CC BY
397
Одним из приоритетных источников современного многообразия в отношении понимания рациональности стали исследования, которые были связаны с проблемой научной рациональности. Фактически сама проблема научной рациональности была сформулирована К. Поппером, который во многом связывал этот термин с исследованиями в рамках попытки отделения сферы научного знания от различных вненаучных источников, которые будут содержаться в том или ином конкретном исследовании, и вообще от всей сферы ненаучного. Конечно, за К. Поппером можно оставить развернутую характеристику данного понятия, но само это понятие отражало те установки, которые следовали из самой кризисной ситуации научной рациональности. Как показало последующее развитие науки, многие моменты классической рациональности так или иначе перешли в научную рациональность. Большинство специалистов, ученых, философов сохранили за научной рациональностью параметры неизменности, вневременности, подчиненности строгим законам науки.
Так, В.С. Швырев считает, что «рациональность в науке начинает рассматриваться только в плане технологии реализации отдельных парадигм и исследовательских программ, как внутрипарадигмальная рациональность, нормы и критерии которой действуют только в рамках соответствующей замкнутой концептуальной системы» [1, с. 29].
За научной рациональностью был закреплен статус того, что она выступает как метод исследования, позволяющий говорить об определенной оценке тех или иных научных утверждений. Фактически такое научное понимание рациональности является далеко не единым и, в значительной степени, не отражает реалий именно нынешнего этапа развития науки. Однако в недавнем прошлом, в рамках неопозитивистской традиции, научная рациональность выступала своеобразным критерием, по которому можно было знание отделить от незнания или ложного знания.
Обратим внимание на то, что научная рациональность имеет достаточно сильный оценочный момент, и в этом смысле можно говорить об определенной идеализации данного понятия. Но в итоге в нем выражается не только и не столько специфика научной методологии, сколько сама стратегия, при которой научное познание изначально признается приоритетным относительно любой сферы ненаучного характера.
Различные подходы к пониманию научной рациональности содержат мысль о том, что представляет из себя познание реальности и каковы реальные возможности и условия ее познания. В рамках научной рациональности становится вполне очевидным, что наиболее адекватной формой познания рациональности будет форма, соответствующая достижению реальности, которая в большей степени построена на принципах формализации. В этой связи, конечно, следует отметить, что подобная интерпретация научной рациональности фактически тождественна демонстрации ее ограниченности в плане развития науки. На это обратили внимание многие исследователи концепции научной рациональности [1, 2, 3].
Современные дискуссии относительно проблемы классической рациональности не могут обойти те ее аспекты, которые были рассмотрены и представлены М. Вебером и которые имеют серьезное значение для современных исследований социума, человеческого поведения, моделей выбора тех или иных способов человеческой деятельности. Фактически современная дискуссия основывается на так называемой дихотомии «рациональных» и «традиционных» обществ, которую М. Вебер применил для констатации капитализма как высшей формы исторического развития.
В рамках веберовской концепции были выделены два типа рациональности - целевая и ценностная. Такое деление для М. Вебера связано с различиями и со спецификой определения рациональности в различных типах общественных систем, что давало ему возможность выстроить некоторую иерархию рациональностей на основе различных социокультурных моментов в рамках деятельностного подхода к социуму.
Ряд ученых гипертрофируют значение целевой и ценностной рациональности именно в рамках их значения исключительно для рассмотрения социокультурных и общественно-политических аспектов, связанных с веберовской концепцией. На наш взгляд, следует целерациональность и ценностную рациональность рассматривать шире, так как веберовская позиция вполне предполагает и ее расширенную трактовку, которая может вполне нормально работать, пусть в локальных сферах
развития обществознания, но тем не менее может быть весьма полезной особенно для того этапа развития рациональности, который, например, В.С. Степин определил как постнеклассический этап [4, с. 41]. В этой связи обратим внимание на то, что фактически представление о целерациональной деятельности остается неполным ввиду того, что, во-первых, результаты деятельности, особенно в плане перспектив, остаются, тем не менее, непрогнозируемыми, а, во-вторых, сам субъект обладает такой системой ценностей и целей, которые между собой часто находятся в противоречии. Кстати, это и является одним из аспектов, связанных с развитием веберовской концепции ценностной рациональности, то есть учет ее концептуальных особенностей и вывод их за пределы веберского контекста с переведением в ту систему, которая для исследователей является противоречивой.
Е.М. Сергейчик справедливо отмечает, что «целерациональная деятельность есть деятельность ценностноориентирующая, ибо все элементы культуры, на фоне которых она разворачивается, всегда имеют то или иное значение для человека, то есть выступают в качестве ценностей. Ценности не есть свойства предметов и не коренятся в сознании человека, но являются результатом и условием коммуникативной человеческой деятельности, в ходе которой устанавливаются значения всего существующего для человека. Поэтому ценность есть значимость любых объектов окружающего мира, направляющих, мотивирующих человеческую деятельность» [5, с. 454-455].
Рациональность нередко понимается как определенное следование некоторым методологическим правилам. Но эта трактовка, на что обратили внимание Л. Бергстрем, Т. Кун, И. Лакатос, противоречит самому факту научного прогресса, который представляет собой рациональный процесс, несмотря на неизбежное нарушение некоторых методологических стандартов. В этой связи сами нормы должны быть приняты и поняты как определение цели науки, и тогда рациональность будет определена как деятельность на основе мотивов и целей. Но, с одной стороны, понятие «рациональность» требует учета элемента рефлексивности, и в связи с этим его следует определять как выражение некоторого убеждения в том, что сама деятельность имеет под собой вполне достаточное основание. С другой стороны, нельзя не обратить внимания на то, что приоритетную роль в этой связи играет характер получаемого результата; и тогда речь идет о таком понимании рациональности, при котором она связана с сознательным и обоснованным выбором наилучшего из альтернативных вариантов. Сам результат в таком случае направлен на достижение некоторых целей и стремлений познающего субъекта. Этот факт будет зафиксирован в определении рациональности как максимальной полезности, что нередко используется в теории принятия решений, в теории игр и т.д.
Подобные варианты, с точки зрения Л. Бергстрема, в принципе реализуют традиционные для европейской культуры, в частности для европейской философии, концепции, анализирующие рациональность с точки зрения таких понятий, как рационально-эмпирическое.
Одной из таких концепций является концепция Ю. Хабермаса, которая связана с так называемой «новой волной» понимания рациональности, в рамках которой Ю. Хабермас представляет свою собственную модель рациональности, которую называет «коммуникативной рациональностью» [6, с. 25].
В рамках данной теории коммуникативные действия рассматриваются фактически как три взаимосвязанные, взаимодополняемые друг другом исследовательские схемы. Во-первых, когда речь идет о понятии «коммуникативная рациональность», то имеется в виду, что она направлена против редуцирования человеческого разума до роли регулятора контроля за общением. Во-вторых, представляется модель общества, в рамках которой концепция внутреннего мира отдельной личности и социум связаны не просто какими-то лингвистическими связками, а в широком смысле являются объектом анализа с точки зрения коммуникативной рациональности. В-третьих, в данном случае это понимается как теория познания и теория действия на современном этапе.
В настоящее время неясными становятся те основные параметры, по которым должно происходить уточнение самого понятия «рациональность». По мнению ряда авторов, возникла проблема, связанная с множественностью вариантов рациональности или, как их часто называют,
типами рациональности, но эти типы на данном этапе скорее создают множественность в ее интерпретации, чем указывают на какой-то единый компромисс.
Имеется достаточно много сторонников данного подхода, которые говорят о признании того факта, что своеобразное равноправие альтернативных трактовок рациональности, которые основаны на сосуществовании исследовательских программ, фактически создает поле для релятивизма в отношении научного познания. В этом смысле одна из центральных проблем познания - проблема истины - с позиции подобного равноправия фактически перестает быть проблемой, так как приобретает какие-то локальные моменты и зависит от того фрагмента реальности, в рамках которого она будет определяться.
Данный подход имеет право на существование, однако его сторонникам следует более четко обозначить свою позицию по этому вопросу, так как буквальное его восприятие может привести к резонному вопросу относительно того, что принятие их позиций как позиций, альтернативных указанной выше, ведет к тому, что речь идет об установлении какой-то универсальной рациональности, а, как известно, универсализм в науке - это далеко не та характеристика, по которой можно говорить о дифференциации и интеграции научного знания. И в этом смысле можно даже сказать, что в таком случае универсализм становится похожим на тот самый классический рационализм, против которого выступают неклассическая и постнеклассическая концепции.
Речь идет о роли рациональности как уникального принципа культуры и способа отношения к миру. Однако понятая таким образом уникальность рациональности вполне допускает, что в рамках ее постнеклассического понимания на данном этапе развития научного знания существуют различные типы рациональности, которые позволяют человеку более свободно подходить к ее характеристике, так как, действительно, кризис научной рациональности возник не случайно и, видимо, как раз настоящий этап научного познания и требует по возможности максимального рассмотрения различных оттенков рациональности, а не только ее типов, которые позволили бы создать определенную типологию рациональности, выявить в рамках этой типологии иерархию различных видов рациональности, установить между ними какие-то субординационно-координационные связи.
Именно то, что мы сейчас отметили, является вполне реальным, вполне закономерным для сферы научного исследования, без чего разделение постнеклассической рациональности и классической, попытки создания между ними определенной связи фактически будут разговорами ни о чем, так как работа в данном направлении идет, но пока, видимо, не достигла того этапа, когда она подлежит более или менее четкой систематизации. Поэтому достаточно приемлемой и вполне адекватной представляется позиция А.Н. Ракитова, согласно которой «рациональность следует рассматривать не как абстрактно-логический, но как социально-культурный, развивающийся структурно сложный феномен. Концепция рациональности должна быть применимой к формам и способам мышления, поведения и деятельности. Она должна также фиксировать, отражать и оценивать существование и существующие формы социальной организации» [7, с. 75].
А.Н. Ракитов обращает внимание на самодостаточность и замкнутость подобной системы правил и норм, но в этом случае это означает не что иное, как то, что члены данного социума считают, что обеспечивается реализация тех или иных целей без привлечения других норм. Это, конечно, опять же подтверждает осмысленность поведения людей, что не исключает, с другой стороны, того, что в процессе развития осуществляется своеобразная корректировка подобного понимания рациональности. На наш взгляд, такие подходы четко выражают идею о признании того, что современная ситуация в отношении установления различных типов рациональности, определения самих понятий рациональности в рамках соответствующих систем является процессом достаточно длительным и представляет собой ту сферу деятельности, которая является одной из приоритетных в сфере гуманитарного знания.
В рамках такой концепции развивается и структура, соответствующая рациональности, что необходимо с точки зрения сопоставления с элементами данной структуры, например, правил, норм, адекватных ценностей и целей. Важность подобного подхода заключается в том, что происходит постоянное сочетание правил, ценностей, норм и целей, создающих наиболее адекватные локальные ситуации, в которых и будет происходить реализация принципа рациональности, что, в конечном счете, вполне соответствует законам исторического развития.
В современной литературе имеются подходы, согласно которым идея плюрализма, которую проводят относительно ситуации с множеством типов рациональности, фактически лишает идею рациональности ее исходного принципа, касающегося фундаментальных исследований, связанных с пониманием человека и его роли в окружающем социуме. Иными словами, сторонники подобного подхода утверждают, что различные типы рациональности как бы редуцируют понятие рациональности к различным частным технологиям человеческой деятельности. В этом случае появляются условия, которые позволяют выделить рациональность как определенный принцип культуры, что в итоге приводит к принятому в литературе понятию «эгалитарного релятивизма», который обычно связывают с именем Н. Решера. На наш взгляд, действительно, концепция эгалитарного релятивизма в ее понимании не только по отношению к рациональности, но и по отношению к любому понятию, претендующему на фундаментальность, является слабо применимой. Однако позиция Н. Решера представляется не такой простой, ибо она никак не ведет к отрицанию рациональности как таковой [8, с. 35].
Рассматривая проблему, связанную с границей когнитивного реализма, Н. Решер обращается к эгалитарному релятивизму и в связи с этим рассматривает концепцию рациональности, но он не поддерживает ту позицию, которую занимают представители этого направления. Более того, Н. Решер пытается вскрыть именно те тонкие концептуальные трудности, которые действительно возникают при рассмотрении рациональности в рамках той же неопозитивистской тенденции. Но эти концептуальные тонкости в данном случае отражают непростые моменты, связанные с выделением характерных особенностей современной неклассической рациональности. Как раз Н. Решер обращает внимание на тот факт, что если речь идет об отношении релятивизма к проблеме типов рациональности, то релятивист не будет говорить о том, что имеется целый ряд альтернативных видов рациональности и при этом нужно выбирать один или несколько из этих видов. Сама точка зрения релятивизма как раз будет близка той позиции, согласно которой нет смысла анализировать все различные альтернативные понимания рациональности, так как в любом случае все они будут являться относительными, и сам выбор конкретного типа рациональности, не говоря о выделении этих типов, для релятивизма как такового является не только несущественным, но и бессмысленным. Н. Решер, со своей стороны, обращая внимание на подобную ситуацию, говорит о том, что, по его мнению, естественно, ибо в каждой конкретной ситуации человек сталкивается с различными видами рациональности. То, что Н. Решер постулирует подобные различные типы, явно не говорит о том, что он является сторонником релятивизма.
Н. Решер пытается обратить внимание на те моменты, которые характеризуют само соотношение между альтернативными типами рациональности. Он указывает на тот факт, что для релятивиста неприемлем перебор данных типов вообще. Что же касается его позиции, она связана с тем, что всегда из всего спектра можно выделить одну или несколько правдоподобных или наиболее достоверных видов рациональностей. И с этой точки зрения оценивая альтернативные решения, можно сказать, что Н. Решер дает вариант субъективистского понимания подхода к понятию «рациональность». В рамках неклассического понимания рациональность - достаточно распространенное явление, которое во многом зависит от того, как понимать субъективизм.
В этой связи можно сформулировать такое определение: «рациональность - это разумное стремление к адекватным решениям с использованием релевантной информации и убедительных принципов рассуждения при решении отвлеченных теоретических и практических проблем». Данное определение далеко от идеального, но именно против этой идеальности на данном этапе научного познания мы и выступаем. Как рабочее оно отражает вполне конкретную позицию относительно того, что в различных дискуссиях об альтернативных видах рациональности субъект должен иметь одну, если не придерживается принципа универсализма. Из различных альтернативных идей разумно принять свою собственную, потому что это мотивируется тем, что в такой ситуации у человека нет реальной альтернативы. Исходя из позиции, которая является его собственной, он может соотнести свое мнение с мнением других субъектов по различным проблемам, в том числе и по проблеме рациональности. Но если он не сможет рационально обозначить свою собственную позицию, то он просто не способен понять чужую позицию, сопоставить ее со своей или выйти за ее рамки и на тех же рациональных основаниях принять чью-то чужую позицию. Другими словами, в подобных
ситуациях человек рационально вынужден рассмотреть свои собственные основные принципы, так как, если он не будет придерживаться подобной позиции, то трудно от него требовать разумного принятия рациональности как таковой.
Обратим внимание на тот факт, что подобное понимание рациональности в значительной степени составляет основу современных вариантов теории игр, то есть рациональность фактически устанавливает определенные правила игры относительно объекта, о котором человек начинает размышлять.
Речь идет о том, что рациональность проходит по основным, так называемым правилам, и представляет собой ту рациональность, на которую человек выходит в той или иной ситуации. Взгляды Н. Решера или позиции близкие им могли бы найти применение, в частности, в сфере контекстуальной рациональности. В рамках подобной ситуации как раз и осуществляется допущение различных альтернатив рациональности с признанием того обстоятельства, что выбор среди них не является рационально индифферентным. Он определяется, прежде всего, основаниями и оценочными критериями, на базе которых непосредственно осуществляется рациональный выбор.
Литература
1. Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры. М., 2003.
2. Автономова Н.С. Новый рационализм // Вопросы философии. 1989. № 3.
3. Башляр Г. Научный рационализм. М.-СПб., 2000.
4. Степин В.С. Деятельностная концепция знания (дискуссия с Игорем Алексеевым) // Вопросы философии. 1997. № 8.
5. Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002.
6. Хабермас Ю. Понятие индивидуальности // Вопросы философии. 1989. № 2.
7. Ракитов А.Н. Рациональность и теоретическое познание // Вопросы философии. 1993. № 11.
8. Решер Н. Граница когнитивного релятивизма // Вопросы философии. 1995. № 4.
