CC BY
82
Т.П. Агафонова
ПРАВО И РАЦИОНАЛЬНОСТЬ*
В статье рассматривается специфика подхода к проблеме рациональности с выходом на правовую проблематику. Особый интерес вызывает правовая рациональность. Показаны нормативно-методологические модели научного исследования. Представлен философско-правовой подход к рациональности, а также конкретные типы правового отношения социального субъекта к реальности.
Ключевые слова: рациональность, право, нормативно-методологические модели, правовой субъект, правовые действия.
Специфика подхода к проблеме рациональности констатирует значительное число позиций, отражающих понятие «рациональность». Между тем в научной литературе подчеркивается, что нечетко выявлена этимология концепта «рациональность». В методологии научного исследования рациональности, в рамках которой следует произвольно обозначить исходные признаки методологической системы, возникает проблема, что если она обладает определенными приоритетами перед другими подобными системами, то это сводится к вопросу относительно права или необходимости теоретического обоснования его. Как представляется, имеющиеся определения термина «рациональность» редко учитывают основные социальномировоззренческие ее параметры.
Таким образом, можно сказать, что при подобном подходе «чистого» рационализма не существует. Заметим, что даже в самой из так называемых «рациональных наук» - математике понятие рациональности - это условное выражение.
Человек обычно может отличить рациональный образ мышления, виды его суждения от суждений нерациональных или иррациональных. Научное и вообще теоретическое познания являются рациональными. Общезначимость этого утверждения вызывает некоторую иллюзию ясности в рациональном познании. В связи с этим апелляция к рациональности в основном основывается на интуиции и не предполагает общезначимого определения.
Философы различных направлений весьма активно исследуют проблему рациональности, т. к. в философии и методологии науки она стала одной из актуальных. Например, П.П. Гайденко отмечает, что «вопрос о природе рациональности - не чисто теоретический, но прежде всего жизненно-практический вопрос. Индустриальная цивилизация - это цивилизация рациональная, ключевую роль в ней играет наука, стимулирующая развитие новых технологий. Не только сегодня, но и в первой половине XX века проблема рациональности была предметом рассмотрения многих философов: А. Бергсона, Э. Гуссерля, М. Вебера, М. Хайдеггера, К. Ясперса и др. Во многом именно эти мыслители определили тот угол зрения, под которым проблема рациональности обсуждается и сейчас» [1, с. 9].
Различные подходы к проблеме создания современной теории рациональности констатируют тот факт, что различия в вариациях подобного конструирования имеют основу еще при определении понятия «рациональность». Например, Н.М. Смирнова отмечает: «Те, кто настаивает на том, что признание социальной природы познания обязывает нас выявить историческую и культурную обусловленность преобладания классической концепции истины как соответствия высказывания объекту (безотносительно к средствам, целям и смыслам человеческой деятельности) встречают активное неприятие со стороны поборников классической традиции, непоколебимо убежденных в том, что есть истины, установленные всем ходом историко-философского процесса и общественной практики. К числу подобных истин относят и классическое понимание истины. Однако апелляция к историко-философскому процессу едва
ли обладает достаточной объяснительной силой, поскольку, помимо классической (корреспондентской) концепции истины, история философии знает по меньшей мере несколько неклассических ее трактовок» [3, с. 160-161].
В современной зарубежной литературе отразилась борьба четырех представлений о рациональности: а) характеристике логического мышления; б) целеполагании человеческой деятельности; в) корреляции деятельности и системы ценностей; г) нормативнометодологической модели научного исследования.
По мнению П. П. Гайденко, «пересмотр понятия рациональности в философии науки начался примерно с 60-х годов XX века, когда складывался так называемый постпозитивизм, представленный хорошо известными именами Т. Куна, И. Лакатоша, С. Тулмина, Дж. Агасси, М. Вартофского, П. Фейерабенда и др. В отличие от неопозитивизма это направление стремилось создать историко-методологическую модель науки и предложило ряд вариантов такой модели. При этом философии науки пришлось столкнуться с проблемой исторического характера рациональности, обнаружившей ряд трудностей, справиться с которыми оказалось непросто.
Тем не менее исторический подход к пониманию рациональности в науке не получил широкого распространения вплоть до конца 50-х - начала 60-х годов. Пристальное внимание историков и философов науки к научным революциям, меняющим сами критерии рационального знания и в этом смысле напоминающим, согласно концепции Т. Куна, что-то вроде “переключения гештальта”, привело к установлению плюрализма исторически сменяющих друг друга форм рациональности. Вместо одного разума возникло много типов рациональности. Тем самым была поставлена под вопрос всеобщность и необходимость научного знания. Скептицизм и релятивизм, столь характерные для историцизма в философии, распространились теперь и на естествознание» [1, с. 10].
Например, Ст. Тулмин, утверждая, что не все рациональное можно свести к логической сфере, постулирует, что ситуация, когда наука включает в себя многочисленные сосуществующие, но логически независимые теории или концептуальные системы, будет вполне научной [4]. Возникает вопрос о том, насколько можно такую научность считать рациональной. По Ст. Тулмину, содержание рационального - это прежде всего определенная интеллектуальная позиция, которая будет порождать свою собственную совокупность понятий и убеждений. А рациональным будет то, что может быть оценено по достаточным или недостаточным основаниям.
Научный подход требует анализа не отдельных моментов, а сущности данной проблемы, например, в ее нормативно-универсальной форме. Речь идет о философско-правовом анализе рациональности в соответствии с заданными правовыми проблемами, определяющими конкретный тип отношения правового субъекта к миру, а также к самому человеку, который входит в этот мир, с точки зрения изначально исходных, рационально сформулированных правовых норм.
Если рассматривать рациональность правового сознания и, как следствие, рациональность правовых действий, то имеется в виду вполне конкретный вид познающего мышления. В этом смысле уже зафиксированная проблема относительно кризиса идеи рациональности в современном сознании в основном связана с нечеткими границами критериев рациональности познания и, в первую очередь, как подчеркивает В.С. Швырев, с научной рациональностью [5, с. 91-92]. Проблема рациональности шире, например, проблемы рациональности в науке и в том же теоретическом познании, т.е. речь идет о том, что она охватывает не только рациональные формы познания или достижения человеческого знания, но и, на что особо следует обратить внимание, на рациональность некоторых основных правовых действий в рамках поведения правового субъекта.
При этом, как справедливо отмечает Н.М. Смирнова, «если в условиях индустриальной (техногенной) цивилизации целостность социального организма воспроизводилась за счет консенсуса на уровне классовых, групповых и корпоративных интересов, то в постиндустриальной подобная целостность во многом основана на самоорганизации спонтанных проявлений человеческой индивидуальности, слабо замыкающейся на коллективно-групповые нормы и ценности. Подобная самоорганизация осуществляется не столько на институциональном уровне, сколько в сфере межличностных коммуникаций, где человек реализует себя в соответствии не с императивами групповой идентификации, а преимущественно с личностными устремлениями. Поэтому свойственный постиндустриальному обществу сдвиг в сторону ди-версивности и многообразия, радикального плюрализма и культурной гетерогенности приводит к тому, что социальный универсум, питающий просветительские иллюзии относительно того, что есть только одна Истина и много заблуждений, исходящих из непросвещенного обыденного опыта, постепенно отходит в прошлое» [3, с. 161].
В контексте этой традиции можно рассматривать человеческую свободу, которой обладает человеческий разум. Он всегда целесообразен, адекватен, господствует над окружающей его правовой действительностью. В рамках развития представлений о классической рациональности очевидно, что само рациональное имеет достаточно выраженный ценностный характер. Речь идет не о выражении обычных ценностей, а о причастности ценности «высшей», т.к. в качестве «высшей ценности» понимался своего рода Божественный разум, или логос, в зависимости от направленности рационалистической системы.
Это является одним из основных пунктов такой Божественной рациональности, как высшей ценности рационального. При этом подобные рассуждения направлены не столько на рассмотрение Божественного разума вообще, сколько на то, что высший источник рационального ни в коем случае не связан с атрибутом человеческого рассудка.
Так, классическая традиция подводит нас к объяснению того, что именно поэтому разум конкретного правового субъекта всегда стремится к высшему своему состоянию и индивидуальной свободе, которая даст ему возможность постичь законы, закономерности и связи, существующие вечно, неизменно и отражающие устройство социума.
Когда речь заходит о существовании определенного кризиса относительно правовых представлений, связанных с рациональностью, что вообще отличает современные дискуссии в данном направлении, то обычно утверждается, что такой кризис не характерен для современного этапа развития научного познания, а скорее современное понимание рациональности традиционно связывается с классическим толкованием мира.
Существуют неоднозначные представления о том, что понимать под кризисом классической рациональности, как его преодолевать. Ведутся достаточно интересные дискуссии относительно того, с какой точки зрения рассматривать современную рациональность - в плане неклассической или постнеклассической рациональности; как при этом оценивать статус правовой рациональности; как в связи с этим трактовать диалектику закрытой и открытой рациональности. Не последнюю роль при этом играют те аспекты, которые связываются с веберовским вариантом ценностной рациональности, имеющей значительный дискуссионный потенциал, т.к. во многом этот вариант увязывается с указанием на постнеклассическую рациональность, дающую концептуальный сдвиг в направлении истолкования норм права, смыслов и оценок.
Достаточно интересными и важными признаются работы таких известных российских философов, специалистов в данной области, как В.С. Степин и В.С. Швырев, которые попытались обобщить и проанализировать существующие мнения. Характерным является пример в отношении того, что если ученый в рамках методологии научного познания следует, например, принципам теории дедукции в теории права, то для него истинными будут только результаты, полученные с помощью дедуктивного метода познания, который относится к пра-
вовой рациональности. Использование в теории права индуктивных принципов, даже несмотря на те или иные результаты, изначально предполагает, что правовой субъект отходит от самой правовой рациональности.
Различные подходы к пониманию правовой рациональности обосновывают, что представляет собой познание правовой реальности и каковы реальные возможности и условия ее познания. В рамках правовой рациональности становится очевидно, что наиболее адекватной формой познания рациональности будет форма, соответствующая достижению реальности, которая построена на принципах формализации. В связи с этим, конечно, следует отметить, что подобная интерпретация правовой рациональности фактически тождественна демонстрации ее ограниченности в плане развития науки.
Веберовская концепция во многом отличалась тем, что он выделил два типа рациональности: целевую и ценностную. Подобное разделение М. Вебер основывает на различии и специфике определения рациональности в различных типах общественных систем, что давало ему возможность выстроить некоторые иерархии рациональностей на основе разнообразных социокультурных моментов в рамках деятельности человеческого мышления. Однако ориентация философа на идеализацию капиталистического общества привела к негативным последствиям, т. к. концепция целевой и ценностной рациональности во многом свелась именно к действию и оправданию различных правовых действий человека, характерных для данной формы развития общества.
Е. М. Сергейчик справедливо отмечает, что «целерациональная деятельность есть деятельность ценностно ориентирующая, ибо все элементы культуры, на фоне которых она разворачивается, всегда имеют то или иное значение для человека, то есть выступают в качестве ценностей. Ценности не есть свойства предметов и не коренятся в сознании человека, но являются результатом и условием коммуникативной человеческой деятельности, в ходе которой устанавливаются значения всего существующего для человека. Поэтому ценность есть значимость любых объектов окружающего мира, направляющих, мотивирующих человеческую деятельность» [2, с. 454-455].
В настоящее время недостаточно ясны основные параметры, по которым должно происходить уточнение понятия «рациональность». По мнению ряда исследователей, возникла проблема, связанная с множественностью вариантов рациональности, или, как их часто называют, типами рациональности, которые с точки зрения дискуссионного характера относительно рациональности на данном этапе скорее создают множественность в ее интерпретации, чем указывают на какой-то единый компромисс. Имеется много сторонников данного подхода, признающих тот факт, что своеобразное равноправие различных альтернативных рациональностей, которые основаны на сосуществовании исследовательских программ, фактически создает поле для развития релятивизма в рассмотрении научного познания.
Уникальность правовой рациональности вполне допускает то, что в рамках ее понимания на данном этапе развития научного знания существуют различные типы, которые позволяют правовому субъекту более свободно подходить к характеристике рациональности, т. к. действительно кризис научной рациональности возник не случайно, поэтому, видимо, настоящий этап научного познания и требует максимально возможного рассмотрения с различных правовых позиций.
Таким образом, контекстуальный рационализм дает определенный материал, который можно использовать в качестве некоторого своеобразного прагматичного подхода, что вполне соответствует как целерациональности, так и перспективной рациональности, и в конечном счете указывает на то, что действительно в рамках, например, контекстуального рационализма прослеживаются компромиссные варианты и с целерациональностью, и с ценностной рациональностью, и с другими ее видами, подтверждая расстановку акцентов в плане переосмысления классической рациональности.
Литература
1. Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. М., 2003.
2. Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002.
3. Смирнова Н.М. Рациональность социального знания: когнитивный нормативизм и стратегии интерпретации // Рациональность на перепутье. М., 1999. Т. 2.
4. Тулмин Ст. Человеческое понимание. М., 1984.
5. Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры. М., 2003.
* Исследование, в рамках которого написана данная статья, выполнено при финансовой поддержке Аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы» (2009-2010) Министерства образования и науки Российской Федерации. Проект РНП. 2.1.3.4842 «Методологические и логико-семантические основы исследования социального противоречия и переходных периодов развития современного российского общества». Научный руководитель проекта - доктор философских наук, профессор В.В. Попов.
