CC BY
116
пока кисть оставляет глубокие следы/ Чтобы получить, ты должен отказаться/ Чтобы жить, ты должен умереть, умереть до конца».
В этом стихотворении четко прослеживается тенденция к индивидуализации, здесь подчеркивается не освобождение и отступление от времени, не уклонение от ответственности перед временем, а показывается неизбежная встреча человека с миром, желание одного человека помочь будущему поколению, готовность его возложить на себя ответственность за судьбу человечества. В этом смысле Пастернак - это духовный символ, это планка, которую установил Ван Цзясинь для себя и для людей своего времени: «Все те отправленные в ссылку, жертвы, свидетели, все те/ В дрожании мелодии мессы встретившиеся души/ Тот блеск в смерти, и моя/ Собственная земля! Тот блеск слезы у северной скотины/ На ветру горящий кленовый лист/ Темнота человеческих желудков, голод, как я могу/ Отбросить все это и говорить лишь о себе?»
Успех «Пастернака» заключается в создании глубокого образа. Здесь нет изысканных, но в то же время ничего не значащих образов, вся лексика используется только для создания живого духовного образа. Это в полной мере творчество, исходящее из глубины души: все написанное есть самые чистые и сокровенные порывы поэта. По мнению Ван Цзясиня, основная художественная способность поэта заключается в изображении сложных чувств в застывшей форме, так поэтический язык должен иметь эффект скульптуры, он должен иметь силу выразитель-
ности черно-белой фотографии.
Таким образом, Ван Цзясинь настаивает на том, что поэту необходимо иметь глубину переживания, а его партнером по выразительности должно стать сосредоточие душевных сил, помимо этого поэту необходимо насквозь видеть вещи, в конечном счете поэт должен собрать все воедино и мастерски создать стих, затрагивающий самые потаенные глубины души. Все это и составляет основу «творчества интеллигенции». Возможно, именно профессиональное отношение к творчеству и стало причиной популярности Ван Цзясиня как представителя данного направления.
Литература
1. Ван Цзясиньдэ ши (Поэзия Ван Цзясиня. - Пекин: Народная литература, 2001.
2. Ло Чжэнья. 20 шицзи чжунго сяньфэн шичао (Китайские авангардные поэтические течения ХХ в.). - Пекин: Народ, 2008.
3. Ван Цзясинь [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://zhidao.baidu.com/question/66494264.html (23 октября 2009).
4. Оуян Цзянхэ. 89 хоу гонэй шигэ сецзо: бэньту цичжи, чжуннянь тэчжэн юй чжишифэньцзы шэньфэнь (Китайское поэтическое творчество после 1989 г.: местный дух, особенности среднего возраста и статус интеллигенции) [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://blog.sina.com. cn/s/blog_49dcc982010005to.html (10 декабря 2009).
Протасова Наталия Владимировна, аспирант кафедры филологии стран Дальнего Востока БГУ.
Protasova Natalya Vladimirovna, post-graduate student of department of philology of Far East countries of Buryat State University.
E-mail: protasss@yahoo. com
УДК 82.091 821.512.36 "653":398.1
А. И Тугутов
Некоторые аспекты проблемы авторства «Сокровенного сказания монголов»
Статья посвящена проблеме авторства «Монголын нууц товчоо» - «Сокровенного сказания монголов» (другой вариант перевода названия - «Тайная история монголов»), памятника первой трети XIII в. Опровергаются представления о коллективно-фольклорной природе древнего произведения или иностранного авторства. Доказывается, что памятник являлся плодом индивидуального авторства кого-то из окружения Чингис-хана. Называются имена возможных авторов. Выделяются случаи употребления в авторском повествовании личных местоимений бид/манай - мы/наши.
Ключевые слова: Сокровенное сказание монголов, проблема авторства в средневековой литературе, анонимность автора, контекстуальный анализ.
А.1 Ти^Шог
Some aspects of the problem of authorship of "The Secret History of Mongols"
The article is devoted to the problem of authorship of "The Secret History of Mongols" («Mongolyn Nuutc Tovchoo»), a literature monument of the first third of XIII century. The representations of collective folklore origin or foreign authorship are denied in the article. It is proved that the monument was a fruit of individual authorship - someone from the environment of Chingis-khan. Names of possible authors are called. Cases of the use of personal pronouns bid / manaj - we / ours are shown in the author's narration. It is offered to use them in the subsequent for more profound contextual and historical-biographic analysis of the problem.
Key words: "The Secret History of the Mongols", problem of authorship in the medieval literature, anonymous author, contextual analysis.
Для средневековой литературы характерна анонимность авторов многих произведений. В качестве примеров из русской литературы мож-
но назвать, в первую очередь, «Слово о полку Игореве» и также многие другие летописи. Для монгольской литературы наиболее известным
примером авторской безымянности является «Сокровенное сказание монголов» (ССМ), основная часть текста которого - десять из двенадцати глав - была создана, как предполагает целый ряд авторитетных исследователей, в первой трети XIII в., а именно в 1228 г. [Подробнее: Рахвельц, 2004, с. ХХХ-ХХХ111]. Это «один из великих памятников мировой литературы» [Кливс, 1982, с. Х1], один из лучших образцов письменной словесности древней и средневековой кочевой культуры, опровергающих распространенное представление о том, что народам-номадам была свойственна, прежде всего, культура устной традиции. ССМ - произведение большой формы, принципиально выделяющееся на фоне традиционной устно-поэтической героической эпики. В нем даже присутствуют некоторые элементы романной формы, нехарактерные для средневековой литературы [Тугутов, 1996, с. 10-24]. Среди жанровых признаков в нем можно выделить черты хроники, однако от средневековых летописей, в том числе русских, ССМ отличается большим удельным весом художественного повествования, как прозаического, так и поэтического. Но при этом в тексте ССМ присутствует значительный массив исторических сведений о социальной, политической, культурной, повседневно-бытовой жизни монгольских и других народов, обитавших в Центральной Азии в Х11-Х111 вв. и ранее этого периода, учитывая ретроспективное содержание памятника. Часть сведений можно назвать документальными, поскольку они явно основываются на указах и распоряжениях Чингисхана [напр.: ССМ, § 202-229]. ССМ является одним из наиболее авторитетных источников по истории древних и средневековых монголов [Бира, 1978, с. 15-74 и др.]. Кроме того, «Сокровенное сказание» наиболее адекватно, в богатстве и разнообразии лексико-грамматических форм представляет средневековый монгольский язык, как письменного, так и устного бытования с вариантами деловой, художественной, устно-поэтической и повседневной речи.
Как памятник, созданный почти восемь веков назад, «Сокровенное сказание» хранит много тайн. Одна из его загадок - это проблема его авторства. С момента изучения ССМ - в европейской науке оно началось с момента публикации в 1866 г. русского перевода архимандритом Палладием [Кафаров, 1866] - высказывалось много предположений по этому вопросу. Перечислим основные гипотезы относительно авторства основного текста - вышеупомянутых десяти глав: 1) автором был кто-то из сподвижников Чингисхана; 2) несколько соавторов; 3) коллективное авторство, приближенное по типологии с
фольклорным творчеством; 4) кто-то из иноплеменных сочинителей: уйгур Тататунга, обучавший письму детей монгольской правящей элиты, или неизвестный китаец как представитель самого древнего письменного народа в регионе Центральной и Восточной Азии.
Последнее предположение звучит крайне редко, поскольку филологи, тем более монголисты или синологи, понимают практическую невозможность иностранцу создать на чужом языке столь яркое в языковом отношении глубоко национальное произведение, содержащее знание изнутри монгольской жизни вообще и жизни семьи Чингисхана, его рода, его сподвижников и противников. Тем более что в описанную эпоху ни один китаец, за исключением послов кратковременных дипломатических миссий, не бывал в ставке монгольских ханов. Однако мы вынуждены коснуться и этой версии, поскольку она недавно было растиражирована в массовой аудитории через фильм А. Борисова «Тайна Чингисхана». Известно, что и при монгольской династии Юань, когда Хубилай-хан в 1260 г. перенес столицу великой монгольской империи на территорию завоеванного Китая, даже тогда китайские чиновники, вошедшие в штат сотрудников архива монгольских императоров, не допускались в святая святых - к материалам, фиксирующим историю чингисидов, в том числе и к тексту «Сокровенного сказания» [Мункуев, 1965, с. 44; Панкратов, 1962, с. 11]. Как предполагают некоторые исследователи, недоступность ССМ для китайцев отразилось даже в названии памятника - «Монголын нууц товчоо» - буквально, «Секретный [исторический] свод монголов». В частности, Б.Н. Панкратов писал, что в конце Х1У в. при династии Мин китайскими чиновниками, разбиравшими архив императоров монгольской династии Юань, «рукопись памятника, написанная уйгурским письмом, была зарегистрирована <...> под китайским названием Юань би-ши («Секретная история монголов»), данным ей тут же, во время регистрации. «Секретной» она была названа потому, что ее обнаружили в том отделении дворцового архива, куда во время царствования династии Юань имели доступ лишь немногие избранные монгольские сановники и где хранились секретные исторические документы монгольских императоров, недоступные ни для кого из китайцев.
Когда же была предпринята работа над перетранскрибированием этого памятника китайскими иероглифами, то случайное регистрационное заглавие Юань би-ши было переведено на монгольский язык, и этот монгольский перевод, как не относящийся к самому тексту памятника, был выне-
сен в виде примечания мелкими иероглифами под китайским названием» [Панкратов, 1962, с. 11].
С тех пор идея сокровенности и секретности продолжает воспроизводиться наиболее известными современными переводами его названия: «Монголын нууц товчоо» («Сокровенное сказание монголов»), «Тайная история монголов», («The Secret History of the Mongols»).
Из предположений об авторстве ССМ наиболее серьезной выглядит версия об авторстве кого-то из сподвижников. В пользу этого говорит подробное знание жизни Чингисхана, как частной, особенно в пору его молодости, так и государственной и полководческой деятельности. Упоминаются такие подробности, которые могли знать лишь люди, входившие в круг ближайших друзей и соратников. В частности, отмечается эмоциональность подростка Темуджина, будущего Чингисхана. Его отец Есугей-батор, оставляя девятилетнего Те-муджина после сватовства у будущего его тестя Дай-сэцэна говорит: «Мой сын боится собак. Сват оберегай его, пожалуйста, от них» [ССМ, § 66]1. Вскоре после гибели Есугей-батора от татарского яда вожди родственного племени тайчуудов уводят подначальных семье Есугей-батора людей и главное их богатство - весь их скот. Темуджин приходит навестить Чараха-увгуна (старика), раненного тайчуудами копьем в тот момент, когда он пытался воспротивиться угону людей и скота. Когда Чараха-увгун рассказал об обстоятельствах дела, «Темуджин заплакал и вышел» [ССМ, § 73].
Здесь кроме точности в передаче конкретной ситуации угадывается и сложный психологический подтекст: бессилие подростка-сироты против многочисленных вооруженных грабителей, внутреннее его решение принять на себя мужскую ответственность как старшего в семье. Причем эта ответственность распространяется не только на семью, но и на весь его род и те роды и племена, которые входили в межплеменную конфедерацию, лидером которой был его покойный отец, называвшийся в некоторых источниках даже ханом. Эти и другие испытания, также очень емко и конкретно показанные в ССМ, из эмоционального подростка воспитывают мужественного, стойкого защитника семьи, а затем и дальновидного, мудрого, не теряющего самообладание ни при каких обстоятельствах полководца и политика, умеющего сочетать дер-
1 Здесь и далее перевод с монгольского наш. - А.Т. Для перевода на русский язык мы использовали научный перевод с иероглифической записи на современный монгольский язык Д. Цэрэнсоднома и международную транслитерацию И. де Рахвельца. Ссылки на эти оригинальные тексты объединяем общим обозначением с указанием параграфов, единым для всех современных научных изданий текста памятника.
зость и расчет, верность сподвижникам и безжалостность к изменникам и нарушителям обязательств и общепринятых этических норм средневекового кочевого общества.
Передаются такие детали, которые невозможно было бы придумать, сочинить по законам средневековой поэтики, в частности эпической поэтики. Легко увидеть разницу между трафаретами так называемых «общих мест» героического эпоса и отображением, например, сражений в ССМ, описанных по-разному, в соответствии со сложившейся военно-политической ситуацией, психологическим состоянием наиболее значимых его участников, особенностями местности и т.п. факторами.
Очевидно, что ССМ отражает внутреннюю точку зрения, точку зрения очевидцев или участников. Однако это не сугубо индивидуальное видение. В ССМ, особенно в центральной части произведения, до возведения Чингисхана на общемонгольский престол, нередко в авторской речи возникает личное местоимение ' бид - мых и 'манай - наш \ Например, «После этого Тай-чар, младший брат Джамухи, <..> собрался угнать табун нашегоДжучи» [ССМ, § 128] или «На этом пиру от нас за порядком наблюдал Бэлгудэй < >» [ССМ, § 131].
Представляемую здесь общность мы/наши не следует отождествлять с коллективным образом народа, каковым тот предстает в героическом эпосе или в других жанрах фольклора, где выражаются общенародные представления. Хотя некоторые черты поэтики ССМ могут дать повод для отождествления его с жанром традиционной эпики. В частности, академик В. В. Бар-тольд полагал, что памятник «скорее всего, может быть отнесен к героическому, богатырскому эпосу; в фантастической окраске здесь изложена легендарная история монголов и история образования монгольской империи» [Бартольд, 1896, с. 107]. Сразу заметим неточность в высказывании В.В. Бартольда. Действительно, можно говорить о «фантастической окраске» «легендарной истории монголов», т.е. о генеалогической части ССМ, где по законам устной историографии присутствуют как легендарные, так и мифологические элементы. Но несправедливо приписывать «фантастическую окраску» актуальному повествованию об «истории образования монгольской империи». Скорее здесь можно говорить о реализме, беспристрастности и точности передачи исторических фактов. Не случайно вышеприведенную цитату В.В. Бартольд заканчивает таким замечанием: «причем автор имеет в виду прославление не столько царствующей династии, сколько ее сподвижников из степной аристократии, к которой он относится с явным пристрастием и к которой, по-видимому, при-
надлежал сам» [Бартольд, 1896, с. 107]. В.В. Бар-тольд первым, вероятно, отмечает парадоксальную особенность «Сокровенного сказания»: посвященное Чингисхану произведение не является панегириком в его честь, показывая его личность в сложном переплетении разных качеств, не всегда благоприятных для традиционного образа великого правителя.
Конечно, в ССМ присутствует значительное число мест, имеющих явный или скрытый фольклорно-мифологический генезис. Но в них легко распознать, условно говоря, «цитатность», т.е. использование автором и персонажами какого-то текста или фрагмента устно-поэтического происхождения или стилизация под эти образцы. В целом же господствует прозаическое повествование, описывающее конкретные события, происходящие в жизни героев - реальных исторических деятелей. Поэтому версия о коллективном авторстве, фольклорном творчестве, которое как бы подразумевается, когда говорят о «Сокровенном сказании» как эпическом произведении, имея в виду контекст традиционной эпики устной традиции, является ошибочной. Точка зрения академика В.В. Бартольда объясняется, вероятно, тем, что он читал текст ССМ в русскоязычном варианте П.И. Кафарова, основанном на кратком китайском переводе, неизбежно обеднявшем содержание памятника.
Некоторую надежду на принципиальное решение если не загадки авторства, то по крайней мере технологии создания «Сокровенного сказания» дает его колофон. В нем указано: «yeke quralta quriju quluqana jil quran sara-da kelürenü kode'-aral-un dolo'an- boldaqa silgencek qoyar ja'ura ordos bawuju bükütüi-tür bicijü dawusba» [Rachewiltz, Index. 1972] - «Завершено написание во время (вариант перевода: после. — А. Т.) Великого съезда-хурултая, когда ставка пребывала между Долоон-болдогом и Шилхэнцэком на Керуленском степном острове, в месяц Гуран (7-луну) года Мыши».
В обоих вариантах перевода процесс написания связывается с проведением в 1228 г. Великого съезда-хурултая, посвященного чествованию памяти Чингисхана, скончавшегося год тому назад, и выборам нового правителя, которым спустя год становится, по завещанию Чингисхана, его средний сын Угэдэй-хан. Перерыв до коронации нового хана, практикуемый и при последующей смене власти чингисидами, объяснялся центральноазиатской традицией траура по прежнему властителю, который занимал достаточно длительное время.
На хурилтаи собирались чингисиды, ноёны-князья, знатные представители всех значимых родоплеменных объединений, военачальники и
другие видные персоны империи. Подготовка и проведение хурилтаев занимало много времени, поскольку необходимо было дождаться представителей отдаленных краев империи, из разных концов Азии и Европы. Концентрация в одном месте людей, близко связанных с Чингисханом, позволяла собрать, дополнить и сверить большой объем информации о нем. Очевидно, благодаря некоторым таким рассказам и возникал образ рассказчика или рассказчиков, условно названных нами мы/наши. Однако неповторимо индивидуальный стиль повествования, общее мастерство композиции, психологического письма свидетельствует о том, что у памятника был автор, а не только компиляторы или редакторы. Благо эпоха «монгольского чуда» рождала гениев или пассионариев, по терминологии Л. Н. Гумилева, известных, главным образом, в военной и управленческой сферах. Ничего удивительного, что и в других областях деятельности могли возникнуть равные им таланты. Именно такой гений и стал создателем первого монгольского письменного памятника, точнее самого раннего из числа дошедших до наших дней. Можно предположить, что у него были соавторы, однако даже такая гипотеза не отменяет превалирования индивидуального созидательного начала над поэтикой коллективного творчества в основных параметрах текста.
Мы/наши употребляются в повествовании, которое можно отнести к периоду времени приблизительно от 1180 г. (избрания Темуджина ханом межплеменной конфедерации) до 12011202 гг., решающих сражений, приведших его на общемонгольский престол. Это, наряду с вышеприведенными наблюдениями, позволяет сузить рамки поисков предполагаемого автора (соавторов). Скорее всего, автор входил в самый ближний круг приближенных Чингисхана или даже являлся если не номинальным, то фактическим членом семьи, таким как, например, Шиги-Хутаг - приемный воспитанник Оэлун-эх, матери Чингисхана, впоследствии верховный судья государства. Гипотезу относительно его авторства выдвигали уже в середине прошлого века многие авторитетные исследователи [Наеш8сЬ, 1941, р. XIV; Дамдинсурэн, 1957, с. 54; Иа1:сЬпеу8ку, 1965, р. 87-120; ЯасЬе^аЙЕ, 2004, р. XXXVI-XXXVШ; и др.]. Другого близкого к семье человека, который в тексте ССМ именуется Мэнлиг-эцэг - Мэнлиг-отец, видит в качестве если не автора, то одного из самых активных участников создания ССМ современный монгольский ученый Ш. Чойма [Чоймаа, с. 153-159]. Крупнейшие специалисты по ССМ - японец Ш.Озава и монгол Ш. Гаадамба - приводят еще несколько имен возможных авторов ССМ, вы-
двинутых в разное время в мировой науке: Хух-чос - воспитатель сыновей Чингисхана, Хэрэйд-хэ (Хэрэйнтхэ) - начальник писарей, Сэцэгур (Сэ-чигур) - известный писарь, Илугэ - при Угэдей-хане носивший почетное звание Государственного учителя, Хоргасун Хорчи (Аргасун-хуурч) - Арга-сун-сказитель, аккомпанировавший себе на смычковом инструменте хуур [Озава, с. 130-131; Гаа-дамба, 1990, с. 199-203]. И. де Рахвельц называет в числе вероятных кандидатов помимо Шиги-Хутуга также Чингая, высокопоставленного сановника при Чингисхане, Угэдэй-хане и Гуюк-хане, объединявшем иногда «должности гофмейстера ^гЫ) и главного секретаря или канцлера ф^а)» [КасЬемШг, 2004, р. ХУГ].
Мы не будем здесь останавливаться на какой-то из этих фигур подробнее. Сужение круга поиска для окончательного выбора имени автора собственно и не входило в задачу данной статьи. Это достаточно емкая проблема, требующая для своего рассмотрения привлечения большого объема доводов и доказательств, поэтому мы ее оставим до специального рассмотрения. Методологически это должно происходить при дополнении углубленного контекстуального анализа культурно-историческими разысканиями, выходящими за пределы текста ССМ.
Можно еще раз подтвердить неслучайность неоднократного возникновения образа мы/наши. Он возникал спонтанно, отражая ощущение единства, которое рождалось у участников бурных событий на рубеже Х11-Х111 вв. Анонимность, не-проставление своего имени автором не означали его стремления к самоуничижению, умалению своей личности. Здесь скорее можно видеть проявление своеобразного имперсона-лизма, заключающегося в возвеличивании своего социума и своей эпохи. Члены монгольского средневекового общества, как и везде в Средневековье, были связаны с социумом значительно прочнее по сравнению с людьми Нового времени. Однако наиболее сильные из них уже отчетливо выделялись из своей среды, как Чингисхан и Джамуха. Автором ССМ мог быть человек, искренне ассоциирующий себя с сообществом мы/наши, но при этом уже как личность имеющий свой взгляд на происходящие события.
Литература
1. Бартольд В. Образование империи Чингиз-хана (Пробная лекция, читанная въ С.-Петербургскомъ Университете 8-го апреля 1896 г.) // Записки Восточного отделения Императорского русского археологического общества. Т. Х. СПб., 1896.
2. Бира Ш. Монгольская историография (ХШ-ХУП вв.). М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1978.
3. [Кафаров П.И.]. Старинное Монгольское сказание о Чингисхане. Перевод с китайскаго, с примечаниями, Архи-
мандрита Палладия // Труды членовъ Российской Духовной Миссии в Пекине. Томъ IV. С.-Петербургъ. В типографии В. Безобразова и Комп. 1866.
4. Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. М.-Л., 1941.
5. Мункуев Н.Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. Перевод и исследование. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1965.
6. [Панкратов Б.Н.]. Юань-чао би-ши (Секретная история монголов). 15 цзюаней. Т. 1. Текст. Издание текста и предисловие Б.Н. Панкратова. Памятники литературы народов Востока. Тексты. Большая серия. VIII. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1962.
7. Тугутов А.И. Роман сквозь летопись (Повествовательные особенности «Монголын нууц товчоо» - «Сокровенного сказания монголов») // Монголоведные исследования. Вып. 1. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 1996.
8. Cleaves F.W. The Secret History of the Mongols for the First Time Done into English out of the Original Tongue and Provided with an Exegetical Commentary, I (Translation), Cambridge, Mass., London, [1957], 1982.
9. Index to The Secret History of the Mongols By Igor de Rachewiltz. Published by Indiana University, Bloomington. 1972.
10. Haenisch Е. Die Geheime Geschichte der Mongolen: Aus einer mongolischen Niederschrift des Jahres 1240 von der Insel Kode'e - Fluss erstmalig übersetzt und erläutert / =Das Mongolische Weltreich: Quellen und Forschungen I/, Leipsig: Otto Harrassowwitz, 1941 - XXXII+210 s. Reprint: Leipsig, 1948.
11. Poucha P. Die Geheime Geschichte der Mongolen. Praha, 1956.
12. Ratchnevsky Р. Sigi-Qutuqu, ein mongolischer Gefolgsmann im 12-13. Jahrhundert. - „Central Asiatic Journal", 1965, vol. X.
13. [Rachewilitz, Igor de]. The Secret History of the Mongols. A Mongolian Epic Chronicle of the Thirteenth Century. Translated with a Historical and Philological Commentary by Igor de Rachewilitz. Brix-Leiden - Boston. 2004.
14. Канай Ясудзо. Генчо хиси каньяку но дзидай (Дата перевода «Тайной истории династии Юань» на китайский язык) /«Тое гакухо», 1911, № 1, с. 68-69, См.: HJAS, vol. 14, 1951.
15. Гаадамба Ш. «Монголын нууц товчооны» судлалын зарим асуудал (Некоторые вопросы изучения «Сокровенного сказания монголов»). Улаанбаатар, 1990.
16. Дамдинсурэн Ц. Монголын уран зохиолын тойм (Очерки истории монгольской литературы). Улаанбаатар, 1957.
17. Чоймаа Ш. «Монголын нууц товчоонны» зохиог-чийг тодруулах асуудалд (К вопросу авторства «Сокровенного сказания монголов») // Mongolian Studies. The Korean Association for Mongol Studies. 1994. №2.
18. Озава Ш. Монголын нууц товчооны ертонц (Мир «Сокровенного сказания монголов»). Япон хэлнээс орчуул-сан Б. Баярмэнд (Перевод с японского Б. Баярмэнда) // Дэлхийн Монгол судлалын дээжээс, цуврал № 4 (Из сокровищницы всемирного монголоведения, выпуск № 4). Улаанбаатар (Улан-Батор): Олон Улсын Монгол Судлалын Холбоо (Международная ассоциация монголоведов), 2002.
19. Цэрэнсодном Д. Монголын нууц товчоо. Эрдэм шинжилгээний орчуулга, тайлбар (Сокровенное сказание монголов. Научный перевод, комментарий). Улаанбаатар, 2000.
Тугутов Алексей Иосифович, кандидат искусствоведения, доцент, старший научный сотрудник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН.
Tugutov Alexey Iosifovich, candidate of art criticism, senior researcher of the Kalmyk Institute of Humanitarian Studies of Russian Academy of Sciences.
ТЫ.: (84722)26196; e-mail: uliger@yandex.ru
