CC BY
61
20. Perepiska P.A. Florenskogo i VF. Erna [Correspondence of PA. Florensky and VF Em], in Russkoe bogoslovie:issledovaniya, materialy [Russian theology: study materials], Moscow: PSTGU, 2014, pp. 199-231.
21. Pavel Florenskiy, svyashch. Ob Imeni Bozhiem [On the Name of God], in Florenskiy, P.A. Sochineniya. T. 2. U Vodorazdelovmysli [Works. Vol. 2. In the Watershed of Thought], Moscow: Pravda, 1990, pp. 322-333.
22. Pavel Florenskiy, svyashch. Ikonostas [The Iconostasis] in Pavel Florenskiy, svyashch. Sochineniya v 4 t, t. 2 [Works in 4 vol., vol. 2], Moscow: Mysl', 1996, pp. 419-526.
23. Trubetskoy, N.E. Svet Favorskiy i preobrazhenie uma [Light Tabor and transformation of the mind], in P.A. Florenskij:pro et contra. Antologiya. Saint-Petersburg: RKhGI, 2001, pp. 283-313.
24. Pavel Florenkiy, svyashch. Sobranie sochineniy. Filosofiya kul'ta (Opyt pravoslavnoy antropoditsei) [Collected Works. The philosophy of worship (The Experience of Orthodox antropoditsei)], Moscow: Mysl, 2004. 686 p.
25. Pavel Florenskiy, svyashch. Itogi [Summation], in Florenskiy, P.A. Sochineniya. T. 2. U Vodorazdelov mysli [Works. Vol. 2. In the Watershed of Thought], Moscow: Pravda, 1990, pp. 341-350.
УДК 82-1:1:27-175 ББК 83.3(2)5:87.3(2)5
НЕЗАВЕРШЕННАЯ ПОЭМА П.А. ФЛОРЕНСКОГО «СВЯТОЙ ВЛАДИМИР»: КОНТЕКСТЫ, СМЫСЛЫ И ПОЭТИКА
И.А. ЕДОШИНА
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова ул. 1 Мая, д. 14, г. Кострома, 156961, Российская Федерация e-mail: tettixgreek@yandex.ru
Рассматриваются вопросы, связанные с поэтикой образа в незавершенной поэме П.А. Флоренского «Святой Владимир» (1904-1905 гг.). Выявляются истоки живого интереса Флоренского, студента Московского Императорского университета, к философии и поэтическому творчеству В.С. Соловьёва, влияние его философии на творчество Флоренского этого времени, подчеркивается общая мистическая направленность их мысли. Указываются возможные смыслы философии имени в поэме, подчеркивается их «мерцающая» неоднозначность, источником которой является символизм. Раскрывается понимание Флоренским природы символа и влияние на него Соловьёва. Определяется круг писателей-символистов, близких Флоренскому (Андрей Белый, Сергей Соловьёв), и тех, чье творчество он не принимал (Валерий Брюсов, Дмитрий Мережковский). Объясняются причины симпатий и антипатий, повлиявшие на философию имени в поэме. Уделяется внимание разнице в понимании природы символа у Флоренского и Андрея Белого. Выявляются сквозные образы («стеклянное море», петух) и мотивы (восхождение, нисхождение) в поэме, определяются их библейские источники (Евангелие от Луки и Апокалипсис). Исследуются место и роль произведений Владимира Соловьёва в поэме. Анализируются композиция поэмы «Святой Владимир» и ее структурные элементы, способы их организации в единый, целостный, хотя и незавершенный текст. Отмечается разница в организации первой (калейдоскопичность) и второй (мозаичность) частей, указывается на провиденциальный характер первой и идеальный - второй. В заключение подчеркивается значимость влияния Владимира Соловьёва на творчество Павла Флоренского.
Ключевые слова: , смысловой контекст, творчество П.А. Флоренского, символизм, поэтическое творчество В.С. Соловьёва, писатели-символисты, природа символа, поэтика образа, философия имени, эсхатология, композиция поэмы.
INCOMPLETE POEM OF P. A. FLORENSKY «SAINT VLADIMIR»: CONTEXTS, MEANINGS AND POETICS
I.A. EDOSHINA Kostroma State University of N.A. Nekrasova 14, 1st May Street, Kostroma, 156961, Russian Federation e-mail.ru: tettixgreek@yandex.ru
The article considers questions connected with the poetics of the image in the incomplete poem of P.A. Florensky «Saint Vladimir» (1904-1905). The author reveals sources of a keen interest of the Florensky, a student of Moscow Emperor's University to the philosophy and poetic creativity of V.S. Solovjev, influence of his philosophy on the articles of Florensky of that time, their «glimmering» ambiguity which source is the symbolism. The understanding of symbol's nature by the Florensky and influence of Solovjev on this understanding are also considered. The author defines the circle of writers-symbolists common to the Florensky (Andrew Belij, Sergej Solovjev) und those authors whose works he did not recognize (Valerij Brjusov, Dmitrij Merezhkovsky), reasons of sympathies and antipathies influenced on the naming of the characters in the poem are explained. Special attention is paid to the difference of understanding of symbol's nature of Florensky and Andrew Belij, who was for Florensky rather «spontaneous» symbolist than religious person like Vladimir Solovjev. The article demonstrates images which we see in different parts of the poem («glass sea», cock) and motives (ascension, descension) -their bible sources are defined (The gospel from Luka and the Apocalypse). Role of works of Vladimir Solovjev in the poem is researched, namely the poem «Dear friend, oh don't you see...». Composition of the poem «Saint Vladimir», it's structural elements, ways of their organization in the ordered but not complete text are being defined. The different art nature of the organization of the first (kaleidoscope) and the second parts (mosaic) is remarked, predictive character of the first and ideal of the second is mentioned. In the end of the article the significance of the influence of Vladimir Solovjev, on the oeuvre of Florensky is emphasized even though this phenomenon is ambiguous.
Key words: meaning context, symbolism, the oeuvre of Florensky, philosopher Vladimir Solovjev, writers-symbolists, nature of symbol, poetics of the image, eschatology, composition of the poem.
Владимир Соловьёв еще при жизни воспринимался современниками как выразитель «идей времени». В его бытовой неприкаянности, в его выразительной, почти библейской внешности и дьявольском смехе угадывались онтологические черты отечественной культуры: вечное вопрошание о бытии. Во Владимире Соловьёве словно откликнулась судьба Святого Владимира, крестителя Руси. Не знающий до крещения удержу сластолюбец, умелый и одновременно беспощадный (в том числе, к своим близким) полководец, князь Владимир, после крещения преображается, примиряя «племенную славянскую веселость... с требованиями христианского благочестия»1. Критически настроенный к русской истории Н.И. Костомаров подмечает его характерные черты -
1 См.: Костомаров Н.И. Князь Владимир Святой // Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: в 3 книгах. Книга I. М.: Книга, 1990. С. 6 [1].
исконное жизнелюбие и благочестие. В князе Владимире они нашли примирение, во Владимире Соловьёве отозвались личностными нестроениями и вопросом: «О, Русь! в предвиденье высоком / Ты мыслью гордой занята; / Каким же хочешь быть Востоком: / Востоком Ксеркса, иль Христа?» [2, с. 35]. Мимо этого вопроса не прошел ни один думающий человек в России рубежа XIX -начала ХХ века. Кажется, вся интеллектуальная мощь страны аккумулировалась накануне трагических (тогда еще неведомых) событий 1917 года. Центром притяжения образованной части русского общества стало христианство, словно заново открываемое, впервые узнаваемое. Религиозно-философские размышления обрели публичный характер, интеллигенция встретилась с духовенством (РФС, РФО), велись активные поиски новых религиозных форм (Третий Завет Мережковских), обращал свои вопросы к Церкви В.В. Розанов. Величайшим открытием явилась московская выставка древнерусского искусства 1913 года: цветовое богатство, изысканность линий, ритмическая группировка силуэтов поражали единством стиля, завершенностью форм, рожденных живым религиозным чувством.
Но всем этим событиям предшествовало осмысление вклада Владимира Соловьёва в связи с уходом из жизни. На его неожиданную смерть 31 июля 1900 года восемнадцатилетний Павел Флоренский откликнулся стихотворением:
Ты к свету Истины стремился, его повсюду ты искал, и с пошлой жизнью не мирился, и высшей правды ты алкал.
В мерцавшем блеске Идеала в закономерности прямой душа твоя всегда искала стремленья к Цели Мировой.
Заметив истины частицу, ее из лжи ты извлекал. понять умея небылицу, и всё Христом ты претворял [3, с. 10].
В этом стихотворении сфокусировались те вопросы, ответы на которые, еще будучи гимназистом, Флоренский находил у Соловьёва: Истина, Идеал, Мировая Цель не могут быть поняты вне Христа, вне того, что скрыто за чувственной оболочкой, - вне метафизики. Позднее уже священник Флоренский напишет обширную работу «У водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики)», где ссылки на Владимира Соловьёва связаны с движением человеческого духа по пути Христову. В приведенном стихотворении образ философа творится Флоренским на основе усвоенных и явно близких ему идей Соловьёва. Отсюда своеобразное «парение» философа над миром и юношеский восторг Флоренского.
Смерть Соловьёва не позволила им познакомиться, хотя Флоренский жаждал этой встречи. Потому, поступив в Московский Императорский университет, он сразу же находит профессоров из ближайшего окружения Соловьёва -С.Н. Трубецкого и Л.М. Лопатина. Его влекло к ним (и через них - к Соловьёву) общее христианское направление мысли («Записка о христианстве и культуре»), проблема «цельного знания» («К почести вышняго звания»).
Не без влияния переводов Соловьёва сочинений Платона Флоренский увлеченно читает греческого философа, посещает семинарий по Платону С.Н. Трубецкого. В письме к О.П. Флоренской от 5 октября 1900 года он признается, что начавшееся у него в прошлом году увлечение Платоном только усиливается2. Чтение Платона и Соловьёва способствовало развитию онтологического восприятия мира, которое нашло отражение в работах начала 1900-х годов: «О суеверии и чуде» (1902 г.), «Об одной предпосылке мировоззрения» (1903 г.). В октябре 1903 года П. Флоренский знакомится с Андреем Белым, становится активным участником его воскресников, знакомится с русскими символистами, которые вызывают в нем противоречивые чувства. Ему практически сразу оказываются чуждыми старшие символисты - Брюсов, Мережковские, что, конечно, не случайно. Напомню, Вл. Соловьёв не принял первых символистских сборников Брюсова, увидев в них искусственную вычурность и отсутствие поэзии. Нечто сходное почувствовал и Флоренский, возможно, именно это неприятие подвигло его уже в феврале 1904 года к написанию поэмы «Святой Владимир».
Название поэмы отличается мерцанием смыслов , из которых первый, конечно же, связан с князем Владимиром, но, как выясняется из содержания, это не тот Владимир. Из названия же этого вывода не сделать, потому некоторое время князь в памяти удерживается. Ходили толки о причислении к лику святых философа Владимира Соловьёва, и это - еще один смысл заглавия, вполне понятный современникам.
Наконец, есть и третий смысл, особый, значимый для самого Флоренского: Соловьёв святой по той причине, что именно ему была открыта подлинная природа символа, о чем, в частности, Флоренский рассуждает в письме к Андрею Белому от 18 июля 1904 года. Ко времени этого письма первая часть поэмы была им уже завершена. Начинает Флоренский свои размышления с неточного цитирования стихотворения Вл. Соловьёва «Милый друг, иль ты не видишь...» (1892 г.), но дело не в точном или неточном цитировании, а в выборе строфы: Флоренский останавливается на той, где сделана опора на слух (и здесь он абсолютно точен), позволяющий сквозь «гул трескучий» житейского шума услышать торжество созвучий. В этом торжестве нет «твоих» и «моих» слов - «рассеянными звездочками вспыхивают оклики Слова», и чуть далее - уже напрямую о символе: «мы не можем сочинять символов, они - сами приходят, когда исполняешься иным содержанием»3. Полагаю, именно «иного содержания» и не обнаружил Флорен-
2 См.: Обретая путь. Павел Флоренский в университетские годы. Переписка: в 2 т. Т. 1. М.: Прогресс-Традиция, 2011. С. 175 [4].
3 См.: Обретая путь. Павел Флоренский в университетские годы. Переписка: в 2 т. Т. 2. М.: Прогресс-Традиция, 2015. С. 650, 651 [5].
ский в сочинениях старших символистов, шире - литературных символистов в целом (за исключением Вяч. Иванова, с которым он познакомится в 1904 году, но их творческое общение начнется много позднее). Андрея Белого этих лет Флоренский высоко оценивал, например, в статье-рецензии «Спиритизм, как антихристианство» (1904 г.). Несколько позднее выявились существенные разногласия. Вот один пример из их переписки.
Письмо к Флоренскому от 29 июня 1904 года Белый начинает с апокалиптических мотивов единства конца и начала, утверждая, что «чувство конца создает из граждан мирограждан», являясь основой христианства. Далее он приводит цитату из Апокалипсиса (гл. 15, ст. 2) и выстраивает такую цепочку: «миро-гражданство - стеклянное море - "хаос" - муть мирская (народы, язычники; хаос личного сознания, ужас, "смешение методов") здесь превратилась в "прозрачность мировую"»4. В письме от 18 июля 1904 года Флоренский пишет: «Тут, в Тифлисе, после заката солнца бывает иногда особое небо; такого я нигде не видал. Какое-то будто прозрачное, твердое, почти бесцветное, а за ним будто пламенна далеко-далеко. Мне всего вспоминается "стеклянное море, смешанное с огнем" и это было бы для нашего неба лучшим описанием» [5, с. 652]. Замечу, что ранее к образу «стеклянного моря» из Апокалипсиса (гл. 15, ст. 23) Флоренский обращается в статье-диалоге «Эмпирея и Эмпирия», которую он пишет в июне 1904 года на вершине горы Цхра-Цхаро, над Бакурианами, то есть в предельной близости к небу, в открывшемся ему единстве метафизики. Процитировав упоминаемый эпизод из Библии, Флоренский определяет существо символической поэзии: «органически-слитое соединение того мира, который дан в поэзии реалистической, мира опытного, с новыми, горними слоями эстетической действительности» [6, с. 178]. Стихийные следы подобного соединения он обнаруживает в христианских настроениях «Симфоний» А. Белого, что рождает в нем глубочайшее сочувствие, нашедшее отражение в его статье «Спиритизм, как антихристианство». Замечу, в начале января 1904 года в анализируемой летней переписке уже прочитывается явное расхождение.
Белый создает символ, используя библейский образ, а Флоренскому библейский символ показывается небом. В одном случае - построение, в другом -видение, ибо, по Флоренскому, символы появляются и исчезают из сознания, но в своей сущности - вечные. В церковнославянском написании интересующий нас эпизод из Апокалипсиса выглядит следующим образом: «И видех яко море сткляно смешено со огнем, и победившия зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоящие на мори сткляньем, имеющие гусли Божии». Небо, увиденное Флоренским, сопоставимо с библейским «море сткляно смешено со огнем», в отличие от мирогражданства Белого. Думается, сущность «мирограж-данства» может быть проиллюстрирована одним характерным фотоснимком 1905 года: у столика сидят Андрей Белый и Сергей Соловьёв, около Андрея Белого - фотография Л.Д. Менделеевой-Блок (его чувства к ней в самом разгаре), около Сергея Соловьёва - фотография его дяди, философа В.С. Соловьёва, а
4 См.: Обретая путь. Павел Флоренский в университетские годы. Переписка: в 2 т. Т. 2. С. 638.
между фотографиями лежит Библия. Своеобразное «крошево» из чувств, привязанностей, мыслей, тесно переплетенное с раздумьями над христианством, выходит за рамки частных судеб, отражая одну из важнейших мифологем Серебряного века, но не Флоренского. Неслучайно сборник Белого «Золото в лазури», вышедший весной 1904 года, Флоренский воспринял как осень религиозного сознания, начал писать критическую статью и оставил ее незавершенной. Внешняя причина - ожидание выхода всех симфоний и стихов поэта, по существу - постепенное расставание с кругом поэтов-символистов.
Приведенные примеры наглядно объясняют, почему литературные символисты получили в поэме Флоренского «Святой Владимир» странный облик, в котором отразилось не столько его сближение с символистами, сколько их критическое восприятие.
Поэма состоит их двух частей: «Часть первая, индивидуальная. Иоанн Креститель (катарсис)» и «Часть вторая. Эсхатологическая мозаика» (осталась незавершенной). Первая часть писалась со второй половины февраля по 17 июня 1904 года, вторая - с лета 1904 года по январь 1905 года. Первой части предшествовало написание в начале февраля поэмы «Белый камень» с посвящением Белому. В поэме повествуется о внутреннем преображении пребывающего в тяжелых видениях героя. Преображение началось, когда «Иоанна лист заше-вельнулся»5. Полагаю, что поэма «Белый камень» могла быть источником уточнения в названии первой части - «индивидуальная» - по той причине, что Флоренского, по его собственным признаниям, все более и более влекло к монашеству и он стремился очиститься от внешних влияний, литературных в том числе. Отсюда - вступление (в первой и второй частях) получает название «Прелюдия» (от латинского глагола praeludo - «играю предварительно»). В обеих частях «Прелюдии» посвящены некоему «брату», возможно, тому грядущему «я», которым стремится быть Флоренский, потому он сам возникает в поэме как «только Контур» и «Контур». Обе прелюдии отмечены особым лирическим чувством, открытым и эмоциональным, завершающимся восклицанием «О, брат мой!..» в обеих частях. Позднее этот лиризм получит полное завершение в работе П.А. Флоренского «Столп и утверждение Истины» (1914 г.).
В названии отдельных разделов в главах Флоренский прибегает к музыкальным терминам. Причин тому может быть несколько: это и узнаваемое следование «Симфониям» Белого, и собственная любовь к музыке, и стремление выйти за пределы слова, и задачи сугубо эстетического порядка. В первой части -«Фиоритура» (VIII глава), за ней следуют «Охота (тема с вариациями), разделенная на несколько частей: «I (Тема)» имеет указание «Allegro», далее следу-ют«Вариации» общим количеством три, из которых третья имеет указание «Prestoagitato», и далее - «III (Форшлаг)». Во второй части, кроме «Прелюдии», обнаруживается только одно музыкальное название - «VI(Lento с акцентуацией)». Учитывая, что вторая часть осталась недописанной, вряд ли здесь стоит искать какие-либо особые смыслы. А вот попробовать понять сущность обра-
5 См.: Флоренский П.А. Белый камень // Андроник (Трубачев), игумен. Путь к Богу. Личность, жизнь и творчество священника Павла Флоренского. Книга 2. Сергиев Посад, 2015. С. 160 [7].
щения Флоренского к музыкальным терминам, зная о его особом отношении к именованию (хотя работы на эту тематику появятся только в 1906 году), представляется значимым для общего понимания не только содержания поэмы, но главным образом - ее поэтики.
Напомню, что Флоренский стал приобщаться к художеству в то время, когда вопросы формы стали обретать явственные очертания содержания. В письме к матери от 4 октября 1900 года он признается, что Платон и греческие авторы в целом привлекают его особенным оттенком изящества, и далее: «Сам я предпочитаю то произведение, на котором есть оттенок духовности, как бы оно ни было неудобно во всех отношениях. Вот именно такое отношение и влечет меня к Рёс-кину» [8, с. 34]. Упоминание Рёскина представляется значимым. Год написания цитируемого письма совпадает с выходом «Лекций об искусстве» («Lectureson Art», 1870 г.) Рёскина в переводе на русский язык П.С. Когана. В этих лекциях Рёскин уделяет главное внимание свету и цвету, усматривая в них содержание изобразительного искусства, его культ. В том же году вышла книга французского автора Робера де Ля Сизерана с характерным названием - «Рёскин и религия красоты» (пер. Л.П. Никифоров). В Рёскине, кроме прочего блестящем знатоке античности, Флоренский, несомненно, должен был найти и обнаружил исследователя, который отрицал копирование природы и воскрешал дух искусства.
Музыка как наиболее явное проявление именно духа искусства влекла к себе Флоренского, и в «Святом Владимире» музыкальные именования несут следы лирико-философского понимания музыкальной терминологии. Так, фиоритура, со свойственной ей орнаментальностью, снимает напряженность возможного, но не состоявшегося убийства; мотив убийства на охоте и чувства охотника определяют вариации, достигая апофеоза в раскаянии «Серого взгляда»; использование в вариациях темповых указаний придает сценам судорожный динамизм; в коротких звуках форшлага слышатся «беда грядущая» и смута спиритов, а в финале эта «беда» обретает всенародные очертания. Во второй части указание на медленно-протяжный темп усиливает экспрессионизм сцены массовой расправы над евреями. В целом для поэмы характерна визуально-пластическая лепка образов. Если теперь вновь вернуться к прелюдиям, то, скорее всего, содержательно Флоренский вкладывает в них то, что существует отдельно от мира - молитвенное стояние, но именно в молитвенном стоянии заключается спасение мира. Поэтому внутреннее «я» героя бытийствует одновременно и в изображаемом мире, и отдельно от него. Соприкосновение этого «я» с кругом писателей-символистов закономерно оборачивается дисгармонией, ярко проявившейся в именовании некоторых действующих лиц («Красный» - К.Д. Бальмонт; «Пантера» - В.Я. Брюсов; «Лягушонок» - Д.С. Мережковский; «девица-связка» - возможно, синтез А.Н. Шмидт с А.Р Минцловой; «Гнилогубов» - Ф. Сологуб) и в образе самого мира, где «хихикали гнусно чудовища, хлюпали скверно губами / и шлепали пастью гни-лою»6. Пик падения мира - сцена во второй части поэмы, где обезумевшие от похоти солдаты волокут женщину в белом и настигают женщину в желтом. Про-
6 См.: Флоренский П.А. Святой Владимир. Поэма // Павел Флоренский и символисты: Опыты литературные. Статьи. Переписка. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 215 [9].
хожие словно ничего не замечают, хотя догадываются, что «это имеет какую-то связь с христианством»7. «Серый взгляд» кидается на землю и, обнимая ноги солдат, «с рыданьями восклицает, - Братья! Христа вы забыли», а затем встает и грозно произносит: «Христа вы забыли! - во Имя Иисуса / Христа и Господа Бога / должны вы сейчас же оставить / сестер - вот этих сестер!..» [9, с. 295]. Его слова были услышаны - солдаты раскаялись. Провидчески Флоренский угадывает мученическое будущее русской Церкви и в итоге ее грядущее спасение. Но есть в этой сцене одна весьма значимая деталь: за солдатами следует «скромный и робкий» священник, который, воспользовавшись просьбой «Серого взгляда», не без чувства облегчения уезжает. За этим эпизодом скрывается если не упрек в адрес РПЦ, то явное недоумение. Получается, что к раскаянию солдат привел не священник, а поэт, святым глаголом ожегший их души.
Среди действующих лиц есть и нейтральные именования: «многообещающий писатель Зеленый», «Феникс» - Андрей Белый; «некто» - А.С. Петровский; «серый взгляд» - С.М. Соловьёв; «почтенная дама» - мать «серого взгляда», О.М. Ковален-ская-Соловьёва. Это в основном сквозные действующие лица, особенно «некто» и «серый взгляд», с которыми часто появляется лирический герой - «контур».
«Только контур» и «контур» - сам Павел Флоренский. Поместив себя в круг символистов-писателей, он внимательно изучает свое в этом мире пребывание, словно выстраивая театральные мизансцены. Вот он идет с «некто» на базарную площадь, где сначала им открывается роскошная в своем лучистом свете природа и словно вторящий ей храм Божий, а потом эта чистая и светлая картина разрушается базарной толпой, орущей, гудяще обсуждающей события военные и «научные». «Некто» раздражен, а «контур» в ответ читает первые две строфы из стихотворения В.С. Соловьёва «Милый друг, иль ты не видишь.» со знакомыми уже неточностями и признается, что целых семь лет жил, как в гипнозе. Если проделать несложную процедуру вычитания из года написания поэмы семи лет, то получим ровно 1897 год - время формирования в юном Флоренском «научного» понимания мира, вся призрачность которого раскрывается через стихи Владимира Соловьёва. И далее следует сцена признания «контура» в искренней вере в Бога. Но Флоренский словно разламывает благостную «картинку»: лицо «контура» искажается, потому что перед ним возникает кто-то третий, от которого спасает стояние между ними Бога.
На роль условного третьего из ближайшего окружения Флоренского тех лет мог бы претендовать, например, В.Ф. Эрн, с которым в студенческие годы Флоренский делит одну комнату и который ясно изложит свои взгляды на Церковь в статье «Таинства и возрождение Церкви». В частности, Эрн уверен, что грядущая Церковь отвергнет теперешнее богослужение и что жизнь будет созидаться Духом Святым. Конечно, названная статья будет написана позднее, в 1907 году, но это не значит, что в интересующие нас годы не шел процесс формирования ее основных положений, чему ярким свидетельством может быть деятельное участие Эрна в организации «Христианского братства борьбы». Про-
7 См.: Флоренский П.А. Святой Владимир. Поэма. С. 294.
грамму организации изложил В.П. Свенцицкий 21 ноября 1905 года на заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьёва. Хотя еще в феврале 1905 года Флоренский откажется стать членом братства, он посетит названное заседание (возможно, в поисках ответа на вопросы к Церкви, мучавшие его самого), но к этому времени он уже будет учиться в МДА и в его жизни уже появится С.С. Троицкий как воплощение филии. В период написания первой части поэмы «Святой Владимир» Флоренский еще стоял перед выбором своего дальнейшего пути, еще не утратил интереса к художественному творчеству и, кроме веры, опорой в дни тягостных раздумий ему оказался именно Владимир Соловьёв, чьи стихи цитирует один из героев поэмы «Контур».
Связующим мотивом прокомментированных сцен является мотив петуха. В базарной сцене петух понимается как «птица Божья», что «нечисть прогоняет, от злых чар охраняет, / солнышко встречает, за часом примечает... чертей пугает». Отмечу стремление Флоренского дать речь неназванных лиц из народа в свойственной им традиции устного слова. А затем «только контур» добавляет, что «петух - священная птица у всех народов - птица Солнца и Блага. - символ Вышнего - Чистого.»8. Понимание сущностной связи прошлого и настоящего как единого целого пройдет через все дальнейшее творчество Флоренского, станет основой для генеалогических изысканий и сыграет определенную роль в его решении стать священником. Промыслительно будущее угадывается в радостном прощальном привете петуха, когда друзья покидают рынок. И далее в поэме крик петуха еще не раз будет играть роль своеобразной оценки событий.
Калейдоскопичность является одной из главных характеристик художественного построения первой части поэмы. Этой калейдоскопичности вторит пестрота названий глав: «Прелюдия»; «Прологи («Только контур» и «некто» идут на Вербы)»; «Пока перемешано-слитно.»; «Временно просветляется»; «Спутанность в Санкт-Петербурге»; «Фиоритура»; «Охота (тема с вариациями)»; «Форшлаг»; «Последнее в Москве»; «Леса»; «Последнее на земле»; «Срыв (в Москве)». В этих главах уличные сцены сменяются писательскими журфиксами, мерцают пространства двух столиц, носится «девица-связка», рядом с зашифрованными именами являются писатели и художники под своими собственными фамилиями, охота оборачивается своей противоположностью, наконец, леса соотносятся с готическим храмом, где роща хвойная - «Бога-Отца, / а та, березовая, -Софии»9. В этом лесу простывает «контур» и вскоре умирает. Во время подготовки приобщения Святых тайн сквозь обыденные звуки ухо «контура» различает «обрывки вечной мелодии»: «.иль ты не слышишь, / что весь этот гул трескучий / только отклик искаженный / торжествующих созвучий.» [9, с. 267]. От этих строк Владимира Соловьёва лицо «контура» просветляется, заставляя читателя вернуться к сцене посещения «контуром» могилы Соловьёва, куда он пришел проститься «перед смертью» и где читал его стихотворения, обнаруживая в них духовное сродство.
8 См.: Флоренский П.А. Святой Владимир. Поэма. С. 220.
9 Там же. С. 262.
Более всего в первой части поражает предвидение Флоренским собственной судьбы: он будет отправлен сначала в леса Дальнего Востока, потом - Со-ловков, чтобы пасть под пулями палачей где-то под Петербургом. Лес словно пронизан эсхатологией: «Двое шли лесною тропкой по туманам. / Мертвым холодом пахнуло, - будто из могилы / или погреба, когда спуститься летом / в мрак какой-нибудь подземной галереи. / Вихрь скрутил туманные отрепья, / Стряхивал с сосны фонтаны капель» [9, с. 259]. Характерной особенностью первой части поэмы является ее несюжетность: содержание складывается из отдельных эпизодов, которые могут быть связаны мотивами и действующими лицами, а могут просто отражать общее движение авторской мысли. Отсутствие развитого сюжета, символический язык вписывают «Святого Владимира» Флоренского в mainstream модернистской эстетики. Полагаю, немалое воздействие на формирование поэтики поэмы оказали переломные события в русской истории начала ХХ века, сквозь которые Флоренский чутко угадывал трагическое будущее страны.
Вторая часть построена как мозаичный рисунок - «Прелюдия»; «Гимн хвалебный»; «Глава первая. Солнечность»; «Глава вторая. Облачность»; «Глава третья. Прозрачность». В сравнении с первой частью, здесь главы подчеркнуто, уже в названиях, связаны между собой, определяя общее развитие сюжета. Одним из основных образов является знакомое «стеклянное море»: «Небо делалось прозрачным; открывалось "стеклянное море'.' / А сквозь него высвечивала огненность иного, - пламенность. / В небе открывались знаменья; небо было "стеклянным морем"» [9, с. 277]. Так, уже в первой главе, задается та цель, к которой будут идти герои поэмы.
Сначала - в белых одеждах иерей Лука и диакон Клеопа, сопровождаемые не узнанным ими сразу (Третий, Незнакомец в темном) Христом. Имена и самая ситуация взяты Флоренским из Библии, где Клеопа - один из двух учеников, бывших в Эммаусе с воскресшим Спасителем и ставших свидетелями преломления Христом хлеба. Святой Лука опишет это событие в Евангелии. Называя библейский Эммаус Эммаусовкой, Флоренский словно переносит библейские события в некую современную деревню. «Встреча» Предания (Вечного) с современным миром, изменчивым, но удаленным от городского растления, открывает их внутреннюю взаимосвязь, которая понимается Флоренским как основа пути к идеальному и одновременно реальному бытию.
Иное обнаруживают «некто» и «серый взгляд» в петербургском пространстве, пронизанном спиритизмом и магией, символом чего становится черно-желтое брюхо зловещей тучи. Подобно русской интеллигенции того времени, «серый взгляд» проходит мимо Церкви, где в торжественной неизменности совершается служба. За окнами дома «серого взгляда» бытийствует мир без Бога в страшных сценах общественного безумия с его насилием и смертью: «Хаос звал хаос и бездна - бездну»10. И тогда писатели решаются отправиться в горы, читай: к «стеклянному морю».
10 См.: Флоренский П.А. Святой Владимир. Поэма. С. 297.
Их трое - «серый взгляд», «святая вода» (Лука), «Зеленый» («новый Феникс»). Как прежде, герои в белых одеждах, они не узнают в Милом Христа, но чувствуют Его благотворное влияние. Оказавшись в непогоде и холоде гор, они слышат плач Бога («Старика») над миром и радуются, что терпят непогоду и холод имени Христа ради. Постепенно мирское прошлое покидает их, они начинают слышать голоса природы, научаются видеть то, что прежде не замечали и, наконец, понимать друг друга с полуслова. Так начинается их восхождение к вершинам Бесконечности. В экспрессии художественного решения этого восхождения угадывается влияние финальной сцены драмы Г Ибсена «Когда мы, мертвые, просыпаемся» (1899 г.). Флоренский был хорошо знаком с его творчеством, цитировал в письмах. Герои Ибсена понимают свой уход в горы как разрыв с бессмысленностью и ложью прежней жизни, они стремятся пробиться сквозь все туманы, чтобы оказаться на вершине, озаренной солнцем. Но гибнут под мощной лавиной снега. Шум, грохот, блеск снега сопровождают смерть Рубека и Ирены. У Флоренского находим схожие образы враждебной природы, и вот финал: «Любви победило / лучами / и брызнуло ярко / светило / над нами, / и кровию жаркой / утес оросился - / смягчился» [9, с. 309]. 1ёрои погибают, но мир преображается: «.и новый / нам мир выступает. / Касатка / летает. / И мирно - / сапфирно / синеют / нам дали. / Поля янтареют / азалий.» [9, с. 309]. Подобного преображения бытия нет в драме Ибсена. В финале Сестра милосердия чертит в воздухе крест и произносит: «Paxvobiscum!» - «Мир вам». А изменится ли мир - так и остается вопросом.
Поэма «Святой Владимир» отражает увлеченность Флоренского идеями и личностью Владимира Соловьёва как родоначальника религиозного символизма. С годами критическое отношение П. Флоренского к философии Соловьёва будет возрастать, подчас до полного неприятия, но расстаться с ним окончательно Флоренский не сможет, о чем убедительно пишет, например, современная польская исследовательница Ю. Крочак11.
^исок литературы
1. Костомаров Н.И. Князь Владимир Святой // Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: в 3 кн. Кн. I. М.: Книга, 1990. С. 1-7
2. Соловьев В.С. Ex oriente lux // Соловьёв В.С. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М.: Книга, 1990. С. 34-35.
3. Флоренский П.А. На смерть В. Соловьёва // Андроник (Трубачев), игумен. Путь к Богу. Личность, жизнь и творчество священника Павла Флоренского. Кн. 2. Сергиев Посад, 2015. С. 10.
4. Обретая путь. Павел Флоренский в университетские годы. Переписка: в 2 т. Т. 1. М.: Прогресс-Традиция, 2011. 584 с.
5. Обретая путь. Павел Флоренский в университетские годы. Переписка: в 2 т. Т. 2. М.: Прогресс-Традиция, 2015. 736 с.
6. Флоренский П.А. Эмпирея и Эмпирия. Беседа // Флоренский П.А., свящ. Сочинения: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1994. С. 146-178.
11 Крочак Ю. Влияние метафизики всеединства Вл.С. Соловьёва на творчество П.А. Флоренского // Соловьевские исследования. 2014. Вып. 4 (44). С. 98-110.
7. Флоренский П.А. Белый камень // Андроник (Трубачев), игумен. Путь к Богу. Личность, жизнь и творчество священника Павла Флоренского. Кн. 2. Сергиев Посад, 2015. С. 156-161.
8. Андроник (Трубачев), игумен. Путь к Богу. Личность, жизнь и творчество священника Павла Флоренского. Кн. 2. Сергиев Посад, 2015. С. 32-34.
9. Флоренский П.А. Святой Владимир. Поэма // Павел Флоренский и символисты: Опыты литературные. Статьи. Переписка / сост. Е.В. Иванова. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 213-309.
References
1. Kostomarov, N.I. Knyaz' Vladimir Svyatoy [Prince Vladimir Saint], in Kostomarov, N.I. Russkaya istoriya v zhizneopisaniyakh ee glavneyshikh deyateley: v 3 kn., kn. I [Russian History in the Lives of principal figures: in 3 books, book 1], Moscow: Kniga, 1990, рр. 1-7
2. Solov'ev, VS. Ex oriente lux, in Solov'ev VS. Stikhotvoreniya. Estetika. Literaturnaya kritika [Poems. Aesthetics. Literary criticism], Moscow: Kniga, 1990, рр. 34-35.
3. Florenskiy, PA. Na smert' V. Solov'eva [At Death of V. Solovyov], in Andronik (A.S. Trubachev), igum. Put'kBogu. Lichnost', zhizn' i tvorchestvo svyashchennikaPavlaFlorenskogo. Kn. 2 [The Way to God. The Personality, the Life and Work of the priest Pavel Florensky. Book 2], Sergiev Posad, 2015. P 10.
4. Obretaya put'. Pavel Florenskiy v universitetskie gody. Perepiska: v2 t., 1.1 [Finding the Path. Pavel Florensky in his University years. The Correspondence: in 2 vol., vol. 1], Moscow: Progress-Traditsiya, 2011. 584 p.
5. Obretaya put'. Pavel Florenskiy v universitetskie gody. Perepiska: v 2 t., t. 2 [Finding the Path. Pavel Florensky in his University years. The Correspondence: in 2 vol., vol. 2], Moscow: Progress-Traditsiya, 2015. 736 p.
6. Florenskiy, PA. Empireya i Empiriya. Beseda [The Empyreya and the Empyriya. The Conversation], in Florenskiy, PA., svyashch. Sochineniya v 41., 1.1 [Works in 4 vol., vol. 1], Moscow: Mysl', 1994, рр. 146-178.
7 Florenskiy, P. A. Belyy kamen' [White Stone], in Andronik (A.S. Trubachev), igum. Put' k Bogu. Lichnost', zhizn' i tvorchestvo svyashchennika Pavla Florenskogo. Kn. 2 [The Way to God. The Personality the Life and Work of the priest Pavel Florensky. Book 2], Sergiev Posad, 2015, рр. 156-161.
8. Andronik (A.S. Trubachev), igum. Put' k Bogu. Lichnost', zhizn' i tvorchestvo svyashchennika Pavla Florenskogo. Kn. 2 [The Way to God. The Personality, the Life and Work of the priest Pavel Florensky. Book 2], Sergiev Posad, 2015, рр. 32-34.
9. Florenskiy, PA. Svyatoy Vladimir. Poema [Saintly Vladimir. The Poem], in Pavel Florenskiy i simvolisty: Opyty literaturnye. Stat'i. Perepiska [Pavel Florensky and Symbolists: The Experiments literary. The Articles. The Correspondence], Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 2004, рр. 213-309.
