CC BY
29
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ <& ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XIX, № 1
?классическая эпистемология как экология знания
Е. В. ЗОЛОТУХИНА-АБОЛИНА (Ростов-на-Дону)
Обсуждение богатого по идеям объемного труда всегда требует выбора точки зрения на рассматриваемое произведение. В данном случае мне хотелось бы коснуться лишь некоторых проблем, поднятых в книге И.Т. Касавина «Текст. Дискурс. Контекст». Не спорить и препираться с автором - ибо частные мелкие расхождения есть и у единомышленников, - а представить свое видение предъявленных читателям сюжетов, поразмыслить над следствиями выдвигаемого автором подхода.
1. Неклассическая эпистемология, развиваемая И.Т. Касави-ным, видится мне как весьма перспективное и богатое возможностями направление. Эпистемологический дискурс не ограничивается в ней пределами науки или того, что порой именует себя наукой, и активно включает в себя размышление над самыми разными культурными явлениями: центральными и периферийными, почитаемыми в рамках господствующей парадигмы и маргинальными, строго логическими и образнометафорическими, конструктивными и деструктивными. Неклассическая эпистемология практикует широкий взгляд на вещи, видит любое душевно-духовное проявление как принадлежащее в конкретной культуре, а саму культуру рассматривает как проявления человеческой субъективности в ее бесчисленных формах: в коммуникации, переживании, творчестве, медитации, деятельности. Никакой факт интеллектуальной, эмоциональной и духовной жизни не становится для подобного подхода изгоем, не оказывается запретным, не вызывает брезгливого отказа. Ошибочные представления, фантазии, страсти,
Панельная дискусси*
Е. В. ЗОЛОТУХИНА-АБОЛИНА
и
и
>•
X
и
к
га
х
л
с
ф
X
те
В
озарения, безумные проекты и духовные практики - все достойно здесь внимания и анализа.
Это смелая позиция. Смелая потому, что предрассудки, в том числе псевдорационалистические, очень сильны, и о многом, к чему обращается неклассическая эпистемология, люди ограниченные, хотя и наделенные степенями и званиями, скажут просто: «Чушь! Оставьте! Забудьте! Да это просто неприлично!» Между тем, для вдумчивого познания и для экзистенциальной оценки нет принципиальных границ, не существует «табу», «странных», «стыдных» или «провоцирующих осуждение» тем. Важно также, что здесь при оценке познавательной и культурной значимости избранного материала работают не только формально-логические критерии и не только требования «здравомыслия», но и критерии интуитивные; признается способность к идеации и непосредственному пониманию, а не только к суждениям и умозаключениям.
Хотелось бы, чтобы эта масштабная познавательная стратегия получила достойную оценку не только в столице, но и в провинции - не только там, где исследователи искушены в эпистемологических тонкостях, но и там, где пока еще господствует рассудочная прямолинейность.
2. Мне представляется вполне обоснованной и корректной авторская позиция, предлагающая рассматривать дискурс как живой открытый разговор, предполагающий продолжение, а текст - как «осажденный», «окаменевший» дискурс, как его результат. Контексты в этом случае оказываются облаком предсмыслов, которое окутывает тексты, предваряют их, придают им смыслы совершенно определенные, возможные «здесь и сейчас». Важно то, что автор книги дает типологию контекстов, которая указывает на их многообразие. Особенно интересны ситуационные контексты, так как они являются синтезом языковых и неязыковых проявлений жизни и культуры. Здесь становится очевидным, что, сколько ни увлекайся дискурс-анализом, остаться в рамках «всего лишь дискурса» не представляется возможным. Может быть, И. Т. Касавин потому так немного внимания уделил знаменитым французским филосо-фам-постмодернистам, что они как раз и пытались «все сделать» дискурсом, разговором, письмом, символической формой, то есть остаться в пределах языка, ни за что его не покидать. Это, в общем-то, вид редукции. И хотя нельзя не отдать должное «любословесному» постмодернизму в том, что он показал нам великую опосредующую силу слова, способного отделять человека не только от Бытия, но и от самого себя, тем не менее такая крайность ведет к другой крайности. Недаром се-
НЕКЛАССИЧЕСКАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ КАК ЭКОЛОГИЯ ЗНАНИЯ
годня «русский постмодернист» Ф.И. Гиренок так старательно призывает всех предаться молчанию. Когда слишком много слов, то хочется закрыть рот. Однако действительность культуры не сводится лишь к разговору и письму, лишь к жизни знаков; и в размышлениях И.Т. Касавина постоянно звучит эта тема - тема взаимпопроницаемой границы между дискурсивным и недискурсивным, словесным и просто жизненным, текстовым и смысловым, символом и стоящим за ним искренним переживанием.
3. Привлекательной авторской идеей является идея междисциплинарного взаимодействия, на котором должна во многом строиться неклассическая эпистемология. Однако, на мой взгляд, эта идея, не встречая явных возражений, на самом деле весьма трудно осуществима. Конечно, есть «естественное взаимопроникновение» дисциплин (все границы условны, подвижны и искусственны). Так, например, философия, литературоведение и лингвистика вошли в соприкосновение в ходе ХХ века самым непосредственным образом: авторам не надо было себя заставлять, интересы М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана и других выдающихся филологов распространялись и на философскую, и на языковую проблематику. Близкие процессы можно наблюдать и в психологии, где Э. Фромм, В. Франкл, Л. Бинсвангер выступают и как психологи-психотерапевты, и как философы. Сложнее обстоит дело с сознательной организацией «междисциплинарных проектов». Насколько я знаю из опыта, каждая группа специалистов в таком проекте «поет свою песню», причем поет на своем собственном языке. Исследователи видят предмет под разными ракурсами; они мыслят по-разному, не принимают понятийный аппарат соратников по проекту, удивляются и пожимают плечами. Соединения разных углов зрения в единое видение не происходит. Порой, напротив, провоцируются неконструктивные разногласия, которых, казалось бы, не должно быть. Так, сознание, рассмотренное, с одной стороны, психологами, а с другой - феноменологами, будет понято совершенно по-разному (и это при том, что Э. Гуссерлю самому не удалось до конца уйти от описательной психологии). Психолог будет упирать на причинные связи, видеть детерминации, уходящие в бессознательное, искать по-требностную мотивацию; а феноменолог станет игнорировать причинность, описывать последовательность переживаний, не занимаясь их мотивами, и с сарказмом упоминать бессознательное, касаясь, максимум, «смутных слоев сознания». При столкновении теоретических моделей каждый четко стоит на
Панельная дискусси*
Е. В. ЗОЛОТУХИНА-АБОЛИНА
и
и
>•
X
и
к
га
х
л
с
ф
X
те
Й
своей платформе, дифференцирует себя от другого и стремится окучивать лишь свой персональный огород.
Видимо, для осуществления настоящих исследовательских проектов в русле неклассической эпистемологии нужно создание не просто «рабочей группы», но группы единомышленников, способных понимать друг друга через перегородку профессий и специализаций. Нужен постоянный живой диалог, личное творческое общение, обмен мнениями, только тогда картина изучаемых культурных реалий сможет стать хоть и мозаичной, но целостной, сложиться в единый интеллектуальный узор. Разумеется, при взаимодополнении и конфронтации разных точек зрения возможно обнаружение новых противоречий, столкновение позиций, спор, но это будет спор эвристически ценный, ведущий к новому промежуточному консенсусу на бесконечном пути к истине.
4. Очень интересной явилась для меня в книге И.Т. Касави-на тема иносказания, обсуждаемая в разделе 5, который я назвала для себя «Смысл и культура» (я дала для себя названия каждому из разделов, посожалев, что этого не сделал для читателя сам автор). Иносказание автор понимает как универсальный механизм создания текста, взаимодействия текста и контекста. Фактически речь идет о том, что не только «поэзия не терпит прямоговорения», но и сознание вообще. Иносказание -символическое опосредование, всегда «одно через другое», но что именно это «одно»? Анализ конкретных текстов, проведенный И. Т. Касавиным, показывает, что иносказание бывает весьма сложным, туманным, многоплановым и не подлежит простой расшифровке. Оно всегда конкретно-исторично, контекстуально, мифологично и по существу является загадкой для каждого, кто не находится внутри ситуации, кому первичный, «иначе сказуемый» смысл не дан непосредственно. Потому любой культурный текст подлежит не только пониманию, но и интерпретации, потому путь интерпретаций может уводить нас очень далеко в сторону от своего источника.
Мне кажется, что тема иносказания еще ждет своего дальнейшего исследования на самом разном культурном материале.
Книга И.Т. Касавина - это приятное событие в нашей нынешней российской философской жизни. Она затрагивает много волнующих интеллектуальных тем и дает читателям импульс для собственных раздумий и творчества.
