CC BY
18
УДК: 82.02
ББК: 80/84
Дёрина Н.В., АнтроповаЛ.И., Залавина Т.Ю., Дёрина К.С.
СПЕЦИФИКА ГНОСЕО-ОНТОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ АКМЕИЗМА И РОМАНТИЗМА
Dyorina N. V., Antropova L.I., Zalavina T.Yu., Dyorina K.S.
SPECIFICITY OF GNOSEA-ONTOLOGICAL SYSTEMS IN ARTISTIC TEXTS OF ACMEISM AND ROMANTICISM
Ключевые слова: художественно-онтологические законы, художественное бытие, проблема равновесия-истины, поиск истины и гармонии, равенство характеристик, синтез, поэзия озерников, западноевропейский романтизм, акмеизм.
Keywords: artistic and ontological laws, artistic being, the problem of equilibrium-truth, the search for truth and harmony, equality of characteristics, synthesis, poetry of lake men, Western European romanticism, Acmeism.
Аннотация: актуальность заявленной в статье проблемы обусловлена тем, что особенности художественного мироздания Н. Гумилева в системе взаимосвязей с идеей гармонизации противоположностей, восходящей к творческим исканиям романтизма, не исследованы в полной мере.
Цель статьи заключается в выявлении концептуально-значимых схождений художественного сотворения новых вселенных Н. Гумилевым с соответствующими художественными воплощениями романтической идеи, в способе гармонизации хаотической реальности, апробированный в художественных произведениях представителей старшего английского романтизма.
В данной работе широко применяется сравнительно-исторический метод, который позволяет корректно соотнести произведения Н. Гумилева и романтический дискурс.
Выявлены факторы, определяющие органичное единство творческих исканий Н. Гумилева и поэтов «озерной школы» как общее стремление к созданию идеала. Отличительной чертой художественно-философских систем, создаваемых и Н. Гумилевым, и английскими романтиками, явилось одновременное присутствие в них мотивов поиска гармонии и истины, разочарования в результатах исканий и вместе с тем - стремления к преодолению непримиримости полюсов и сотворению отсутствующей в мире гармонии.
Результаты исследования могут применяться при чтении лекционных и специальных курсов по истории русской литературы начала XX в., в трудах по проблемам художественного сознания в России этого периода.
Abstract: the urgency of the problem stated in the article is due to the fact that the features of N. Gumilev 's artistic universe in the system of interconnections with the idea of harmonizing oppo-sites, going back to the creative quest of romanticism, have not been fully explored.
The purpose of the article is to identify conceptually significant convergences of the artistic creation of new universes by N. Gumilev with the corresponding artistic embodiments of the romantic idea, in a way of harmonizing chaotic reality, tested in works of art by representatives of the older English romanticism.
In this work, the comparative-historical method is widely used, which makes it possible to correctly correlate the works of N. Gumilev and romantic discourse.
The factors that determine the organic unity of N. Gumilev's creative searches and the "lake school" poets as a common desire to create an ideal are revealed. A distinctive feature of the artistic and philosophical systems created by both N. Gumilev and the English romantics was the simultaneous presence in them of the motives for the search for harmony and truth, disappointment in the results of the searches and at the same time the desire to overcome the intransigence of the poles
and the creation of the missing in the world of harmony.
The results of the research can be applied when reading lecture and special courses on the history of Russian literature at the beginning of the 20th century, in works on the problems of artistic consciousness in Russia of this period.
Проанализировав природу и особый вектор функционирования законов творения Н. Гумилевым художественного бытия и исключительные направления его художественного познания, обнаружив истоки замыслов и образов в творчестве автора, уче-ные-гумилевоведы исследуют особенные отношения гумилевской поэзии с обширным спектром разнообразных веяний, которые оказываются необходимыми в период глубочайшего мировоззренческого кризиса, поразившего русскую культуру на заре двадцатого века, когда преобразился сам уклад и иерархия идей о реальной действительности, был изменен порядок и строй представлений о нравственных ценностях, противоречия между обществом и индивидом стали глубже и заметнее, догматические пути преодоления главных жизненных противостояний снова становились проблемами и всего лишь проблемами1. Вопросы взаимодействия творческих исканий Н. Гумилева с предыдущими и нынешними литературно-философскими ценностями часто оказывались в центре внимания отечественных и зарубежных литературоведов2.
Для Гумилева, стремящегося к «более явной гармонии противоположных сил», ближе оказывается именно тот путь гармонизации хаотической реальности, который был создан и апробирован в художественных произведениях представителей старшего английского романтизма, в мирозданиях которых «понятие духовности или субъективности» оставалось равным «естественной сенсорной форме»3.
Воплощение романтической идеи в текстах Гумилева до настоящего момента не получает столь тщательного изучения. Сам автор отмечает, что вселенные, создаваемые
1 Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. 528 с.
2 Дёрина Н.В. Художественное мироздание Н. Гумилева и романтическая идея: автореф. дис. ... канд. филолог. наук. Магнитогорск, 2009. 21с.
3 Соловьев В.С. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1990. 741 с.
англичанами-романтиками, оказывали на
4
него «гипнотизирующее влияние» ; упоминает о том, что творческие поиски авторов современной эпохи «сродны» английской поэзии озерников5; постоянно ссылается в программных статьях на поэтический и теоретический опыт английских поэтов6. Более того - анализирует творчество одного из «краеугольных камней для здания акмеизма» - Теофиля Готье в рамках тесных связей с художественными исканиями поэтов-озерников: Он был последний, кто верил, что литература - вселенная, регулируемая принципами, равноценными законам жизни, он ощущал себя гражданином этой вселенной. Он не разделял ее на высшие и низшие классы, на противоположные течения. Он уверенной рукой везде брал то, что ему было нужно, и все становилось чистым золотом в этой руке. <...> Романтик по своим порывам, он представил на наш суд незабываемые сцены в духе английской поэзии
у
«Озерной школы» . Данный факт позволяет предположить, что к моменту написания посвященной Готье статьи (1911 г.), то есть к тому времени, когда Гумилевым были сформулированы основные положения акмеизма, «дух» старшего английского романтизма был ему хорошо знаком. И, возможно, в немалой степени повлиял на формирование тех мировоззренческих и поэтических принципов, которые были противопоставлены творчеству предшественников.
К тому же общность одного из важнейших направлений поэтико-теоретичес-ких поисков поэтов акмеистического периода и эпохи романтизма отмечается самим Гумилевым, сравнивающим свою антиномию с оппонентами-символистами и художественными новациями художников-
4 Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. М.: Худ. лит-ра, 1989.
5 Там же.
6 Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. М.: Худ. лит-ра, 1989.
7 Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. М.: Худ. лит-ра, 1989.
англичан:
Поразительность сравнений символистов привела их <приверженцев акмеизма> к самым решительным виражам мысли; неопределенность слова, к которому они старались прислушиваться, заставила отыскивать в естественной народной речи новых -с более определенным значением <...>. В конечном счете, уважая поэтов-символистов за то, что они показали смысл символа в искусстве, мы против приношения ему в жертву иных путей стихотворного влияния и пытаемся найти их абсолютное единство1. Кольридж и его друзья-озерники, Вордсворт и Саути, выступали за сохранение двух тождественных требований - образной истины и образной глубины. Ради образной истины они пренебрегли условными выражениями, ложной поэтичностью языка, <... > словом, всего, что скользит по поверхности сознанья, не волнуя его и не удовлетворяя потребности в новом. Их язык пополнился множеством народных речений и чисто коллоквиальных оборотов <...>. Ради поэтической полноты они желали, чтобы их произведения удовлетворяли не только воображению, но и чувству2.
При этом во всем многоголосии анализируемых литературоведами аллюзий, перекличек и аналогий поэзии английских романтиков отводится, пожалуй, довольно скромная роль. Парадоксальным образом, ученые-гумилевоведы, отмечая сходство важнейших гумилевских мировоззренческих и образных идей и художественно-философских новаций романтического периода в литературе, а также факт особого «духовного братства», объединяющего Гумилева и авторов старшего английского романтизма, абсолютно не предпринимают попыток проанализировать природу данного единства, оставляя без объяснений уникальные характеристики возникновения творимого поэтом художественного бытия.
Исследователями творческих вселенных Н. Гумилева выпускается из виду явное сходство гумилевской мотивации странствования в попытках найти совершенство и «дороги» поэтических героев европейского романтизма (а именно, новалисовского ис-
1 Там же.
2 Там же.
кателя «голубого цветка», персонажей поэзии Ф. Гельдерлина, как и направляющихся к «берегу далекой отчизны» в поисках равновесия и союза «света» и «тьмы», «юга» и «севера»; Старого Моряка Кольриджа, грезящего о гармонизации своего ужасного мира, о всепримиряющей любви «к живому»).
При этом сопоставление создаваемого Гумилевым «инобытия» - иных поэтических вселенных, основанных на интеграции противоположных сил с основными художественно-онтологическими законами «озерной школы», может позволить уточнить ход эволюции романтической идеи как в творчестве самого русского поэта, так и в поэтических исканиях западноевропейских романтиков; корректное определение наиболее характерное для Гумилева художественное выражение мысли о гармонизации мира в рамках романтического дискурса, а также прояснению вопроса об особенностях концептуально значимых связей акмеизма и европейского романтизма. Не менее отчетливо мотив отсутствия равновесия (а значит - и истины) в мире Природы озвучивается в текстах С.Т. Кольриджа, который практически одновременно с началом странствия своих героев к равновесию констатирует его печальный итог. C одной стороны, в текстах 1797 - 1798 годов поэт пытается убедить: «Нет ничего печального в Природе!», почти предлагает «слиться» с ее голосами. И вместе с тем, в «Оде уходящему году» (Ode to the Departing Year), относящейся к тому же периоду в его творчестве, возникает образ ужасного Бога Природы (God of Nature), призванного уничтожить человечество.
Чувство одиночества главного персонажа «Полуночного мороза», который предается думам о загадочных холмах, озерах и лесах, преисполненного чувством гармонии и совершенства, царящих в окружающей его Природе, и видящего в них своего рода залог возможности все узнать и понять, разительно отличается от одиночества, затерявшегося между небом и водой героя «Поэмы о Старом Моряке», чье сердце «жжет ужасная боль», не позволяя прекратить скитания.
Необходимо заметить, что сами скитания происходят при постоянном присутствии страшных видений и при нагромож-
дении жутких существ: женщины-Призрака (Spectre-Woman), призрачного корабля (skeleton-ship), «огней смерти» (death-fires), полярных льдов, всевозможных химер и слизней (slimy things), мертвецов и демонов, наконец, Духа Мглы, который сначала был ночным кошмаром, а затем воплотился в кошмарное бытие.
В свете данного смещения акцентов -переноса представлений о возможности достижения равновесия-истины с бытия на сферу инобытия - вполне закономерным выглядит возникновение деклараций, озвученных Гумилевым в акмеистическом манифесте, а Кольриджем - в программной «Эоловой арфе» (The Eolian Harp). Не предпринимая попыток изменить взаимоотношения начал, существующих в данной вселенной, делая вывод о бесперспективности проникновения в область неведомого «отсюда», Гумилев позволяет своим лирическим героям приблизиться к искомому уже в новом мире, в котором действуют иные, отличные от действующих в данном бытии, законы. Если в гумилевском программном манифесте мы читаем: «Бунтовать во имя иных условий бытия здесь, где есть смерть, так же странно, как узнику ломать стену, когда перед ним - открытая дверь»1, то, например, в «Путешествии в Китай» обретение «счастья».
В художественном пространстве, создаваемым Гумилевым, также прежде всего сам путь к новой реальности, процесс обретения / создания гармонии может восприниматься как «счастье». Именно об этом мы читаем в «Путешествии в Китай» (где достигаемое странниками бытие, как постепенно становится понятно, представляет собой не что иное, как результат слияния диаметрально противоположных полюсов).
Таким образом, на вопрос, сформулированный еще в ранней гумилевской «Сказке о королях», -
Кто узнает, что томится
За пределом наших знаний...
- и сам поэт, и его английские предшественники дают общий ответ. Идея равновесия как истины трансформируется у них в представления об истине-синтезе, и
1 Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. М.: Худ. лит-ра, 1989.
поиски гармонии приводят к созданию совершенно особых реальностей, в которых возможно не просто утверждение паритета, но и синтез разнонаправленных сил.
Не удивительно, что и у Гумилева, и у английских поэтов наряду с исполненными оптимизма поэтическими декларациями звучат также и признания совершенно иного рода.
Так, в текстах Вордсворта мы обнаруживаем не только призывы затеряться в горах, морях и травах, раствориться в созерцании «пышного празднества Природы», ответить на ее «вещий зов», но и предупреждение: под прелестью и загадочным волшебством природного мира прячутся мрачные тайны и смерть.
В «Жемчугах» же мысли о «страшном» характере реальности, о недостижимости гармоничного состояния в нем только усиливаются. Если для английского Вечного Жида самым страшным в его участи становится неприкаянность: все обитатели земли, кроме него, находят приют, «спешат куда-то / В сень родную - на ночлег», начиная с «потоков» и «туч», которые могут «заснуть» в «глубоких долинах» или «улечься за холмами», и, заканчивая «морскими обитателями», чьим пристанищем являются морские волны, то и в «Заводях» Гумилева, как абсолютно справедливо отмечает Ю. Верховский, «мирные и тихие представ-ления<...> дома, тех, у кого есть дом - или вызывают печаль одиночества,<...> или заставляют бездомное сердце мучиться»2.
Практически в каждом из текстов поэта, в которых автор декларирует стремление к равновесию-истине, в то же самое время признается ее отсутствие. В «Деве Солнца» грезы о любви, чистоте «лазурного дня» заканчиваются ужасным разочарованием, когда уже, казалось бы, обретенный идеал ускользает.
В «Песне о певце и короле» «гармония», проникающая в новый замок, воздвигнутый над мрачной бездной, оказывается обманом, существует лишь в виде «больной песни».
В «Сказке о королях» все пути, ведущие к истине - и «нирванический», когда
2 Верховский Ю. Путь поэта // Н.С. Гумилев: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1995. С. 505 - 550.
равновесие - это «жизнь без счастья, без печали», и принятие истины от Люцифера, и попытка добыть «правду у Бога», - в конечном счете, объявляются тупиковыми.
В свете недвусмысленных и настойчиво повторяемых признаний сложно полностью разделить мысль о том, что движение у Гумилева - это всегда «божественное движение», «паломничество», религиозное служение, «символ Абсолютного начала»1. Ведь исследуя «семантическую систему, которую возможно определить атрибутами начала движения, пути и цели», которая является «определяющей для стилистической и образной специфики многих изданиях Гумилева разных лет творчества»2, мы видим, что гумилевский «путь» (вернее -«черные пути») осуществляется в компании не только «привыкшего к сумрачным победам», но и иных странных, зловещих и часто враждебных спутников. К их числу на стартовом этапе относятся и беспощадный «бог Тревоги» («Избиение женихов»), и «грусть ледяная», и мысли о «счастье без рая» («Осень»), и ужасный «Призрак Счастья» («Ягуар»). И контекст, в котором действуют гумилевские «вышел», «иду», «шли», «достигли», достаточно сложно интерпретировать как фон, на котором искания не только «христианской», но и вообще «Истины» могут завершиться успешно3.
Гумилев резюмирует, говоря, что «подлинный мудрец всегда сужает рамки своего любопытства, прекрасно помня о том, что есть области, недоступные для человека, - то священное, тайное Начало бытия, в которое можно только верить»4. Неудача в поисках «знаний» и гармонии, постигающая лирических героев английских поэтов, также представляется вполне закономерной в свете тезисов, озвученных в их программных произведениях. Ведь, например, Кольридж, говоря о недопустимости «праздных рассуждений о непостижимом», определяет «трепет души» как единственно возможное состояние художника при сбли-
1 Зобнин Ю.В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н.С. Гумилева) // Н.С. Гумилев: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1995. С. 5 - 52.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же.
жении с непознаваемым.
Однако и Гумилев, и его первые «духовные соратники» находят дальнейшие пути решения проблемы равновесия-истины. Их объединяет не только поиск существующего в мире равновесия, но и общий поворот поэтической мысли, когда Природа (лесные массивы, водная гладь) начинает трактоваться не только в качестве вместилища всего опасного и неведомого, но и как своего рода «передаточное звено»5 в продвижении к иному бытию, с которым теперь связываются представления о возможном совершенстве.
Отличительной чертой художественно-философских систем, создаваемых и Н. Гумилевым, и английскими романтиками, явилось одновременное присутствие в них мотивов поиска истины и гармонии, разочарования в результатах исканий и вместе с тем - стремления к преодолению антагонизма полюсов и сотворению отсутствующей в мире гармонии.
Не случайно, комментируя гумилевские акмеистические заявления о «приятии мира», уже Г. П. Струве писал: «Выражая <...> свое приятие мира, Гумилев, однако, принимает его не объективно.<...> Для него даже не существует мира обычной, повседневной действительности. Мир Гумилева - это мир, преображенный его творческой волей» .
Эта специфическая гносео-онтологи-ческая система, в которой процессы познания и создания реальностей оказываются неразрывно связанными друг с другом, в корне отличает художественную философию Гумилева от построений его современников-символистов. В частности, от символистской трактовки образа воды (моря, озера). Так, К. Бальмонт пишет о море в 1911 году: «Море никогда не рассказывает своих тайн. В море ничего нельзя увидеть, кроме него самого, «неугасающего, тоскующего, движеньями волн своих рисующего узоры, которые всегда повторяются и каждое мгновенье возникают в первый раз» .
Однако тот факт, что особый взгляд на
5 Слободнюк С.Л. Н.С. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе, 1992. 181 с.
6 Там же.
7 Бальмонт К. Д. Избранное. М.: Сов. Россия, 1989. 592 с.
проблемы познания и творения не только коренным образом отличает поэзию Гумилева от творчества его соотечественников, но и вплотную сближает гумилевскую художественную философию с творческими исканиями представителей английского романтизма, оставался и продолжает оставаться вне поля зрения исследователей. Тем временем, сам Гумилев определил, возможно, главную, на его взгляд, цель художественно-философских исканий поэтов «Озерной школы»: «Кольридж и его друзья полюбили природу не столько ради нее самой, сколько из-за возможности постигать при помощи нее <...> тайну вселенной. Настоящее озеро, которому Кезикское было только внешним воплощением, они искали в глубине своего духа и, смотрясь в него, постигали близость миров невидимого и видимого. Нечто схожее проглядывает и в произведениях современных русских поэтов» (и в свете выявленных в результате проведенного анализа особенностей гуми-левских «вод» и «глубин» можно предположить, что первым среди таких поэтов был сам автор приведенных строк)1.
Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что переходным результатом он-то-гносеологических устремлений Н. Гумилева и англичан-лейкистов является представление об истине как ином бытии, в котором реализуются понимания поэтами со-вершенного.2
В художественных текстах Н. Гумилева и в трудах английских авторов складываются специфические взаимоотношения «мира» и «инобытия». Если С. Т. Кольридж в своих теоретических работах делает вывод о равенстве характеристик Вселенной и любой ее составляющей, то в его стихотворном опыте в созданном ином бытии, которое, казалось бы, должно выступать как «высший идеал», открываются те же слабые стороны, что и в неидеальном «мире», и в первую очередь отсутствие равновесия.
Одним из основных характеристик иного бытия оказывается его полная изоли-
1 Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. М.: Худ. лит-ра, 1989.
2 Дёрина Н.В. Художественное мироздание Н. Гумилева и романтическая идея: автореф. дис. ...
канд. филолог. наук. Магнитогорск, 2009. 21с.
рованность, а результатом изоляции этого мира - полное одиночество в нем лирических героев (еще более безусловное, чем в «страшных» лесах «природы»). В подобном положении оказываются и герои уже ранних гумилевских текстов (например, герой «Одиночества», изолированный в абсолютно замкнутом мире, а также Колумб, побывавший в синтезированном бытии и так же, как и Моряк Кольриджа, получивший печать отверженного).
Помимо этого, и у Гумилева, и у Кольриджа особая природа огня, порождавшего иной мир, обусловила и основной недостаток этого нового бытия - отсутствие искомого равновесия. В «жутком» пламени зарождается демоническое бытие, в котором явный перевес оказался на стороне «дьявольского» начала (тем временем в литературных трудах русского и английского поэтов этот перекос находит воплощение в похожем мотиве отсутствия христианских покровителей). В тексте Кольриджа о страшном характере иного бытия говорит также и тот факт, что при соединении с его верховным существом лирический герой наделяется традиционно «дьявольской» характеристикой: «огонь в глазах» («горящий взор», «пламя в глазах»). И вполне логично, что в этом несбалансированном мире Моряку так и не удается найти внутреннее равновесие - избавиться от «сжигающей» душу тоски (так же, как и гумилевскому Колумбу, чей дух «томится, словно в склепе»)3.
В поэтических произведениях Н. Гумилева содержатся еще более явные знаки на единственно возможный итог синтеза: предчувствие неудачи в постижении тайн вселенной, преимущественно «злая» природа бытия, в которое забрасывается лирический герой. В «Открытии Америки» речь идет о странной сущности синтезированного бытия, являющегося все же, скорее, «адом», чем райским садом. А в «Канцоне» из «Огненного столпа» дисгармоничное инобытие оборачивается все тем же несо-
3 Дёрина Н.В. Идеи равновесия и синтеза в творчестве Н. Гумилева и в поэзии английского романтизма // Проблемы истории, филологии, культуры. Издательство: Магнитогорский государственный технический университет им. Г.И. Носова, 2008. С. 349-357.
вершенным «здесь», гармония же вновь оказывается где-то «там».
На просторах гумилевских текстов истинным оказывается, таким образом, сам процесс сотворения новых миров (рождение
«иных возможностей бытия»), с которыми всякий раз связываются надежды на приближение к истине-гармонии, достижение которой, однако, не представляется возможным.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бальмонт, К.Д. Избранное. - М.: Сов. Россия, 1989. - 592 с.
2. Белый, А. Символизм как миропонимание. - М.: Республика, 1994. - 528 с.
3. Бердяев, Н. Философия свободного духа. - М.: Прогресс, 2001. - 472 с.
4. Блок, А. О романтизме // А.А. Блок. Избранное. - М.: Панорама, 1995. - С. 433 - 444.
5. Венгеров, С. Этапы неоромантического движения // Русская литература XX века (1890-1910). - М.: Издательский дом «XXI век - Согласие», 2000. Кн. 1. - С. 19 - 64.
6. Верховский, Ю. Путь поэта // Н.С. Гумилев: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 1995. -С. 505 - 550.
7. Гумилев, Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии / Н.С. Гумилев. - М.: Худ. лит-ра,
1989.
8. Гумилев, Н.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы (1902 - 1910) / Н.С. Гумилев. - М.: Воскресенье, 1998. - 502 с.
9. Дёрина, Н.В. Художественное мироздание Н. Гумилева и романтическая идея: авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. - Магнитогорск, 2009. - 21с.
10. Дёрина, Н.В. Идеи равновесия и синтеза в творчестве Н. Гумилева и в поэзии английского романтизма // Проблемы истории, филологии, культуры. - Магнитогорск: Изд-во Магнитогорск. гос. технич. ун-та им. Г.И. Носова, 2008. - С. 349-357.
11. Зобнин, Ю.В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н.С. Гумилева) // Н.С. Гумилев: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 1995. - С. 5 - 52.
12. Павловский, А.И. О творчестве Николая Гумилева и проблемах его изучения // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. - СПб., 1994. - С. 3 - 30.
13. Скатов, Н.Н. О Николае Гумилеве и его поэзии // Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. - М., 1989. - С. 5 - 12.
14. Слободнюк, С.Л. Н.С. Гумилев. Проблемы мировоззрения и поэтики. - Душанбе, 1992. - 181 с.
15. Соловьев, В С. Сочинения: в 2 т. Т. 2. - М., 1990. - 741 с.
16. Фридлендер, Г.Н. С. Гумилев - критик и теоретик поэзии // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. - СПб., 1994. - С. 30 - 55.
17. Шеллинг, Ф.В. Философия искусства. - М., 1999. - 572 с.
18. Coleridge, S.T. The Theory of Life. In: Coleridge S. T. The Complete Works. Vol. 1. N. Y. L., 1897. 204p.
