CC BY
33НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ КОНТАКТОВ НОСИТЕЛЕЙ ПОЗДНЕСАРМАТСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЮЖНОУРАЛЬСКИХ СТЕПЕЙ С НАСЕЛЕНИЕМ ЛЕСНОЙ И ЛЕСОСТЕПНОЙ ПОЛОСЫ ПОВОЛЖЬЯ И ПРИУРАЛЬЯ1
В.Ю. Малашев
SOME ASPECTS OF CONTACTS OF BEARERS OF LATE SARMATIAN CULTURE OF THE SOUTH URALS STEPPES WITH THE POPULATION OF THE WOOD AND FOREST-STEPPE BELT OF THE VOLGA REGION AND THE URAL FOOTHILLS
V. Malashev
Ключевые слова: позднесарматская культура, памятники Волго-Камья, ременные гарнитуры, фибулы, хронология, контакты
В статье рассматривается проблема контактов носителей позднесарматской культуры южноуральских степей с лесным и лесостепным населением Заволжья и Приуралья на основе анализа предметов ременных гарнитур, фибул, а также некоторых предметов воинского снаряжения. Эти контакты становятся особенно активными с начала III в. н.э. С середины этого столетия данные связи в значительной степени определяют облик ряда сторон материальной культуры степного населения Южного Приуралья. Позднесарматское население региона дифференцировано использовало продукцию лесных и лесостепных производственных центров Поволжья и Приуралья. Приуральские центры специализировались на импорте ряда разновидностей фибул, а также некоторых деталей воинской экипировки и части ременных гарнитур. Лесные и лесостепные центры Поволжья, очевидно, поставляли большую часть предметов ременной гарнитуры.
Keywords: Late Sarmatian culture, monuments of the Volga-Kama area, belt sets, fibulas, chronology, contacts
In this article the author considers the problem of contacts of bearers of the Late Sarmatian culture of the South Urals steppes with wood and forest-steppe population of the transVolga area and the Ural foothills on the basis of an analysis of such subjects as belt sets, fibulas, and also some subjects of military equipment. These contacts become especially active from the beginning of the IIIrd century A.D. From the middle of this century the said links substantially define the shape of some parts of material culture of the steppe population from Southern Ural foothills. The Late Sarmatian population of the region differentiated the use of the wood and forest-steppe industrial centers produce of the Volga region and the Ural foothills. The near Urals centers specialized in importing different kinds of fibulas, and also of some details of military equipment and a part of belt sets. The wood and forest-steppe centers of the Volga region obviously delivered the most part of belt set items.
Рассматриваемая в данной работе проблема ранее уже являлась предметом анализа и частично отражена в ряде публикаций [Малашев, Яблонский, 2003; 2008; Малашев, 2013]. Напомню, что контакты кочевников региона с населением лесной и лесостепной зоны Заволжья и Приуралья, в первую очередь, характеризуют находки своеобразной стилистической группы предметов ременных гарнитур (пряжек, наконечников ремней, деталей узды), ряда разновидностей фибул, а также некоторых предметов воинского снаряжения (блях из ископаемых раковин и деталей навершия мечей). Эти контакты становятся особенно активными с III в. н.э., что отражает количество предметов ременных гарнитур и фибул. С середины III в. н.э. эти связи в значительной степени определяют облик ряда сторон материальной культуры населения южноуральских степей [Малашев, Яблонский, 2008. С. 69; Малашев, 2013. С. 21].
Одночленные пружинные фибулы с завитком на конце пластинчатого приемника (группа 13, вариан-
ты 7-9 по А.К. Амброзу) поступали в регион со второй половины II в. н.э., а с первой половины III в. н.э. преобладали в погребальных комплексах (рис. 1, 111). Начиная с середины III в. н.э. фибулы этой группы практически полностью вытесняют другие виды застежек у степного населения региона. Вопрос о центрах изготовления пружинных одночленных фибул с завитком на конце пластинчатого приемника рассматривался М.Г. Мошковой. Она указывала, что местом их производства, видимо, являлись какие-то уральские мастерские [Мошкова, 2000. С. 192]. Конкретизируя данную точку зрения, она приводила в качестве аналогий материалы некоторых памятников мазунинской культуры, а также находки из некрополей смешанного населения лесостепного Приуралья [Мошкова, 2000. С. 192, 194]. Аргументацию М.Г. Мошковой можно дополнить, опираясь на материалы опорного памятника Среднего Прикамья -Тарасовского могильника [Голдина, 2003] (рис. 1, 1223). В погребениях некрополя встречены все разно-
© Малашев В.Ю., 2014. Сарматы и внешний мир. (УАВ. Вып. 14). С. 130-140.
Рис. 1. Фибулы из памятников позднесарматской (1-11) и мазунинской (12-23) ю^льтур: 1 - Лебедевка II, к. 5: 2- Покровка 10,к. 102; З-Лебедевка VI, к. 19;-/-Покровка 10,
к. 65; 5 - Покровка 10, к. 68; (5-Березняки, к. 9; 7-Агаповский, к. 6; 8 - Лебедевка VI, к. 4: 9-Лбище, п. 5; 70-Темясово, к. 3; 11 -Лебедевка V, к. 49; 12-14, 16, 18-23-Тарасовскиймогильник(12-п. 25; 73-и. 17;7-/-п. 736;7<5-п. 306; 78-и. 89; 79-и. 101; 20-и. 569; 21 -п. 312; 22-и. 52; 23-и. 132); 15,17-Мазунинскиймогильник (15- п. 37; 17- п. 47). Лебедевка 11, I' VI, Березняки, Агаповский - по [Мошкова, 2000] и личный архив М.Г. Мошковой; Покровка 10 -по [Малашев, Яблонский, 2008]; Лбище - по [Кутуков, Васильев, 1997]; Темясово - по |Пшсничнюк. Ря !апов. 1976]; Тарасовский - по [Толщина, 20031: \ кглчшискии - по [Генинг, Мырсина, 1967]
Рис. 2. Крупные пружинные, повторяющие схему лучковых, одночленные фибулы с широкой раскованной орнаментированной ножкой из погребений позднесарматской культуры (1-7), лесных и лесостепных памятников (8, 9); прогнутые подвязные фибулы из погребений позднесарматской культуры (10, 11): 1 - Целинный I, к. 64; 2 - Целинный I, к. 6; 3 - Атпа I, к. 19; 4 - Темясово, к. 3; 5 - Лебедевка VI, к. 1; 6 - Лебедевка IV, к. 34; 7 - Усатово, к. F-16; 8 - Тарасовский могильник, п. 52; 9 - Шиповский могильник, п. 197;
10 - Дербеневский, к. 20; 11 - Дербеневский, к. 17 Целинный I, Атпа I - по [Баталов, Гуцалов, 2000]; Лебедевка IV, VI - по [Мошкова, 2000] и личный архив М.Г. Мошковой; Темясово - по [Пшеничнюк, Рязапов, 1976]; Усатово - рис. И.О. Гавритухина; Тарасовский - по [Голдина, 2003]; Шиповский - по [Овсянников и др., 2007]; Дербеневский - по [Пшеничнюк, 1992] (рис. В.Ю. Малашева)
видности данных застежек; в то же время в составе наборов инвентаря доминируют фибулы с круглой спинкой. Таким образом, в материалах данного могильника прослеживается линия эволюции этих фибул, с акцентом на более поздние варианты. Важно также обратить внимание на то, что обилие фибул с круглой спинкой в могильнике, при почти полном их отсутствии в степных памятниках, может отражать не только отличия этнографического характера, но и хронологические различия - в целом более позднюю верхнюю границу мазунинских древностей по отношению к материалам из кочевнических памятников Южного Приуралья.
Помимо застежек группы 13, с середины III в. н.э. начинают использоваться новые разновидности фибул: крупные, повторяющие схему лучковых одночленных фибул, с широкой раскованной орнаментированной ножкой (рис. 2) и реплики прогнутых подвязных фибул, известные пока только в Дербеневском могильнике [Малашев, 2013. С. 14]. Крупные одночленные застежки, повторяющие схему лучковых, с широкой раскованной орнаментированной ножкой образуют самостоятельную серию с независимой (преимущественно, середина - вторая половина III в. н.э.) от одночленных лучковых фибул датировкой и территорией распространения, охватывающей, преимущественно, районы южноуральских степей (рис. 2, 1-7) [Малашев, Яблонский, 2008. С. 62, 63; Малашев, 2013. С. 16]. Центры их производства не ясны, но, по всей видимости, это могли быть лесостепные и лесные районы Приуралья, откуда происходят несколько фибул (рис. 2, 8, 9). Обращает на себя внимание, что орнаментация ножек всех фибул сближается со стилистикой других металлических изделий из памятников лесной и лесостепной зон региона.
Серия блях из ископаемых раковин, порой входящих в комплект портупеи степного населения (рис. 3, 1, 2), происходит из погребальных памятников оседлого населения Прикамья [Генинг, 1967; Останина, 1997; Голдина, 2003] (рис. 3, 5-10); что может свидетельствовать о происхождении данных специфических предметов в позднесарматских погребениях. Здесь стоит упомянуть о наличии у ряда навер-ший мечей декоративных накладок в виде квадрата с вогнутыми сторонами или в виде 4-лучевой звезды (рис. 3, 3, 4), которые также находят массовые аналогии в мазунинских древностях (рис. 3, 11-13). Эти моменты также характеризуют связи носителей позднесарматской культуры с населением лесостепи и лесной полосы Приуралья.
Достаточно массовая группа инвентаря, характеризующая рассматриваемые контакты - ременная гарнитура. В первую очередь, это пряжки с округлой или овальной рамкой, часто сегментовидной или плоской в сечении формы, трапециевидным щитком и прогнутым в средней части язычком, не доходящим в передней части до середины сечения рамки, без уступа или с низким уступом у основания (рис. 4, 1-3), а также подобные застежки с округлым расширением на конце щитка (рис. 4, 4-6). Щитки, рамки и язычки часто декорированы фасетками.
Круг стилистически близких предметов связан с древностями Прикамья, Посурья и территорией ря-зано-окских могильников (рис. 5). На это указывает и традиция изготовления цельнолитых пряжек, использование в оформлении задней части щитка расширения округлой формы и специфические приемы фасетировки - частые надпилы. Сюда же можно отнести две специфические разновидности наконечников ремней: наконечники, подвеска которых с лицевой стороны оформлена в виде двускатной поверхности с ребром посередине и треугольной площадкой в верхней части (рис. 4, 7-9), а также наконечники с расширением в нижней части подвески (рис. 4, 10-12). Первые, по всей видимости, являются имитацией ранних фасетированных ременных гарнитур; датировка комплексов, как по составу входящих в них предметов, так и исходя из стилистических особенностей самих наконечников, являющихся вторичными по отношению к ранним фасетированным наборам первой половины III в. н.э., может рассматриваться в рамках середины - второй половины III в. н.э. В качестве аналогии из лесостепи можно привести предметы из Усть-Узинского II могильника в Пензенской области [Гришаков, Седышев, 2006. Рис. 1] (рис. 5, 25, 26). Появление второй разновидности наконечников относится к середине III в. н.э., а период наибольшего распространения - со второй половины этого столетия с заходом в IV в. н.э. [Малашев, 2000. С. 210. Рис. 1; 2]. Данные предметы почти исключительно встречаются в памятниках южноуральской степи и волгоуральской лесной и лесостепной полосы [Останина, 1997; Голдина, 2003. Табл. 53, 1-2; Ахмедов, 2007. Рис. 15, 19; Белоцер-ковская, 2007; Мясников, Ефимов, 2009] (рис. 5, 1, 9, 12, 13, 17, 23, 24), откуда они, очевидно, и поступали в степь. Судя по комплексам, все рассматриваемые наконечники входят в состав сбруйных наборов.
Проблема производственных центров, поставлявших предметы ременной гарнитуры к населению степи, в первую очередь, должна рассматриваться с учетом находок морфологически и стилистически близких вещей этой группы (в том числе, сбруйных наборов) с территории лесостепного Правобережья Среднего Поволжья; наиболее западные находки связаны с рязано-окскими древностями (рис. 5, 828). Представляют интерес морфологически и стилистически идентичные степным предметам находки из памятников оседлого населения района рек Суры и Мокши, в частности, из погребений Селик-са-Трофимовского, Тезиковского и Степановского могильников [Полесских, 1963. Табл. 43, 6, 9; 1967. Табл. 31, 1; 33; 35, 1; 36, 1; 47, 2; 1968. Рис. 25; 1974. Рис. 3, 5, 9; 5, 22, 26]. Сочетание в наборах, с одной стороны, вещей близких как степным, так и, например, прикамским, а, с другой, несущих локальную специфику, позволяет считать местное производство указанных предметов. Обращают также внимание достаточно частые, относительно других лесостепных и лесных групп памятников, находки пряжек с треугольным щитком, задняя часть которых оформлена в виде расширения округлой формы. Датировка
Рис. 3. Детали мечей и предметы портупеи из памятников позднесарматской (1-4) и мазунинской (5-13) культур: 1 - Красный Яр, к. 20; 2 - Покровка 10, к. 43; 3 - Лебедевка, к. 1; 4 - Целинный I, к. 6; 5-8, 11-13 - Тарасовский могильник (5, 13 - п. 4; 6 - п. 101, 7 - п. 450; 8 - п. 306; 11 - п. 782; 12 - п. 765; 13 - п. 782); 9, 10 - Ижевский могильник, п. 5 Красный Яр - по [Мещеряков, 1999]; Покровка 10 - по [Малашев, Яблонский, 2008]; Лебедевка - личный архив М.Г. Мошковой; Целинный I - по [Боталов, Гуцалов, 2000]; Тарасовский - по [Голдина, 2003]
Рис. 4. Предметы ременной гарнитуры из памятников позднесарматской культуры: 1, 6, 12 - Лебедевка VI, к. 3; 2 - Покровка 10, к. 43; 3 - Конезавод, к. 9; 4 - Покровка 10, к. 46; 5, 11 - Целинный I, к. 6; 7 - Лебедевка, к. 1; 8 - Агаповский, к. 6; 9 - Малково, к. 1; 10 - Байрамгулово, к. 2, п. 2 Лебедевка VI, Лебедевка, Агаповский - личный архив М.Г. Мошковой; Покровка 10 - по [Малашев, Яблонский, 2008]; Целинный I, Малково, Байрамгулово -по [Боталов, Гуцалов, 2000]; Конезавод - по С.Э. Зубову (рис. И.О. Гавритухина)
наиболее ранних предметов этого стилистического направления как в степных позднесарматских погребениях к востоку от Волги, так и в лесных и лесостепных памятниках укладывается в первую половину - середину III в. н.э.
Подведу некоторые итоги. В среде воинской верхушки населения степи позднесарматского времени в начале III в. н.э. выработалась престижная мода на предметы ременных гарнитур, которая достаточно быстро распространилась на широком пространстве степей, занятых носителями позднесарматско-го культурного комплекса. Одним из районов производства подобных вещей могли стать ремесленные центры Волго-Камья. События середины III в. н.э. привели к разрыву контактов с теми мастерскими, которые работали на степных варваров (например, Танаис), в частности, к исчезновению устойчивых связей позднесарматского населения Заволжья и Южного Приуралья с их западными соседями. Это обстоятельство окончательно сориентировало южноуральских кочевников на производственные центры лесной и лесостепной зон Волго-Уралья. Данная культурная среда стала основной производственной базой, на которую опиралось южноуральское объединение степняков. Следствием этого стало ограничение территории распространения рассматриваемых ременных гарнитур в степи к востоку от Волги, начиная со второй половины III в. н.э. Следует отметить и такой существенный момент, как самостоятельная линия эволюции ременных гарнитур лесостепных культур Волго-Камья, незначительно подверженная влияниям со стороны моды, распространенной на подобных предметах из северопричерноморских, нижнедонских и северокавказских памятников.
Важно коснуться проблемы происхождения данной специфической группы ременной гарнитуры. Обращает на себя внимание сходство прикамских и поволжских пряжек с центральноевропейскими образцами, что связано с их отдаленным генетическим родством. Несмотря на значительные расстояния, разделяющие эти два круга традиций, ряд признаков, а иногда и целые предметы обнаруживают значительную близость между собой. В качестве сходных признаков отмечу трапециевидной формы щиток, округлое расширение на конце щитка, цельно отлитые рамка со щитком, рамки прямоугольной формы, сечение рамок часто плоское или уплощенное с тыльной стороны, обильное использование фа-сетировки. Одним из возможных путей формирования данной группы вещевого комплекса оседлого населения лесной и лесостепной полосы Волго-Уральского региона мог быть сильный культурный импульс (миграция?) из Центральной Европы и Прибалтики [Бажан, Васкул, 1988; Ахмедов, 2007]. Гипотеза о связях древнего населения Прибалтики и Польши с населением Волго-Камья, согласно которой исходным импульсом для появления группы специфических центральноевропейских вещей стала миграция носителей вельбаркской культуры на рубеже II-III вв., была высказана И.А. Бажаном и И.О. Васкулом [1988. С. 86]. И.Р. Ахмедов при ана-
лизе наборов из мужских погребений рязано-окских могильников отмечал близость новых групп вещей (гривны, шпоры, украшения круга эмалей, структура наборных поясов, восходящих к пшеворским, а, в конечном итоге, к римским образцам) с центрально-европейскими и балтийскими образцами и ставил вопрос о западных культурных импульсах, восходящих к германским культурам [Ахмедов, 2007. С. 150, 151]. При этом в ряде случаев можно говорить о прямом импорте самих изделий в поволжско-ураль-ский регион: пряжка и зажим от наконечника ремня из кургана 3 Красного Яра [Малашев, Яблонский, 2008. Рис. 206, 3, 4], пряжки из Нивского [Останина, 1997. Рис. 13, 22], а также, возможно, Тарасовского [Голдина, 2003. Табл. 560, 4-10; 564, 1-13; 312, 9-3] могильников2.
Можно высказать предположение, что позднесар-матское население южноуральских степей дифференцированно использовало продукцию лесных и лесостепных производственных центров Поволжья и Приуралья. Приуральские центры специализировались на импорте фибул с завитком на конце пластинчатого приемника, крупных, повторяющие схему лучковых одночленных фибул, с широкой раскованной орнаментированной ножкой, а также некоторых деталей воинской экипировки и части ременных гарнитур. Лесные и лесостепные центры Поволжья, очевидно, поставляли большую часть предметов ременной гарнитуры (пряжки, наконечники ремней, узда). В пользу этого говорит, с одной стороны, отсутствие перечисленных фибул в древностях Посурья и ряза-но-окских могильниках, с другой стороны, - большее количество аналогий ременным гарнитурам с этих территорий, по сравнению с Прикамьем, а также находка квадратных накладок с загнутыми краями от сбруйного набора из погребения 8 Селиксенс-кого могильника [Полесских, 1967. Табл. 33, 2], находящих аналогии в позднесарматских погребениях Заволжья и Южного Приуралья [Малашев, 2000. Рис. 7А, 2; 7Б, 3-5; 8А, 4; Малашев, Яблонский, 2008. С. 50, 51, 72; Малашев, 2013. С. 22].
Замечу также, что повышенная концентрация рассматриваемых групп вещей в позднесарматских памятниках Южного Приуралья, по сравнению могильниками Правобережья Нижней и Средней Волги, очевидно, связана с нахождением «центра власти» крупного кочевнического объединения именно в южноуральских степях, о чем свидетельствует и серия элитарных погребений на данной территории [Малашев, Яблонский, 2008. С. 66-72; Малашев, 2013. С. 9, 10, 20-22].
В заключении, говоря о проблеме эволюции ременных гарнитур территории Юга Восточной Европы III в. н.э., хотелось бы обратить внимание еще на один момент - появление низкого уступа или рельефного выступа сзади у основания язычка пряжек. На сегодняшний день устоялось представление о распространении этого признака со второй половины III в. н.э. В этом случае, наличие уступа (или выступа) служит сравнительно надежным хронологическим репером для отделения древностей этой категории первой половины третьего столетия от второй.
Рис. 5. Предметы ременной гарнитуры из лесных и лесостепных памятников: 1,2- Мазунинский могильник (1 - п. 67; 2- п. 63); 3 - Ижевский могильник, п. 16; 4, 5-Тарасовскиймогильник(4-п. 241;5-п. 790); 6, 7-Шиповскиймогильник, п. 197; #-/7-Селикса-Трофимовский могильник (5, 9-п. 9; 10-13-п. 11; 14-17-п. 20); 18, 19-Стексово, разруш. погребения; 20 - Кошибеевский могильник, п. 69; 21 - Кораблино; 22 - Шатрище, п. 37; 23, 24 - Таутовский могильник, разруш. погребение; 25-28 -
Усть-Узинский II могильник, п. 36. Мазунинский - по [Генинг, Мырсина. 1967]; Тарасовский - по [Голдина, 2003]; Ижевский - по [Генинг, 1967]; Шиповский - по [Овсянников и др., 2007]; Селикса-Трофимовский -по [Полесских, 1967;Богачев. 1992]; Стексово- по [Мартьянов, 2001]; Кошибеевский -по [Богачев, 1992]; Кораблино, Шатрище - по [Ахмедов. 2007; Белоцерковская, 2007]; Таутовский - по [Мясников, Ефимов, 2009]; Усть-Узинский //-по [Гришаков, Седышев, 2006]
Рис. 6.1-5а - Конезавод, к. 9; 6-8-Покровка 2, к. 9; 9-76-Лебедевка, к. 1 Лебедевка - личный архив М.Г. Мошковой; Покровка 2 - по [Малашев, Яблонский, 2008]; Конезавод - по С.Э. Зубову (рис. И.О. Гавритухина)
Указанная особенность профилировки язычка пряжек в рамках второй половины III в. н.э. достаточно быстро распространяется на предметах ременных гарнитур и охватывает громадную территорию - от Приуралья до Северо-Западного Причерноморья. В качестве гипотезы можно высказать предположение о появлении этой черты на пряжках круга лесостепных культур Волго-Уральского региона. В качестве наиболее выразительного примера можно привести набор из кургана 9 Конезавод I (рис. 6, 1-5а), где на трех пряжках из четырех (в том числе, с отчетливой морфологической спецификой производственных центров Волго-Камья, выражающейся в виде трапециевидной формы щитка одной пряжки и фасетировкой лицевой стороны рамки другой) присутствуют уступы или выступы у основания язычка. При этом морфология предметов - одночастного наконечника-подвески и двух пряжек - и наличие в комплексе одночленной лучковой фибулы с фигурной обмоткой спинки (рис. 6, 1) сближает данный комплекс с донскими гарнитурами группы Па первой половины III в. н.э. [Малашев, 2000. Рис. 1; 4Б-Г; 5А]. К данному комплексу примыкают вещи из кургана 9 Покровки 2 (рис. 6, 6-8) и кургана 1 Лебедевки (рис. 6, 9-16). В уздечный набор из кургана 9 Покровки 2 входил зажим от колесовидных псалиев (рис. 6, 8), конструкция которых неизвестна в погребениях второй половины третьего столетия [Малашев, 2000. С. 210]. В составе комплекса кургана 1 Лебедевки находилась светлоглинянная амфора «D» первой половины III в. н.э. (рис. 6, 16). С одной стороны, можно допускать переживание некоторых показательных вещей (фибула, узда, амфора), заходящих во вторую половину III в. н.э., с другой - мы имеем дело с вполне сформировавшейся особенностью, реализующейся сразу на нескольких предметах в каждом комплексе, т.е. отнюдь не с начальной стадией формирования данного признака. Оценить, насколько раньше условного 250 г. н.э. появляется этот признак, не представляется возможным. Поэтому на сегодняшний день о нижней дате пряжек с низким уступом/выступом у основания язычка корректнее говорить как о середине III в. н.э. (в широком смысле, подразумевая середину как временной интервал, а не точку на шкале времени в виде даты 250 г. н.э.), но не просто о второй половине этого века. Более очевидно, что приоритет в выработке и широком использовании данного признака на пряжках принадлежит ремесленным мастерским населения лесостепных культур Волго-Уральского региона. Приведенные наблюдения являются постановкой проблемы, требующей специальной разработки.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ахмедов И.Р. Культура рязано-окских могильников. Инвентарь мужских погребений // Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. Раннеславянский мир. Вып. 9 / Отв. ред. И.О. Гавритухин, Н.В. Лопатин, А.М. Обломский. М.: ИА РАН, 2007. С. 137-185.
Бажан И.А., Васкул И.О. О связях населения лесной полосы Восточной Европы с Прибалтикой в первой половине I тысячелетия нашей эры // Памятники эпохи камня и металла Северного Приуралья. МАЕСВ. Вып. 11 / Отв. ред. Э.А. Савельева. Сыктывкар: Коми филиал АН СССР, 1988. С. 76-89.
Белоцерковская И.В. Культура рязано-окских могильников. Инвентарь женских погребений // Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. Раннеславянский мир. Вып. 9 / Отв. ред. И.О. Гавритухин, Н.В. Лопатин, А.М. Обломский. М.: ИА РАН, 2007. С. 186-212.
Богачев А.В. Процедурно-методические аспекты археологического датирования. Самара: Историко-культурная ассоциация «Артефакт», 1992. 208 с.
Боталов С.Г., Гуцалов С.Ю. Гунно-сарматы Урало-Казахстанских степей. Челябинск: Рифей, 2000. 268 с.
Генинг В. Ф. Мазунинская культура в Среднем Прикамье // Памятники мазунинской культуры / ВАУ. Вып. 7 / Отв. ред. А.Ф. Медведев. Ижевск, Сведловск: Удмуртский Республиканский краеведческий музей, УрГУ, 1967. С. 7-84.
Генинг В. Ф., Мырсина Е.М. Мазунинский могильник // Памятники мазунинской культуры / ВАУ. Вып. 7 / Отв. ред. А.Ф. Медведев. Ижевск, Сведловск: Удмуртский Республиканский краеведческий музей, УрГУ, 1967. С. 85-115.
Голдина Р.Д. Тарасовский могильник ЬУ вв. на Средней Каме. Т. II. Ижевск: Удмуртский государственный университет, Институт истории и культуры народов Приуралья, 2003. 721 с.
Гришаков В.В., Седышев О.В. Позднесарматские уздечные наборы из Усть-Узинского II могильника // Наследие М.Ф. Жиганова и перспективы исторических исследований в Мордовии. Материалы республ. науч.-практ. конф., посвящ. 75-летию со дня рождения профессора М.Ф. Жиганова. Ч. 2 / Отв. ред. В.А. Юрченков. Саранск: НИИ гуманитар. наук при Правительстве Республики Мордовия, 2006. С. 22-29.
Кутуков Д.В., Васильев Д.В. Сарматские погребения из грунтового могильника Лбище в Астраханской области // Историко-археологические исследования в Нижнем Поволжье. Вып. 2 / Отв. ред. Б.Ф. Железчиков. Волгоград: Волгоградский государственный университет, 1997. С. 120-147.
Малашев В.Ю. Периодизация ременных гарнитур поздне-сарматского времени // Сарматы и их соседи на Дону / Отв. ред. Ю.К. Гугуев. Ростов-на-Дону: Терра, 2000. С. 194-232.
Малашев В.Ю. Позднесарматская культура Южного Приуралья во П-Ш вв. н.э. Автореф. дисс. на соиск. ... к.и.н. М., 2013. 26 с.
Малашев В.Ю., Яблонский Л. Т. Мультикультурные связи населения Южного Приуралья в позднесарматское время // Чтения, посв. 100-летию деятельности Василия Алексеевича Городцова в Государственном Историческом музее. Ч. II / Отв. ред. Н.И. Шишлина. М.: ГИМ, ИА РАН, ИИМК РАН, ГЭ, СамарГПУ 2003. С. 54-57.
Малашев В.Ю., Яблонский Л.Т. Степное население Южного Приуралья в позднесарматское время. М.: Восточная литература, 2008. 365 с.
Мартьянов В.Н. Арзамасская мордва в I - начале II тысячелетия. Арзамас: АГПИ, 2001. 322 с.
Мещеряков Д.В. Отчет о раскопках курганного могильника Красный Яр в Илекском и разведках в Шарлыкском районах Оренбургской области в 1999 году // Архив ИА РАН. Р-1. №> 26927.
Мошкова М.Г. Фибулы из позднесарматских погребений Южного Приуралья: вопросы хронологии и производства // НАВ. Вып. 3. 2000. С. 186-200.
Мясников Н.С., Ефимов Е.Л. Новые археологические материалы Таутовского могильника железного века в Чувашии // Древняя и средневековая археология Волго-Ка-мья. Сборник статей к 70-летию П.Н. Старостина / Серия «Археология евразийский степей». Вып. 10 / Отв. ред. Д.Г. Бугров. Казань: Институт истории АН РТ, 2009. С. 106110.
Овсянников В.В., Савельев Н.С., Акбулатов И.М., Васильев В.Н. Шиповский могильник в лесостепном Приура-лье. Уфа: Гилем, 2007. 166 с.
Останина Т.И. Население Среднего Прикамья в вв. Ижевск: УИИЯЛ, 1997. 326 с.
Полесских М.Р. Отчет об археологических исследованиях в Пензенской обл. в 1963 г. // Архив ИА РАН. Р-1. №9 2695.
Полесских М.Р. Отчет об исследованиях в Пензенской обл. в 1967 г. // Архив ИА РАН. Р-1. №> 3443.
Полесских М.Р. Отчет об исследованиях в Пензенской обл. в 1968 г. // Архив ИА РАН. Р-1. №> 3648.
Полесских М.Р. Новые памятники древнейшей мордвы // Труды МНИИЯЛИЭ. Вып. 45 / Ред. А.П. Смирнов, И.И. Фирстов, В.И. Ледяйкин, В.Н. Мартьянов. Саранск: Мордовское книжное изд-во, 1974. С. 12-32.
ПшеничнюкА.Х. Дербеневский курганный могильник позднесарматского времени в Западном Приуралье // Проблемы хронологии сарматской культуры / Отв. ред. А.С. Скрипкин. Саратов: Саратовский государственный университет, 1992. С. 67-84.
ПшеничнюкА.Х., РязаповМ.Ш. Темясовские курганы позднесарматского времени на юго-востоке Башкирии // Древности Южного Урала / Ред. Р.Г. Кузеев и др. Уфа: БФАН СССР, 1976. С. 132-149.
