CC BY
6НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОРТРЕТЫ НАЩОКИНЫХ
В последние годы личность друга Пушкина Павла Воиновича Нащокина (1801—1854) вызывает все больший интерес исследователей биографии Пушкина, литературоведов и широкого читателя.1
Незаурядная натура П. В. Нащокина запечатлелась в переписке его с Пушкиным, в воспоминаниях, которые он писал по настоянию поэта, в знаменитом «Маленьком домике»,2 а также в портретах Нащокина, которых сохранилось немало, несмотря па утраты.
Цель настоящей статьи — сообщить о некоторых неизвестных изображениях самого П. В. Нащокина и его родителей.
Нащокин — фигура в какой-то мере одиозная. Современники, мемуаристы, а порой и пушкинисты часто видели в нем лишь человека, имевшего «почетную известность среди бонвиванов обеих столиц»,3 беспутного расточителя своего состояния, и не всегда отдавали должное другим сторонам его «талантливой, широкой натуры и превосходному сердцу», которые, как пишет П. И. Бартенев, «рано полюбились» Пушкину.4
Известно, что Нащокин обладал безошибочным литературным вкусом (с его советамп считался Пушкин), был ценителем произведений искусства, проявляя активное доброжелательство к еще нераскрывшимся дарованиям, которые постоянно теснились вокруг него. «Залы его были наполнены произведениями начинающих художников; одних собственных его портретов и масляными красками и акварелью было до тридцати; молодыми живописцами перерисованы были все его кучера, прислуга, лошади и собаки. Эту коллекцию, совершенно ему не нужную, которую Павел Во-инович раздаривал первому встречному, называл он „выставкой молодых талантов"».5
П. Ф. Соколов, К. П. Мазер, Н. И. Подклюшников, Н. де Ваксель, Э. А. Дмитриев-Мамонов — вот неполный перечень художников, оставивших изображения Нащокина, известные по воспроизведениям и публикациям.
В музеях Ленинграда имеются еще два портрета П. В. Нащокина, ранее не публиковавшиеся. Один из них принадлежит Всесоюзному музею А. С. Пушкина.6
Глядя па совсем еще молодое лицо и юношески тонкую фигуру Нащокина на этом портрете, ему вряд ли можно дать больше двадцати— двадцати пяти лет. Такое предположение подтверждается прической и костюмом середины 1820-х годов. По всей вероятности, так выглядел Нащокин и в то время, когда он встречался с Пушкиным в Петербурге, где продолжалась их дружба, возникшая еще в Царском Селе. Во всяком слу-
1 Имеются в виду обширная статья Н. А. Раевского «Нащокины» (журнал «Простор», Алма-Ата, 1969, № 3, с. 88—99; № 4, с. 80—100; № 5, с. 89—106), публикация Н. Я. Эйдельмана «Воспоминания Павла Воиновича Нащокина, написанные в форме письма к А. С. Пушкину» (альманах «Прометей», т. X, 1974, с. 275—292), альбом «Нащокинский домик» (автор-составитель Г. И. Назарова. Л., «Аврора», 1971).
2 Так называл сам П. В. Нащокин сооруженную им миниатюрную копию своей квартиры, впоследствии получившую название «Нащокин-ского домика».
3 Гершензон М. О. Друг Пушкина Нащокин. Мудрость Пушкина. М, 1919, с. 207.
4 Девятнадцатый век, кн. 1. М., с. 383.
5 Т о л б и н В. В. Московские оригиналы былых времен. — Искра, 1866, № 47, с. 625.
6 Всесоюзный музей А. С. Пушкина, КП-1951/П-1654 (сепия, итальянский карандаш, белила, размер 27X23 см). Портрет поступил в музей от правнучатой племянницы П. В. Нащокина М. А. Пазухиной в 1938 г. Об этих портретах см. нашу статью «Неизвестные портреты друга Пушкина» (Вечерний Ленинград, 1974, № 47, 25 февраля).
■чае перед нами несомненно наиболее ранний (по сравнению со всеми известными изображениями) портрет Нащокина.7 Автор рисунка неизвестен. Очевидно, это один из тех малоизвестных «молодых талантов», которых опекал Нащокин.
Друг Пушкина представлен на рисунке сидящим в кресле. Глухой серый фон портрета, темный жилет и сюртук делают рельефными лицо и руку изображенного. Если сравнить этот портрет П. В. Нащокина с более поздними,8 можно убедиться в полном совпадении черт его физиономии: удлиненные пропорции лица, большой рот, полные, пухлые губы, слегка закругленные брови, крупный, широкий нос — все эти черты, запечатленные в других портретах (особенно в работах К. П. Мазера), наглядно видны и здесь.
В отличие от предыдущего второй публикуемый портрет П. В. Нащокина имеет подпись автора — К. Е. Маковского.9 Рисунок можно датировать, по всей вероятности, самым последним временем жизни Нащокина, если не годом его смерти: он умер в конце 1854 г., когда Константину Егоровичу Маковскому было всего пятнадцать лет.10
С редкой для юного художника прозорливостью Маковский сумел проникнуться настроением еще не старого по возрасту (он не дожил до 53 лет), но состарившегося раньше своих лет человека. Здесь хочется сравнить художника с пушкинским Ленским:
Он пел поблеклый жизни цвет, Без малого в осьмнадцать лет.
(Акад., VI, 35)
Портрет Нащокина, рисованный Маковским, соотносится по времени и по духу с портретом работы Э. А. Дмитриева-Мамонова, написавшего друга Пушкина на склоне его лет.11 Так же как Дмитриев-Мамонов, Маковский отметил в облике Нащокина выражение болезненности, усталости л угасания. Прежде большие глаза его сузились, веки набрякли, взгляд утратил былую живость. Глядя на неподвижное лицо и фигуру сидящего в кресле человека, запечатленного в портрете, трудно представить, что ов отличался когда-то бездумными выходками и беспримерными проказами... И тем не менее, это Нащокин. Под рисунком — надпись тем же карандашом, которым выполнен портрет: «Павел Воинович Нащокин». Вероятно, не имея уверенности, что будет впоследствии узнан (а может быть, по просьбе художника), сам Нащокин нетвердой, немощной рукой удостоверил свое изображение.
Личность жены П. В. Нащокина и друга Пушкина — Веры Александровны Нащокиной также вызывает постоянный интерес пушкинистов п
7 Мы не принимаем во внимание детский портрет Нащокина в миниатюре «Семейство Нащокиных», опубликованной нами в статье «Из иконографии Нащокиных» (Пушкин и его время, вып. I. Л., 1962, с. 424).
8 См. портреты П. В. Нащокина работы К. П. Мазера, Э. А. Дмитриева-Мамонова и других художников, названных выше.
9 Государственный Русский музей, Отдел рисунка, № Р-1393 (графитный карандаш; размер 33.8X24 см). В ГРМ поступил из Музейного фонда в 1925 г.
10 Известны и другие работы К. Е. Маковского, исполненные в столь ранние годы: портрет отца художника (1856 г.), головка мальчика (1855 г.), портрет Н. А. Некрасова (1856 г.). О последнем портрете см. публикацию О. В. Ломан «Неизвестный портрет поэта» (Литературная газета, 1971, № 48, 24 ноября). В отделе рисунков ГРМ хранится еще более ранняя работа художника — портрет матери, Л. К. Маковской (Р-55297), датированный 1849 г.
11 Об этом портрете см. нашу статью «Из иконографии Нащокиных» * (Пушкин и его время, вып. I. Л., 1962, с. 422).
мемуаристов. В названной выше работе Н. А. Раевского собраны многие малоизвестные, а также новые данные, касающиеся биографии В. А. Нащокиной.12
Примером такого рода интереса служит запись В. Я. Брюсова в его воспоминаниях: «В конце 90-х годов (помнится так, может быть немного позже) в Москве умерла старушка Нащокина, вдова Павла Воиновича Нащокина, друга Пушкина. Мне, в должности председателя Литературного кружка, удавалось помогать этой старушке и ее детям, которые в последние годы бедствовали, лично я ее не видел. Но один из моих друзей (художник М. А. Д.) побывал у нее. Прощаясь, он поцеловал ей руку в ладонь. Старушка взволновалась. „Вот, — припомнила она, — и покойник Александр Сергеевич всегда так целовал руку". Для нас — Пушкин, для нее — „покойник Александр Сергеевич"!».13
Существует также ряд хроникальных и эпистолярных материалов о ней, относящихся главным образом к юбилейному 1899 году. В их числе письмо В. А. Нащокиной к М. А. Морозову от 4 апреля 1900 г., в котором Нащокина упоминает о торжественном заседании в Московском университете 26 мая 1899 г., посвященном столетию рождения Пушкина, где она, единственная из оставшихся в живых современников поэта, присутствовала в качестве почетного гостя. В этом же письме Нащокина пишет Морозову о том, что посылает ему фотографический снимок со своего портрета, «писанного в отрадную Пушкинскую эпоху <.. .> академиком П. Соколовым.. .».14 Какой была судьба оригинала портрета? Где он находится сейчас? На эти вопросы пока ответить трудно.
Н. А. Раевский сообщает ряд сведений о брате В. А. Нащокиной— Льве Александровиче Нарском, знакомом Пушкина, и публикует его портрет, исполненный также П. Ф. Соколовым и датированный 1836 г.1* Акварель принадлежит ныне здравствующей внучке П. В. Нащокина — Вере Андреевне Зызиной, которая утверждает, что портрет любимого брата В. А. Нащокиной был парным к портрету ее бабушки.
Хочется надеяться, что портрет и самой В. А. Нащокиной, писанный Соколовым, сохранился. Во всяком случае, еще сравнительно недавпо, в 1937 г., он, по всей вероятности, существовал. Н. А. Раевский приводит слова В. А. Зызиной о том, что она «видела портрет бабушки, оформленпый одинаково с этим портретом (Л. А. Нарского, — Г. Н.) и кисти одного и того же художника», на Всесоюзной Пушкинской выставке 1937 г. в Москве.16 Однако в архиве Всесоюзного музея А. С. Пушкина, где хранятся документы экспозиции Всесоюзной Пушкинской выставки, следы этого портрета отыскать не удалось.
Известно, какой большой интерес находил Пушкин в беседах с задушевным другом Павлом Воиновичем Нащокиным. В письме к жене из Москвы от 27 сентября 1832 г. поэт писал: «<.. .> хлопочу по делам, слушаю Нащокина и читаю Mémoires de Diderot» (Акад., XV, 771).
«Слушание» Нащокина для Пушкина стоит в одном ряду с литератур ными делами и интересами его к истории. Увлекательные рассказы друга вызывают пристальное внимание поэта. Пушкин настойчиво побуждает Нащокина писать воспоминания: «Что твои мемории? Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там поглядишь: и другой» (Акад., XV, 777).
12 Журнал «Простор», Алма-Ата, 1969, № 4, с. 82—100.
13 Б р ю с о в В. Я. Памяти. — В кн.: Брюсов В. Я. Избранные сочинения, т. 2. М., ГИХЛ, 1955, с. 521.
14 ЦГАЛИ, ф. 384, оп. 3, ед. хр. 16, л. 2.
15 Журнал «Простор», Алма-Ата, 1969, № 5, с. 104—106.
16 Там же, с. 104.
Для почина Пушкин сам записал под диктовку друга начало его воспоминаний, озаглавив их так: «Записки П. В. Н.<ащокина>, им диктованные в Москве, 1830» (Акад., XI, 189).17
Лишь в 1836 г. Нащокин прислал поэту свои воспоминания в ответ на его просьбу: «<.. .> я забыл взять с собою твои Записки;18 перешли их, сделай милость, поскорее» (Акад., XVI, 1201).
В «Записках» Нащокина содержатся любопытные подробности старинного быта русского барства. «Отроду не читывал я ничего забавнее» (Акад., IX, 371), —так отозвался о них поэт в «Замечаниях о бунте».
В этой связи несомненный интерес представляют изображения Воина Васильевича и Клеопатры Петровны Нащокиных — родителей Павла Воино-вича, колоритные образы которых зарисованы им в «мемориях».
До нашего времени дошел групповой семейный портрет Нащокиных.19 Но здесь Воин Васильевич отсутствует как живая модель, так как ко времени написания этой миниатюры он скончался и потому художник представил жену и детей Нащокина возле бюста умершего главы семьи.
Портрет отца П. В. Нащокина, о котором пойдет речь ниже, ценен как единственное известное нам прижизненное изображение Воина Васильевича Нащокина. Судьба этого портрета раскрылась только сейчас, хотя впервые нам довелось столкнуться с ним более двадцати лет назад.
В библиотеке Пушкинского Дома АН СССР хранится уникальный экземпляр «Русской родословной книги» А. Б. Лобанова-Ростовского, принадлежавший Б. Л. Модзалевскому. Благодаря многочисленным скрупулезным замечаниям и дополнениям, сделанным в тексте книги рукой ученого, она представляет уже сама по себе бесценное пособие по русской генеалогии. Но ценность экземпляра Б. Л. Модзалевского увеличивается оттого, что в него вложены фотографии портретов некоторых лиц, упоминаемых Лобановым-Ростовским. Во II томе книги, между страницами 28 и 29, где перечисляются Нащокины, наше внимание привлекли старые, сильно пожелтевшие фотографии немолодого мужчины в кафтане екатерининского генерала с орденской лентой и звездой Анны первой степени и женщины средних лет со строгим взглядом умных темных глаз, в нарядном чепце и платье.20
На обороте фотографий рукой Б. Л. Модзалевского написаны имена изображенных — Воина Васильевича и Клеопатры Петровны Нащокиных. Насколько можно судить по старым фотоснимкам, они сделаны с живописных оригиналов. Отчетливо видны золоченые лепные рамы, в которые вставлены полотна. Подпись художника не обнаруживается. Надо полагать, что оба портрета, несомненно парные, исполнены мастером самого конца XVIII в. или первых лет XIX в.
Весной 1972 г. во Всесоюзный музей А. С. Пушкина пришел отдаленный потомок Воина Васильевича Нащокина — праправнук старшего брата Павла Воиновича (Василия Воиновича Нащокина), В. С. Колюбакин, проживающий в настоящее время в г. Сочи.
Рассматривая предъявленные ему фотографии вышеназванных портретов, В. С. Колюбакин подтвердил, что оба портрета хранились в его семье, находившейся до 1920-х годов в Воронежской губернии, а затем переселившейся на Кавказ. По словам владельца, в 1930 г. холст с изображением Воина Васильевича Нащокина был утрачен. С исчезновением оригинала
17 Кроме этого известного текста начала «Записок» и «Воспоминаний Нащокина с поправками Пушкина», недавно обнаружена рукопись более полного текста воспоминаний Нащокина. В статье, названной выше, Н. Я. Эйдельман публикует и комментирует эту рукопись.
18 Здесь речь идет о «Воспоминаниях П. В. Нащокина с поправками Пушкина».
19 Миниатюра неизвестного художника «Семейство Нащокиных». Опубликована в статье: Назарова Г. И. Из иконографии Нащокиных, с. 424
20 Об этих портретах см. нашу статью «Много лет спустя...» (Вечерний Ленинград, 1972, № 248, 21 октября).
тем большую ценность приобрела фотография. Но когда и кем она сделана, каким образом попала к Б. Л. Модзалевскому, остается неясным. По всей вероятности, это произошло еще в дореволюционные годы. Что же касается живописного оригинала портрета матери П. В. Нащокина, то он и сейчас находится в г. Сочи в собрании В. С. Колюбакина.
Облик Воина Васильевича Нащокина (в фотоснимке с утраченного портрета) отвечает, думается, той психологической характеристике, которая содержится в «Записках» Нащокина. В лице изображенного угадываются черты властного, своенравного, а порой и сумасбродного человека. Примечательной и столь привлекательной для Пушкина чертой этого незаурядного человека была независимость. «Отец мой генерал-поручик В.<опн> В.<асильевич> Н.<ащокпн> принадлежит к замечательнейшим лицам екатерининского века, — писал поэт со слов П. В. Нащокина. — Он был малого роста, сильного сложения, горд и вспыльчив до крайности <.. .> После похода, в котором он отличился, он вместо всякой награды выпросил себе и многим своим офицерам отпуск и уехал с ними в деревню, где и жил несколько месяцев, занимаясь охотою. Между тем начались вновь военные действия. С1** <Суворов> успел отличиться, и отец мой, возвратясь в армию, застал уже его в Александровской ленте. Так-то, батюшка В.<оин> Васильевич), сказал ему С'** <Суворов>, указывая на свою ленту, покаместь вы травили зайцев, и я затравил красного зверя. Шутка показалась обидною моему отцу, который и так уж досадовал; в замену эпиграммы он дал С** <Суворову> пощечину <.. .> Вероятно, государыня уговорила С** Суворова) оставить это дело, для избежания напрасного шума. Несколько времени спустя присылают отцу моему Георгия при рескрипте, в коем было сказано, что <за> обиду, учиненную храброму, храбрый лишается награды, коей он достоин, но что отец мой получает орден по личному ходатайству А. В. С** <Суворова>. Отец мой не принял ордена, говоря, что никому не хочет он быть обязану, кроме как самому себе <.. .> По восшествии на престол государя Павла I отец мой вышел в отставку, объяснив царю на то причину: Вы горячи, и я горяч, нам вместе не ужиться...
В числе приближенных к отцу моему <.. .> арапка Мария <.. .> отправляла при нем должность камердинера; она была высокого роста и зла до крайности. Частехонько диралась она с моим отцом, который никогда не сердился на нее» (Акад., XI, 189—191).21
Не менее интересен образ К. П. Нащокиной, как мемуарный, так и живописный. Из всех известных изображений матери П. В. Нащокина портрет, оказавшийся в коллекции В. С. Колюбакина, наиболее выразительный. С холста смотрит на нас умное, волевое лицо женщины также незаурядной. В «Записках» Нащокина читаем о ней: «Мать моя была в своем роде столь же замечательна, как и мой отец. Она была из роду Нелидовых. Отец,
21 Отмечая то обстоятельство, что эти эпизоды отсутствуют в рукописи «Воспоминаний Павла Воиновича Нащокина, написанных в форме письма к А. С. Пушкину», но были включены поэтом в текст «Записок» П. В. Нащокина, Н. Я. Эйдельман пишет: «Когда Нащокин принялся писать сам, то, возможно, опасался доверять бумаге слишком смелые „повести прошлого" или не желал вспоминать об отце ничего плохого <.. .> Нащокин-отец привлекал внимание Пушкина теми же чертами, что и некоторые другие фигуры XVIII века — Потемкин, Орлов, М. Шванвич, о которых Пушкин много думал и писал именно в последнее десятилетие свор"' Замечая их крепостническое буйство, разврат и жестокость, Пушкин одновременно видел широту, размах, самобытность этих характеров <.. .> В словах Нащокина-отца, сказавшего Павлу I: „Вы горячи и я горяч, нам вместе не ужиться", — слышатся излюбленные пушкинские мотивы: „я могу быть подданным, даже рабом, — но холопом и шутом не буду и у царя небесного"» (Воспоминания Павла Воиновича Нащокина, написанные в форме-писем к А. С. Пушкину. Публикация Н. Я. Эйдельмана. — Альманах «Прометей», т. X, М., 1974, с. 282—284).
заблудившись на охоте, приехал в дом <к,> Нелидову, влюбился в его дочь,, и свадьба совершилась на другой же день. Она была женщина необыкно-*' венного ума и способностей. Она знала многие языки, между прочим греческий. Английскому выучилась она 60 лет. Отец мой ее любил, но содержал в строгости. Много вытерпела она от его причуд. Например: она боялась воды. Отец мой в волновую погоду сажал ее в рыбачью лодку и катал ее по Волге. Иногда, чтоб приучить ее к военной жизни, сажал ее на пушку и палил из-под нее. До глубокой старости сохранила она вид и обхождение знатной дамы. Я не видывал старушки лучшего тону» (Акад., XI, 191).
В собрании музея Института русской литературы (Пушкинский Дом) хранится фотография еще одного портрета К. П. Нащокиной (с рисунка Н. Чекмарева).22 В отличие от предыдущего на этом портрете мать П. В. Нащокина,^ по-видимому, представлена в более позднем возрасте. Строгий и простой облик изображенной не расходится со словами ее сына, приведенными выше: «Я не видывал старушки лучшего тону».
Попутно упомянем о неизвестном портрете деда П. В. Нащокина —Василия Александровича Нащокина,23 о котором в «Воспоминаниях» его внука сказано: «Родной дед мой был человек также весьма замечательный <.. .> Общая молва о нем говорит, что он был человек умный, честный, тверд и быстр в исполнениях» (Акад., XII, 291).
Публикуемые портреты Нащокиных, думается, могут служить реальным изобразительным комментарием к образам, запечатленным в «Записках» Нащокина и вызвавшим столь живой интерес Пушкина — историка, мемуариста и бытописателя.
Г. И. Назарова
ЖУКОВСКИЙ И СТИХОТВОРЕНИЕ ПУШКИНА «Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ...»
О взаимном творческом влиянии Жуковского и Пушкина писали многие дореволюционные и советские авторы. Однако в обширной литературе, посвященной обоим поэтам, в основном освещались вопросы воздействия Жуковского как основоположника русского романтизма на молодого Пушкина. В связи же с изучением пушкинского стихотворения «Я памятник себе воздвиг...» творчество Жуковского почти не привлекалось исследователями.
Жуковскому было высказано немало упреков в «обеднении» и «приглаживании» пушкинского стихотворения при его первой публикации в 1841 г. Упреки эти в основном справедливы, но, к сожалению, при этом замалчивалась другая роль поэта — вдохновителя и учителя Пушкина в период работы его над этим стихотворением. Влияние это было довольно существенным, однако в рамках настоящей статьи мы остановимся лишь на «этнографической» стороне вопроса.
В третьей строфе стихотворения «Я памятник себе воздвиг...» Пушкин приводит обширный перечень народов, живших в его время в России. Он как бы очерчивает ареал распространения своей посмертной славы. Подобные этнографические (и географические) обозрения были довольно широко распространены в русской литературе XVIII в. Однако у всех
22 Местонахождение оригинала неизвестно.
23 Местонахождение оригинала неизвестно. Фотография с него поступила в музей ИРЛИ в 1929 г. от Л. Б. Модзалевского и, вероятно, принадлежала его отцу, Б. Л. Модзалевскому.
