CC BY
23Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях
Па1аюрюош: еп %ропю, еп ярооюяю, еп егбег
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии № 3 (15) 2021
ev "Проа^,
rrvTOApl
<2.
ПАААЮРШЛА ДРЕВНЯЯ РУСЬ Я>
личной
Н. А. Мининков
«Неверно поставленная проблема» и внутренние смыслы источников по истории донского казачества XVII в. и его самосознания
УДК 94(470.6)"16"+930.2 DOI 10.47132/2618-9674_2021_3_215 EDN KOOEOU
Аннотация: В современной отечественной историографии заметно усиление интереса к ранней истории донского казачества, относящейся к XVI-XVII вв. Среди актуальных вопросов этой большой темы видное место занимает вопрос о формировании казачества на Дону как субэтноса и выражение этого процесса в источниках. Обращается внимание на сложность постановки этой проблемы, которая должна ставиться с позиций понимания внутреннего состояния человека, донского казака, находившегося в условиях постоянной боевой обстановки и опасности. И с учетом этого рассматривать отношение его к царю и государству, вопросы о монархизме и религиозности казачьего сообщества. С учетом связей с родственниками в русских городах и уездах и замкнутости казачьего социума решать вопрос об этнической обособленности донских казаков от русского населения.
Ключевые слова: донское казачество, самосознание донского казачества, этническая культура донских казаков, герменевтика источников по истории донского казачества.
Об авторе: Николай Александрович Мининков
Доктор исторических наук, профессор кафедры специальных исторических дисциплин и документоведения Южного федерального университета. E-mail: namininkov@sfedu.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-2390-4208
Для цитирования: Мининков Н.А. «Неверно поставленная проблема» и внутренние смыслы источников по истории донского казачества XVII в. и его самосознания // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2021. № 3 (15). С. 215-226.
Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas
Palaiopwoia: ev cpovw, ev ppoowpw, ev ei8ei Scientific journal of Saint-Petersburg Theological Academy № 3 (15) 2021
ev "npoaoiy, ^ -
<2.
ÜAAAIOPQSIA
äpebhhh pyct
N. Mininkov
"Incorrectly posed Problem" and Internal Meanings of Sources on the History of the Don Cossacks of the 17th Century
and its Self-awareness
UDK 94(470.6)"16"+930.2 DOI 10.47132/2618-9674_2021_3_215 EDN KOOEOU
Abstract: In modern Russian historiography there is a noticeable increase in interest in the early history of the Don Cossacks back to the 16-17th century. Among the topical issues of this large topic, the question of the formation of the Cossacks on the Don as the sub-ethnic group and the expression of this process in the sources occupies a prominent place. Attention is drown to the complexity of setting this problem, which should be put from the position of understanding the internal state of the person, a Don Cossack. who was in a constant combat situation and danger. And with this in mind, consider its attitude to the Tsar and the state, questions about monarchism and the religious nature of the Cossacks community. With the connections with relatives in Russian cities and counties and the isolation of the Cossacks society, to solve the issue to ethnic isolation from the Russian population.
Keywords: Don Cossacks, Self-awareness of the Don Cossacks, Ethnic Culture of the Don Cossacks, Hermeneutics of Sources of the History of the Don Cossacks.
About the author: Nikolai Mininkov
Doctor of History, Professor at the Department of Special Historical Disciplines and Documentation at the Southern Federal University. E-mail: namininkov@sfedu.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-2390-4208
For citation: Mininkov N. "Incorrectly posed Problem" and Internal Meanings of Sources on the History of the Don Cossacks of the 17th Century and its Self-awareness. Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas, 2021, No. 3 (15), p. 215-226.
Сначала нынешнего века в историографии и в отечественной культуре стало заметно возрастание интереса к истории раннего казачества XVI-XVII вв. В рамках этой большой проблематики имеется ряд спорных вопросов, касающихся разных сторон его прошлого, в том числе этнической принадлежности и культуры казаков того времени. Автор фундаментальной монографии о морских походах донских и запорожских казаков на Константинополь и окрестности В. Н. Королев раскрыл во всей сложности и полноте военно-морскую, боевую сторону культуры казачества1. Другая крупная монография, автором которой является М. А. Рыблова, посвящена особенностям культуры казачества на Дону, включая и ранний его период. В этот период, как подчеркивала М. А. Рыблова, казачество на Дону сформировалось в воинское мужское братство со своей особой культурой2. Интересный анализ такого произведения, как «Поэтическая» повесть об Азовском осадном сидении провел исследователь из США Б. Боук. Он сделал вывод, что авторство этого произведения он признал не за донскими казаками из станицы атамана Наума Васильева, доставившей в Москву весть о победе при обороне Азова, как это традиционно считалось в историографии. По его заключению, авторство принадлежало дьякам Посольского приказа, знакомым с антиосманской литературой3. Более традиционный взгляд на это произведение выражал известный современный историк донского казачества XVII в. О. Ю. Куц. Он не отказывался от рассмотрения его как воинской повести, возникшей в казачьей среде4. Особый интерес вызывало массовое движение донских старообрядцев, приходившееся на 1686-1687гг. и представлявшее собой первую внутреннюю братоубийственную войну. Как убедительно показал Д. В. Сень, это движение не только привело к бегству потерпевших поражение старообрядцев с Дона, но и к формированию более тесных и не-конфронтационных отношений между казаками-старообрядцами и мусульманскими владетелями Приазовья и Причерноморья, а по существу — к возникновению для отдельных групп казаков новых связей и новой системы ценностей. При этом Д. В. Сень обосновал, что подобная традиция начинала закладываться в более раннее время5.
Новым исследованием на тему самосознания, культуры и идентичности донского казачества является статья А. А. Каменцева. В ней присутствует обстоятельный историографический очерк и высказан ряд положений, обосновывающих взгляд на казачество как на особый субэтнос6. Такой взгляд является традиционным, положение о донском казачестве как об особом народе высказывались и ранее. Особенно заметно это в сочинениях казачьего историка Е. П. Савельева7. При этом А. А. Каменцев видит
1 Королев В. Н. Босфорская война. Ростов-на-Дону, 2002.
2 Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI — первой трети XIX века. Волгоград, 2006.
3 Боук Б. Дж. Поэтическая повесть об Азовском осадном сидении как памятник антиосманской публицистики // Османский мир и османистика. К 100-летию со дня рождения А. С. Тве-ритиновой. М., 2010. С. 314, 324.
4 Куц О.Ю. Донское казачество времен Азовской эпопеи в 40-х гг. XVII в.: политическая и военная история. М., 2014. С. 281.
5 Сень Д. В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII в. — начало XVIII в.). Ростов-на-Дону, 2009. С. 57, 145-147, 153, 202-203.
6 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности: по материалам казачьего эпоса и фольклора // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2019. № 1 (11). С. 147-160.
7 Савельев Е.П. Древняя история казачества. Новочеркасск, 2015. На политическую направленность этого сочинения указывал Б.С. Корниенко. См.: Корниенко Б. С. Правый Дон: казаки и идеологи национализма (1909-1914). СПб., 2013. С. 136-155.
казачий субэтнос уже в конце XVII в., что весьма близко к тому, что о казачестве говорил Е. П. Савельев. Статья, кроме того, интересна тем, что в ней А. А. Каменцев рассматривает положение казачества раннего периода в свете теории фронтира8, к которой в настоящее время привлечено внимание историков разных окраинных территорий России с особым бытом и характером взаимоотношений между разным по этническому происхождению и культуре населением. В статье рассматривается донской казачий эпос и указано его своеобразие. А. А. Каменцев справедливо заметил, что среди донских казаков был популярен образ Добрыни Никитича9. Этот образ был известен на Дону. Член донского Статкомитета географ В. В. Богачев указывал, что еще в начале ХХ века в юрте Багаевской станицы можно было услышать от казаков былину об этом богатыре10. Особое внимание А. А. Каменцев уделил казачьему фольклору. Справедливо отмечена такая его черта, как «свобода, подчеркнутая казачья вольница»11. А.А. Каменцев, как видно из статьи, придерживается традиционной точки зрения на «Поэтическую» повесть об Азовском осадном сидении. Он считает ее казачьей12, тем самым разделяя точку зрения известного советского фольклориста А. Н. Робинсона13.
Статья А. А. Каменцева представляет интерес также в связи с тем, что в ней затронуты сложные и дискуссионные вопросы истории казачества в ранний исторический период. Одним из таких вопросов является этническая принадлежность раннего донского казачества. По его мнению, «казаки к концу XVII в. представляли собой качественно новое этносоциальное образование». Признак его — «самосознание, отличное от населения Московского государства»14. Но характеристика регионального сообщества как субэтноса может быть лишь относительной. На это верно указывает М. Чертанов15. Более того, вопрос о казачестве как о субэтносе не лишен элементов ученой, а отчасти и псевдонаучной и вызванной вненаучными интересами схоластики. Но поскольку он ставится уже давно, а начало его в сознании казаков зафиксировано еще генералом и историком А. И. Ригельманом, внимание к нему полностью представляется оправданным. Самосознание и в самом деле представляет собой признак этнической самоидентификации, который, возможно, относится к наиболее существенным. И если выбирать теорию более общего плана, на которой основываются положения и выводы конкретного исторического исследования, то в данном случае это положение статьи соответствует выводу Б. Андерсена, согласно которой нации — «воображаемые сообщества»16. В самом деле, историческая роль воображения людей велика. Если оно строится на некоторых чертах реальности, наиболее доступных для массового сознания, оно способно производить «воображаемые сообщества» не только в межэтнических отношениях, но и в социальных. Это хорошо почувствовал Максимилиан Волошин, писавший в стихотворении «Россия», будто революция была вызвана тем, что «Один поверил в то, что он буржуй, Другой себя
8 За последнее время А. Каппелер высказывал критическое отношение к теории фронтира и указывал, что «фронтирный миф» в науке «сегодня более не принят», но «сила его воздействия еще не исчерпана». См.: Kappeler A. Die Kosaken. Geschichte und Legenden. München, 2013. S. 110.
9 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности... С. 154.
10 [Богачев В.В.] Очерки географии Всевеликого Войска Донского. Новочеркасск, 1919. С. 262.
11 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С. 159.
12 Там же. С. 156-157.
13 Робинсон А. Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении // Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949. С. 195-196.
14 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С. 159.
15 Чертанов М. Степан Разин. М., 2016. С. 10.
16 Андерсен Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках распространения национализма. М., 2001.
сознал как пролетарий». Однако теория этнического воображаемого сообщества, которая интересна и перспективна, имеет, как и всякая теория, свой недостаток. В ней не учитывается в необходимой степени роль человеческих связей, причем не только на уровне социума или культурного сообщества, но на уровне отдельного человека. И в этой связи, что касается донского казачества XVII в., такие связи по источникам прослеживаются. Донские казаки имели родных в русских городах и уездах и нередко не теряли связи с ними, не отрицали с ними своего кровного родства.
Во всяком случае, о наличии такой связи хорошо знало правительство Михаила Романова, когда оно призывало донских казаков в 1618 г. на помощь во время похода на Москву королевича Владислава и гетмана П. Конашевича-Сагайдачного. Из Москвы на Дон писали, что если южные города будут разорены, то «и церкви божии, и монастыри, где гробы родителей ваших, и где вы сами для душ своих вкладчики, все разо-рятца»17. Обращает на себя внимание тщательный подбор в этих словах аргументации. Власти понимали, что казакам не могло быть безразлично разорение городов на южной окраине. Им было известно, что на Дону среди казаков имелись те, кто связан с церквями и монастырями в русских городах. Войско Донское помощи правительству, правда, не оказало. Но это было вызвано такими обстоятельствами, как тесные его связи с Запорожской Сечью, участвовавшей в этом походе, а также с кратковременностью событий, но не отсутствием у донских казаков родителей в русских городах и памятью этих казаков о своих родственных связях с русским населением.
О наличии таких связей упоминалось в следственном деле о покупке русскими посольскими людьми на Дону у казаков ясыри. В 1628 г. елецкий воевода И. Тургенев сообщал, что есть «государь, у ельчан у детей боярских и у казаков служилых и у крестьян, которые воруют на Поле, дети, братья и племянники. А жены у них и дети здесь на Руси. И с Поля выезжают к женам и детем своим, живут, приехав, житьем»18. Эта часть воеводского сообщения показательна. Упоминая «ельчан» из разных слоев населения, которые «воруют» в Поле, он имел в виду жителей Ельца, ставших донскими казаками. В самом деле, эта фраза находится в составе дела, которое имело отношение к донским казакам. Кроме того, в официальной документации XVII в. слова «воруют» и «воры» было прочно связано с донскими казаками. Вызвано это было участием их в разбоях и грабежах судов на Волге, а в некоторых случаях с боевыми походами на Турцию и Крым, если эти походы шли вразрез с прямыми требованиями правительства поддерживать мир на Юге. Упоминание о «Поле» также было связано с территорией расположения войска Донского. О казаках в Поле в источниках говорилось не раз, хотя донские казачьи городки находились все-таки за пределами Поля. Но понятия «в Поле» и «на Дону» нередко употреблялись как равнозначные. Наконец, упоминание «детей боярских», «казаков служилых» и «крестьян» указывало на слои населения южной окраины, из которых формировались ряды донского казачества. О самой тесной родственной связи этих людей с жителями Ельца воевода говорил напрямую. О какой-либо этнической обособленности этих людей от русского населения Ельца в словах воеводы речи не было.
О тесных родственных связях между донскими казаками и жителями Белгорода сообщал также в отписке от 31 октября 1637 г., уже после взятия Войском Донским Азова, белгородский воевода Петр Пожарский. По его словам, «у ... белогородцов в Озове братья, и дети, и племянники, и иные родимцы и племя. И они б ... для избавы ... и для своих родимцов и племяни, которые похотят, шли на Дон в верхние казачьи горотки судами. И, собрався, были . на Дону, з донскими и з донецкими казаки шли
17 РГАДА. Ф. 89. 1617. № 1. Л. 230.
18 РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 73. Л. 187.
к Озову, чтоб им в Озов проитить и над татары промышлять»19. В данном отрывке речь идет о родственной связи жителей Белгорода с донскими казаками. Конечно же, слова белгородского воеводы можно было понимать так, что родственники жителей Белгорода в Азове — это русский полон, захваченный азовцами. Но к концу октября 1637 г., когда писал воевода, было известно, что в Азове находятся донские казаки, и русских пленных там уже не было. Следовательно, воевода указывал на донских казаков как на родственников жителей Белгорода. В указании же на выход их на Дон «для избавы» своих родных от плена речь шла об избавлении пленных родственников, но не в Азове.
О. Ю. Куц привел документ, в котором сообщается о переговорах 1632 г. донских казаков с прибывшими на Дон царскими посланниками князем И. Дашковым и подьячим Л. Полуехтовым по поводу предложения правительства Войску Донскому принять присягу на верность царю. Отказываясь от присяги, казаки говорили о том, что «на Дону живут люди из многих земель». Среди них упоминались и те, «которые русские люди». О них говорилось, что они «живут з бусурманками, а иные прижиты от бусурманок»20. Таким образом, отличие казаков русского происхождения от казаков иного этнического происхождения прямо выражено в словах «русские люди», причем это были слова самих казаков, или их этническая самоидентификация.
О русских по происхождению донских казаках, вышедших на Дон из более отдаленных территорий, но не потерявших связи с родными местами, также упоминалось в источниках не раз. Брат знаменитого донского атамана Исая Мартемьянова, Алексей Широков, был крепостным боярина И. Н. Романова. В 1625 г. он просил разрешение поехать на Дон для свидания с заболевшим братом-атаманом, и получил на эту поездку разрешение21. В 1631 г. в Алатырский уезд явились местные уроженцы, донские казаки во главе с атаманом Васькой Гладким, «для воровства». Из них 8 человек ушли в недалекий от Алатыря Шацкий уезд, где жили их жены и дети22. Свою семейную связь они сохраняли. Донской казак Ивашка Савельев в 1633 г. вообще «сказался москвитин»23, следует заметить, что он сам себя так назвал. В 1638 г. казак Тимофей Сукин приехал в Москву. Он просил отпустить его повидаться с родными в Белозерской половине Бежецкой пятины Новгородской земли24.
Немало казаков было на Дону в первом казачьем поколении и несли в своих прозвищах названия мест, из которых они вышли. В 1633 г. упомянуты казаки Митька Каширенин и Ивашка Серпуховитин25. В 1641 г. во главе казаков, оборонявших Азов от турок в ходе осадного сидения, стоял войсковой атаман Осип Колуженин. Войсковым атаманом в 60-70-х годах был Михайло Самаренин. Одним из видных предводителей донских казаков-старообрядцев был Левка Белогородец26, в 1688 г. он был казнен с другими предводителями донских старообрядцев. В «Сказочной» повести об азовском взятии и осадном сидении сообщалось, что известный атаман Наум Васильев был «родом Нижнаго Нова града»27, точных доказательств этому нет.
19 РГАДА. Ф. 210. Столбцы Белгородского стола. № 141. Л. 380.
20 Куц О.Ю. Московско-донские отношения 1631-1632гг. и приказное ведомство боярина С. В. Головина и дьяка М. Данилова // Грани русского средневековья. Сборник статей к 90-летию Ю. Г. Алексеева. М., 2016. С. 256.
21 Там же. № 14. Л. 101-102.
22 Акты Московского государства. СПб., 1890. Т.1. С. 335.
23 РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 76. Л. 15.
24 Донские дела. СПб., 1898. Кн. 1. Стб. 632-633.
25 Там же. Стб. 381.
26 Дополнения к Актам историческим. СПб., 1872. Т. 12. С. 204, 210.
27 Воинские повести Древней Руси. С. 85.
Очевидно, что при значительном количестве донских казаков в первом поколении и тесной их связи с родственниками из разных уездов России признаков этнического обособления донского казачества не наблюдалось. Некоторый шаг в этом направлении был сделан тогда, когда стало заметно увеличение количества потомственных казаков. Из известных атаманов и старшин к таким людям относился сын Осипа Колуженина Родион Осипов. Казаком во втором поколении был Кирей Чюрносов, сын воронежского пятидесятника Матвея Чюрносова, набранного в 1646 г. на донскую службу Жданом Кондыревым28 в связи со стремлением правительства усилить войско Донское перед лицом турок. Вместе с тем демократический характер войска Донского позволял по-прежнему выдвинуться в число видных старшин казакам в первом поколении. Казак Самойло Лаврентьев, сын калужского стрельца29, был в 1687 г., во время движения донских старообрядцев, избран войсковым атаманом. Вместе с тем об обособлении донского казачества на этнической основе дело еще не доходило. В этом отношении есть интересная деталь, которая указывает, что донские казаки, в полной мере осознавая свое особое положение, от России и русских себя полностью не отрывали. В «Сказочной» повести, созданной позже азовской эпопеи, которую А. Н. Робинсон относил к 70-80-м годам30, есть интересное указание на этническое происхождение казачьих жен, поскольку семейная жизнь была на Дону распространена. Когда герой повести, есаул Иван Зыбин, погиб, то его жена, «турчанка», «много плакала». Добавлено, что так, «яко русская тако бы не плакала»31. Это замечание сделано как бы мимоходом. Оно относится к ненамеренным свидетельствам, является своего рода невольной проговоркой, и потому вызывает большее доверие, чем многие намеренные свидетельства. Автор повести, следовательно, указывал, что казаки имели русских жен, а казачки, следовательно, рассматривались как русские женщины.
Процесс формирования казачьего субэтноса на Дону был к концу XVII в. не завершен в том числе по причине противоречивой политики русского правительства, которое, конечно же, об отличии донских казаков от русских на этническом уровне не думало и не стремилось к этому. С одной стороны, этому должна было способствовать такое побочное последствие политики по запрету войску Донскому принимать беглых, как разрыв родственных связей между казаками и населением русских городов и уездов. Такая политика стала проводиться по существу с тех пор, как выдачей по требованию из Москвы Степана и Фрола Разиных был создан прецедент нарушения неписаного права невыдачи с Дона. Особенно настойчиво такую политику проводили после Азовских походов Петра I. Государство, которому требовались рекруты, плательщики податей и рабочая сила на строительстве крепостей и каналов, не могло терпеть сохранения такого права. С другой стороны, крепостнические порядки удерживали казачьих родственников, живших во внутренней России, за своими господами, мешали их уходу на Дон и воссоединению семей. Для самих казаков эти порядки не давали забывать о связи со своими родными местами в России, которую они покинули. В 1669 г. была удовлетворена челобитная елецкого помещика Е. Бехтеева об очной ставке с казаком донской зимовой станицы Романом Пуговченковым, когда-то бежавшим от него. Станичники обеспокоились и напоминали властям, что «наперед сего о таких же беглых людех, которые служат на Дону . бивали челом . всяких чинов люди. И тем людем донские казаки . не отдавываны»32. Очевидно, что, вопреки обычаю, станичники считали выдачу своего казака возможной. Показателен в этом отношении случай 1687 г.
28 Донские дела. СПб., 1909. Кн. 3. Стб. 649.
29 РГАДА. Ф. 111. 1688. № 5. Л. 315.
30 Робинсон А. Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении. С. 229.
31 Воинские повести Древней Руси. С. 107.
32 РГАДА. Ф. 111. 1669. № 5. Л. 1, 4.
с казаком Иваном Афанасьевым. Он подал челобитную с просьбой вывести на Дон дочь Прасковью, которая «живет на Новом Сколе и шатаетца меж двор». На это последовала резолюция, разъяснявшая, что разрешение может быть получено только в случае, «если та его дочь подлинно вольная и ни у кого и ничем не укреплена»33.
После разгрома Булавинского восстания и ликвидации в 1721г. такого важного остатка казачьей старины и самостоятельности Дона, как сношение с войском Донским через Посольский приказ, а затем через Иностранную коллегию, сложились условия для превращения казачества в замкнутый социум военно-служилого характера. Формирование в сознании донского казачества представления о своей этнической обособленности сложилось только во второй половине XVIII в., или несколько ранее. Это четко указал хорошо знавший донское казачество инженер-генерал-майор А. И. Ригельман. Он отметил, что казаки «никогда себя московскими не именуют, ниже любят, кто их москалем назовет». Казак, по его словам, заявляет, что он «не Москаль, но Русской, и то по закону и вере Православной, а не по природе». Но даже при этом, писал А. И. Ригельман, «некоторые верховых станиц Козаки» связывают начало казачества с промысловиком-зверобоем, вокруг которого собрались люди «для таковых же промыслов». А. А. Каменцев указал, что из этой легенды, приведенной А. И. Ригельманом, «абсолютно не ясно, кем считали себя казаки в этническом плане». В самом деле, об этнической принадлежности героя легенды, промысловика, и собравшихся при нем людей не говорится. Очевидно, что А. И. Ригельману, исключительно добросовестному историку34, казаки об этом не говорили. Но внимательное чтение текста легенды позволяет обратить внимание на слова о том, что этот промысловик «пробрался... на реку Дон». Следуя вниз по ее течению, он «дотянулся почти до устьев оной»35. Из этого текста видно, что он пришел с верховьев реки, с севера, из русских земель. Между тем, движение вниз по Дону из русских земель было одним из путей продвижения людей, которые становились казаками. Таким образом, даже в то время, когда казачество в качестве субэтноса уже сложилось, представление о русских предках, об исторической связи с Россией, в их среде окончательно не угасло.
Достоинством статьи А. А. Каменцева является то, что в ней обращается внимание не только на проблему формирования донской казачьей идентичности в XVII в. и формирование казачества как субэтноса, но и на выражение этого процесса в сознании донцов того времени. Но такая сложная проблема предполагает особый путь ее исследования, в том числе уже на стадии ее постановки. Как отмечал Л. Февр в большой статье «Неверно поставленная проблема», написанной в связи с изучением не менее сложной проблемы, которой являются истоки Реформации во Франции, необходимо было перейти от исследования категорий и их сущности к конкретному обществу и человеку. Для этого необходимо «изучить и понять людей и дела человеческие, нужно войти в них, занять позицию внутри, а не вне их». Следует «за системой четких идей и выверенных концепций, которыми мы пользуемся, чтобы перевести чувства людей на интеллектуальный язык, разглядеть и воссоздать их желания, их волю, их стремления, порою смутные»36, — писал он. Такой подход к исследованию соответствует антропологическому повороту в историографии новейшего времени. То же самое относится к проблеме этничности казачества на Дону и его духовной культуры XVII в., которая является для историографии традиционной. Так,
33 Там же. 1687. № 13. Л. 189-189 об.
34 Сахаров П. П. Развитие историографии вольного русского казачества (Критико-библиографический очерк). Рукопись // Ростовский областной музей краеведения. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1/15. Л. 1.
35 Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов-на-Дону, 1992. С. 17.
36 Февр Л. Неверно поставленная проблема // Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 445.
А. А. Каменцев выражает сомнение, что «ярко выраженный патриотизм» казачества означал то, что казаки «одинаково ощущали свою принадлежность и к России, и к Дону, и к русскому народу, и к своему войсковому братству». Он также не согласен, что для казаков «в образе монарха ... персонифицировалось само государство, а царь выступал в качестве гаранта его единства и силы». При этом А. А. Каменцев ссылается на А. Л. Станиславского, который справедливо указывал, что казаки «преследовали свои экономические и политические выгоды, умело лавируя в изменяющихся условиях политического хаоса»37.
Следует согласиться с тем, что понятие «патриотизм», строго говоря, не относится к XVII в., поскольку своим появлением оно связано с Великой Французской буржуазной революцией. После нее, в условиях войн, которые вела Франция при Наполеоне, оно распространилось в странах Европы, в том числе и в России. Тем не менее, это слово употребляли в дореволюционной и советской историографии. Впрочем, как и некоторые другие термины более позднего времени, когда, например, фаворит царя Алексея Михайловича А. С. Матвеев характеризовался как «просвещенный националист»38. Отсюда и употребление понятия «патриотизм» в связи с донским казачеством XVII в. у автора этих строк39. Но главное в другом. Особые чувства донских казаков этого времени не только к Дону и к войсковому братству, но и к России, и к царю возникали не случайно. Если «войти», как считал необходимым Л. Февр, в человека изучаемого времени, «занять позицию внутри» его, то невозможно не учитывать, что могло чувствовать численно небольшое сообщество воинов в непосредственной близости от значительно более сильного и многочисленного противника, готового к вытеснению казачества, как это было после оставления казаками Азова, когда турки «сбили» на два года войско Донское с низовьев Дона. Отсюда надежды на Россию и на царя, поскольку от московской стороны Дон получал несомненную поддержку прежде всего в форме царского жалованья, которое значительно возросло в период пребывания казаков в Азове. А с 1648 г. на Нижнем Дону, вблизи Черкасска, стоял гарнизон царских ратных людей40, в котором казаки не могли не видеть защиту от азовцев. С другой стороны, монархизм казаков не был слепым поклонением царю, но являлся рациональным и взвешенным. На первом плане у них при этом находились их собственные интересы. Едва ли поэтому можно согласиться с тем, что булавинцы восстали потому, что «были уверены в насильственной смерти Петра I и его сына»41. Причины восстания были связаны не со слухами о судьбе царя, а с положением на самом Дону.
Говоря о «Поэтической» повести об Азовском осадном сидении, где упомянут «великий, пресветлый и праведный царь» «Михайло Федоровичь всеа России»42, А.А. Каменцев правильно подчеркивает, что «это произведение авторское и политически ангажированное»43. Оно должно было, по замыслу автора, повлиять на решение вопроса о принятии Москвой Азова у войска Донского. Но в расспросных речах казака Нестора Санбуленко в приказе Малой России от 29 сентября 1670 г. о начале
37 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности... С. 151.
38 Щепотьев Л. Ближний боярин А. С. Матвеев как культурный политический деятель XVII века (опыт исторической монографии). СПб., 1906. С. 148.
39 Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.). Ростов-на-Дону, 1998. С. 433, 434.
40 Сухоруков В. Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону, 2001. С. 225.
41 Усенко О.Г. Политические настроения на Дону в 1697-1707 гг. и повод восстания К. А. Була-вина // Клио. 1997. № 1. С. 156.
42 Воинские повести Древней Руси. С. 68.
43 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С. 155.
похода Степана Разина говорилось о круге в Паншине городке, где высказывалось такое же отношение к царю. По словам Санбуленко, на круге на вопрос Разина о направлении похода и об уходе «к иному царю служить», «старшина» «сказали» атаману, что «они иному царю служити не хотят». Эти слова поддержали рядовые казаки. Они заявили, что они «готовы за дом Пресвятыя Богородицы и за великого государя умереть и готовы головы свои положить и служить». Но недовольны они тем, что «бояря и воеводы нас голодом морят», «не велят нам ходить на море и на Волгу»44. Это обычный мотив на тему: царь хороший — бояре плохие. Характерен он, кстати, и для народа внутренней России. Расспросные речи Санбуленко рассматривать как «политически ангажированное» «произведение» невозможно. И в нем высказано положительное отношение казаков к царю и к царской службе.
А. А. Каменцев не считает возможным обращаться к «категории "народное воззрение"», поскольку ее, «особенно по вопросам внешней политики, в ту пору еще не существовало». Поэтому боевые действия донских казаков против Турции и Крыма «не были продиктованы какими-то народными представлениями»45. Это положение А. А. Каменцева представляется по меньшей мере спорным. Конечно же, дело здесь вовсе не касается «внешней политики». Оно было в отношении народа русских городов и уездов к борьбе казаков с опасным противником, который совершал постоянные нападения на южную окраину46. Тема этих нападений и страдания народа от них распространена в русском фольклоре, поэтому народ считал полезными действия против этого противника. По этой причине, а также в связи со свободной жизнью на Дону, казаки были популярны среди населения городов и уездов России. Не случайно это прозвучало даже в отдаленной Сибири, когда, во время Томского восстания 1648-1649 гг. воеводы опасались, что местные жители их «из Сибири «вышибут» и «Дон в Сибири заведут»»47. Дон был своего рода символом вольности для народа внутренней России. По справедливому замечанию В. М. Соловьева, это был край, с которым русские «беглецы связывали столько чаяний и надежд»48. Разумеется, ведя морскую и сухопутную войну против Турции и Крыма, сами казаки руководствовались своими политическими целями, которые раскрыл В. Н. Королев. Они заключались в противодействии туркам, которые «пытались взять под контроль» «жизнь и хозяйственно-торговые занятия» населения на Дону и Днепре с помощью крепостей Азов и Очаков49. Однако такая война воспринималось народом положительно, учитывая, кроме того, что в ходе ее казаки освобождали немало пленных.
А. А. Каменцев ставит еще один интересный вопрос, который касается степени религиозности донских казаков. Он указывает, что автор этих строк «отмечает крайнюю религиозность казаков, видит в них идеальных защитников Православия, сражавшихся за веру, абсолютизируя тем самым казачье единство, которое вовсе не было константой в конце XVII в.»50. На отсутствие религиозного единства на Дону в это время указано правильно. Но неясно при этом, почему А. А. Каменцев указывает на «крайнюю религиозность» казаков со ссылкой на автора этих строк без прямого
44 Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. М., 1954. Т. 1. С. 253.
45 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С. 152.
46 См.: Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948.
47 Александров В. А., Покровский Н. Н. Мирские организации и административная власть в Сибири во второй половине XVII века // История СССР. 1986. С. 65.
48 Соловьев В.М. Анатомия русского бунта. Степан Разин: мифы и реальность. М., 1994. С. 36.
49 Королев В.Н. Босфорская война. С. 71.
50 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С.151.
цитирования, когда в тексте критикуемого такого оборота нет. Говорится только о том, что присущий казакам «патриотизм» «дополнялся их религиозностью»51. Возникает также вопрос, что такое, с точки зрения А. А. Каменцева, «крайняя религиозность», и тогда что такое «не крайняя религиозность». Неясно, почему упоминание о религиозности казаков, которая отражена в разных источниках, ведет к абсолютизации в конце столетия единства среди них. По мнению А. А. Каменцева, автор этих строк «противоречит себе», когда говорит «о религиозном консерватизме казачьего сообщества и отстаивании им православных идеалов». Это будто бы противоречит упоминанию о братоубийственной войне на Дону 1688-1689гг. между казаками-старообрядцами и казаками, приверженными реформированной церкви52. Но религиозность донских казаков вовсе не означала единства среди них. Что же касается войны на Дону во время движения донских старообрядцев, то она была единственной религиозной войной в России. Такая война не противоречит религиозности и консерватизму ее участников. Во Франции второй половины XVI в. глубокая вера была характерна и для католиков, и для гугенотов. То же самое на Дону во время движения старообрядцев. Поэтому, как представляется, противоречия между утверждением о религиозном консерватизме и этой войной на самом деле нет.
Достоинством статьи А. А. Каменцева является обращение к сложной проблеме этничности донского казачества раннего периода его истории, и ее дискуссионная направленность. Он привлек большой пласт источников по истории духовной культуры казачьего сообщества. Вместе с тем в ней имеет место недостаток постановки проблемы, связанный с тем, что автор статьи не идет при этом от положения конкретных людей в крае, где была постоянная военная опасность, донских казаков изучаемого времени, их чувств и настроений. Отсюда ему трудно понять всю полноту и сложность отношения донского казачества как воинского сообщества к Московскому государству, царю, религиозную сторону их сознания. Не вполне доказано в статье, что к концу XVII в. донские казаки сформировались как субэтнос. Тенденция к превращению их в субэтнос имела место, однако процесс этот был завершен значительно позже, не ранее середины — второй половины XVIII в. При некоторых недостатках статья А. А. Каменцева полезна. Она несомненно послужит дальнейшему изучению вопросов этнической истории донского казачества и его духовной культуры.
Источники и литература
1. Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1.
2. Александров В. А, Покровский Н. Н. Мирские организации и административная власть в Сибири во второй половине XVII века // История СССР. 1986. С. 47-68.
3. Андерсен Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках распространения национализма. М.: Кучково поле, 2001.
4. [Богачев В.В.] Очерки географии Всевеликого Войска Донского. Новочеркасск, 1919.
5. Боук Б. Дж. Поэтическая повесть об Азовском осадном сидении как памятник антиосманской публицистики // Османский мир и османистика. К 100-летию со дня рождения А. С. Тверитиновой. М., 2010. С. 314-324.
6. Воинские повести Древней Руси. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949.
7. Донские дела. СПб., 1898. Кн. 1.
51 Мининков Н. А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья. С. 434.
52 Каменцев А.А. Самосознание казаков как фактор идентичности. С. 152.
8. Донские дела. СПб., 1909. Кн. 3.
9. Дополнения к Актам историческим. СПб., 1872. Т. 12.
10. Каменцев A.A. Самосознание казаков как фактор идентичности: по материалам казачьего эпоса и фольклора // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2019. № 1 (11). С. 147-160.
11. Корниенко Б.С. Правый Дон: казаки и идеологи национализма (1909-1914). СПб.: Изд-во Европейского ун-та, 2013.
12. Королев В.Н. Босфорская война. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 2002.
13. Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 1.
14. Куц О.Ю. Донское казачество времен Азовской эпопеи в 40-х гг. XVII в.: политическая и военная история. М.: ООО «Старая Басманная», 2014.
15. Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671г.). Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 1998.
16. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948.
17. РГАДА. Ф. 89. 1617. №1.
18. РГАДА. Ф. 111. 1669. №5.
19. РГАДА. Ф. 111. 1687. № 13.
20. РГАДА. Ф. 111. 1688. №5.
21. РГАДА. Ф. 210. Столбцы Белгородского стола. № 141.
22. РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 73.
23. РГАДА. Ф. 210. Столбцы Приказного стола. № 76.
24. Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов-на-Дону: Ростиздат, 1992.
25. Робинсон А.Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении // Воинские повести Древней Руси. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 166-243.
26. Рыблова М. А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI — первой трети XIX века. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006.
27. Савельев Е.П. Древняя история казачества. Новочеркасск, 2015.
28. Сахаров П. П. Развитие историографии вольного русского казачества (Критико-библиографический очерк). Рукопись // Ростовский областной музей краеведения. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1/15.
29. Сень Д. В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII в. — начало XVIII в.). Ростов-на-Дону: Изд-во ЮФУ, 2009.
30. Соловьев В.М. Анатомия русского бунта. Степан Разин: мифы и реальность. М.: ТИМР, 1994.
31. Сухоруков В.Д. Историческое описание Земли Войска Донского. Ростов-на-Дону: Изд-во ГинГо, 2001.
32. Усенко О.Г. Политические настроения на Дону в 1697-1707 гг. и повод восстания К. А. Булавина // Клио: Межвузовский журнал для ученых. 1997. № 1. С. 149-158.
33. Февр Л. Неверно поставленная проблема // Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991. С. 422-492.
34. Чертанов М. Степан Разин. М.: Молодая гвардия, 2016.
35. Щепотьев Л Ближний боярин А. С. Матвеев как культурный политический деятель XVII века (опыт исторической монографии). СПб., 1906.
36. Kappeler A. Die Kosaken. Geschichte und Legenden. München: C. H. Beck Verlag, 2013.
