CC BY
256
Вестник Томского государственного университета. 2013. № 372. С. 13-18
УДК 82.091
АЮ. Бычкова
НОС И ЕГО ОБОНЯТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ КАК ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ В ТВОРЧЕСТВЕ Н.В. ГОГОЛЯ И В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Анализируется образа носа в творчестве Н.В. Гоголя в сопоставлении с ринологическими мотивами у Лудовико Ариосто, Сирано де Бержерака, Э.Т.А. Гофмана, Уильяма Шекспира, Эдмона Ростана. Исследуются синестезия как прием описания носа, а также категория одушевленности / неодушевленности. В сопоставлении с одорологическими мотивами рассматривается проблема когнитивности. Литературное обоняние и носы связаны с идеей самостоятельного сознания, противопоставляющего себя человеческому разуму.
Ключевые слова: Гоголь; Гофман; Бержерак; Ариосто; Шекспир; Ростан; нос; ринология; обоняние; синестезия.
В художественной системе Н.В. Гоголя важную роль играет мифопоэтическое начало. Его особая логика в повествовании и в причинно-следственных связях отсылает нас к мифологическому образу мышления [1. С. 44]. Мотив носа является одним из наиболее характерных мифопоэтических элементов мира гоголевских произведений. Мы проанализируем ринологию в этом ключе, что поможет обозначить образ носа как особенно значимую часть тела в произведениях Гоголя. Предлагается исследование данного мотива в биологическом или физиологическом аспекте, включая изучение художественного осмысления писателем обонятельной функции.
Одним из мифологических элементов в ринологии является синестезия. Носы у Гоголя отвечают не только за обоняние, но и оказываются необходимыми для функционирования всех остальных чувств. Например: «“А нос, чувствуешь, какой холодный? возьми-ка рукою”. <.. .> Чичиков взял и за нос, сказавши: “Хорошее чутье”» [2. Т. 6. С. 68] («Мертвые души»). Нос коррелирует с осязанием: на ощупь можно понять, хорошо ли может различать запахи этот нос. Также он связан со слухом: «Чуткой нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами» [Там же. С. 70] («Мертвые души»); «он носом слышал, где и в каком месте вспыхивало возмущение» [2. Т. 2. С. 284] («Тарас Бульба», редакция «Миргорода» 1835 г.); «<...> экипаж, в каком жиды полсотнею отправляются <...> во все города, где только слышит их нос ярмарку» ([Там же. С. 198] («Вий»).
Зрение также входит в сферу влияния носа. Глаза гоголевских героев, как правило, не могут ничего разглядеть. Визуальный информационный источник становится доступным, только достигнув самого чувствительного органа гоголевских персонажей - носа: «“Да шашку-то”, - сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую» [2. Т. 6. С. 84]. Чтобы разглядеть что-либо глазами, персонажам произведения необходимо высунуть нос: «ничто не ускользало от свежего, тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями» [Там же. С. 110]. Внимательное разглядывание, т.е. активное участие в ситуации, становится возможным и для тех, кто присутствует в комнате всего лишь в качестве портрета, если они обладают внушительными носами: «Багратион с орли-
ным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку» [2. Т. 6. С. 105]. Полную замену зрения обонянием представляет себе как совершенную идиллию Анна Андреевна: «Хочу <.> чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.) Ах! как хорошо!» [2. Т. 4. С. 83]. Мечта героини заключается во вдыхании ароматов, причем настолько интенсивных, что чтобы ощутить их, пришлось бы зажмуривать глаза. Анна Андреевна предпочитает отказаться от своих глаз и пользоваться одним носом.
Ринология замещает собой в рамках человеческого тела не только сферу чувственного восприятия, но и порой проявления любой телесности. Рассмотрим следующий пример: «Никогда не говорили они: “я высморкалась, я вспотела, я плюнула”, а говорили: “я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка”» [2. Т. 6. С. 159]. Две фразы, не являющиеся полностью синонимичными, приравнены друг к другу. Вторая фраза претендует на полное смысловое соответствие первой с одной только стилистической разницей, хотя на самом деле она отражает единственное слово из нее: «высморкалась». Так, жизнедеятельность носа представляется наиболее важной среди прочих, и, кроме того, ее наименования, в том числе эвфемистические, способны адекватно замещать обозначения любых других действий организма. Таким образом, нос, обладая способностями всех пяти чувств, а порой и замещающий собой остальные части тела, оказывается способным воспринимать информацию в любом виде.
Синестезия такого рода применима также и в другом направлении. Не только для одорологических описаний могут быть использованы слова, принадлежащие к сфере других органов чувств, но и для всего, что не связано с запахами, как, например, для абстрактных идей Гоголь применяет ольфакторные понятия. Рассмотрим следующий пример: «Господа чиновники прибегнули еще к одному средству <. > расспросить людей Чичикова, не знают ли они каких подробностей насчет прежней жизни и обстоятельств барина, но услышали тоже не много. От Петрушки услышали только запах жилого покоя» [2. Т. 6. С. 196]. Глагол «слышать», в первую очередь обозначающий процесс получения чувственной - аудиальной информации, используется в данном отрывке в различных переносных значениях. В первом случае он является синонимом слова «разузнать», во втором - «почувствовать
запах», «унюхать» (что соотносится с предыдущим пунктом о замещении носом всех прочих органов чувств). Использование одного и того же глагола «слышать» в двух разных значениях подряд немедленно приравнивает их друг к другу и делает одорологические ощущения идентичными смысловой информации.
Тот же случай имеем и в диалоге Чичикова и Нозд-рева. На вопрос о том, зачем нужны мертвые души, Чичиков отвечает, что это не его дело: «Ох, какой любопытный! ему всякую дрянь хотелось бы пощупать рукой, да еще и понюхать!» [2. Т. 6. С. 78]. То же самое справедливо и для устойчивых словосочетаний со словами, относящимися к сфере одорологии, как, например, «пронюхать». Нюхание семантически приравнивается к получению смысловой информации. «Наконец он пронюхал его домашнюю, семейственную жизнь» [Там же. С. 230]. Глагол «нюхать» вообще довольно часто используется в значении «узнать». «Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим» [Там же. С. 128]. В этой связи следует вспомнить Меджи из «Записок сумасшедшего», которая нюхает ленточку, поднесенную хозяином, и оценивает исключительно ее одорологические свойства: «За столом папа был так весел <...> а после обеда поднял меня к своей шее и сказал: “А посмотри, Меджи, что это такое”. Я увидела какую-то ленточку. Я нюхала ее, но решительно не нашла никакого аромата; наконец, потихоньку, лизнула: соленое немного» [2. Т. 3. С. 202]. Нужно заметить, Меджи, а заодно и все «пронюхивающие» персонажи Гоголя действуют в точности так же, как мартышка обходится с очками в басне Крылова: «то их понюхает, то их полижет».
Чичиков, пытаясь найти среди гостей нужную барышню, в первую очередь также прибегает к обонянию: «Чичиков, стоя перед ними, думал: “Которая, однако же, сочинительница письма?” и высунул было вперед нос» [2. Т. 6. С. 164]. Кроме того, с точки зрения героев зачастую оказывается, что возможность восприятия запаха объекта означает превосходную степень познания этого объекта, например: «“Вот суконцо”. <...> купец поднес Чичикову к самому носу, так что тот мог не только погладить рукой шелковистый лоск, но даже и понюхать» [2. Т. 7. С. 99]. Очевидно, что персонаж у Гоголя может быть вполне удовлетворен исследованием предмета только в том случае, если он получит непосредственный доступ к нему и к его запаху. Этот тезис также возвращает нас к идее о мифологическом типе мышления, готовом оперировать только элементами материальной стороны мира.
Способность быть чутким, осторожным также связана с чувствительностью носа. Городничий в «Ревизоре» определяет себя как невнимательного человека с помощью слова «толстоносый» [2. Т. 6. С. 93] - сконструированного по аналогии с прилагательным «толстокожий». В мире гоголевских произведений главную роль в коммуникации человека с миром исполняет нос. Соответственно, «толстоносый» окажется более точным словом, чем «толстокожий». Те же коннотации можно наблюдать в циклах «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород». Один из таких примеров ринологически низкой степени душевного сочувствия: «Куда же ты запрятал дурацкие глаза свои <...> ему
хоть бы тут же, перед его запачканным в табачище носом, нанесли жинке его бесчестье, ему бы и нуждоч-ки не было» [2. Т. 1. С. 119].
Как мы видим, через фантастические носологические образы, среди прочего, раскрывается проблема когнитивности. Нос сопоставляется с категорией знания и у Э.Т. А. Гофмана, произведения которого могут считаться одним из ринологических источников произведений Гоголя: «...die Equipage der Fee Mab <...>, die der wackre Merkutio in Shakespeares “Romeo und Julie” so schön beschreibt, daß man wohl merkt, wie oft sie ihm selbst über die Nase gefahren» [13] (экипаж феи Мэб, который славный Меркуцио у Шекспира в «Ромео и Джульетте» так прекрасно описывает, что можно подумать, будто тот часто катался по его собственному носу). В рассказе «Повелитель блох» блошиное войско сравнивается с экипажем крошечной феи Мэб из монолога Меркуцио [3], по словам которого она разъезжает по носам спящих людей и вызывает их сновидения. Таким образом, ссылаясь на Шекспира, Гофман не только помещает сюжет рассказа в ринологический контекст концепта сна, но и обыгрывает архетипиче-скую связь носа и мотива познания: в соответствии с приведенным отрывком Меркуцио мог знать о фее потому, что испытал ее воздействие на собственном носе. Кроме того, в соответствии с упомянутой Шекспиром легендой о ездящей по носам Мэб нос представляется прямым путем в мозг человека - туда, где и хранятся знания: «she gallops night by night / Through lovers' brains» [4] (ночь за ночью она галопом несется сквозь мозг влюбленных).
Тот же сопутствующий ринологии мотив когнитивности встречается и в произведении Сирано де Бержерака «Государства и империи Луны»: «Мне, к счастью, попалось одно из тех яблок <. > и едва моя слюна смочила его, как тотчас же всемирное знание ударило меня прямо в нос; мне показалось, что бесконечное количество мелких глазков открылось в моей голове, и я познал, как говорить с богом» [5. С. 56]. Обитатель Луны, соответственно, развивает заложенную в библейском сюжете идею об идентичности восприятия материального и духовного. Если Адам и Ева попробовали яблоко на вкус, то Илия из произведения Бержерака ощутил «всемирное знание» носом.
В рассмотренных случаях нос выступает в качестве главного средства общения с окружающим миром, что соотносится также с представлениями первобытных людей о запахах, которые использовали благовония и сожженные жертвы для того, чтобы общаться с богами.
Принимая во внимание рассмотренные выше примеры из нескольких произведений, свидетельствующие о всеобъемлющей способности носа к получению любых форм информации, можно прийти к заключению, что в мире художественной литературы нос представляет собой самостоятельно функционирующее одушевленное существо. Сюжет повести Гоголя «Нос», где ожившая часть тела превратилась в самостоятельного человека, в концентрированном виде реализует персонализацию такого рода. Поэма «Мертвые души» также обнаруживает связь ринологических мотивов с темой одушевления. К написанию «Мертвых душ» Гоголь приступил осенью 1835 г., чему предшествовало завершение текста первой
редакции повести в начале того же года. В 1841-1842 гг. Гоголь перерабатывает финал повести. К этому времени были написаны первые главы «Мертвых душ». Таким образом, одновременная работа над повестью «Нос» и начальными главами поэмы не могла не проявиться в общности мотивов в произведениях.
Рассмотрим на конкретных примерах средства персонификации понятий из сферы ринологии. В глазах персонажей поэмы «Мертвые души» нос является определяющей чертой человека. Оценивая личность, люди смотрят исключительно на нос. К примеру, обсуждая Чичикова, «просто приятная дама» замечает: «Распустили слухи, что он хорош, а он совсем не хорош, совсем не хорош, и нос у него. самый неприятный нос...» [2. Т. 6. С. 182]. Не только внешний вид, но и звучание носа может стать характеристикой для человека. При первом описании Чичикова указывается, что он «имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко» [Там же. С. 110]. Из данного примера видно, что нос представляется одушевленным с помощью не только семантических, но и грамматических средств. Будучи подлежащим, слово «нос» стоит в предложении с глаголом в активном залоге: он «звучал как труба». Звучащие носы ярко проявляют себя также в тесно связанной с риноло-гическими мотивами теме - теме сна. Пример: «День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку» [Там же. С. 12]; «...заехать к Сопикову и Храповицкому, что означает всякие мертвецкие сны на боку, на спине и во всех иных положениях, с захрапами, носовыми свистами» [Там же. С. 190].
Ассоциативно-семантическая пара «нос и сон» соотносятся у Гоголя не только в связи с тем, что они являются палиндромами друг друга, но и в связи с храпом как активной деятельностью носа. Это укладывается в принцип одушевленности носа. Спящее тело неподвижно и не принадлежит себе, во сне нос издает звуки помимо воли и вопреки сознанию своего обладателя и, соответственно, проявляет себя как живущий и действующий самостоятельно. У птиц носы тоже вытесняют своих обладателей. Стук дрозда, живущего в клетке у Собакевича, производится не дроздом, а его носом. Это достигается тем, что грамматически предложение снова выстраивается так, что нос оказывается действующим субъектом: «раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на дне которой удил он хлебные зернышки» [2. Т. 6. С. 96]. Придаточное предложение также позволяет думать, что хлебные зернышки удил не сам дрозд, а именно его нос.
Активность носов в поэме проявляется, в том числе, в их фантастической подвижности. При этом акцент на способности носа совершать самостоятельные движения может быть поставлен и методом от противного. Пример: «Феодулия Ивановна уселась на диване <...> и уже не двигнула более ни глазом, ни бровью, ни носом» [Там же. С. 96]. Если автор счел нужным заметить, что Феодулия Ивановна в определенный момент носом не двинула, это значит, что она могла бы поступить и наоборот, несмотря на то что выражение «двигнуть носом» может и не вполне соответствовать реальной человеческой мимике.
Персонификация неодушевленных объектов, и в частности носа, характерна для архаичного сознания. Помимо этого ему присуще приписывание манипулирующих свойств всему, что относится к сфере ольфак-торики. Как отмечает исследователь-социолог Юрген Рааб, механизм воздействия запахов на обонятельные рецепторы долгое время оставался тайной, поэтому колдуны и шаманы использовали запахи в своих заклинаниях и обрядах. Запахи приобрели магическое и сакральное значение, стали главным носителем воздействующих свойств [6. С. 69].
Можно предположить, что у Гоголя данная черта мифологического мировоззрения проявляется в указаниях на контролирование носами жизненных процессов их обладателей. Это можно увидеть в следующем примере: «Мухи <.. .> все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его очень крепко чихнуть - обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения» [2. Т. 6. С. 47]. Нос оказался единственной частью лица, отреагировавшей на мух, потому что в произведениях Гоголя он живет отдельно от человека, и сон не влияет на его деятельность. Кроме того, нос сам решает за своего обладателя, сколько ему спать: Чичиков просыпаться, когда он чихает. Нос оказывается контролирующей организм субстанцией и в «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»: «“Нечего делать, прочитайте, Тарас Тихонович”, сказал судья <...> с видом неудовольствия, причем нос его невольно понюхал верхнюю губу, что обыкновенно он делал прежде только от большого удовольствия. Такое самоуправство носа причинило судье еще более досады» [2. Т. 2. С. 252].
Удовлетворение неожиданно возникающих потребностей носа в табаке может не согласовываться с желанием человека и в произведениях Э.Т.А. Гофмана: «Unglücklicherweise habe sie, die Alte, jetzt etwas Tabak genommen und stark geniest» [3] (к несчастью, в этот момент старуха вдохнула табак и громко чихнула). Именно в то время, когда подглядывающей в замочную скважину героине сказки «Повелитель Блох» нужно остаться незамеченной, ее нос требует табака, и она незамедлительно выполняет его требование в ущерб себе. Осознающий подобное неуемное стремление носов к безраздельной власти Гофман уже в виде сапожника в повести Гоголя «Невский проспект» готов выполнить просьбу жестянщика Шиллера: «Я не хочу носа! Режь мне нос!» [2. Т. 3. С. 38]. Гофман едва не отрезает нос, потому что содержать его и потакать его прихотям слишком дорого, на него «выходит три фунта табаку в месяц» [Там же. С. 37].
Никакая другая часть тела не обладает такой властью над человеком, как нос. Логически с этим тезисом соотносится устойчивое выражение «водить за нос». Получить доступ к управлению чьим-либо носом достаточно для того, чтобы иметь возможность управлять самим человеком. Пример: «Первый генеральский секретарь, постигнувший совершенно управленье генеральским носом <...> ничего решительно не мог сделать. Генерал был такого рода человек, которого <...>
водили за нос» [2. Т. 6. С. 233]. Гоголевские носы часто вообще выходят из-под контроля его обладателей, как, например, в следующем случае: «стоявший позади лакей утер посланнику нос <...> иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля» [Там же. С. 31].
М.Я. Вайскопф называет нос Петровича из повести «Шинель» «главным двигателем мистического мира» [7. С. 90]. Портной Петрович - самое могущественное лицо в произведении, в пользу чего говорят, в том числе, его фантастические размеры. Вайскопф приводит замечание Эйхенбаума об огромных ногах этого персонажа, в подтверждение чего в тексте Гоголя сказано, что «прежде всего бросился в глаза большой палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем» [2. Т. 3. С. 149]. Размеры Петровича, по словам Вайскопфа [7. С. 89], обрисовывает и его носовой платок, в который поместилась свернутая шинель («Он вынул шинель из носового платка, в котором ее принес: платок был только что от прачки; он уже потом свернул его и положил в карман для употребления» [2. Т. 3. С. 156]), и впечатлившая Акакия Акакиевича табакерка - атрибуты именно носа, которые указывают на влиятельность его обладателя. Таким образом, сила и способности персонажа в гоголевском мире проявляются, прежде всего, через его нос. Волшебный носовой атрибут, в который может вместиться верхняя одежда, имеет место и в сказке Э.Т.А. Гофмана «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер»: «Fabian tat es und aus der Dose quoll ein herrlich gemachter schwarzer Frack von dem feinsten Tuche hervor» [8. С. 104] (Фабиан открыл табакерку, и из нее выскочил отлично сшитый черный фрак тончайшего сукна).
Людмила Зайонц сделала в своей статье интересное замечание, которое иллюстрирует тезис о том, что нос в произведениях Гоголя имеет влияние над его обладателем и руководит его поступками. Исследователь отмечает этот факт относительно Поприщина из повести «Записки сумасшедшего» [9. С. 369]. Персонажа в погоне за объектом обожания больше всего восхищают обонятельные ощущения: «Святые, какой платок! тончайший, батистовый - амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством» [2. Т. 3. С. 197]. При этом наиболее тяжелые испытания выпадают также на долю носа: «кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа» [Там же. С. 197]: «из-под ворот каждого дома несет такой ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть» [Там же. С. 200]: «Собачонка <...> чуть не схватила меня зубами за нос» [Там же. С. 201]: «по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос» [Там же. С. 212]. Таким образом, нос, а не его обладатель, ставит цели, определяет стратегию поведения и преодолевает сложности ради их достижения.
Носы не только перехватывают власть над человеком и определяют его мощь - их недостатки или вообще полное отсутствие, как в повести «Нос», делают его нежизнеспособным. Безносые существа у Гоголя беспомощны, как, например, в данном случае: «“Прощайте, миленькие малютки!” - сказал Чичиков, увидевши Алкида и Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого уже не было ни руки, ни носа» [Там же. Т. 6. С. 38]. Деревянный гусар детей
Манилова - безжизненная кукла - является проекцией Ковалева, потерявшего контроль над своим носом и не умеющего жить без него. Еще один несчастный гусар в поэме «Мертвые души» - это Плюшкин с его деревянным лицом. Как и кукла маниловских детей, Плюшкин страдает от носового изъяна. Его нос не в состоянии даже удержать нюхательный табак, т. е. не самостоятелен и не деятелен, как носы в подавляющем большинстве случаев у Гоголя: «“Ах, батюшка! ах, благодетель ты мой!” вскрикнул Плюшкин, не замечая от радости, что у него из носа выглянул весьма некартинно табак, на образец густого кофея.» [2. Т. 6. С. 123].
Обладая разнообразными свойствами, присущими живому существу, носы в произведениях Гоголя в то же время являются в крайней степени предметными субстанциями. Способность гоголевских носов быть сразу и субъектом, и объектом наглядно представлена в повести «Нос». Лотман говорит о том, что «нос входит в два типа пространства» [10. С. 439-440], в одном из которых нос предметен, а во втором - обладает одушевленностью. Кажущийся субъектом, имеющий лицо и даже пальто, нос майора Ковалева в то же время может белеться как нечто плотное в хлебе и падать со звуком пробки на стол, словом, проявлять себя как материальный предмет. Та же ситуация наблюдается и в поэме «Мертвые души».
Упоминания носов часто сопровождаются выразительным пластическим и осязательным описанием. Так, в «Мертвых душах» можно встретить множество случаев, где носу уделяется главное внимание при характеристике героев. Нос как объект, поглощающий запахи или табак, соотносится со ртом и губами. Большинство персонажей, обладающих большими носами, выделаются также и характерными губами. О том, что лакей Петрушка имеет крупный нос и губы, Гоголь с настойчивостью сообщает на протяжении текста поэмы: «Лакей Петрушка <.> малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом» [2. Т. 6. С. 8]; «Петрушка <...> имел, по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы» [Там же. С. 19]. О лице Собакевича говорится следующее: «Натура <. > просто рубила со всего плеча, хватила топором раз - вышел нос, хватила в другой - вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: “живет!”» [Там же. С. 95]. Его нос и губы такие же выдающиеся, как у Петрушки, при этом глаз в буквальном смысле нет - вместо них «проковы-ренные» пустоты. С одними губами и носом оказывается и Манилов: «У Манилова от радости остались только нос да губы на лице, глаза совершенно исчезли» [Там же. С. 140]. Выдающиеся качества носа могут обнаруживаться и в других, еще более ярко окрашенных выражениях: «Вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют в общежитьи кувшинным рылом» [Там же. С. 143].
Предметность носа подчеркивается и фразой «носовые ноздри», создающей выразительный пластический образ. Впечатление от носов может создаваться и с помощью смысловой избыточности. Характерным для поэмы является выражение «носовые ноздри»: «Кончил он наконец тем, что выпустил опять дым <...> че-
рез носовые ноздри» [Там же. С. 35]. Тот же случай встречается в следующем примере: муха «имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре» [Там же. С. 47].
Такие неоднозначные характеристики, изображающие нос то как осязаемый предмет, то как самостоятельное существо, вписываются в принципы мифологического мировосприятия, для которого свойственно понимание окружающего мира как непрерывной метаморфозы, присвоение свойств одних объектов другим.
Нос в произведениях Гоголя испытывает неизменное отвращение к капустному запаху. При этом с капустой зачастую сравниваются и головы, на которых находятся брезгливые носы. Таким образом, нос, будучи частью человека, парадоксальным образом отвергает своего носителя, противопоставляя себя ему одо-рологически.
Примечательно, что этот сюжет подкрепляется фактами из физиологии. Мозг устроен так, что отдел, отвечающий за обоняние, функционирует отдельно от остальных четырех. Зрительная, звуковая, мышечная и вкусовая информация, прежде чем попасть в корковый отдел головного мозга, где происходит высший синтез ощущения, нуждается в обработке, поэтому сначала она попадает в область мозга, называемую «таламус» [11. С. 83]. Единственный комплекс нейронов, минующий таламус, отвечает за передачу обонятельной информации [12]. При этом обработка сигналов о запахе происходит в лимбическом отделе, который также называется обонятельным мозгом. Этот отдел относится к наиболее древним отделам у млекопитающих. Первоначально он занимал большую часть мозга и исполнял функцию безупречного обонятельного распознавания и контроля всех поведенческих механизмов млекопитающих: пищевого, полового, оборонительного инстинктов.
Вместе с эволюционным развитием мозг приобрел более сложную структуру и новые отделы. У современного человека лимбический отдел по-прежнему отвечает за реализацию основных биологических потребностей и восприятие запахов. При том что в обонянии он проигрывает мозгу других млекопитающих, он получил новую функцию: организация эмоционального поведения, которая происходит в первую очередь на уровне подсознания [11. С. 87]. С такой в некотором роде обособленностью обонятельного центра связано и то, что запахи не подлежат мысленному конструированию: их обработка лежит за пределами сознания. Человек, никогда не слышавший тот или иной запах, не сможет его себе представить (в отличие от звуковых и визуальных образов) [13. С. 32].
Такое положение обонятельного центра в общей структуре мозга вполне соответствует ринологическо-му сюжету, в котором нос независим и стремится уйти от своего хозяина. Как и лимбический отдел, связанный с функционированием подсознания, литературные носы обладают самостоятельностью в поведении. Поэтому логичным выглядят их стремление к самостоятельности и склонность к противопоставлению себя системе, к которой они принадлежат. Пропавший нос майора Ковалева представляется его отделившимся подсознанием - неконтролируемой частью его лично-
сти, которая превращается в независимого человека. Данный тезис соотносится с замечанием С. Г. Бочарова о том, что отделившийся нос в повести утрачивает свойства «живой человеческой плоти» [14. С. 129].
В «Записках сумасшедшего», очевидно, из брезгливости к человеческому телу и желания отделиться от своих неразумных хозяев, носы также предпочитают существовать без людей: на Луне. Ум и обонятельные категории стоят в одном ряду и в поэме Л. Ариосто «Неистовый Роланд». Один из ее персонажей обнаруживает, что разум человека существует опять же не в мире людей, а хранится в газообразном состоянии в сосудах на Луне:
Здесь <. > пришел он к тому добру,
О котором мы и не молим Господа,
Слишком веря, что оно-то при нас:
Это здравый смысл,
Здесь гора его больше всего прочего.
Он - как влага, тонкая и летучая,
Не замкнешь, так истает в пар,
И позамкнут в нарочитых сосудцах.
<.> Здесь мозги пустых мудрецов, Звездочетов, а пуще стихоплетов.
[15. С. 182].
В поэме «Неистовый Роланд» мозг и разум оказываются газом - одорологической субстанцией. Таким образом, устанавливается прямая связь между интеллектом и обонянием. Более того, человеку, чтобы обрести свой мозг, необходимо воспользоваться носом -пар нужно вдохнуть:
Астольф поднял с земли свой добрый ум, Взнес сосудец к носу И вздохнул и стал не то, что был:
Турпин сказывает,
Что отныне он жил куда умней.
[15. С. 183].
В произведениях Гоголя нос и обоняние стремятся к тому, чтобы заместить все остальные чувства и словно вернуться в то древнее состояние, когда обонятельный отдел мозга определял поведение его обладателя. С этим фактом увязываются и принципы расстановки приоритетов в мире произведения «Государства и империи Луны»: «Вот человек умный, осторожный, учтивый, приветливый, благородный, щедрый; маленький же нос - признак противоположных пороков. Вот почему из курносых у нас делают евнухов: республика предпочитает не иметь детей, чем иметь таких, которые были бы на них похожи» [5. С. 127-128]. Обитатели Луны отбирают людей по принципу наличия у них большого носа, объясняя это тем, что он - показатель ума. С этим соотносится факт физиологии о том, что в головном мозге обонянию уделен целый отдел, и, исходя из такой логики, получается, что большие размеры носа коррелируют с высоким уровнем интеллекта.
В мифологическом сознании обоняние и запах метонимически уравнены и способность постигать запахи идентифицируется с запахом. Похороны на Луне у Бержерака напоминают жертвоприношение: «Здесь сжигают всех, кроме преступников <.> тепло, исходящее из пламени, при сожжении по симпатии привлекает то естественное тепло, которое составляло душу умершего, и дает ей силу <. > достигнуть какого-нибудь светила, представляющего собою землю, обитаемую другим наро-
дом, более бесплотным и более интеллектуальным» [5. С. 125-126]. При сожжении тела запах и приравненный к нему дух, т. е. обоняние, поднимаются наверх, к другой планете, обитаемому объекту в космосе, лучшему, чем тот, на котором человек жил (в соответствии с отрывком о Луне в «Записках сумасшедшего» и произведением Сирано де Бержерака, там обитают более деликатные и умные создания - носы). Там он превращается в более совершенное существо, что подтверждает, что нос, запах и обоняние на Луне относят к лучшей части человека - «более бесплотной и более интеллектуальной». Нос оказывается продолжением мозга. Наиболее важной частью мозга считается та, что отвечает за обоняние. Идея Бержерака о большом носе как признаке большого ума развивается в произведении Ростана «Сирано де Бержерак»:
Ни от кого не прячась,
Мой нос свидетельствует с гордой вышины О храбрости, уме и тысяче тех качеств,
Которых вы, к несчастью, лишены.
[16. С. 48].
Таким образом, в плане «биологического» воплощения нос функционирует у Гоголя в виде отдельно существующей части тела, т. е. как самостоятельный персонаж. Это проявляется в приеме синестезии: обонянием в ряде произведений заменяется любое другое из четырех чувств организма. Носы готовы взять на себя когнитивную функцию человеческого сознания. Этот мотив обнаруживается также в сказке Э.Т.А. Гофмана «Повелитель блох», в упомянутой в ней же трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» и в произведении Сирано де Бержерака «Государства и империи Луны». Кроме того, носы как отдельно живущие существа показываются через значимую для них категорию «одушевленности / неодушевленности». И, наконец, самостоятельность образа носа Гоголь подчеркивает, уравнивая его с человеческим сознанием. Мотив приравнивания носа и связанного с ним чувства обоняния к сознанию и интеллекту встречается также у Бержерака, Лудовико Ариосто, Эдмона Ростана.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кривонос В.Ш. Фольклорно-мифологические мотивы в «Петербургских повестях» Гоголя // Известия Академии наук СССР. Серия литера-
туры и языка. М. : Наука, 1996. Т. 55, № 1. С. 44-54.
2. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений : в 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом). М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1937-1952.
3. HoffmannE.T.A. Meister Floh. Projekt Gutenberg-DE // SPIEGEL ONLINE. URL: http://gutenberg.spiegel.de/buch/3115/3
4. Shakespeare W. Romeo and Juliet. The Literature Page. URL: http://www.literaturepage.com/read/shakespeare_romeoandjuliet-19.html
5. Бержерак С. Государства и империи Луны. СПб. : Азбука-классика, 2005. 256 с.
6. Raab J. Die soziale Konstruktion olfaktorischer Wahrnehmung. Eine Soziologie des Geruchs. Dissertation zur Erlangung des akademischen Grades
des Doktors der Sozialwissenschaften an der Universität Konstanz: 1998. 327 s.
7. ВайскопфМ.Я. Птица-тройка и колесница души. М. : Новое лит. обозрение, 2003. 568 с.
8. Гофман Э.ТА. Крошка Цахес, по прозванию Циннобер. На нем. и рус. яз. М. : Радуга, 2002. 272 с.
9. Зайонц Л. Писал писачка, а имя ему собачка (К происхождению субтекста в «Записках сумасшедшего» Гоголя) // Пушкинские чтения в
Тарту 5: Пушкинская эпоха и русский литературный канон: К 85-летию Ларисы Ильиничны Вольперт : в 2 ч. Тарту : Tartu Ülikooli Kirja-stus, 2011. C. 357-376.
10. Лотман ЮМ. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. Избранные статьи : в 3 т. Таллин : Александра,
1992. Т. 1. С. 413-447.
11. LeDoux J.E. The Emotional Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life. N.Y. : Phoenix, 1998.
12. Гриндер Дж.,БэндлерР. Структура магии. Т. 2. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/StrukturaMagii2/11.php
13. Горин С. А вы пробовали гипноз? СПб. : Лань, 1995. 208 с.
14. Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М., 1985. С. 124-160.
15. Ариосто Л. Неистовый Роланд. Песни XXVI-XLVI. М. : Наука, 1993. 544 c.
16. Ростан Э. Сирано де Бержерак. М. : Азбука-классика, 2009. 304 с.
Статья представлена научной редакцией «Филология» 24 апреля 2013 г.
