CC BY
56
УДК 101
DOI 10.25513/1812-3996.2019.24(3).96-105
НЕКЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ: ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ М. Д. Купарашвили
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
Информация о статье
Дата поступления 10.06.2019
Дата принятия в печать 01.07.2019
Дата онлайн-размещения 28.10.2019
Ключевые слова
Модернизм и постмодернизм, потребительский капитализм и симулякры, нетократы и консумерат, информационно-коммуникативные технологии
Аннотация. Споры о том, закончился или еще нет постмодерн, был ли он или нет, какова его связь с модерном, не утихают. Чтобы внести хоть какую-то ясность в рассматриваемый вопрос, необходимо разобраться с условиями формирования неклассических типов философии в целом, выяснить, что составляет содержание неклассики и можно ли говорить об особом характере того переходного периода, в котором произошли изменения чрезвычайной важности для человечества. Особую озабоченность вызывают непрозрачность принципов социальной дифференциации, цели ползучей сакрализации знания и скрытые намерения информационно коммуникативных технологий, ориентированных на манипуляцию и алгоритмизацию процесса мышления.
NON-CLASSICAL PHILOSOPHY: PRELIMINARY RESULTS
M. J. Kuparashvili
Dostoevsky Omsk State University, Omsk, Russia
Article info
Received 10.06.2019
Accepted 01.07.2019
Available online 28.10.2019
Keywords
Modernism and postmodernism, consumer capitalism and simulacra, netocrats and consumerate, information and communication technologies
Annotation. The debate about whether or not postmodernism is over, whether it was or not, what is its connection with modernity, does not cease. In order to bring some clarity to the question under consideration, it is necessary to understand the conditions of the formation of non-classical types of philosophy as a whole, to clarify what constitutes the content of non-classical and whether it is possible to talk about the special nature of the transition period in which there were changes of extreme importance for mankind. Of particular concern are the opacity of the principles of social differentiation, the purpose of creeping sacralisation of knowledge and the hidden intentions of information and communication technologies focused on the manipulation and algorithmization of the thinking process.
Понятие «неклассическая философия» вошло в философский обиход по умолчанию как нечто очень очевидное. Рассуждения о нем имели скорее латентный характер, так как использовались понятия более конкретного содержания (экзистенциализм, прагматизм, модернизм, постмодернизм и т. д.). Наверное, следует отдельно указать и на то, что до начала нашего столетия это было объективным отражением положения данного термина в философии, да и не
только. Однако в нулевые годы многое изменилось: окончательно оформилось множество модерновых течений; взаимоотношение модерна и постмодерна, которые долгое время рассматривались в пространстве причинно-следственной зависимости, обнаружили неочевидность такой связи; возникла некоторая усталость от негации постмодерна; в большом количестве стали появляться разные варианты концептов по реорганизации негативного духа
постмодерна («перформатизм» Рауля Эшельмана, «гиперсовременное время» Жиля Липовецкого, «метамодернизм» Тимотеуса Вермюлена и Робина ван ден Аккера, пост-постмодерна Джефри Нилона, теория культурных кочевников «альтермодерна» Николая Буррио, «космодернизм» Кристиана Мо-рару, «диджимодерн» Алана Кирби, «автомодерн» Роберта Сэмуэльса, и еще целая армия «экспериментальных философов»: Джошуа Кноб, Джон Лак-ман, Эдуард Мачери, Стич Стивен, Шон Николс, Джесси Принц и мн. др.). Стало ясно: пройден этап, который требует более широкого обобщения, рефлексии его содержания и структуры. Подходящее обобщение искать не пришлось, так как оно постоянно было в сфере видимости - это и было понятие неклассической философии. Все, что к началу XXI в. накопил постмодернизм, требовало анализа и долгожданных выводов о перспективах построения нового образа упорядоченного мира. Наступило определенное пресыщение симулякрами, деконструкцией и имманентной неопределенностью. Авторы ностальгируют о настоящих предметах, реальных событиях, действительных ценностях и объективных принципах.
Термин «неклассическая философия» указывает на отсутствие в ней всеобъемлющей мировоззренческой системы. Тот тип философии, которая осталась за порогом неклассики, была философией больших стройных систем, универсальных метанар-раций и трансцендентального означаемого. В новых (модернистских и постмодернистских) философских конструкциях всё это отсутствует.
Так, неклассическая философия сегодня представлена в виде двух хронологических направлений -модерна и постмодерна, взаимозависимость которых неочевидна. Прежде всего поговорим о терминах. Они латиноамериканского происхождения и поначалу вводились в контексте художественного творчества, искусства и эстетики. «Движение, получившее название modernismo, начало которому положил Рубен Дарио в 1890 г., опираясь на наследие французских школ (романтизма, парнасской школы и символизма), стремилось к достижению "культурной независимости" от Испании. <...>Точно так же и идея постмодернизма сначала появилась в испаноговорящем мире в 30-е г. ХХ в., поколением раньше, чем в Англии или Америке. Термин postmodernismo впервые употребил Федерико де Онис, друг Унамуно и Ортеги-и-Гассета» [1, с. 11]. В англоязычном варианте термины появляются не только позже, но и в ином значении -в качестве характеристик эпохи.
В художественной мысли постмодерн осознается как нисходящая линия модерна, его деградация. Причем эстетическое состояние эпохальной мысли часто связывается с социальными событиями, прежде всего революционным движением и его интенсивностью в рамках конкретной культуры. «Исторический модерн представляет собой комплекс революционных авангардистских движений в межвоенный период - конструктивизм в России, экспреси-визм и "новая вещественность" в Германии, сюрреализм во Франции <...> Аналогично постмодерн, который должен рассматриваться как продукт политического поражения радикального поколения конца 60-х, когда революционные надежды не оправдались, эта когорта нашла утешение в циничном гедонизме, который приобрел лавинообразный характер в буме сверхпотребления 80-х годов» [1, с. 103-104].
Безусловно, любое понятие, если задаться целью, можно отыскать в истории и у разных авторов, и в разных контекстах. Однако для выявления терминологического статуса этимологическо-понятийное и историческое значение или его социокультурный анализ недостаточны. Нужен их смысл как категорий, которые выражают мировоззренческую определенность эпохи. Термином, определяющим ситуации и события, эпоху и ее сущность, «постмодерн» становится только в 70-е гг. ХХ в. Это время оформления философского постмодерна связывают с именами И. Хассана и Ж.Ф. Лиотара.
Понятия модерна и постмодерна, безусловно, соотносимы. Здравый смысл диктует, что постмодернизм - это некая реакция на модернизм. Однако такая связь прослеживается только в контексте их сравнительного анализа в рамках литературы, живописи, музыки и архитектуры. Их философский анализ показывает, что если отдельно взятый модернизм может быть рассмотрен как наступление определенного состояния мировоззрения и выхода из классики при осознании логического конца определенной эпохи, то в паре с понятием «постмодернизм» оно приобретает несколько иное значение. На подступах к постмодерну модерн оставляет впечатление его преддверия, предтечи, где при необходимости нужно искать основы постмодерна. И судя по эстетическому его анализу (Хассан, Лодж) связь между ними прямая. Однако при анализе постмодерна как мировоззрения очевидно, что модерн не покрывает его основания, являясь лишь частью, и не главной, детерминации постмодерна. В этом смысле модерн приобретает более точное содержание в качестве выражения конца предыдущей парадигмы.
Другими словами, если смотреть от модерна назад, откуда он вытекает, мы видим его как последнюю вспышку классики; отсюда многогранность и очарование его направлений: философия жизни, экзистенциализм, позитивизм, прагматизм, фрейдизм, гендерология. Если же смотреть от модерна вперед - туда, где постмодернизм в качестве мировоззрения масс уже состоялся, становится очевидным, что основы и принципиальные положения постмодернизма не связаны с модерном даже косвенно.
Таким образом, эти понятия, как и их содержания, по-разному становятся видами неклассической философии. Модерн получает данный статус в связи с вступлением предыдущего мировоззрения в завершающую фазу и отрицанием способа генерализации при присвоении окружающего мира. Так он аннулирует непреходящие ценности прежней парадигмы и закрывает эпоху красочной мозаикой мыслей. Другими словами, модерн во всех своих смыслах и инсинуациях направлен назад, к классике. Постмодернизм, в статусе неклассической философии, открывает новую парадигму, находит в мыследеятельном пространстве модерна те направления, мысли, идеи, которые не стали модерном, не приобрели статус модернистских течений и остались на обочине его столбовой дороги. Постмодернизм вводит неожиданные для модерна приоритеты. Даже при анализе деконструкции / децентрации, отрицания автора и утраченных всеобщих принципов, постмодернизм приходит к констатации примата этической системы ценностей и демонстрирует готовность увидеть более широкое пространство мысли вплоть до бесконечности. Из-за отсутствия устойчивого, статического предмета проблема возникает с определением условной границы для предметизации нового объекта мысли, его чтойности (ведь без пределов он ничто). Анализируя развинченный, децентрированный и обездушенный мир, постмодернизм равнодушно обнажает безграничный нигилизм и бессмысленность существования и приходит к необходимости поиска новой целостности. Таким образом, модернизм - это конец, развал рациональной научной парадигмы,а постмодернизм - начало новой этической парадигмы мышления, постмодерн - это процедура ввода в сферу практической реализации последней системы ценностей, которая до тех пор пока еще не получила моральный и физический износ в качестве эпохального стиля мышления [2, с. 7-65].
Такая же вспышка модерна еще раньше имела место в художественной эстетике. С модерном связаны самые разнообразные художественные инно-
вации: символизм, имажинизм, экспрессионизм, кубизм, футуризм, конструктивизм. По мнению П. Андерсона, «две наиболее отсталые в индустриальном отношений страны, Италия и Россия, дали в своих национальных футуризмах одержимый техникой авангард; Германия же, в которой сочетались развитая индустрия Запада и реакционные ландшафты Востока, раскололась на отвращение к городу со стороны экспрессионизма и заигрывание со сторонни Баухауза; с другой стороны, Франция с ее моделью умеренно процветающего мелкотоварного производства в городах и деревнях позволила осуществить более быстрый синтез в сюрреализме, очаровавшем именно сплетением старого и нового. Что касается Британии, нежизнеспособность ее слабых модернистских импульсов была обусловлена, несомненно, отсутствием сколь-нибудь значимых революционных течений в рабочем движении» [1, с. 105-106]. И действительно, в это время возникают такие сильные авангардистские движения и формы выразительности, как ОПОЯЗ (общество изучения поэтического языка (1916-1930) и ВХУТЕМАС (высшие художественно-технические мастерские) в России (19201927), Баухауз в Германии (1919-1933), сюрреализм во Франции (оформляется в начале 1920-х гг.).
Философский модерн насчитывает более ста лет, с 40-х гг. XIX в. и до 60-х гг. ХХ в. Утрата авторитета немецкой классической философией рождает направления модерна. Эпоха философского постмодерна начинается с 70-х гг. XX в. Прежде чем стал возможен философский анализ исключительных особенностей последней, постмодернистской, эпохи, она уже трудилась над своим новым образом с 30-х гг. XX в. Однако для философского анализа, обобщения и мировоззренческой спецификации эпоха созрела только к 80-м гг. Пройдя через эпоху модернистских потрясений, мир столкнулся с новым вызовом, который не только не предлагал определенность после модернистских вакханалий (образов, идей, неологизмов), но и потребовал запредельные артикуляции принципиально иного вида, и только здесь пришло понимание кончины всего того, что было прежде. Если эпоха модерна и понятие «модерн» выглядели как вполне естественный процесс и результат, обозначивший эффект износа прежних состояний мысли, науки, искусства и т. д., то появление эпохи и понятия «постмодерн» произвели фурор и оцепенение, связанные с модификатором «пост»: постмодернизм, посткультура, постцивилизация, постгуманизм, постисторизм, постэкономика. Лет на двадцать эпоха впала в кому.
Механический, спонтанный перебор наличного исследовательского предметного ряда обеспечили постмодерну все известные, крайне одиозные, характеристики. Однако не постмодернизм создает деконструкцию, он анализирует уже наличное положение вещей, которое создается в эпоху модерна. Это нетрудно увидеть по категориальным аппаратам и тематической заинтересованности модерна и постмодерна. Модерн погружается в анализ тех аспектов классики, которые оставались на обочине его столбовой дороги (внутриличностный мир человека, иррациональная стихия жизни, бессознательные компоненты мыслительной деятельности: подсознание, надсознание, пралогическое и т. д.) или которые получали недостаточно качественный анализ для ясного и однозначного знания о них (природа единичного, уникального, однократного, полнота социальной дифференциации, многозначность и неопределенность символа, схематичность и однозначность знака и их связь со значением и объяснением и т. д.). А что касается категориального аппарата и проблемного корпуса постмодерна, они почти не известные модерну, многие из них находятся строго за пределами интереса модерна. Это и поиск новых оснований для полноты картины мира, и страх перед неизвестным, интерес к субъектно-субъектным отношениям как необходимости выживания, примат этической системы ценностей, в основном из-за категорической несовместимости новых технологий и человечности.
Условия, в которых формируется тип науки, философии, истории и культуры, связанный с многозначностью, десинхронизацией, хаосом, предстают перед современником в качестве уникальных эпохальных характеристик времени в 60-80-е гг. ХХ в. и требуют отдельного внимания. В качестве данных условий, на фоне которых случился постмодернизм, выступают фундаментальные признаки эпохи.
Развитие потребительского капитализма. Стремительное развитие капитализма в 70-х гг. ХХ в. вступило в новую фазу, результатом которой стало наступление его транснационального состояния. Беспощадно подавляя рабочее движение и выводя производства на периферию с низкой заработной платой, транснациональные компании сознательно отказались от национальных и государственных интересов. Всё это сопровождалось увеличением военных расходов и чудовищным ростом международных финансовых спекуляций, которые проводились в ущерб инновационному производству и способствовали оформлению крайне циничных способов получения сверхприбыли.
По идее, технологии должны быть средством, обеспечивающим баланс человеческих потребностей и разумного природопользования. На деле они работают изощренным способом расхищения природы. Наши достижения - это самый безупречный способ производства мусора (горящие гектары бытовых отходов, мусор на околоземной орбите, кладбища новых автомобилей, свалки радиоактивных отходов, разбросанных по всей планете и т. п.). Признаются, поддерживаются и лоббируются только те научные и технологические разработки, которые связаны с большими доходами (генетика в целом, ГМО-технологии в частности, нефтехимическая промышленность, разработки квазипищевых продуктов). Те открытия, которые связаны с дешевыми природосберегающими технологиями полного цикла, игнорируются, скрываются, часто способом прямого устранения открывателей и адептов, так как транснациональные корпорации не заинтересованы в них.
К тому же «разнузданное хвастовство нуворишей, управление государством через картинку в телевизоре» привело к девальвации политической воли руководства и значения внутренней политики государства (Джеймисон, Андерсон). Все эти параметры сформировали новое истерическое общество. Как пишет Андерсон, в 80-е гг. англосаксы подавили рабочее движение (Рейган, Тэтчер), отменили регулирование и перераспределение. Из Британии на континент распространилась приватизация государственного сектора, сократились социальные расходы, выросла безработица, оформились новые нормы нелиберального развития, которые стали проводиться в жизнь левыми партиями в той же мере, что и правыми [1, с. 115].
Сегодня уже очевидно, что беспощадная и необратимая экспансия потребления природных ресурсов и эксплуатация собственно человеческих ресурсов привели человечество к принудительному пониманию того, что цивилизация, построенная на безразмерном накоплении капитала, полностью исчерпала себя. Постмодернистский анализ с эффектом препарирования крайне точно и равнодушно поставил диагноз: пациент скончался от старости, по факту отсутствия ресурса организма, от крайнего износа жизнеобеспечивающих систем.
Симулякры и финансомика. Неклассицизм существенно связан с появлением принципиально новых видов товаров (услуги, деньги, информация). Их перевод в статус товара изменил не только интересы и вкусы, но и ценности, цели и ориентиры рядового человека. Фредерик Джеймисон в работе «Марксизм
и форма» (1971) пишет: «...Как экономика услуг мы настолько отдалились от реалии производства и труда, что живем в придуманном мире искусственных стимулов и телевизионного опыта: никогда за всё время существования цивилизации великие метафизические поиски, фундаментальные вопросы бытия и смысл жизни не казались столь неуместными и малозначительными» [3, р. XVII—XVIII]. Так, «пышное размножение товаризированных образов» приводит к неразборчивости в потреблении и уничтожает представление о необходимом и достаточном.
На смену солидным деньгам, обремененным тяжелым золотым запасом и высокой покупательной способностью реального товара с ценой, складывающейся исходя из затраченного на него труда, сырья и времени, пришли придуманные легковесные деньги, которые ничего кроме себя не представляют: ни оборудование, ни товар, ни труд, ни время, - к тому же абсолютно свободны от золотого обеспечения. Их покупательная способность так же ничтожна, как ничтожно качество скороспелых, одноразовых товаров, реализующих не себя, а свое название (лейбл, бренд). Кроме того, деньги, из-за искусственно организованного непостоянства их номинала, сами становятся товаром, их можно купить на другие деньги. Так экономика превращается в фи-нансомику. Продается и покупается всё, даже то, что в традиционном смысле не может быть товаром: впечатления, внимание, легенда о товарном знаке.
Привычный товар становится одноразовым, часто фикцией, подделкой. Наличие брендов и лейблов не гарантируют их подлинность. Так, в качестве предмета потребления утверждается симулякр (фрукты, овощи, полные химикатов, усилителей вкуса - практически всё, что сегодня называется едой, имеет ГМО-происхождение и только копирует, симулирует или символизирует еду). Всё - вторичное, всё - имитация, первичного нет ничего, имеет место полный отрыв от естества, от природы.
Девальвация власти и власть предержащих. Ушла серьезная политика, исчезли фундаментальные принципы и солидные политики (И. Сталин, У. Черчилль, Ф. Рузвельт, Ш. де Голль, В. Жискар д'Эстен). Новая генерация политиков принципиально не претендует на лавры выдающихся, они стали мелкими, нехаризматичными, однодневными, одноразовыми, удивительно легковесными с точки зрения истории. Обрушилась аристократическая традиция реализации власти и управления с ее принципами и ответственностью. Если к концу холодной войны в передовых странах Европы власть
утрачивает солидность и аристократизм, то к концу века в большую политику были допущены ставленники, марионетки и откровенные шуты. Вот как об этом пишет П. Андерсон: «Находясь в противостоянии с культурой капитализма, модернизм мог обращаться к двум альтернативным ценностным мирам, оба из которых были враждебны как коммерческой логике рынка, так и буржуазному культу семьи» [1, с. 128]. В виде альтернатив Андерсон определяет прежде всего переоткрытие традиционного набора идеалов, которые противостояли ханжеству, нарочитой небрежности и превосходили «вульгарный расчет или узколобый запрет». Вторая альтернатива -это рабочее движение, которое стремилось к эгалитарному будущему. И в том, и в другом случае солидность и аристократизм власти сохраняется бесспорно. Дело в том, что их утрата была не случайностью, а целью и главным достижением нового порядка. Освобождение от высоких идеалов, без которых аристократия немыслима, открывала широкую дорогу меркантильности, прагматичности, мелочности, безответственности и бесчеловечности.
В постмодерне власть окончательно избавилась от социальных обязательств, перекладывая всю ответственность за нищету, безработицу, экономические преступления на граждан, оставляя при себе манипулятивные технологии и неприкосновенность властных структур.
Однополярный мир. В эпоху постмодерна иллюзия об однополярном мире принимает вид досягаемого проекта. Ликвидация политической альтернативы существенно сузила возможности представления о будущем человечества. «Модерн подошел к концу, когда был утрачен последний антоним». С развалом СССР возможность иного социального порядка была аннулирована, «наступило нечто вроде постмодерна» [1, с. 116].
Начиная 1991 г. мир лишился альтернативного проекта. Однозначно утвердилась идеология неолиберализма с ее абсолютным игнорированием социально наполненной государственной политики. Произошло очередное пришествие различных вариантов теории социал-дарвинизма с однозначным утверждением о необходимости и полезности победы сильнейшего. В качестве непререкаемых идеалов провозглашались идеалы «святой» конкуренции и обосновывалась необходимость освобождения от всех видов ограничения свободы предпринимательства (правовых, экономических, политических). Фактически это означало проведение политики демонтажа национального государства и торжества корпо-
раций (преимущественно американских). На практике однополярный мир состоялся в виде однозначного американского корпоративизма. Доминирование одной страны превратилось в доминирование группы корпораций, с которых нет никакого спроса. Поэтому однополярность проявилась не в моральном превосходстве, не в торжестве более эффективной модели экономики, не в ответственной власти мирового центра, а в безусловном военном превосходстве, финансовом и информационном доминировании. Оказалось, что нет никакого торжества конкуренции, при появлении намека на состоятельность и самостоятельность государств, «главный полюс мира» проводит политику санкций, военных вторжений, торговых войн.
Утрата чувства прошлого. Исходя из всего вышесказанного, констатируем: отрицание истории, ее девальвация - более чем последовательный шаг. Прошлое становится ненужным. Оно предполагает обязательства, чувство обремененности, ответственности и ограниченности.
Начиная с модерна, наши представления о прошлом стали базироваться не на фактах, установленных опытом, а на том стиле языка, который непосредственно используется летописцем и историком. Во второй половине ХХ в. подобный подход к истории вполне укладывается в новомодный «лингвистический поворот». Те метанаррации, которые придавали истории объективный, научный вид, в модерне утратили основания научной приемлемости и интеллектуальной привлекательности. Поэтому новая история описывается как не очень надежный (вообще невостребованное качество), но глубоко риторический дискурс, репрезентирующий прошлое через создание таких истинностных образов, которые лучше всего постигаются в качестве метафор реальности. Эмоциональные кульбиты чувствительного разума на языке метафор, переносов и коннотаций -лишь легкая игра с поддельным (ложным) эффектом смыслорождения, который способен имитировать важность без обременения ответственностью.
Нетократы и консумерат. В любом обществе есть группы, которые заняты непосредственным производством материальных благ, и исторически это всегда подчиненная социальная группа (рабы, крестьяне, рабочий класс). Сегодня не ясно, какова та социальная группа, которая создает мировой валовой продукт. Так называемый низший класс, который исторически всегда много работал, выполнял самую тяжелую и грязную работу, сегодня отсутствует, прежде всего, в силу развитых технологиче-
ских мощностей. Осталась еще монотонная работа синих, белых воротничков, офисного планктона, которые не заняты производством, выполняют электронно-бумажную, обслуживающую функцию. Иные, творческие, виды работ - привилегия, а не обязанность и тяжкое бремя. Помимо всего, низший класс преднамеренно лишается работы. Для этого вводятся специальные социальные программы, которые за относительно короткий срок выпестовали армию профессиональных безработных (социальные пособия, фиксированные доходы). Вездесущая реклама, культивирующая праздный образ жизни, втаптывает в грязь социальную значимость работающего человека, выставляя его неудачником и лузе-ром, параллельно поощряя и культивируя сверхмерное потребительство. Всё это также ради сверхприбыли. Основная масса людей превращается в средство потребления товара, которое должно обеспечить сверхдоход кучке собственников на средства производства и банковскому капиталу («производителям»). Отсюда основные обозначения той социальной группы, функция которой - потребление: это консюмерат, ламеры, в лучшем случае прекариат (бегающий с одной работы на другую в поисках пониженного требования лояльности к эксплуатации).
Как бы не захлебывался мир в постоянных декларациях либерализма и демократии, об общности людей, о культурной глобализации и т. д., по мнению А. Бата и Я. Зодерквиста, общество будущего состоится не на основе целостности, а на базе «обособленных целостностей» (как сингулярность). Авторы «Нетократии» находят принципиально иную основу для дифференциации общества. Новые глобальные социальные группы обозначены как нетократы (се-тократы в качестве правящей группы) и консумерат (пролетариат потребителей как подчиненная и управляемая, манипулируемая группа) [4, с. 4]. Для манипуляции массами нетократия использует не деньги, не товар, а информационные технологии. С управляемыми массами граждан и обществом в целом себя не отождествляют, властные должности обеспечивают автономное от общества существование (собственные структуры медицины, охраны, образования, страхования), легализованные механизмы ухода от уплаты налогов. Таким образом, в общих государственных структурах и социальных институтах они не нуждаются, отсюда незаинтересованность в упорядочении общественной жизни, они ею только управляют, а не живут в ней.
Более того, те структуры и механизмы существования общества, которые доказали свою эффектив-
ность, беспощадно уничтожаются (семья, образование, церковь), насильно навязывая те формы структу-рации разных сфер жизни, которые позволяют держать граждан в повиновении через их невежество: предлагая диплом вместо образования, ГМО вместо еды, китч вместо искусства, клоунаду вместо политики, финансомику вместо экономики. Общество нетократам представляется пространством реализации почти абсолютной свободы, где каждый за себя: за него никто не отвечает, и он не принимает решение за других. Никаких демократических принципов (это «ностальгическая диковинка», это байки только для быдла). В Сети каждый сам себе господин, хорошо это или плохо [4, с. 84]. Все это разобщает и озлобляет, пробуждает в человеке низменные качества.
Консумерат - это большинство людей, низший класс, для которых существуют и государство, и властные структуры, и формы организации и упорядочения, социальные институты и экономическое и правовое регулирование. В эпоху плоских и горизонтальных установок постмодерна консумерат существует так, как он пристроится в жизни, его жизнь не является ни ценностью, ни заботой для государства. В рамках установленного государством закона консумерат свободен. Государство не интересует, что делает он для общества, так как его (нетократиче-ское) общество в этом не нуждается. Консумерат может ничего не делать, отсюда армия профессиональных безработных. Основное назначение и функция консумерата в структуре производства и государства - потребление. За созданием и навязыванием стандартов: потребительских (штрих-коды, ГОСТы), производительных (экономический союз Европы), образовательных (болонская система) и иных - кроется основная цель нетократии: строжайший дефицит информации об истинном положении дел. «Новый низший класс будет невидимым еще длительное время и останется нераспознанной силой даже для себя самого. В обществе, которое просто перегружено информацией, налицо красноречивый дефицит информации по данному предмету» [4, с. 68].
Медиатизированная технология. В начале XXI в. движущей силой развития как науки и производства, так и культуры в целом считаются информационные коммуникативные технологии, которые демонстрируют не только высокий уровень развития технологии, но и обеспечивают вирусное распространение необходимых правящему классу идей и их интерпретаций. Кто ими владеет, может рассчитывать на сильную позицию, как в локальном, так и в мировом геополитическом пространстве.
В самом начале нашего века в два этапа прошла Всемирная встреча по вопросам информационного общества, которые завершились международными конференциями в Женеве (декабрь 2003 г.) и Тунисе (ноябрь 2005 г.). В работе женевской встречи приняли участие делегации почти 200 стран, в том числе 50 глав государств и правительств, были приняты Декларации принципов и Плана действий по обеспечению развития информационного общества в глобальной перспективе и Декларация принципов «Построение информационного общества - глобальная задача в новом тысячелетии» [5; 6]. Какие же цели преследуют подобные декларации и кому принадлежат они, трудно сказать. По мнению О. В. Перфильевой, это было необходимо для того, чтобы повысить доверие и безопасность при использовании ИКТ, создать на всех уровнях благоприятную среду, разработать приложения ИКТ и расширить сферу их применения, признать особую роль средств массовой информации и этических аспектов информационного общества, наиважнейшим элементом открытого для всех информационного общества должно стать обеспечение свободного и равного доступа к информации [7, с. 36-37]. Таким образом, всемирные встречи и декларации нужны для легитимации информационного общества как новой формы социально-экономического пространства. Даже переход к глобальной экономике предстает как предельное увеличение значимости информационных технологий.
Подобное прочтение информационных технологий приводит к возникновению большого соблазна представить всё происходящее как очередную (четвертую) производственную революцию. Однако всё указывает на более важное и опасное обстоятельство. По сути эта революция становится опасной чертой антропологической катастрофы. Релевантный интернет, уродливые и вредоносные детища информационных средств коммуникации -надж-технологии, интернет-платформы - грозят человечеству вырождением. Они вводятся и используются в качестве средств алгоритмизации мышления, создают эффективные технологии манипуляции и социального программирования.
Сакрализация знания. Классическая наука и рациональность - отдельная тема для осмысления в наше время. Сдвиги в естественнонаучных представлениях связаны с открытием составной структуры атома. В начале ХХ в. были обнаружены субатомные частицы и предпринимались попытки постичь их природу, что привело к принципиальному разногласию между Н. Бором (который постулировал фиксирован-
ное движение электрона вокруг ядра атома; когда атом возбуждают, сообщая ему энергию, или он теряет энергию, тогда он скачком переходит из одного стационарного состояния в другое, при этом испуская или поглощая фотон - квант электромагнитной энергии) и А. Эйнштейном, который квантовую запутанность назвал «сверхъестественной» и считал, что в квантовой теории чего-то не хватает, что она предлагает неполноценную картину реальности.
В 1967 г. Джон Клаузер, желая доказать правоту Эйнштейна, на основе разработок Джона Белла построил машину, которая была способна определить, есть ли «сверхъестественная» связь между запутанными частицами или нет. Исследовав тысячу запутанных частиц и сравнивая их по многим параметрам, он, к великому своему разочарованию, пришел к выводу, что эта связь существует. Но только на вопрос «как это возможно?», ответа нет. Так сложился онтологический фундамент эпистемологической неуверенности постмодерна.
С открытием квантового мира и логики квантовой механики наличный мир больших объектов теряет устойчивость и убедительность. Квантовый скачок, квантовая запутанность стали основанием эпистемологических разрывов и ризоматичности философской мысли. Таким образом, если можно так выразиться, Эйнштейн - это модерн со своими теориями относительности как концом классической физики. А Бор - это постмодерн, неклассическая физика как универсальный фундамент принципиально иного понимания мироздания на основе субатомной структурности.
Очевидно, что уже сейчас новая физика позволяет сделать далеко идущие предположения и сенсационные умозаключения при заинтересованной интерпретации и сопоставлении с проблемами в других науках (нейробиология, нейрофизиология, психология бессознательного, логика). Однако в силу удивительной незаинтересованности широкой массы узких специалистов и студенчества, в сфере мотивации которых знания на последнем месте, происходит легальная и естественная сакрализация знания в основном из-за невостребованности. Знание о фундаменте мироздания не так важно и актуально, как получение высокой зарплаты и покупка диплома.
Становится очевидным, что истинная цель информационных технологий заключается в создании незаметной и безболезненной манипуляции людьми. Это подтверждается оформлением релевантного интернета, который практически положил начало легальным технологиям по управлению
сознанием масс. Эли Паризер в предисловии к английскому изданию своей книги «За стеной фильтров. Что скрывает интернет от вас» написал: «Моя книга о том, как интернет, когда-то "открытый" и "свободный", стал контролировать нас и ограничивать в информации. Крупнейшие интернет-компании используют многочисленные алгоритмы и фильтры, чтобы показывать нам то, что является для нас наиболее релевантным. Взять хотя бы Google - он корректирует результаты поиска, ориентируясь на наши интересы. То же происходит и с лентой новостей в Facebook - там только те люди, по чьим ссылкам мы чаще всего переходим. И таких примеров множество». Каждому известно, насколько это удобно. Однако большие удобства создают и большие проблемы. «Во-первых, через фильтры мы не можем разглядеть всей картины. Мы видим лишь ее отредактированный вариант. Во-вторых, мы не замечаем самих фильтров. Поэтому даже не догадываемся, что из картины что-то выбросили, что есть другие точки зрения. И, наконец, сегодня не мы определяем, что нам важно и интересно. За нас это делают машины» [8]. А это Адам Гринфильд, который предлагает пересмотреть наши отношения с сетевыми объектами: «Вы сидите в кафе, рекомендованном вам алгоритмом, за столом, сделанным при помощи установки с программным управлением; вы платите за свой кофе криптовалютой, поднося смартфон к кассе; с улицы доносятся голоса детей, играющих в игру с дополненной реальностью. И хотя ни один из аспектов этой ситуации не был возможен еще пять лет назад, ни один из них не кажется вам особенно примечательным. В наши дни это просто в порядке вещей» [9, с. 363]. Причина происходящего в том, что цель - не знание, а прибыль.
Алгоритмизированная интернет-экономика создает конкурентную среду за самый дефицитный товар - за внимание потребителя. Именно поэтому современные информационные технологии часто называют «технологиями внимания» (Морис Гол-дхарбер). Конкуренция за внимание вводит в круг проблем вопросы дефицита самой информации в интернет-пространстве, она замещается мелкими и часто нечистоплотными интересами хозяев сетей и держателей платформ.
Другими словами, интернет, вопреки справедливому ожиданию, не стал средством информированности и новым способом получения знания. Рост спама, повторов и плагиата приобретает угрожающий вид. По словам специалистов, если в 2000 г. доля оригинального текстового контента в интер- 103
нете составляла 75-80 %, в 2010 г. - 30-35 %, то в 2016 г. она не превышает 5-7 %. Интернет превратился во всемирную информационную свалку клонов информации. Так происходит планомерно-принудительное сужение когнитивных возможностей потребителя интернет-продукта.
Частным случаем экспансии информационно-коммуникативных технологий являются надж-тех-нологии. Так как интерфейсы лучше всего подходят для алгоритмизации человеческого поведения, их использование с целью навязывания заранее обусловленного выбора из нескольких альтернатив (для алгоритмизации поведения) получило название «надж». Подобное подталкивание (букв. пер. nudge) реализуется сетевыми структурами как в реальной жизни, так и в информационной среде. Надж почти повсеместно используется в коммерческих целях в пространстве бизнеса и властными структурами для управления поведением граждан.
Это не только сокращение процента полезной информации, но и практически сужение когнитивных возможностей и легитимация вопиющего интеллектуального разрыва, неприкрытая циничность которого ошеломляет. На фоне криков о полезности и заинтересованности интернета в улучшении, ускорении оборота и общедоступности информации на деле он оказывается лишь инструментом оболванивания большинства. Информационно полноценные источники воспринимаются подавляющим большинством как «белый шум» - бесполезная информация. Большинство людей уже не обладает необходимыми знаниями и познавательными навыками, чтобы воспринять, а тем более осмыслить и проанализировать сложный контент.
Не нужно недооценивать и намеренное зашум-ление информационного пространства для маскировки и сокрытия важных сообщений и знаний. Об этом впервые написали А. Барт и Я. Зодерквист, позже, более ярко и убедительно, в силу прошедшего времени заговорили Э. Сноуден, Э. Шмидт и Д. Ассанж. Еще в этом контексте интересны матема-
тические изыскания российских исследователей Е. Луценко и А. Орлова, согласно которым белый шум может выступать едва ли не наиболее стойким и эффективным криптографическим алгоритмом. Они же показали, что «зашумление информационного пространства ведет к формированию у наиболее интеллектуально продвинутых его обитателей, догадывающихся о криптографической функции белого шума, комплекса информационной неполноценности и бессилия с последующей алгоритмизацией их познавательной деятельности» [10]. Отсюда прямая дорога если не к шизофрении, то к разным видам психоза, а в целом к засилью со стороны неадекватных личностей, анормального человека, шизофреническому дискурсу.
Таким образом, мы имеем дело с фундаментальными принципами социального программирования как основного результата информационно-технологических коммуникаций, которое ориентировано не только на стереотипы и привычки, на особенности восприятия и характеристики психических состояний (тревожность, возбужденность, агрессия и т. п.), но и на разработку специальных языков, которые, с одной стороны, описывают процедуры, а с другой - побуждают человека на те или иные поступки.
Поведенческие данные собираются и хранятся у производителей операционных систем для гаджетов (Apple и Google), у производителей умных вещей, информация от которых поступает телекоммуникационным провайдерам и производителям. Сегодня крупнейшие информационные компании имеют огромные хранилища поведенческих данных, которые, как правило, получают с согласия пользователей и вполне легально могут продать их и перепродать брокерам данных. Крупнейший из них - Axiom - располагает поведенческими архивами почти на миллиард жителей планеты, включая все основные страны, кроме Китая. В среднем профиль данных на одного человека имеет от 120 до 150 параметров [10].
Такова культурная логика эпохи постмодернизма.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андерсен П. Истоки посмодернизма. М. : Территория будущего, 2011. 208 с.
2. Купарашвили М. Д. Сумма трансценденталий. Ч. 1. Онтология разума : моногр. Омск : Ом. гос. ун-т, 2002. 398 с.
3. Jameson F. Marxism and Form. Princeton : Princeton University Press, 1971. 433 р.
4. Бард А., Зодерквист Я. Нетократия. СПб. : Стокгольмская школа экономики в С.-Петербурге, 2004. 252 с.
5. Всемирная встреча на высшем уровне по вопросам информационного общества. Женевский этап. URL: http://www.un.org/russian/conferen/wsis/geneva.htm (дата обращения: 10.04.2019).
Вестник Омского университета 2019. Т. 24, № 3. С. 96-105
ISSN 1812-3996-
6. Декларация принципов «Построение информационного общества - глобальная задача в новом тысячелетии». 12 декабря 2003 г. URL: http://www.un.org/russian/conferen/wsis/dec.pdf (дата обращения: 10.04.2019).
7. Перфильева О. В. Проблема цифрового разрыва и международные инициативы по ее преодолению // Вестн. междунар. организаций. 2007. № 2 (10). С. 34-48.
8. URL: https://royallib.eom/read/parizer_eli/za_stenoy_filtrov_chto_internet_skrivaet_ot_vas.html#0 (дата обращения: 20.05.2019).
9. ГринфильдА. Радикальные технологии: устройства повседневной жизни. М. : Дело, 2018. 424 с.
10. Авторский блог Елены Лариной и Владимира Овчинского. URL: http://zavtra.ru/blogs/paradoks_ fermi_i_ugrozi_budushego (дата обращения: 15.04.2019).
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Купарашвили Мзия Джемаловна - профессор, доктор философских наук, профессор, кафедра философии, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, 644077, Россия, г. Омск, пр. Мира, д. 55а; e-mail: kuparashvili@rambler.ru.
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Kuparashvili Mziya Jemalovna - Professor, Doctor of Phylosophical Sciences, Professor, the Departament of Phylosophy, Dostoevsky Omsk State University, 55a, pr. Mira, Omsk, 644077, Russia; e-mail: kuparashvili@ rambler.ru.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Купарашвили М. Д. Неклассическая философия: предварительные итоги // Вестн. Ом. ун-та. 2019. Т. 24, № 3. С. 96-105. ЭОк 10.25513/1812-3996.2019. 24(3).96-105.
FOR GTATIONS
Kuparashvili M.J. Non-classical philosophy: preliminary results. Vestnik Omskogo universiteta = Herald of Omsk University, 2019, vol. 24, no. 3, pp. 96-105. DOI: 10.25513/1812-3996.2019.24(3).96-105. (in Russ.).
