесной, цветущей или гниющей плоти» [Павловский, 1994, с. 11], то и лирический герой В. Вордсворта сталкивается с миром, в котором есть не только шум листвы и звук водопадов, но и в равной степени милое ему «Безмерное число лесов, гниющих и никогда не сгнивающих...» [Wordsworth, 1973, с. 68].
2. Определение вектора эволюции романтической идеи
Существует значительное количество исследований, посвященных литературным и мировоззренческим источникам творчества Н. Гумилева, однако проблема взаимосвязи художественных исканий поэта с романтической идеей в целом, а также ее воплощения в творчестве представителей европейского и русского романтизма остается недостаточно изученной. Исследователи часто оставляют без внимания сходство художественных реалий в произведениях Н. Гумилева и в работах поэтов-романтиков, хотя все они имеют общие внешние атрибуты (моря и озера, огонь и леса) и общие внутренние характеристики (примирение и слияние разнонаправленных начал: света и тьмы, юга и севера, добра и зла). Необходимо отметить, что именно отрицание непримиримой оппозиции противоположностей, а также стремление к гармонизации и слиянию начал, традиционно противопоставляемых друг другу, составляют основу поэтических построений романтиков.
Сопоставление инобытия, созданного Н. Гумилевым (новых художественных реальностей, основанных на слиянии разнонаправленных сил), с основными художественными и онтологическими принципами «озерной школы» может продемонстрировать эволюцию романтической идеи в творчестве поэта и раскрыть концептуально значимые связи акмеизма и романтизма. Сходство тезисов Н. Гумилева и С.Т. Кольриджа о равновесии и поэтическом синтезе позволяет проследить в западноевропейском романтизме художественное воплощение идеи гармонизации мира, близкое Гумилеву. В то же время миросозидание в понимании Гумилева в значительной степени отличается от неоплатонической традиции немецкого
романтизма, в художественном и философском опыте которого достижение гармонии связано не с равновесием или взаимопроникновением начал, а с полным подчинением и растворением конечного и иллюзорного в вечном и бесконечном.
3. Огонь как неотъемлемый элемент сотворенных реальностей
Сотворение мира, в котором достигнута полная гармония абсолютных противоположностей, знаменовало для Гумилева и его английских единомышленников успешное решение проблемы равновесия-истины. Важнейшей особенностью художественных вселенных русского и английского поэтов была непрерывность, постоянное взаимодействие всех элементов, приводящее к рождению частей. Промежуточные звенья возникают между «множествами» Кольриджа и между многочисленными «иными возможностями бытия» Гумилева, препятствуя разрыву онтологической цепи и достижению полностью гармоничного состояния. В художественных построениях русского и английского поэтов огонь, в котором возникают и исчезают миры, сгорают и возрождаются лирические герои, становится неотъемлемым элементом данной и новых реальностей.
Подобная направленность гумилевских художественных исканий не может считаться исключительным явлением. В конце XIX -начале XX веков ожидание всесожигающе-го огня в виде пламени, упомянутого в Евангелии от Луки: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся» (XII, 49) [Бердяев, 2001] или как знамения антихриста [Соловьев, 1990, с. 111]; «невидимого запредельного света горы Фавор» [Чулков, 1994, с. 367] или «злого пламени земного огня» [Соловьев, 1974, с. 61] являлось основой русских эсхатологических настроений.
Н. Бердяев убеждает своих современников: «Мы всегда окружены бесконечным миром, для которого мы закрыты. <...> И нужно, чтобы огонь сошел с неба, чтобы расплавить затверделость нашего обыденного сознания. <...> Нужна катастрофа сознания, чтобы раскрылись нам целые миры. Огонь духовной лавы должен расплавить наше сознание. <...> Откровение есть
огонь, исходящий от божественного мира, опаляющий нашу душу, расплавляющий наше сознание, сметающий его границы». С. Булгаков пишет о «воспламеняющей, очищающей и перерождающей силе религиозного огня, первая искра которого зажигается в отдельных душах, но который разгорается потом во всемирноисторический костер».
Проводя анализ работы Н. Гумилева «Путь конкистадоров», исследователи часто указывают на взаимосвязь текстов автора с символистской эстетикой: говорят о преобладании символистской поэтики в «Осенней песне» [Волков, 1930, с. 124; Долгополов, 1964] и созвучии символики «Девы Солнца» с «Золотом в лазури» А. Белого. Однако происхождение упомянутого выше текста можно приписать влиянию К. Бальмонта: «Огонь появился пред взорами их, / В обрыве лазури туманной. / И был он прекрасен, и ровен, и тих, / Но ужас объял их нежданный» (Бальмонт, 120) [Комольцев, 1996, с. 173]. Интерпретация же солнечной Девы как «Софии, апокалипсического знака божественного воплощения», и как той самой «Жены, облеченной в солнце», о которой писали В. Соловьев и поэты - «соловьевцы» стала аксиоматичной.
Однако при более внимательном изучении образа гумилевской «девы» легко заметить, что она, по сути, мало похожа на Вечную Женственность Соловьева и мла-досимволистов. Действительно, действия, на которые она вынудила ожидавшего ее царя, едва ли укладываются в рамки хри-стианско-эзотерической традиции, приписываемой Гумилеву:
Но глянул царь орлиным оком И издал он могучий глас, И кровь пролилася потоком, И смерть, как буря, пронеслась <.. .> [Гумилев, 1998, с. 48]
Очевидно, что образ огня, созданный в традициях русского символизма, не может считаться прообразом пламени Гумилева. Значительные отличия в генезисе и характере существования в художественных мирах, несовпадение целей, возможностей и атрибутов не позволяют говорить о производном характере гумилевского огня по от-
ношению к «кострам», «пожарам», «пылающим закатам» его современников и предшественников.
4. Огонь как средство достижения
цели
В отличие от поэтов-символистов, в произведениях которых огонь, как правило, выступает в качестве средства уничтожения мира и лирического героя, Н. Гумилев рассматривает огонь как способ создания нового бытия. Так, в работах А. Белого и К. Бальмонта пламя образует непреодолимую преграду, а в поэтической практике Н. Гумилева огонь открывает герою путь из земной реальности. Для поэзии символизма горение - это лишь бесконечная «игра», не ведущая ни к возрождению, ни к перерождению, ни к созданию новых миров, Н. Гумилеву же огонь важен как средство перехода в иное бытие, обладающее всеми атрибутами подлинной, а не виртуальной реальности.
Уникальная природа гумилевского пламени, в значительной степени отличающегося от пламени символистов, привлекает внимание многих исследователей. Предлагаются различные версии о происхождении и природе огня, пылающего на страницах произведений Н. Гумилева, относящихся почти ко всем периодам творчества поэта. Так, по мнению Ю. Зобнина, проявляя глубокий интерес к образу огня, Н. Гумилев демонстрирует свою приверженность идеям Гераклита Эфесского [Зобнин, 1995, с. 12]. Как и в работах античного философа, огонь у Н. Гумилева представлен как некий «первичный элемент»: «Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим. На огонь обменивается все, и огонь - на все.» [Материалисты Древней Греции, 1956, с. 44.]. Действительно, уже в ранних работах Н. Гумилева художественная вселенная изображается «вечно живым огнем», из которого «мир рождается и в который он возвращается вновь». В работах Н. Гумилева, начиная с «Осенней песни», слова «вспыхивают», строки являются «огненными», и все в них «горит» и «пылает»:
Осенней неги поцелуй Горел в лесах звездою алой;
А вечерами в небесах Горели алые одежды <...>;
И осень та была полна Словами жгучего напева <...>;
Не знаем! Мрак ночной глубок, Мечта - пожар, мгновенья - стоны
<...>
[Гумилев, 1998, с.49]
Вдумчивое чтение текстов поэта указывает на то, что в создаваемом им мире, огонь не представляет собой самоцель или конечный ориентир. Он является, скорее, функцией, средством реализации неких стремлений лирического героя, главным из которых является переход в новое бытие. Так, уже в ранних произведениях Н. Гумилева появляется образ «леса», который нельзя покинуть обычными тропами, и содержится описание «огненного» пути из него. Например, «сожжение» лесной нимфы в «Осенней песне» провозглашается непременным условием перемещения героев из «лесного» мира в другой, новый.
Но если ты желаешь Дня И любишь лучшую отраду, Отдай объятиям огня Твою сестру, твою дриаду <.>
И будет твой услышан зов, Мольба не явится бесплодной, Уйдя от радости лесов, Ты будешь божески свободной. [Гумилев, 1998, с. 54]
В «Больной Земле» ясно показывается картина того, что будет уже «после» огня и «комет»:
И снова будет торжество, И снова буду я единой: Необозримые равнины И на равнинах никого. [Гумилев, 1998, с. 171]
Огонь здесь предстает как средство перехода «земли» к новому качеству, спо-
собствует ее превращению в «звезду» и является скорее промежуточной стадией этой метаморфозы, чем ее конечной целью [Бальмонт, 1989, с. 324].
Отражение идей Н. Гумилева об огне как связующем звене между данной и иными реальностями можно найти как в ранних работах автора, так и в более поздних произведениях. Например, в «Осенней песне» и «Завещании» «сгореть» означает «прожить ещё одну жизнь», в «Северном Радже» смерть в огне подразумевает переход в другую, новую «межу». В «Канцоне третьей» («Костер», 1918) встреча героя с «созданной из огня» связывается с определенным изменением «земли»:
Земля забудет обиды Всех воинов, всех купцов, И будут, как встарь, друиды Учить с зеленых холмов <.> [Гумилев, 1999, с. 175]
Прямая зависимость появления огня и создания новой реальности, рождения нового мира отражена и в поздних произведениях Н. Гумилева. Так, в стихотворении «Сахара» (1918) огонь в очередной раз предстает перед читателем в качестве способа порождения иной реальности:
И, быть может, немного осталось веков, Как на мир наш зеленый и старый Жадно ринутся хищные стаи песков Из пылающей, юной Сахары. [Гумилев, 2001, с. 21]
У читателя может сложиться впечатление, что система образов данного стихотворения призвана отразить в первую очередь не мировоззрение автора, а экологическую проблему, известную уже в начале века, - распространение пустыни [Давидсон, 1992, с. 238]. Однако, по нашему мнению, данное произведение все-таки отражает систему взглядов поэта.
Эпитеты «пылающая», «юная», с помощью которых автор описывает центральный персонаж, то есть саму Сахару, напоминают читателю о «Деве Солнца», представшей перед гумилевским героем «как дева пламенного рая, как солнца юная мечта»). По существу, это еще одна версия «созданной из огня», после соединения с кото-
рой, в данном случае - после поглощения пылающими огненными песками - мир превратится в пронизанную огнем звезду, упоминаемую в «Природе»:
И когда, наконец, корабли марсиан У земного окажутся шара, То увидят сплошной золотой океан И дадут ему имя: Сахара. [Гумилев, 2001, c. 21]
Тексты «Огненного столпа» также делают акцент на роли огня как связующего звена между бытием и инобытием. В стихотворении «Леопард» герой-охотник, убивший леопарда, по старинному поверью должен погибнуть сам. В откликах на это произведение, особое внимание было уделено «сильным бодрым мотивам свежей, не надломленной, даже первобытной силы», «стихии предчувствий, дионисийской исступленности», в которые погрузился автор. Однако обстоятельства гибели лирического героя указывают на непосредственную связь «Леопарда» с «огненной» стихией. Действительно, страшная «чужая страна», в которой было совершено убийство зверя, и где должен быть убит охотник («Брат мой, враг мой, ревы слышишь, / Запах чуешь, видишь дым?»), сопоставима с «лесами» и «огнем» из более ранних текстов поэта (например, с огнем, звериным ревом и запахом дыма из «Лесного пожара»; с дымом и огнем лесных костров «Шатра» и т.д.).
Схема перемещения героя в новое бытие, включающая в себя прохождение «через огонь» (сгорание) также лежит в основе художественных построений С.Т. Кольриджа. Например, в «Поэме о старом моряке» сама Смерть возникает перед мореходом в огне в ключевой момент его морских скитаний:
Are those her ribs through which the Sun Did peer, as through a grate? And is that Woman all her crew? Is that a Death?
[Coleridge, 1974, с. 18].
Это реи, через которые Солнце Пылает, как сквозь решетку? И эта Женщина - вся команда? Не Смерть ли это?
В этой поэме, как и во многих других произведениях автора, огонь, представляющий важнейшую часть художественного мироздания, обладает особой природой. Он является неизменным спутником морского странствия героя и наделяется автором «злыми», «темными» характеристиками [Дёрина, 2009]. Ниже представлены некоторые примеры из первых строф:
All in a hot and copper sky, The bloody Sun, at noon, Right up above the mast did stand. [Coleridge, 1974, с.7]. About, about, in reel and rout The death-fires danced at night; The water, like a witch's oils, Burnt green, and blue and white. [Coleridge, 1974, с. 11].
В горячем и медно-красном небе Кровавое Солнце в зените Стояло прямо над мачтой.
Всюду, всюду, в стремительном вихре Кружились в ночи огни смерти; Вода, как краски ведьмы, Горела зеленым, и синим, и белым.
По мнению автора, огонь обладает демонической сущностью, что находит отражение в сочетании образов огня, пылающего солнца и запада (местоположения страны мертвых), что придает описываемым сценам довольно мрачный колорит:
The western wave was all a-flame. The day was well nigh done! Almost upon the western wave Rested the broad bright Sun; When that strange shape drove suddenly Betwixt us and the Sun.
[Coleridge, 1974, с. 19].
На западе вся волна была в огне, День уходил;
И над самой западной волной Повисло огромное горящее солнце; Когда странный призрак вдруг Между нами встал и ним.
Подобные образы, встречающиеся в
других работах поэта, свидетельствуют о «демоническом» происхождении огня в произведениях С.Т. Кольриджа. Например, образ огня в «Поэме о Старом Моряке» с самых первых строк таит в себе угрозу, олицетворяет злое начало и подразумевает, что рассказ морехода о своем плавании не будет иметь счастливого конца. В «Оде уходящему году» «пламя» имеет двуплано-вый характер, сочетая в себе библейские и языческие образы: автор помещает рядом с новозаветными «лампадами» «Божества Природы»: Кровожадного Духа, прекрасного Духа Земли, Духа Природы, а в финале -и Бога Природы (который в переводе М. Лозинского совершенно справедливо отождествляется с Перуном [Кольридж, 1974, с.88]. В стихотворении «Огонь, Голод и Резня» (Fire, Famine and Slaughter) первый план повествования с актуальной социальной тематикой [Кольридж, 1974, с. 267] скрывает совершенно иной подтекст: Огонь, являющийся в образе злого духа (ведьмы), представляется посланником того, чье имя напрямую связано с адом:
- Who sent you here? <.. .>
- Myself, I named him once below, And all the souls, that dammed be, .laughed to hear Hell's burning rafters. [Coleridge, 1974, с. 117].
- Кто послал тебя сюда?
- Однажды я назвала его по имени, И все души, что были прокляты, .расхохотались, услышав пылающий
скрежет Ада.
Наконец, в «Песне из Запольи» речь идет об «огненном столпе», в котором сгорает и исчезает «певец», -Я увидала столб огня, Да неба вознесенный. В нем птичка реяла, звеня, -Певец завороженный <.> И так он пел: <.> Пора нам в путь, В далекий путь!
- тема, заданная в более ранних текстах, получает окончательное оформление. Хотя в тексте нет прямых указаний на
связь этого «столпа» (sunny shaft; shaft of sunny mist) с демоническими силами, однако здесь отражен признак, характерный для «дьяволов» английского романтизма: Он опускался и поднимался <.> В столпе огня <.> Его глаза были огненными.
В произведениях Н. Гумилева для создания образа огня и отражения его сущности также используется определенный набор эпитетов и приемов. Уже в его ранних работах, например, в «Заклинании» огонь появляется в явно «демоническом» окружении:
Юный маг в пурпуровом хитоне Говорил нездешние слова, Перед ней, царицей беззаконий, Расточал рубины волшебства <.>
Плакали невидимые струны, Огненные плавали столбы, Гордые военные трибуны Опускали взоры, как рабы.
[Гумилев, 1998, c. 118]
В «Завещании» огонь разгорается в явно антихристианском «лесу волхований» и предстает частью антихристианского (друидического) обряда:
Пусть высоко на розовой влаге Вечереющих горных озер Молодые и строгие маги Кипарисовый сложат костер <.>
И свирель тишину опечалит, И серебряный гонг заревет В час, когда задрожит и отчалит Огневеющий розовый плот.
[Гумилев, 1998, c. 186]
Уникальная природа гумилевского огня отражена и в других текстах «Жемчугов». Например, в стихотворении «Камень» происходит воспевание одного из обитателей друидического пантеона. Как известно, камень является одним из магических талисманов друидов, атрибутом Бога Природы и Другого Мира (смерти) и отождествляется с молнией, громом и огнем. Таким образом, Н. Гумилев в своем произведении отражает «злобную» (хотя пока еще и
«скрытую») сущность «камня» и его «пламени».
«Злобная» и «жестокая» природа огня не менее отчетливо передается Н. Гумилевым и в «Открытии Америки». Здесь, как и в «Поэме о Старом Моряке» С.Т. Кольри-джа, обыгрывается зловещий закат солнца: Все прошло как сон! А в настоящем -Смутное предчувствие беды, Вместо славы - тяжкие труды И под вечер - призраком горящим, Злобно ждущим и жестоко мстящим, -Солнце в бездне огненной воды.
[Гумилев, 1998, с. 93]
Угрожающий огненный закат является центральным образом произведений двух авторов. Представление о солнце как о жестоком призраке также объединяет эти работы. Однако в процессе перевода текста С.Т. Кольриджа Н. Гумилев внес некоторые коррективы в первоисточник, подчеркнув, таким образом, различия в восприятии сущности огня в работах английского автора и своих. Действительно, С.Т. Кольридж, описывая злобную природу своего пламени, только намекает на связь событий с «бесовскими» силами:
The skiff-boat neared: I heard them talk, 'Why, this is strange, I trow! Where are those lights so many and fair, That signal made but now?'. It hath a fiendish look - (The Pilot made reply). [Coleridge, 1974, с. 35].
Челнок приблизился: Я слышал, как они говорили,
Все это странно, я думаю! Где те яркие и многочисленные огни, Что привлекли нас сюда?
.это был жестокий, враждебный взгляд - Воскликнул кормщик.
Н. Гумилев, наоборот, заостряет внимание читателя на «дьявольском» характере происходящих событий:
Челнок был близко. Слышу я:
- Здесь колдовства ли нет? Куда девался яркий тот, Нас призывавший, свет?
- То были взоры сатаны!
(Так кормщик восклицал). [Кольридж, 1974, с. 173-174]
Таким образом, важнейшая часть художественных построений как Н. Гумилева, так и поэтов английского романтизма, по сути дела, обеспечивающая непрерывность актов познания и творения в их художественных вселенных, наделяется вполне определенно выраженным «темным», «демоническим» характером, который не мог не оказать влияния на дальнейший ход всех онто-гносеологических процессов.
5. Заключение
Образ огня играет важную роль во все периоды творчества Н. Гумилева. Однако в отличие от современников-символистов, чей огонь либо неспособен утолить желание быть «сожженным» (и уйти из бытия), либо является средством умерщвления лирического героя и уничтожения мира, в гуми-левских произведениях смерть в огне служит созданию новых реальностей, и путем проникновения в них лирических героев.
Проводя параллели с творчеством С.Т. Кольриджа, начиная с ранней «Оды уходящему году» (1796) и заканчивая «Песней из Запольи» (Song From Zapolya, 1817), мы приходим к выводу, что в работах обоих поэтов образ огня служит двум основным целям: умерщвлению лирического героя в данном мире и его возрождению в новом. Ярким примером произведения С.Т. Коль-риджа, в котором отражена эта специфическая функция пламени, служит «Поэма о Старом Моряке», в которой перед героем появляются неразлучные спутницы: огонь-Смерть и Жизнь-в-Смерти (Life-in-Death). Мы можем провести очевидные параллели между персонажами английского автора и образным рядом гумилевских «созданных из огня» (начиная с поэмы «Дева Солнца») [Дёрина, 2008, с. 353]. Следует отметить, что особые, связанные с огнем, черты персонажей были акцентированы Гумилевым в собственном переводе английского текста.
Необходимо отметить, что и у Н. Гумилева, и у С.Т. Кольриджа огонь обладает особой природой, способной порождать инобытие. Однако это инобытие характеризуется существенным недостатком - отсут-
ствием искомого равновесия. В «злом» пламени рождается страшное бытие, в котором явный перевес оказывается на стороне «демонического» начала. Вполне закономерно, что в этом несбалансированном мире Моря-
ку не удается обрести внутреннюю гармонию и избавиться от «сжигающей» душу тоски (так же, как и гумилевскому Колумбу, чей дух «томится, словно в склепе»).
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бальмонт, К.Д. Избранное / К.Д. Бальмонт. - М.: Сов. Россия, 1989. - 592 с.
2. Бердяев, Н. Философия свободного духа / Н. Бердяев. - М.: Прогресс, 2001. - 472 с.
3. Брюсов, В.Я. Собрание сочинений: в 7-ми томах. Т. 1. Стихотворения. Поэмы. 1892
- 1909 гг. / В.Я. Брюсов. - М.: Худож. лит., 1973. - 428 с.
4. Гумилев, Н.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы (1902
- 1910) / Н.С. Гумилев. - М.: Воскресенье, 1998. - 502 с.
5. Гумилев, Н.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 2. Стихотворения. Поэмы (1910
- 1913) / Н.С. Гумилев. - М.: Воскресенье, 1998. - 344 с.
6. Гумилев, Н.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 3. Стихотворения. Поэмы (1914
- 1918) / Н.С. Гумилев. - М.: Воскресенье, 1999. - 464 с.
7. Гумилев, Н.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 4. Стихотворения. Поэмы (1918
- 1921) / Н.С. Гумилев. - М.: Воскресенье, 2001. - 394 с.
8. Давидсон, А. Муза Странствий Николая Гумилева / А. Давидсон. - М.: Наука, 1992. -
319 с.
9. Дёрина, Н.В. Идеи равновесия и синтеза в творчестве Н. Гумилева и в поэтике английского романтизма // Н.В. Дёрина // Проблемы истории, филологии и культуры. - 2008. -№22. - С. 349-357.
10. Дёрина, Н.В. Художественное мироздание Н. Гумилева и романтическая идея: автореферат дис. ... кандидата филологических наук / Н.В. Дёрина. - Магнитогорск, 2009. - 21 с.
11. Дёрина, Н.В., Специфика гносео-онтологических систем в художественных текстах акмеизма и романтизма / Н.В. Дерина, Л.И. Антропова, Т.Ю. Залавина и др. // Вестник Волжского университета имени В.Н. Татищева - 2019. - № 1, том 1. - С. 112-118.
12. Долгополов, Л. Поэмы А. Блока и русская поэзия конца XIX - начала XX веков / Л. Долгополов. - М., 1964. - 321 с.
13. Зобнин, Ю.В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н.С. Гумилева) // Н.С. Гумилев: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 1995. - С. 5 - 52.
14. Кожушкова, Н.В. Поиск художественного «я» в «долитературном» творчестве Н.С. Гумилева / Н.В. Кожушкова // Гуманитарно-педагогические исследования. - 2017. - Т. 1. № 1 (1). - С.115 - 122.
15. Кольридж, С Т. Стихи / С Т. Кольридж. - М., 1974. - 280 с.
16. Комольцев, А.В. Русское ницшеанство и особенности композиции сборника Н.С. Гумилева «Путь конквистадоров» / А.В. Комольцев // Гумилевские чтения. - СПб., 1996. - С. 170 - 177.
17. Павловский, А.И. О творчестве Николая Гумилева и проблемах его изучения / А.И. Павловский // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. - 1994. - С. 3 -30.
18. Соловьев, В С. Сочинения: в 2 т. Т. 2 / В С. Соловьев. - М., 1990. - 741 с.
19. Соловьев, В.С. Стихотворения и шуточные пьесы / В.С. Соловьев. - Л., 1974. - 278 с.
20. Фридлендер, Г.Н. С. Гумилев - критик и теоретик поэзии / Г.Н. Фридлендер // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. - 1994. - С. 30 - 55.
21. Чулков, Г. Валтасарово царство / Г. Чулков. - М.: Республика, 1998. - 607 с.
22. Coleridge, S.T. The Theory of Life. In: Coleridge S. T. The Complete Works / S T. Coleridge. New York: Ltd., 1897. - 204 p.
23. Wordsworth, W. Selected poems / W. Wordsworth. London: Heinemann, 1973. - 123 p.
