CC BY
42
ОБЩЕМОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА : ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ КОЙНЕ МОНГОЛОЯЗЫЧНЫХ НАРОДОВ
Б.Б. Бадмаев
Ключевые слова: общемонгольская литература, генеалогические койне, генеалогический текст, генеалогический интертекст.
Keywords: General Mongolian Literature, genealogical koine, genealogical text,
В современных условиях организации теоретической и практической деятельности одной из наиболее важных задач современной бурятской филологии становятся выработка новых подходов в исследовании ранних фольклорно-генеалогических и художественноисторических архетипов, их комплексное изучение, обобщение, главное, поиск ранее малоизвестных источниковых и источниковедческих материалов, способных расширить общее представление о традиционной устной и письменной словесности. Данная работа направлена на создание информационной базы решения именно такой задачи, на формирование нового научного контента путем целесообразного привлечения письменных источников, составляющих общую генеалогическую культуру современных монголоязычных народов, особую этику их родства, цивилизационной идентичности. В нашем исследовательском дискурсе под монголоязычными народами, образующими в историческом, культурном и языковом отношении метаэтническую общность, мы подразумеваем, прежде всего, современных монголов, бурят и калмыков, не отрицая того, что сегодня любой этнос, живущий или когда-то живший в степной зоне Евразии от Маньчжурии до Паннонии, вправе считать себя продолжателем великой монгольской династии и, как в свое время точно отметил монголовед Б.Я. Владимирцов, «histoire passionnante» [Владимирцов, 2002, с. 302]. Сложность в выявлении всех ранее утраченных и неизвестных общемонгольских текстов, которые никак не умаляют роль, значение собственно монгольских, бурятских и калмыцких локальных этнических и этнотерриториальных генеалогических традиций, а наоборот опо-
средованно их подчеркивают, допускает определенную условность в изложении и систематизации отдельных материалов. Тем более само понятие «общемонгольская литература»1, как нам представляется, имманентно включающее многие классические образцы и древнемонгольской (XШ-XIV века), и средневековой монгольской литературы XVT-XVTI веков, а в опосредованном диалогическом общении как некий единый континуум - произведения как более ранние, так и более поздние, носит сугубо условный характер.
Генеалогия современных этнических монголов, бурят и калмыков, соотносимая на архетипическом уровне с мифологическим представлением об энергии жизненных сил - <^лдэ» (монг. заяа, зол заяа, CYр, сYP жавхлан, хутаг, хэшиг) как импульсе рождения в матрили-нейной системе и импульсе происхождения в патрилинейной системе родства людей, в средние века все еще бытовала в устнопоэтической форме и представляла собой некое сакральное действие, генетически восходящее к истокам древних шаманских традиций почитания культа предков. Вместе с тем у них именно в это время появилась огромная масса самых разных общеисторических источников, написанных арабскими, египетскими, итальянскими, китайскими, монгольскими, персидскими, тюркскими, французскими учеными-историками, дипломатами и путешественниками. В них помимо того, что с разных позиций поэтапно прослеживались формирование и становление империи Чингисхана, прямо или опосредованно освещалась сама история происхождения кочевников-монголов: Все народы, которые были подчинены Чингисханом и его наследниками, те, кто с ними скрестил свои мечи или поддерживал даже весьма далекие связи, оставили об этом свои свидетельства [Ру, 2006, с. 573]. Но при всем изобилии и многообразии как официальных, так и неофициальных источников типичных генеалогических произведений, созданных коренными и настоящими (по Рашид-ад-Дину дарлекин и нирун) монгольскими этническими общностями, почти не было. Однако именно современное прочтение и понимание литературы общемонгольского периода как явления, включающего в функциональном плане, прежде всего, особые жанры практического (нелитературного) предназначения, по-
1 Термин «Общемонгольский период литературы» одним из первых использовал в своих трудах Б.Д. Баяртуев для обозначения общего литературного наследия группы народов, говорящих на монгольских языках алтайской семьи (халха, ойраты, буряты, калмыки, барга, дагуры и др.). По отношению к остальным языковым группам алтайской семьи более целесообразнее использовать термин «Ойрато-монгольский период литературы».
зволяют нам сегодня утверждать о том, что генеалогические факты и методы, привлекаемые в «деловых» целях, с самого создания монгольской государственности находили конкретные применения и воплощения почти во всех произведениях этого времени. Иными словами, большинство общемонгольских текстов обозримого XШ-XVП веков. было подвержено диалогичности и открытости, вследствие чего предыдущие и последующие генеалогические сведения находились с ними в постоянном «диалоге», создавая тем самым известное «многоголосие», особый «полифонизм» [Бахтин, 1979, с. 305]. В интертекстуальном отношении генеалогические составляющие представляют собой довольно разнородный как внешний (ассоциативный), так и внутренний (интекст) тип межтекстовой связи. Их появление, присутствие и функционирование в общемонгольском литературном потоке, ряду и вертикали вообще носили далеко неравномерный и неравноценный характер. Потому в иерархическом выстраивании литературных фактов и явлений они могут оказаться как в авангарде, так и в арьергарде общеисторических источников, расположиться на периферии или за пределами самой системы общемонгольской литературы, в том числе трансформируясь «расщепляться», «раствориться» в других жанровых формах и вообще быть «прочитанным» как некий текст-сознание.
Таким образом, явно / неявно выраженное соприсутствие в общемонгольских текстах самых разных «голосов» позволяет нам утверждать, что древние генеалогические знания, восходящие к легендарным предкам, согласно практическим потребностям и идеологии нового монгольского сообщества в XШ-XIV веков постепенно переосмысливаются, подвергаются самым разным изменениям. Их отдельные элементы и свойства к XVI-XVП веков исчезают, а другие обретают новые качества, переходят в иные литературные жанры. В конечном счете, все это привело к тому, что какая-то часть общемонгольских генеалогических материалов сегодня сохранилась как текст в филологическом значении этого слова, так и текст-знак, во многом воспроизводимый в аспекте других научных дисциплин, в том числе аксиологии, культурологии, семиотики, теории общения, аналитические выводы и результаты которых не менее ценны для постановки и поиска новых решений актуальных проблем современной лингвистики, фольклористики, литературоведения. Такое универсальное свойство генеалогического текста постоянно трансформироваться, находить межтекстовое схождение в последующих отрывках, списках, ссылках и цитациях, растворяться в различных сознаниях, идеях,
концепциях и интерпретациях еще раз убеждает нас в том, что генеалогия как учение о роде и происхождении может перманентно соотноситься с самыми разными уровнями и формами реальной действительности. И именно такая «подвижность», фрагментарность, невольное или намеренное «осколочное» воспроизведение и намек-упоминание текстов, сведение их в одно интенциональное целое дают нам в настоящее время те необходимые общие представления, которые касаются их объема, содержания, внутренней структуры, хронологии возникновения и становления общей письменной генеалогической культуры монголоязычных народов. Многомерность и многофакторность природы данного явления, определившие его историкокультурную самоценность и уникальность, позволяют нам говорить о нем как о «феноменолизирующем» знании, требующем как предмет современного гуманитарного изучения и обучения принципиально новой научной, научно-инновационной разработки и реализации.
Основная идея, замысел всех некогда вовлеченных в литературный и околитературный процесс общемонгольских генеалогических текстов - это экспликация особого происхождения и истории отдельных лиц, семей, родов, их кровнородственных и свойственных связей, отношений. Таким способом на фоне актуализации общего имени монгол, формирования единой политической и цивилизационной идентичности по-новому закреплялся социальный статус, определялось место всех и каждого. Специфическая направленность и функциональная предназначенность генеалогических данных общемонгольского периода указывают на то, что они в начале, вероятнее всего, выполняя больше информативно-справочные функции, специально привлекались, главным образом, в многочисленных охранных грамотах, эдиктах и др. документах, касающихся вопросов общего администрирования и жалования титулов. Такой способ их практического использования не был для монгольских родов и племен абсолютно новым явлением. Он соотносился с их древней правовой культурой, степным этикетом межличностного общения, приветствия, знакомства, заключения брака, межплеменного диалога, с образом выражения чувств и мыслей, с действиями специальных гонцов, послов, вестовых, доверенных лиц, полномочных представителей. Нормы обычного права, сложившиеся из привычных правил поведения кочевников и традиционно передававшиеся из поколения в поколение устно, упорядочивали все стороны социальной жизни, выступали универсальным правовым регулятором семейно-брачных, имущественных, договорных, наследственных и т.д. отношений людей в обществе. Но в
отличие от прежних степных генеалогических традиций декларируемые новые знания большей частью касались происхождения, главным образом, правящей в XШ-XVП вв. общемонгольской знати, аристократически восходящей к многочисленным потомкам «алтан ураг» -золотого рода Чингисхана, а также к близкородственным ему представителям кият-боржигинов. Основная причина такого перманентного развития общемонгольского генеалогического учения заключается в том, что оно в то время всецело подчинялось абсолютизму, социально-политической организации единого монгольского суперэтноса, внутренней политике государства Их Монгол улс, а в дальнейшем уже тесно связывалось с практическими нуждами всех новых аристократических сословий. Такое явление не было единичным случаем, исключительно «монгольским» феноменом, оно характерно для начального этапа развития письменных генеалогических традиций почти всех народов, хотя в каждом случае имелся целый ряд специфических, присущих только им, отличий. К примеру, в Русском государстве XV-XVII вв. первоначальное возникновение родословных книг связывалось с практическими потребностями бояр и дворян, которые были вынуждены закреплять свои родственные отношения для определения места лица на социальной лестнице, замещения служебных должностей, решении местнических споров и тяжб. А в XVШ-XIX века русские родословные книги использовались уже как юридические документы, устанавливающие преимущественные права дворян на особые привилегия, льготы, наследственные титулы и звания. Таким образом, сама государственная система распределения служебных мест, учитывающая происхождение и социальное положение предков каждого человека, стала объективной исторической основой массового распространения письменных форм родословных высших слоев стратифицированных обществ.
Но если русские родословные книги с самого начала создавались самими дворянами, боярами и только после тщательного изучения Посольским приказом могли вноситься в официальные сводные справочники, то с общемонгольскими генеалогическими записями дело обстояло несколько иначе. Их появление изначально было больше связано с составлением именно официальных сводных, нежели частных родовых (фамильных) сведений2. К тому же сами монголы
2 По всей вероятности, родословные монгольской правящей аристократической верхушки, заполучив в XШ-XIV века официальную государственную поддержку, и дальше фиксировались в рукописном виде, тогда как частные фамильные образцы всех остальных монголов продолжали бытовать в устной форме.
к этому времени уже не были прежними простыми номадами-звероловами и скотоводами, олицетворяющими собой древнее единство родового общества, традиционные союзы кровных родственников. Ибо к периоду создания в XIII века единой империи Чингисхана окончательно разложились старые родоплеменные союзы и на их месте образовались новые, уже собственно монгольские, поколения. Соответственно, возглавлялись такие кланы не как раньше родовыми старейшинами, а совершенно другими людьми, иной формации предводителями, являющимися кровными родственниками самого общемонгольского хана, хозяевами больших улусов-ханств, его сподвижниками, особо приближенными ставленниками по службе. С именами именно таких людей и их многочисленных потомков, с такой формой трактовки средневековой генеалогии и этногонии и связан первый этап развития письменных генеалогических записей, утверждаемый нами как общемонгольский период генеалогических источников. Благодаря четкой организации нового общественного строя, основанного во многом «на строго аристократических началах» [Владимирцов, 2002, с. 169], генеалогия всех «живущих в войлочных юртах» кочевников начинает иерархически «стягиваться» к одному центру - роду Чингисхана. Вследствие чего золотой род Чингисхана стал символизировать начало всех собственно монгольских поколений, а образ самого основателя великой империи, органично вписавшись в древнюю шаманскую традицию почитания культа предков, был вознесен в ранг их великого предка.
В летописи «Монголын нууц товчоо» («Mongol-un nigucha tob-chiyan», «Сокровенное сказание монголов», 1240 г.), являющейся общим литературным койне всех современных монголоязычных народов, обнаруживается одна очень любопытная деталь, непосредственно касающаяся распространения в XIII веке среди монголов уйгурской письменности, возникшей, как следует из современных научных гипотез, на основе согдийского письма и восходящей к сирийскому алфавиту эстрангело. Здесь же дословно цитируется одно из первых повелений Чингисхана Шиги-Хутуху, которое, по всей вероятности, и стало впоследствии квинтэссенцией обязательной фиксации всех родов и племен общемонгольского государства на официальной белой бумаге синей росписи (монг. хвх дэвтэр): Нийт улсын вмчийг хува-аж, заргыг шийтгэж, тYYнийгээ хвх дэвтэрт бичиж дэвтэрлэгтYн. Надтай зввлвж, Шихихутугийн шийтгээд цагаан цаасан дээр хвх бичиг бичиж дэвтэрлэснийг ургийн урагт XYртэл YYPd хэн ч 6yy вврчилтYгэй. вврчилсвн ардыг ялтан болгож шийтгэтYгэй» гэж
зарлиг болов [Монголын нууц товчоо, 1955, с. 177] (Пусть записывают в Синюю роспись «Коко Дефтер-Бичик», связывая затем в книги, росписи по разверстанию на части всеязычных поданных «гур-ирген», а равным образом и судебные решения. И на вечные времена да не подлежит никакому изменению то, что узаконено мною по представлению Шиги-хутуху и заключено на бумаге. Всякий виновный в изменении таковых подлежит ответственности») [Монголой нюуса тобшо. Сокровенное сказание монголов 1990, с. 102]. Таким образом, несмотря на то, что синяя книга - хвх дэвтэр - в оригинале до наших дней не дошла, интертекстуальное свойство «Сокровенного сказания монголов» наглядно отражает то, что она в идеале вполне могла представлять собой тот самый первый письменный свод указов, повелений, постановлений Чингисхана и первый, как «Государев родословец» в Русском централизованном государстве, официальный сводный источник, призванный фиксировать все изменения в социальной структуре создаваемого нового монгольского сообщества.
Как отмечаются в исторической литературе, согласно именно синей книге все монгольские племена, роды и родовые общности были впервые разделены на десятки, сотни, тысячи, тьмы, то есть на те новые административные группы кочевых дворов-аилов, которые имели право занимать определенные территории и, соответственно, выставлять десять (монг. арван), сто (монг. зуу), одну тысячу (монг. мянган), десять тысяч (монг. тYмэн) и т.д. воинов. Причем распределение народа по тысячам, вероятнее всего, было самым типичным явлением и наиболее распространенной формой организации монгольского войска. «Тысяча» чаще всего создавалась из представителей одного рода-племени и возглавлялась нойоном этого же клана, выступающим в этом случае в роли нового родоначальника, хотя такая группа имела возможность каждый раз пополняться новыми людьми, захваченными или добровольно примкнувшими к ней в условиях военного времени. По всей вероятности, поэтому Чингисхан по завершении в 1206 году государственного устройства повелел разделить всех монголов именно на тысячи и лично назначил во главе их 95 «угсаатан ноёд» или «мянганы ноёд» - тысячников [Монголын нууц товчоо, 1957, с. 175].
Первые исторические данные, зафиксированные Ата-Малих Джувейни, Рашид-ад-Дином, Виллемом Рубруком, Марко Поло, Плано Карпини, Ван Чунем, Ся-да Хэй и др. иностранными учеными, дипломатами и путешественниками, свидетельствуют о том, что в монгольской империи все должностные лица и титулы, как правило,
определялись особой инвеститурой самого хана. Она сопровождалась и подтверждалась специальными эдиктами, а чуть позже и особыми верительными грамотами-ярлыками, пайцзы (монг. пайз), в формульном начальном выражении Вечного неба силою (монг. Мвнх тэнгэ-рийн хYчин дор) которых явно «угадывался» генеалогический код-текст самих синих монголов. Но в дальнейшем, когда все назначения на службу, титулы, звания и владения нойонов-аристократов становятся наследственными, постепенно появляются уже другого рода деловые документы - специальные списки-росписи, включающие имена всех монгольских десятников, сотников, тысячников, темников, их потомков. В системе общемонгольских историкофункциональных произведений они в трансформированном виде оформились как локальные указы-повеления (монг. зарлиг), постановления (монг. тогтоол, засаг), уложения (монг. цааз), изречения (монг. билэг, сургаал), а после «темного периода» вплоть до ХХ века - уже как поместные послужные списки, специальные сборники биографий (монг. илэдхэл шастир). И если первые эдикты, автоматически содержащие явный / латентный генеалогический интертекст, относились к самому Чингисхану, последующие к канцелярии Угэдэя, в дальнейшем - Мункэ и Хубилая, а также др. монгольских ханов и ильханов, то после образования известной лакуны они уже имелись во всех уделах-хошунах, ханствах-аймаках, конфедерациях и сеймах, трансформировавшись в дальнейшем «в сводные генеалогические таблицы тайджиев и владетельных князей ханства, причем определенные должностные лица, знатоки старых исторических хроник, родословных и древних родовых преданий кроме своей служебной нагрузки должны были содержать эти родословные в образцовом порядке и через каждые три года вносить в них имена младенцев мужского пола, родившихся за этот промежуток времени» [Ринчен, 1965, с. 205].
Следует особо отметить, что в монгольской истории XIII век, связанный с периодом становления единого монгольского государства, по сравнению с предыдущими столетиями, вообще отличался обилием самых разнообразных источников, определивших методологию и методику «общемонгольской школы» генеалогического исследования. В этом плане своеобразными письменными документами идентификации представителей высшего аристократического сословия, их родственных связей и отношений являлись уже сводные историкоправовые памятники (монг. бугд хууль цаазны бичиг), созданные на основе древних степных правовых норм. Безусловно, из всех мон-
гольских уложений, содержащих характерную для того времени генеалогическую интенцию, основным законодательным документом стала «Великая Яса» (монг. «Их засаг»). Но, как справедливо отмечаются во многих историко-филологических исследованиях, данный свод законов Чингисхана сохранился лишь фрагментарно, в отдельных отрывках, ссылках и цитируемых текстах произведений Ата-Малих Джувейни, Рашид-ад-Дина, Ибн-Баттуты, Умари, Макризи, Магакия, Вардана и др. древних историков-летописцев. Поэтому на общем фоне известных юридических источников таких, как «Законы династии Юань», «Закон для женщин», «Ойрато-монгольский закон», «Халха джирум» и т.д., именно «Белая история» (монг. «Цагаан туух») сегодня представляет собой сохранившийся в подлиннике первый памятник общемонгольского права, который во всех своих дальнейших списках, выдвигая «тибетско-буддийскую» предковую модель происхождения монголов, константно утверждала высокое происхождение Чингисхана и всех чингисидов как чакравартинов - идеальных царей, устанавливающих во всем мире царство всеобщей справедливости. Тем самым уже в самих генеалогических интертекстах партикулярных законодательно-правовых актов общемонгольского периода обнаруживаются осмысленные отсылки к ранним индо-тибетским историческим и квазиисторическим фактам, обусловленные, главным образом, непосредственными прямыми контактами монголов с тибетцами, влиянием буддизма, памятников тибетской историографии.
В исследовании истории генеалогической мысли, текста-сознания XIII-XVII вв. наибольшее значение имеют общемонгольские летописи (монг. туухэн сурвалж бичиг), широко фиксирующие родословные аристократических кругов. Одним из первых произведений, в котором детально устанавливаются происхождение и история Чингисхана и др. представителей рода кият-боржигинов, несомненно, является вышеназванное сочинение «Сокровенное сказание монголов». Еще Б.Я. Владимирцов писал, что: «Юань-чао-би-ши» -«Сокровенное сказание» - представляет собой цепь эпических сказаний, переработанных с заданием - целью сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его «историей». «Сокровенное сказание» повествует нам о роде, из которого вышел Чингис-хан, и рисует широко и вольно картины степной жизни...» [Владимирцов, 2002, с. 306]. И утраченная царственная родословная книга «Altan debter» («Алтан дэвтэр»), которая, как считал В.В. Бартольд и др. исследователи, постоянно хранилась в ханской сокровищнице в руках старших эмиров
и была одним из основных источников «Джами-ат-таварих - «Сборника летописей» Рашид-ад-Дина, могла представлять собой официальную генеалогию «алтан ураг» - золотого рода Чингисхана. Основу всех общемонгольских летописей, в том числе и трех одноименных летописей «Алтан товч»3, из которых произведение Мэргэн гэгэна уратского является почти единственной книгой, написанной с анти-чингисовских позиций, как правило, составляют именно генеалогические сведения о монгольских родах, родовых объединениях и их правителях. Тем самым генеалогическая составляющая стала наиболее типологически общим и наиболее важным нарративным свойством-началом всей летописной традиции. На наш взгляд, такое специфическое «летописное» развитие общей генеалогической традиции, нашедшее затем благодатную почву среди бурят и калмыков в виде уже их собственных исторических хроник, во многом объясняется общественно-политической ситуацией, создавшейся в эпоху расцвета единой монгольской империи. И обращение к таким общемонгольским летописям сегодня особенно ценно и «для понимания современных тенденций самоидентификации и проведения диахрон-ных / исторических параллелей» [Бороноева, 2007, с. 111].
Своеобразное уточнение общемонгольскому генеалогическому ряду, вертикали и репутации могут со своей стороны дать и художественные памятники, древнемонгольский свод которых начинается с феномена «Чингисийн чулууны бичиг» («Надпись на камнях Чинги-са», 1224-1225), более известного как «Чингисов камень», а завершается, по всей вероятности, не менее известным произведением «Того-он Темер хааны гэмшил» («Плач Тогон-Тумура»), получившим свое подлинно литературное обрамление гораздо позже. В первом художественном тексте фактом ярко выраженной внешней интертекстуальности и межтекстовой связи является упоминание о тысячнике Исун-кэ, сыне Джочи Хасара и родном племяннике Чингисхана, который прославился в период правления Мункэ и Хубилая как ярый противник Ариг-буга. Что касается текста «Плач Тогон-Тумура», то, несмотря на то, что в нем генеалогический код 15 великих ханов монгольской империи полностью не представлен, он максимально актуализируется в сознании как самого автора, так и подспудно присутст-
3 Название трех летописей «Алтан товч» («Золотой свод») является обиходным. Полное название наиболее известного списка «Алтан товч» анонимного автора - «Qad-un йndйsйn-й quriyangyui altan ^геШ sйdйr», Лувсанданзана - «Erten-й qad-un
йndйsйlegsen tбrй yosun-u jokiyal-i №ЬсН8п quriyaysan altan tobci kemeku м^г», Мэргэн гэгэна уратского «Yeke mongyol ulus-un йndйsun altan tuyuji orusibai».
вующего воображаемого читателя-адресата (по Х.Р. Яуссу, В. Изеру). Генеалогическую интенцию, интерсубъективность и интертекстуальность в виде разных аллюзий, ассоциаций, явных/неявных, произвольных / непроизвольных реминисценций продолжают сохранять и др. общемонгольские художественные памятники такие, как «Шастра о мудрых беседах мальчика-сироты с девятью сподвижниками Чин-гиса», «Надпись на бересте Золотой Орды», «Легенда об Аргусан-хурче», «Повесть о двух скакунах Чингиса» и т.д.
Безусловно, генеалогический реминисцентный пласт можно обнаружить и в записках иностранных ученых, дипломатов и путешественников, а также в переводных буддийских дидактических сочинениях. Но он, вероятнее всего, лежит уже в иной плоскости «расщепленного» сознания современного монгола, бурята и калмыка, связан с их «поисками Другого и «инаковости» по отношению к самому себе» [Фатеева, 2000, с. 4-5]. Потому дальнейшая кодификация, учет и подробный историко-функциональный анализ текстов общемонгольских памятников как «знаков» (Ю.М. Лотман) могут дать сегодня потенциальную возможность апеллировать к осознанной / бессознательной этногенетической коллективной памяти современных монголов, бурят и калмыков, определять их миро- и самоощущение в условиях кросс- и мультикультурной ситуации XXI века.
Историко-функциональные произведения XIII-XVII века являются не только историческими и литературными памятниками современных монголоязычных народов, но и источником их общей письменной генеалогической культуры. Генеалогическая интенциональ-ность сознания монголов, бурят и калмыков, выдвигаемая нами в ранг особых «знаков» коллективной памяти, в категорию внеситуативной ценности, стала специфической особенностью, общим и отличительным свойством существования самой общемонгольской литературы. Аккумулированные в самых разных источниках интерсубъективные, интертекстуальные сведения о «роде и происхождении», оказавшиеся после «каменных летописей» наиболее востребованным и популярным способом фиксации, передачи и хранения истории предков, стали основной предтечей появления типичных генеалогических источников - современных фамильных родословных книг (монг. угийн би-чиг).
Литература
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Эстетика, 1979.
Бороноева Д.Ц. Буряты и монгольский мир в контексте идентификационной функции этнонима. Улан-Удэ, 2007.
Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов // Работы по истории и этнографии монгольских народов. М., 2002.
Рашид-ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана: свод свидетельств современников. М., 2009.
Ринчен Б.. Об одной хори-бурятской родословной // Acta orientalia Academiae scietiarum Hungaricae. t. XVIII. Buda-pest, 1965.
Ру Ж.П.. История империи монголов. Улан-Удэ, 2006.
Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности или Интертекст в мире текстов. М., 2000.
Монголой нюуса тобшо. Сокровенное сказание монголов (на бурятском, русском языках). Улаан^дэ, 1990.
Монголын нууц товчоо. Хоёр дахь удаагийн хэвлэл. Улаанбаатар, 1957.
