CC BY
221
НЕОИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ VERSUS ПОСТИНДУСТРИАЛИЗМ
А. В. САЯПИН, Т. А. ПЕРЕВЕРТОВА
В настоящей статье рассматривается вопрос о сущности и содержании постиндустриального общества, который в силу новейших мировых и национальных тенденций остается открытым. Сами понятия «постиндустриальная экономика» и «постиндустриальное общество» раскрывают только последовательность стадий социально-экономической трансформации, но не ее сущностную характеристику. Многообразие понятий, которыми оперируют последователи и критики постиндустриализма - информационное общество, экономика знаний, инновационная экономика, сервисная экономика, трансрыночная экономика, солидарная экономика - раскрывают отдельные, пусть и существенные, но не сущностные стороны и сектора трансформирующегося общества.
В статье обосновывается тезис о том, что применительно к России необходим коренной поворот в экономический политике, идущий в разрез доктрине постиндустриализма. Негативный опыт попытки создания в России национальной инновационной системы, предпринятый в первое десятилетие нового века показал слабую состоятельность «экономики предложения» в условиях, когда отсутствует спрос на инновации со стороны реального сектора. Деградация отечественной индустрии вкупе с неудачным опытом импорта готовых институтов и моделей развития из стран, опережающих Россию в социально-экономическом развитии, приводит экономистов к идеям о неактуальности парадигмы постиндустриализма для России; неоиндустриализации как исторически единственной модели модернизации на современном этапе и неоиндустриальном укладе как высшем в условиях российской действительности.
Ключевые слова: социально-экономическая трансформация, постиндустриализм, информационное общество, экономика знаний, модернизация, неоиндустриализм.
Теория постиндустриального общества является сегодня одной из наиболее распространенных социологических концепций, позволяющих адекватно осмыслить масштабные перемены, происходящие в западных обществах на протяжении последних 30 лет. Предложенная в конце 60-х - начале 70-х гг. американскими и европейскими исследователями она вобрала в себя лучшие элементы научной традиции, восходящей к эпохе Просвещения. Ее сторонники стремились подчеркнуть, что залогом современного общественного прогресса служит быстрое технологическое развитие, основанное на превращении науки в непосредственную производительную силу, а мерой такого прогресса выступает становление всесторонне развитой личности и расширение творческих возможностей человека.
Сегодня нельзя не признать, что теория постиндустриального общества стала фактически единственной социологической концепцией, в полной мере подтвержденной исторической практикой. Как и было предсказано ее создателями, общество массового потребления породило сервисную экономику, в рамках которой ускоренными темпами стал развиваться сектор услуг. Западные общества, находящиеся в момент становле-
ния основ данной концепции в глубоком кризисе, вновь восстановили свой статус лидеров мирового развития.
В тоже время постиндустриальная концепция не является законченной, и мы являемся очевидцами формирования содержательных контуров постиндустриального общества, его современных модификаций, обусловленных исторической спецификой развития стран. Более того, для многих стран в силу неравномерности исторического развития актуальными являются ориентиры индустриально развитых обществ.
Несмотря на то, что основные черты постиндустриального общества, предвиденные его теоретиками 30-40 лет назад, находят свое подтверждение в долгосрочных тенденциях развития ведущих стран мира (США, Зап. Европа, Япония), вопрос о сущности и содержательной стороне трансформирующегося общества XXI в. остается не просто открытым, но выходит на новый виток дискуссий. Термин «постиндустриальное общество» отражает лишь последовательность этапов социально-экономической трансформации, но не ее сущность.
События новейшей истории, связанные с мировыми экономическими кризисами 2001-2002 и
особенно 2008-2009 гг., нарастающие глобальные экологические и продовольственные проблемы способствовали дальнейшему развитию теории постиндустриализма в духе новых «вызовов» современности.
Прежде незыблемые, положения постиндустриализма ставятся под сомнения, и, один из них -это вопрос о сущности постиндустриальной экономики как информационной.
Термин «экономика знаний» был введен в научный оборот Фрицем Махлупом в 1962 г. в применении к одному из секторов экономики.
В 1996 г. в Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) была опубликована небольшая концептуальная статья «Экономика, основанная на знаниях», обобщающая работы экономистов и социологов конца 80-х - первой половины 90-х гг. прошлого столетия, которая заложила современный вектор исследования постиндустриальной экономики как экономики знаний.
В целом концепция экономики знаний сводятся к следующим принципиальным положениям:
- знания становятся ключевым фактором роста наряду с капиталом и трудом - концепция знаний как ресурса;
- производство знаний является наиболее важным и определяющим «лицом» современной экономики - концепция знаний как продукта;
- кодифицированные знания становятся важнейшей компонентой экономических отношений - концепция кодифицированного знания;
- знания базируются на развитии и изменении информационных и коммуникационных технологий (ИКТ).
Концепции экономики знаний и общества, основанного на знаниях, пришли на смену концепции информационного общества, которая в свою очередь сформировалась на основе разработок по изучению постиндустриального общества [7].
Фактически экономика знаний - это высшая (современная) форма проявления постиндустриальной экономики и постиндустриального общества.
Остается дискуссионным соотношение понятий «информационной экономики» и «экономики знаний».
Информация рассматривается как:
- превращенная система знания (Н. Ваще-кин, Ю. Абрамов);
- данные, которые находятся в каком-либо искусственном носителе, в отличие от знаний, носителем которых выступает конкретный человек (А. Крыштафович);
- знаковая оболочка знаний (Л. Микешина, М. Опенкова);
- как формализованное знание (Л. Пидой-мо) [7].
Однако, если по содержанию понятий «информация» и «знания» наблюдается определенное единство позиций, то вопрос о том, что играет первостепенную роль в современной экономике -информация или знания стоит рассматривать как один из ключевых аспектов вопроса о сущности постиндустриального общества.
С одной стороны, представляется, что наибольшую роль в информационной экономики играет именно информация, в том числе институционализированная в нематериальных активах, лицензиях, патентах, технологиях, ноу-хау и т. п. С другой стороны, именно знание как структурированная система абстрактных представлений конкретного человека, а не информация определяет качество человеческого капитала.
Социальные издержки современного информационного общества, которые уже проявляются в модификации социальной структуры, наглядно демонстрируют влияние Интернета на массового потребителя, который, будь то школьник, студент или домохозяйка, черпает из сети информацию, редко обладая знаниями, необходимыми для ее применения.
Глобальная проблема информационного общества, масштабы которой еще предстоит оценить, весьма точно изложена в статье А. Бабицкого «Миссия невыполнима 2.0», основной тезис которой - Интернет никогда не сможет аккумулировать человеческие знания.
«Проблемы тут две, - замечает автор. - во-первых, информация бывает просто лживой - и само по себе это большая головная боль для любого сетевого рынка или агрегатора. Но как раз с этим хотя бы теоретически можно бороться, и примеры «Википедии» или Quora показывают как. А вот с недостатком знаний справиться не получится даже гипотетически. Потому что большинство людей готовы бесплатно делиться информацией, но не знаниями, которые и составляют их единственное конкурентное преимущество в постиндустриальную эпоху. На сайте Amazon.com можно прочитать массу отличных рецензий на популярную книгу, но едва ли там расскажут, как строить склады, чтобы доставить ее в любую точку мира за 9,99 долл. - и остаться в прибыли.
Обсуждая различия между плановой и рыночной экономикой, экономист Фридрих фон Хайек заметил, что разница между двумя систе-
мами состоит в количестве знаний, доступных в разных системах. Центральный планирующий орган может быстро и безболезненно собрать любую нужную ему информацию, но сумма знаний отдельных людей будет для него недоступна. Именно по этой причине свободная экономика эффективнее несвободной.
То же отношение верно и применительно к интернету вообще... Скорость, с которой сеть аккумулирует и каталогизирует информацию, не имеет прецедентов в истории человечества. Но большая часть знаний всегда будет заточена в головах людей, и нет никакого способа ее оцифровать. А это значит, что виртуальная экономика всегда будет лишь маленькой частью экономики реальной - пропорционально накопленным знаниям» [1].
В отличие от стран постиндустриального развития, где преобладают технологии V технологического уклада и начинает формироваться VI технологический уклад, экономика России характеризуется технологической многоукладностью и отсталостью технологической структуры. В середине 90-х гг. доля V уклада в экономике России составляла лишь 2 %, а I и II (реликтовых) технологических укладов - 9 %. Такая же структура была в экономике США конца 40-х - начала 50-х гг.
Диспропорциональность развития народнохозяйственного комплекса является прямой угрозой для экономической безопасности России. Глубокая диспропорциональность воспроизводственной структуры способствует невозможности применения моделей, основанных на постулате макроэкономического равновесия. Эти модели не пригодны не потому, что они хороши или плохи сами по себе, а по той простой причине, что они неадекватны реально сложившейся ситуации.
Известно, что при системной деградации экономики происходит замещение лучших свойств худшими. При этом соблюдается определенная последовательность системной трансформации. Как правило, наименее устойчивой к системной деградации является политико-экономическая система государства.
Закон неравномерности исторического развития проявляется в характере переходных процессов. В странах, первыми проходивших тот или иной исторический отрезок развития, переходные процессы осуществлялись естественно-эволюционным путем. Реформаторско-эволюционный путь характерен для стран догоняющего развития. История ХК-ХХ вв. знает немало примеров воздействия на экономическую эволюцию «сверху» (реформы Бисмарка, Александра II, правительства
Мейдзи в Японии, Витте, Столыпина, советская индустриализация, «экономические чудеса» 2-й пол. XX в.).
Естественная эволюция - процесс медленный. То, что в одних странах вызревает столетиями, в других может быть создано политической волей реформатора за несколько десятков лет. Во многом этот феномен, который так и называют «эффект догоняющего развития», связан с заимствованием странами «второго эшелона» научноинженерных знаний, организационного и коммерческого опыта передовых стран. В качестве примера можно привести Германию второй половины XIX столетия, Россию на рубеже XIX-XX вв., а уже в ХХ в. - Японию, Юж. Корею, Китай.
Так же постулатом модернизационной теории, так актуальной для стран «второго эшелона», следует признать идею последовательности социально-экономического развития отдельных стран и цивилизаций. Приходится констатировать, что нельзя «проскочить» в постиндустриализм, не имея развитой индустрии.
С Петровских времен Россия рассматривается нами как страна догоняющего развития. Стремление ускорить естественную эволюцию национальной экономики породило череду реформ и контрреформ. Исходный импульс и ключевые задачи предстоящих реформ связаны с модернизацией, которая как категория научного познания включает в себя не только экономическое содержание. «Модернизация означает прогрессивное изменение, обновление, усовершенствование реального объекта в соответствии с передовыми достижениями и стандартам. Как экономическая категория - характеризует передовые начала производственных отношений...» [3].
Модернизация в экономическом аспекте предполагает преодоление ограничений в виде дефицита инвестиций, инноваций и профессионального управления. Тем ни менее, вопрос о векторе модернизации социально-экономической системы России остается открытым.
В начале нового столетия таким вектором представлялось создание национальной инновационной системы. Однако, несмотря на то, что к 2009 г. в стране функционировало 110 технопарков, 100 центров трансферта технологий, 10 национальных инновационно-аналитических центров, более 80 центров научно-технической информации, 15 центров инновационного консалтинга и 129 бизнес-инкубаторов, отсутствие спроса на инновационные разработки со стороны реального сектора показало слабую восприимчивость национальной экономики к инновациям [4].
Также сомнительной оказалась идея извлечения интеллектуальной ренты за счет экспорта инновационных разработок. Постепенно пришло понимание того, что «идея аутсорсинга есть идея перерастания. Не интересно делать то, что ты умеешь. Но это не значит, что ты можешь обойти эту стадию, так и не научившись этого делать. Ведь Nokia сначала построила в Финляндии производственные мощности, а Motorola или Apple долго делали свою технику в Америке - и только сегодня, когда производственный процесс доведен до автоматизма, они переносят заводы в Китай...» [5].
Так шаблонные представления об экономике США как ориентире социально-экономического развития привели к смешению понятий «постиндустриализация» и «деиндустриализация». Опыт России показал, что деградация индустрии не является признаком «постиндустриальной» тенденции к сокращению доли промышленности и сельского хозяйства в ВВП и, напротив, роста удельного веса сферы услуг. Сам факт того, что удельный вес промышленности в ВВП США находится на уровне 12,5 %, не должен вводить в заблуждение, поскольку даже «офисная экономика» требует серьезной индустриальной базы, которая с развитием транснационального капитала переместилась за пределы самих государственных границ США.
Что же касается России, чье отставание в индустриальном развитии от США составляет десятилетия, то по мнению широкого круга российских экономистов «прогрессивный характер необходимой ныне модернизации гарантируется исключительно лишь неоиндустриализацией России» [3, с. 40].
Российское общество вошло в этап системной трансформации, обладая огромным промышленным потенциалом, созданным за относительно короткий период индустриального развития отечественной экономики. Вместе с тем, очевидно, что в силу объективных и субъективных исторических обстоятельств структура российской экономики оказалась сильно деформированной как по сравнению со структурой общественных потребностей, так и в отличие от индустриально развитых стран экономик рыночного типа. Это то наследие плановой экономики, с которым российское общество вошло в рыночные реформы и которое во многом предопределило необходимость таковых.
Вся последующая история рыночных преобразований наглядно продемонстрировала, что главной задачей переходного периода была и ос-
тается структурная перестройка. Учитывая те диспропорции, которые сложились в народном хозяйстве, в том числе изношенность основных фондов (ОФ) в промышленности, очевидно, что для реструктуризации отечественной экономики потребуются значительные капиталовложения. Однако именно инвестиции оказались «узким местом», не позволяющим российской экономике перейти к фазе устойчивого экономического роста и формированию народнохозяйственной структуры на современной технологической основе.
Другой, определяющей характеристикой инвестиционного процесса помимо его интенсивности выступает его целенаправленность, т. е. способность концентрировать ресурсы по таким направлениям, повышение потенциала которых позволяет наиболее эффективно воздействовать на процесс реструктуризации экономики.
Вопрос в том, как в современных условиях добиться, чтобы инвестиционная сфера отвечала этим требованиям?
С самого начала реформ сложились две точки зрения на этот счет. В соответствии с первой, следует положиться на рынок в надежде на то, что запущенный в действие рыночный механизм сам отрегулирует пропорции, обеспечит структурную перестройку и становление национального капитала. Согласно второй точке зрения следует опереться на государственное регулирование. Первая версия перехода основана на идее прорыва по таким направлениям, как либерализация, приватизация и финансовая стабилизация. Согласно либеральной концепции рыночного перехода, указанные мероприятия должны обеспечить стартовые условия для институциональной самоорганизации, то есть самопроизвольного формирования рыночных структур. Инвестиции явились бы закономерным следствием рыночной самоорганизации.
К середине 90-х гг. в России сложилась особая социально-экономическая и политическая система - олигархический капитализм, характеризующаяся следующими особенностями:
- экономическая власть сосредоточена в руках узкого круга лиц, контролирующих подавляющую часть национального богатства;
- чрезмерная, социально опасная дифференциация населения по имущественному положению. К 2004 г. на 10 % самой богатой части населения приходилось 30 % всех доходов в России, а на 10 % самых бедных россиян - лишь 2 %. Средний класс не превышал 8 % населения страны и в силу своей малочисленности не мог вы-
полнять свойственные ему общественные функции, характерные для развитых рыночных стран;
- политический режим охлократического типа. Охлократия (греч. - оскО - толпа, kpatos -власть) отличается апелляцией к популистским настроениям широких масс со стороны общественно-политических групп, стремящихся к власти, используемой ради личной выгоды. Экономическая сущность охлократии определяется возможностью извлекать доход (статусную ренту) из пребывания у власти. Придя к власти, бюрократические структуры стремятся к расширенному воспроизводству. Расходы на содержание государственного аппарата удвоились менее чем за семь лет (с 1,5 % консолидированного бюджета России в 1996 г. до 3,4% в 2003 г.).
- господство в экономике кланово-корпоративных структур, образующих основу не только экономической, но и политической власти. Кла-
ново-корпоративный капитализм [2; 6] основан на сращивании бизнеса и политики, симбиозе крупных собственников из экс-номенклатуры или теневого бизнеса и коррумпированных (лоббирующих) групп в законодательных, исполнительных и судебных органах власти.
Олигархический капитализм способен достичь состояния относительно устойчивой системы, но при этом ведет к деградации народного хозяйства, примитивизации и разрушению производительных сил и на этой основе - к резкому обострению социальных проблем.
Фактически речь идет о деиндустриализации российской экономики. Ее масштабы наглядно отражает статистика воспроизводства основного капитала в реальном секторе экономики.
Инвестиционный кризис 1991-1999 гг. привел к падению инвестиций в основной капитал до 20 % от уровня 1990 г. (рис. 1).
Рис. 1. Темпы роста инвестиций в основной капитал в целом по Российской Федерации (1991-2009 гг.)
Ключевыми в деиндустриализации российской экономики выступили институциональные факторы. Влияние трансформации собственности на инвестиционный процесс проявилось в следующем:
1. Отсутствовал организационно-экономический механизм, увязывающий факт перехода собственности в частные руки с инвестициями в приватизируемое предприятие. Единственный подобный механизм - инвестиционные торги - так и не был в достаточной мере задействован. На первом этапе приватизации было запланировано всего
около 280 инвестиционных конкурсов, что составило лишь 5,7 % от предприятий, подвергнутых обязательному акционированию.
2. Главные мотивы хозяйственной деятельности определялись приоритетом передела собственности над реконструкцией производства. В условиях борьбы с «внешними» инвесторами за передел собственности многие руководители делали выбор в пользу стратегии «выживания», основанной на «проедании» капитальных ресурсов предприятия.
3. Отсутствие четкой спецификации прав собственности делает невозможным капитализацию
доходов предприятий (прежде всего, мелких и средних) по рыночной цене акций, что в свою очередь негативно отражается на их инвестиционной деятельности. Отсутствие ликвидного рынка корпоративных акций не позволяет ему выполнять функцию привлечения средств в инвестиционный процесс. Собственники ориентированы на рентное поведение, доминирует мотив максимизации текущих доходов за счет будущих.
4. Номенклатурные корни приватизации обусловили несовпадение правовых и экономических форм собственности, способствовали формированию квазисобственности, как в частном, так и в государственном секторе экономики. Клановость, монополизм и произвол делают неэффективными и дорогостоящими большинство рыночных и государственных институтов, координирующих инвестиционный процесс. Разный вектор формальных и неформальных институтов, сферы действия которых практически не пересекаются, существенно увеличивают уровень трансакционных издержек инвестиционной деятельности. Согласно классификации А. Олейника, они включают в себя, во-первых, издержки, вызванные сосуществованием двух принципов: неформального и легального, что обуславливает неопределенность относительно действий контрагентов. Во-вторых, это издержки экспансии формальных правил, то есть рост издержек контроля за выполнением формальных норм. И, в-третьих, это издержки «внелегальности», когда обе стороны выбирают неформальные нормы (издержки уклонения от санкций за нарушение формальных правил, издержки локализации сделок, издержки подчинения неформальным структурам и т. п.) [8].
Таким образом, мы наблюдаем трансформацию двух основных подсистем институциональной среды российской экономики: институтов, выполняющих координирующую функцию и институтов собственности, в том числе и на ресурсы, вытекающие из политической власти. Если отношения собственности определяются неформальными институтами, то и координация инвестиционной деятельности осуществляется не де-персонифицированным механизмом рынка, а ква-зирыночными правилами, которые, ограничивают круг конкурентов и лишают обмен взаимовыгод-ности или несут ассиметричную выгоду.
Подобное видение институциональной среды инвестиционного процесса объясняет многие негативные моменты, связанные с деиндустриализацией. Высокая цена заемного капитала обусловлена не низкой склонностью к сбережению, а высокими издержками трансформации сбережений в
инвестиции. Они определяют величину составляющих процентной ставки: премии за инфля-
цию (ее величина обусловлена монополизацией экономики) и премии за риск (она значительна в силу острого недостатка информации, связанной с неопределенностью будущего). Уровень инфляции и рисков в стране делает возможными инвестиционные проекты только с высокой внутренней доходностью (не менее 30-40 %). Неопределенность «правил игры» по времени заметно сжимает инвестиционный горизонт, позволяет осуществлять только кратко- и среднесрочные инвестиционные проекты. При этом временная структура инвестиционных решений деформируется, так что среднесрочная перспектива определяется не 5-8 годами, а двумя-тремя. Наконец, персонификация и локализация экономических отношений препятствует капитализации ресурсов и ориентирует хозяйствующие субъекты на рентные отношения и спекулятивные сделки [9].
Несмотря на понимание необходимости неоиндустриализации остаются открытыми вопросы, связанные с принципами и методами модернизации. Однако ключевым моментом реализации неоиндустриальной стратегии является децифит целеполагания. Как отмечает Л. Иванова, все проекты модернизации российской социально-экономической системы, начиная с петровских реформ, «нуждались в создании фактически новых движущих сил общества, в связи с чем были сопряжены с высокими социальными издержками. Поэтому весьма важно, какие социальные группы сформируют основные движущие силы модернизации... Дефицит целеполагания как результат несогласованности интересов и отсутствия объединяющей модернизационной идеи создавал серьезную дилемму. Большинство социальноэкономических параметров пореформенной действительности настоятельно требуют их приведения в соответствие с лучшими мировыми образцами. В этом смысле нам нужна масштабная модернизация, затрагивающая социальную, социокультурную, политическую, индустриально-технологическую сферы. Но конкретная форма модернизации, ее темпы, приоритеты и последовательность этапов должны быть оптимизированы с точки зрения возможностей общества, которое пока не готово к консолидации во имя той или иной цели - ни на уровне «низов», ни на уровне «верхов» [4, с. 22].
Литература
1. Бабицкий А. Миссия невыполнима 2.0 // Forbes. 2013. № 5. С. 66.
2. Бузгалин А. Мутантный капитализм как продукт полураспада мутантного социализма // Вопросы экономики. 2000. № 6. С. 102-114.
3. Вечканов Г. Неоиндустриализация и модернизация // Экономист. 2012. № 9. С. 39.
4. Иванова Л. К вопросу о стратегии неоиндуст-риальной модернизации // Экономист. 2012. № 2. С. 20.
5. Иноземцев В. Будущее России - в новой индустриализации // Экономист. 2010. № 11. С. 5.
6. Колганов А. К вопросу о власти клановокорпоративных групп в России // Вопросы экономики. 2000. № 6. С. 114-125.
7. Миндели Л. Э., Пипия Л. К. Концептуальные аспекты формирования экономики знаний // Институт проблем развития науки РАН. иКЬ: http://www.issras.ru
8. Олейник А. Издержки и перспективы реформ в России: институциональный подход // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 1. С. 24.
9. Саяпин А. В. Взаимодействие экономических интересов в условиях институциональной трансформации инвестиционной деятельности // Вестник Тамбовского университета. Приложение к журналу. Тамбов, 2009. С. 246-255.
* * *
NEOINDUSTRIALIZATION VERSUS POST-INDUSTRIALISM
A. V. Sayapin, T. A. Perevertova
In this article the question of essence and the maintenance of post-industrial society which owing to the latest world and national tendencies remains open is considered. The concepts «post-industrial economy» and «post-industrial society» open only sequence of stages of social and economic transformation, but not its intrinsic characteristic. And critics of postindustrialism - information society, economy of knowledge, innovative economy, service economy, transmarket economy, solidary economy - open variety of concepts with which followers operate separate, let and essential, but not the intrinsic parties and sectors of being transformed society.
The thesis locates in article that in relation to Russia radical turn in economic is necessary for the policy, going to a section to post-industrialism doctrine. Negative experience of attempt of creation in Russia the national innovative system, undertaken in the first decade of a new eyelid showed a weak solvency «offer economy» in conditions when there is no demand for innovations from real sector. Degradation of the domestic industry together with unsuccessful experience of import of ready institutes and development models from the countries advancing Russia in social and economic development, leads economists to ideas about irrelevance of a paradigm of post-industrialism for Russia; neoindustrialization as historically only model of modernization at the present stage and neoindustrial way as the highest in conditions of the Russian reality.
Key words: social and economic transformation, postindustrialism, information society, economy of knowledge, modernization, neoindustrialism.
