CC BY
47
Этнополитология
Н.А. Филиппова
НАЦИЯ И ЭТНОС В СОВРЕМЕННОМ ПАРЛАМЕНТЕ: ЕВРОПЕЙСКИЕ УРОКИ НАЦИОНАЛЬНОЙ КОНСОЛИДАЦИИ
Статья предлагает вариант ответа на вопрос об условиях консолидации наций в сложных по этническому составу сообществах. Автором исследован вопрос о соотношении терминов «нация» и «этнос» в современной политической науке и праве, систематизированы основные принципы консолидации наций в этнофедерациях, обобщен опыт участия традиционных этнических меньшинств в современных парламентах, сформулированы рекомендации по национальной консолидации Российского государства.
Ключевые слова: нация, этнос, представительная демократия, федеративное государство, система публичного представительства, национальное меньшинство.
Основным вызовом для современной российской политической элиты, вне всяких сомнений, становится формула «многонационального народа», заявленная в Преамбуле действующей Конституции. Допускает ли она существование единой нации, образующей одно государство? Или такой нации нет (о ней не упомянуто в Конституции), а значит, процесс формирования национальных государств на обширном евразийском пространстве, занимаемом современным Российским государством, не завершен. Поскольку любые исключения из правила «одна нация — одно государство» лишь подтверждают его фундаментальность. 2012 г. в этом смысле ознаменовался несколькими знаковыми событиями. 5 июня 2012 г. был подписан Указ Президента РФ № 776 «О Совете при Президенте Российской Федерации по межнациональным отношениям». Впервые руководители национально-культурных автономий и иных этнических общественных объединений получили собственную площадку для представительства (хотя бы и внепарламентского). Михаил Прохоров на съезде политической партии «Гражданская платформа» (27 октября 2012 г.) заявил о необходимости построения Российской Федерации исключительно по территориальному принципу (т. е. о ликвидации национальных республик и национальных округов). Напомним, что подобные радикальные предложения в недалеком политическом прошлом озвучивал лишь лидер ЛДПР. 4 ноября 2012 г. националистический Русский марш впервые состоялся не на окраинах столицы, а практически в ее центре, что вынудило Федерацию мигрантов России обратиться к главе Москвы
с просьбой об отмене или переносе марша. Практически одновременно с критикой «дальнейшей централизации» Российского государства и возврата к «доперестроечной идеологии» публично выступил экс-президент Республики Татарстан М. Ш. Шаймиев. Наконец, по поручению Президента Российской Федерации к октябрю 2012 г. была подготовлена новая редакция Концепции государственной национальной политики, в которой впервые заявлена особая роль русского этноса как консолидирующего народа.
Обоснована ли предложенная модель консолидации? Способна ли она, в конечном счете, привести к формированию новой нации, «нации россиян»? Обобщение опыта формирования национальных государств Европы позволяет назвать те правовые и политические факторы, которые облегчили для них решение проблемы собственной полиэтничности. Полагаем, что эти «уроки европейского» жизненно актуальны для Российского государства. Следует подчеркнуть, что подавляющее большинство современных государств — это государства со сложным составом образующих их сообществ. Идея суверенной государственной власти, возникшая в контексте размежевания единого религиозного (христианского) пространства по этническому принципу, на какое-то время соединила этническое с политическим (а этническую принадлежность — с принадлежностью к «национальному» государству). Однако эта относительная однородность сообществ и государств была поставлена под сомнение уже в эпоху Реформации. Пережившему межрелигиозные распри государству пришлось стремительно меняться, вырабатывая новый алгоритм политической и правовой интеграции. И поскольку им стало самоограничение некоторых регулятивных притязаний государства, постольку политическое господство стало предметом права.
Дальнейшая эволюция социальных институтов свидетельствовала: достижение некоторой однородности (например, равенства всех как субъектов права) — всегда лишь прелюдия к еще большему усложнению (углублению идеологической и социальной стратификации). И это вновь трансформировало государство, разделяя сферу собственно господства (государственное управление) и сферу формирования господствующей воли (политику). Результатом стало формирование целой системы новых политических и правовых институтов — институтов публичного представительства.
«Если мы совершим путешествие во времени и вернемся в Европу периода Реставрации, вступившую после падения Наполеона в эпоху романтизма, то увидим, что тогдашние политики континентальной Европы боялись гражданской войны не меньше, чем их
предшественники два столетия назад, в период религиозных войн, — писал Фрэнк Анкерсмит. — Как и в семнадцатом веке, одна часть населения была проникнута смертельной ненавистью к другой. В эпоху религиозных войн этими "частями” были протестанты и католики. После 1815 г. население разделилось по признаку приверженности какой-либо из двух "секулярных религий”, т. е. по идеологическому принципу» (Анкерсмит, 2002, с. 16). Решением проблемы стала представительная демократия, самой сутью которой является политический компромисс в условиях идеологической непримиримости. «Через несколько десятилетий, когда наметилось не менее опасное столкновение между капиталом и трудом, ментальность juste milieu снова позволила Западной Европе пережить этот потенциально губительный конфликт, оставшись, по большому счету, целой и невредимой. Ничто не может послужить более убедительным доказательством беспрецедентной способности репрезентативной демократии решать проблемы, кажущиеся неразрешимыми» (Там же, с. 20).
Однако рубеж XIX-XX столетий и последующие волны геополитических изменений (одной из которых было создано современное Российское государство) поставили перед представительной демократией совершенно иную по степени сложности задачу. Впервые идея государства пришла в противоречие с идеей «нации»: именно «национальный вопрос» стал причиной распада государств. Поскольку он (и здесь можно согласиться с А. С. Ященко) отрицал саму природу современного политического господства, подменял принцип территориальности публичной власти «психологическим» принципом, субъективным выбором каждого относительно своей этнической принадлежности. «Осужденный историей, осуждаемый нравственно, провинциально-племенной национальный принцип и невозможен как основа политического устройства. Невозможен он потому, что он — анархической природы» (Ященко, 1912, с. 391).
Над этим парадоксом стоит задуматься особо. Все предшествующие смыслы, вкладываемые теорией и практикой в понятие «нация», имели консолидирующий характер (Оль, 2000, с. 14). Так, слово populos в латинском языке отсылало к понятию «народ» (или сообщество граждан, участвующих в осуществлении государственной власти в Римской республике), в то время как термин nationes указывал на этническое родство племен. Этот термин (возникший в романских языках, а другими языками позаимствованный) сохранялся и в более позднюю эпоху Средневековья, трансформируясь в понятие «землячество». Однако более динамичная культура средневекового города придала ему новое и совершенно иное значение: по свидетельству Эрика Хобсбаума, «нацией» могли именоваться
корпорации (цеха, гильдии, торговые общины, сообщества студентов в университетах и т. д.) (Хобсбаум, 1998, с. 29). И если для объединенных в них людей термин «нация» по-прежнему имел консолидирующий смысл, то для сообщества в целом — уже противоположный смысл обособления части от целого.
Амбивалентная природа «национального вопроса» особенно хорошо была описана российским юристом А. С. Ященко. «Есть национальная идея объединительная, такова была идея русского, итальянского, германского объединения; она лежит в основании обширных движений к объединению всех народов, говорящих на английском языке, в основании иберо-американского стремления к сближению, в основании панславизма, — писал он в начале XX в. — Но существуют и другого рода национальные движения... Это — национальная идея партикуляристическая, разъединительная, стремящаяся к обособлению отдельных национальных групп в обширном политическом целом.» (Ященко, 1912, с. 389).
Отсюда следуют два принципиальных вывода. Во-первых, значение современного термина «нация» не совпадает с его первоначальным значением (общего происхождения или этнического родства). Именно это имел в виду Э. Хобсбаум, утверждая, что современный смысл данного слова возник не ранее XVIII в. (Хобсбаум, 1998, с. 9). Во-вторых, в нем изначально заложены взаимоисключающие символические коннотации. Либо сохраняется базовый смысл нации как консолидирующей множество в единое целое, но тогда «нация» в принципе не совпадает с «этносом» (эта модель понимания наиболее последовательно реализована в процессе формирования американской нации). Либо сохраняется производ-ность национального от этнического (от коренного, титульного этноса, от наиболее крупного этноса), но в этом случае нация может выступать таким субъектом, который разрушает государство. «Исторический конфликт между нацией и государством решается одним из трех способов: федеральным или полным объединением в одно целое государств, более мелких, чем нация; подчинением мелких национальностей одной имперской, хотя и чуждой по национальности, власти; это - наиболее общий путь истории; и распадением одного государства на ряд других государств, когда соединенные в нем национальности равны по силам и враждебны по духу» (Ященко, 1912, с. 395).
По этой причине на рубеже Х1Х-ХХ вв. проблема «нации» формулировалась так: каковы условия и механизмы консолидации сложных по этническому составу сообществ в единые нации, если само по себе существование национального государства является
не столько причиной, сколько следствием этой консолидации?
Безусловным достижением науки того периода стало разграничение политико-социологического аспекта исследования этой проблемы, с одной стороны, и публично-правового аспекта ее исследования, с другой. С точки зрения политической практики задача заключалась в выработке критериев «жизнеспособных» наций (таких наций, которые в состоянии сформировать свои государства). В ряду множества признаков (численность, литературный и административный язык, наличие национальной культурной элиты, способность к завоеваниям и т. д.) назывался и такой признак, как наличие «своего» государства в настоящем или относительно недалеком прошлом. Иными словами, связь между формированием государства, с одной стороны, и нации, с другой, уже тогда понималась не как причинно-следственная, а как функциональная. Государство может способствовать формированию нации, но может и не способствовать, и в этом случае распад государства по национальному признаку неминуем.
А публично-правовой анализ проблемы заключался как раз в поиске тех инструментов, которые могли бы быть использованы современным государством для национальной консолидации сложного (в этническом отношении) сообщества. Такой анализ осуществлялся, главным образом, теми политологами и юристами, которые исследовали представительную форму правления (систему публичного представительства). И вряд ли это случайно: представительная демократия уже неоднократно доказывала свою способность интегрировать социум. С точки зрения Джона Стюарта Милля, решение проблемы заключалось в гарантиях участия граждан в осуществлении государственной власти, а также в правовых результатах такого участия (оптимальной в этом смысле он считал представительную форму правления). «Представительное правление означает, что весь народ или значительная его часть пользуется через посредство периодически избираемых ими депутатов высшей контролирующей властью, которая во всяком государственном строе где-нибудь да находится. Этой высшей властью нация должна обладать во всей ее полноте» (Милль, 1897, с. 44).
В этом замечании Милля особенно важен переход от субъекта — народа к субъекту — нации. Граждане, участвующие в выборах, уже являются народом. Но лишь в случае признания ими избранного парламента (не главы государства (!), что Милль неоднократно подчеркивал) легитимным органом их общей воли, а также наделения такого парламента исключительным правом контроля в отношении всей системы государственного управления (всех органов исполнительной власти), народ обретает новое политико-правовое качест-
во, качество нации. Иными словами, государство способно консолидировать полиэтническое сообщество лишь постольку, поскольку оно основано на принципах представительного и ответственного правления. Эмпирические критерии такого правления сегодня хорошо известны и не требуют дополнительного анализа (свободные и действительные выборы, репрезентативная избирательная система, доминирующий или автономный парламент, эффективный парламентский контроль и т. д.). Других механизмов национальной консолидации в современных обществах, по убеждению Милля, нет.
Еще более очевидным является различие между народом и нацией в условиях федеративного государства. Такое государство, по общему правилу, объединяет в системе публичного представительства два вида представительства: народа и субъектов федерации. И это существенным образом меняет привычные представления о государственном суверенитете и нации. В самом деле, суверенитет — свойство, присущее государству в целом (как одному действующему субъекту права), а не его отдельным частям или государственным органам. Поэтому в федеративном государстве суверенитет явственно приобретает свойства политико-правового процесса, а не только правового состояния или политического качества: «И составные части, штаты — не государства, и федеральный союз, как таковой, — не государство; государство только в их взаимодействии» (Ященко, 1912, с. 294).
Суверенная воля федеративного государства — результат консолидации воль, порождаемых двумя (относительно обособленными) процессами волеобразования. С одной стороны, это — «общее решение народа» (выражаемое его представительным органом, палатой народного представительства). С другой — «решение штатов в их особности» (выражаемое органом представительства субъектов федерации). Но и то, и другое — момент различия в процессе формирования единой воли федеративного государства, поскольку завершает этот процесс взаимодействие палат, в ходе которого вырабатывается согласованное решение, так что обе палаты выступают как единый представительный орган.
Но кто является тем субъектом права, который представлен посредством двухпалатного парламента в федеративном государстве? Это не народ и не совокупность субъектов федерации (так как они представлены каждый «своим» органом, своей палатой). С точки зрения конституционалистов начала прошлого столетия, такое предельное в рамках существующего федеративного государства консолидированное выражение публичной воли свидетельствует о
формировании нации как нового субъекта конституционного права: иной воли, соизмеримой с волей нации, просто нет. И воля народа, и воля субъектов федерации в сравнении с ней — частные воли. Следовательно, народ федеративного государства и нация федеративного государства — это разные субъекты публичного права.
Практическое подтверждение этого вывода видится в том, что ненадлежащее представительство субъектов федераций (т. е. фактическое замещение их представительства представительством народа, характерное для социалистических федераций) повсеместно привело к распаду национально-территориальных федераций именно по национальному признаку (СССР, Югославия, Чехословакия). Дефекты представительства субъектов федерации характерны и для многих современных федераций (федерации Американского континента, Индия, Пакистан и др.). Но лишь в тех федерациях, где эти дефекты «накладываются» на формирование субъектов федерации по этническому признаку, возникает детонирующий эффект распада (Бельгия, Канада) в Индии таким выпадающим звеном стал мусульманский Кашмир.
Каким же должно быть надлежащее (т. е. консолидирующее) представительство субъектов федерации? С точки зрения А. С. Ященко (единственного российского правоведа, исследовавшего эту проблему в прошлом столетии), его юридическое содержание обусловлено самой природой федеративного государства. «Федерализм не есть многоцентрализм власти. Наоборот, федерализм стремится свести к одному. центру многие дотоле самостоятельные центры. Децентрализация стремится создать много центров власти, самостоятельных друг по отношению к другу и лишь контролируемых и руководимых высшей властью. Федерализм же стремится. свести их к единству, создавши сложное взаимоотношение между ними» (Там же, с. 344-345). Механизмом интеграции выступает формирование субъектами федерации представляющего их федерального государственного органа. Признавая его в качестве единого органа своей воли, множество частей федерации выступает как сложная, но уже единая правовая личность, федеративное государство. Именно поэтому для федерализма «важно знать не то, какую компетенцию имеет отдельный штат, а то, какой объем власти принадлежит тому федеральному органу, в котором представлены штаты в их особности» (Там же, с. 348). Иначе говоря, в федеративном государстве фактором национальной консолидации является значительный объем полномочий, закрепленный за верхней палатой федерального парламента. И наоборот, номинальный характер бикамерализма, как следствие — подмена федеративных отношений отношениями децентрализации и автономизации, явля-
ются факторами регионального обособления. Если такое обособление осложняется особым этническим составом региона, то «национальный вопрос» становится для государства разрушительным.
Вторая половина XX столетия характеризовалась еще более глубоким обособлением понятий «нация» и «этнос». Это особенно заметно благодаря утверждению в международном праве универсального понятия «национальное меньшинство». Оно было закреплено целой серией документов: Европейской Хартией о региональных языках или языках меньшинств (1992 г., Совет Европы), Конвенцией об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам (1994 г., СНГ), Рамочной конвенцией о защите меньшинств (1995 г., Совет Европы) и др. Универсальность понятия заключается в том, что под национальным меньшинством понимается не только этническое, но и конфессиональное, лингвистическое, любое иное меньшинство, т. е. меньшинство нации, возникшее в силу любых социально значимых обстоятельств и притязающее на дополнительные гарантии защиты своих прав. Очевидно, что «этническому» пониманию нации соответствовало бы понимание национального меньшинства только как этнического. (Впрочем, для конституционного права государств-республик бывшего СССР по сей день свойственно отождествление национальных и этнических меньшинств.)
Оборотной стороной этого обособления стал вопрос о самостоятельном участии национальных (прежде всего, этнических) меньшинств в формировании общей (национальной) воли и, соответственно, о формах их представительства в парламентах. В самом деле, если политические партии (будучи политическими корпорациями) являются непременными участниками этого процесса, то почему в праве участия отказано «социальным» корпорациям, меньшинствам? Такое представительство, будучи корпоративным, сохраняет многие специфические черты последнего, а именно:
1. «Естественный» характер представляемой социальной группы. Корпорация существует прежде, чем получает право быть представленной. В отличие от народа, который становится лицом в процессе выборов, корпорация — уже лицо.
2. Универсальность корпоративного представительства: оно уместно не только в парламентах, но и в иных государственных органах. Первоначально корпоративное представительство было использовано в целях осуществления правосудия (Устинов, 1912, с. 19).
3. Наделение правами участия в осуществлении государственной власти корпорации, а не входящих в нее индивидов. Поэтому порядок наделения полномочиями представителей является внут-
ренним делом социальной группы и не регулируется законом.
4. Представительство именно корпоративных интересов; наделение представителя (точнее, делегата) императивным мандатом и установление санкций за ненадлежащее представительство.
В соответствии с рекомендациями международного права на особое представительство в современных государствах могут претендовать только традиционные этнические меньшинства. Традиционными, в отличие от новых (миграционных) меньшинств, называют этнические группы, изначально проживающие на территории, которая изменила свою государственную принадлежность. Поэтому в новом государстве эти группы приобрели признаки меньшинства (Кимличка, 2006, с. 17-19). Их подразделяют на национальные меньшинства и аборигенов (или коренные народы). Первые интегрированы в современный образ жизни, но обособлены культурно, лингвистически, иногда территориально. Вторые сохраняют традиционный или даже архаический образ жизни, так что интеграция фактически означала бы их уничтожение.
Наиболее полно свойства корпоративного представительства проявляются в представительстве коренных народов. Так, Конвенция МОТ № 169 «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» требует проводить консультации с такими народами «через их представительные институты» всякий раз, когда принимаются законодательные или административные меры, затрагивающие их интересы (Конвенция МОТ..., 1989). Аналогичны положения Декларации ООН о правах коренных народов. Содержание этих документов указывает на то, что аборигены вправе участвовать в осуществлении власти в качестве особого субъекта права (Кряжков, 2010, с. 130); они по своему усмотрению определяют процедуру избрания представителей; последние уполномочены выступать в защиту интересов аборигенов всякий раз, когда политическое или административное решение их затрагивает. В отличие от своего исторического предшественника, корпоративного представительства в сословных парламентах, представительство аборигенов предполагается выборным, а статус представителей — публичным (что исключает, например, имущественную ответственность за ненадлежащую защиту интересов этнических групп). Это — результат интеграции такого представительства в систему публичного представительства современных государств.
Регулирование представительства аборигенов в конституционном законодательстве зарубежных государств довольно вариативно, но все же типичной практикой можно признать установление квот их представительства в национальном парламенте (Индия,
Боливия, Колумбия). При этом, как отмечает В. А. Кряжков, для представителей могут быть установлены особые требования, указывающие на их правую связь с представляемыми: например, в Конгрессе Колумбии квота представительства составляет 2 депутата, но избраны могут быть лица, «которые ранее занимали административные должности в своих общинах или были руководителями организаций коренных народов» (Там же, с. 341).
Значительно более сложным является вопрос о характере представительства национальных меньшинств. Изначально они характеризуются компактным проживанием и притязаниями на особое правовое положение, которые могут стать фактором распада государства. Однако учитывать надо не только негативные последствия территориального обособления национальных меньшинств, но и то обстоятельство, что компактность проживания — условие, исчезающее по мере разрушения традиционного социума. По мнению экспертов ОБСЕ, альтернативой территориальному обособлению меньшинств в современных государствах Европы являются гарантии их представительства в парламенте государства. В частности, в «Лундских рекомендациях» (Рекомендации ОБСЕ., 2000) сформулирован целый ряд таких предложений. Это: образование одномандатных округов в местах компактного проживания меньшинств; более низкий заградительный барьер для прохождения в парламент национальных общественных объединений либо его отсутствие (при пропорциональной избирательной системе и праве участия таких объединений в выборах); преференциальное голосование; квота представительства в парламенте и т. д.
В силу этого обстоятельства в процессе модернизации целого ряда государств Центральной и Восточной Европы вместо территориальных автономий были учреждены представительства национальных меньшинств в парламентах. К примеру, прекратила существование Венгерская автономная область в Румынии. Но Конституция Румынии гарантирует каждому этническому меньшинству, как минимум, одно место в парламенте, а этнические общественные объединения при участии в общенациональных выборах пользуются правами политических партий. В Польше общественное объединение или политическая партия, представляющая интересы национального меньшинства, в упрощенном порядке регистрирует свои списки и проходит в национальный парламент, даже если не преодолеет заградительный барьер. При этом не всякая этническая группа признается национальным меньшинством, так что безосновательно воспользоваться избирательными привилегиями невозможно. В Хорватии при численности меньшинства более 8% от об____________________________________________________________ 237
щего количества населения оно должно быть представлено в парламенте, правительстве и даже в составе высших судов пропорционально своей численности. А если численность меньшинства менее 8%, то оно представлено в составе квоты (5 депутатов) в нижней палате парламента, которая рассматривается как представительство всех таких меньшинств (Кряжков, 2010, с. 340-342).
Такое представительство похоже на «старое» корпоративное представительство: 1) признанием меньшинств особыми, естественно сформировавшимися, субъектами публичного права; 2) установлением специальных правил их участия в выборах, которые гарантируют представительство в парламенте (реже такие правила устанавливаются для формирования правительства и судебных органов); 3) предоставлением особых прав парламентариям-представителям меньшинств при рассмотрении законопроектов, касающихся меньшинств. Но и различия между этими представительствами существенны: специальные нормы избирательного права и права общественных объединений установлены национальным законом, а не самими меньшинствами. Эти законы создают равные условия участия в выборах для всех меньшинств, а их представители не связаны императивным мандатом.
Легализация такого представительства — дело национального законодателя. Так, коллективная позиция государств-участников СНГ, сформулированная ими в середине 1990-х годов (период формирования новой государственности и обострения межэтнических конфликтов) заключалась в непризнании национальных меньшинств самостоятельными субъектами права. Этот подход отражен в «Конвенции об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам» (Конвенция СНГ., 1994). Во-первых, субъектами права признаются лица, принадлежащие к национальным меньшинствам, а не сами меньшинства (ст. 5 Конвенции); во-вторых, государства сохраняют монополию на определение параметров национальной политики, они лишь «учитывают в своей политике законные интересы меньшинств» (ст. 4 Конвенции). Характерно, что в государствах региона сохраняются угрозы их территориальной целостности.
Итак, представительство этнических меньшинств в парламенте остается факультативным институтом, способствующим вовлечению коренных этносов в процесс формирования национальной (политической) воли. Практика установления квот представительства традиционных этнических меньшинств в нижних, а не в верхних палатах парламентов (Индия, Казахстан, Хорватия и др.) говорит о том, что конституционный законодатель рассматривает представительство этих меньшинств как усложнение народного представи-
тельства. А вот консолидация нации в результате парламентского представительства — обязательное условие сохранения целостности современного государства.
С учетом опыта, накопленного другими (преимущественно европейскими) государствами, и выводов, сформулированных в политической и правовой доктрине, ключевые рекомендации по формированию единой российской нации таковы: а) свободные и справедливые выборы в парламент при репрезентативной избирательной системе; б) формирование автономного (независимого от иных ветвей власти) парламента; в) существенное расширение перечня властных полномочий Совета Федерации; г) расширение контрольных полномочий обеих палат в отношении как Президента РФ и Правительства РФ, так и иных государственных органов; д) признание традиционных этнических меньшинств в качестве участников процесса формирования национального парламента и парламентов субъектов Российской Федерации, в том числе в качестве самостоятельных участников избирательного процесса. Только эти условия действительно способствуют формированию единой нации в сложном (этнически и конфессионально) политическом организме. Только их практическая реализация в современной России может обеспечить разрешение «исторического конфликта» нации и государства в пользу сохранения последнего.
Литература
Анкерсмит Ф. Р. Репрезентативная демократия. Эстетический подход к конфликту и компромиссу // Логос. 2004. № 2. С. 15-40. (Ankersmit F. R. Representational Democracy: An Aesthetic Approach to Conflict and Compromise // Logos. 2004. N 2. P. 15-40.)
Кимличка У. Права меньшинств выходят на международный уровень // Сравнительное конституционное обозрение. 2008. № 6. С. 17-41. (Kymlicka W. Minority Rights go to the international level // Comparative constitutional review. 2008. N 6. P. 17-41.)
Конвенция МОТ от 7 июня 1989 года № 169 «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» // Конвенции и рекомендации, принятые Международной конференцией труда. 1957-1990. Т. II. Женева: Международное бюро труда, 1991. С. 2193-2207. (IlO Convention of 7 June 1989 N 169 «On indigenous and tribal peoples of life in independent countries» // Convention and the recommendations adopted by the International labour conference. 1957-1990. T. II. Geneva: International labour office, 1991. P. 2193-2207.)
Конвенция СНГ от 21 октября 1994 г. «Об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам» // Информационный вестник Совета глав государств и Совета глав правительств СНГ. 1994. № 3. С. 74. (The CIS Convention of October 21, 1994 «On the rights of persons belonging to national minorities» // Information Bulletin of the Council of heads of States and Council of heads of government CH. 1994. N 3. P. 74.)
Кряжков В. А. Коренные малочисленные народы Севера в российском праве.
М.: Норма, 2010. 560с. (Kryazhkov V. A. Indigenios small-numbered peoples of the North in Russian law. M.: Norma. 2010. 560 p.)
Милль Дж. Ст. Представительное правление. СПб.: Изд-во Ф. Павленкова, 1897. 192 с. (Mill J. St. Representative government. SPb.: F. Pavlenkov publ. 1897. 192 p.)
Оль П. А. Нация как субъект права: дис. канд. юрид. наук СПб.: МВД России; Санкт-Петербургский ун-т, 2000. 22 c. (О// P. A. The nation as a subject of law: the author's abstract of dissertation for Doctor of Law. SPb.: Interior Ministry of Russia; St.-Peterburg univ., 2000. 22 p.)
Рекомендации ОБСЕ по эффективному участию национальных меньшинств в публичной жизни («Лундские рекомендации») // Хельсинкский монитор. 2000. N 4. Р. 46-61. The OSCE's recommendations on the effective participation of national minorities in public life («Lund recommendations») // Helsinki Monitor. 2000. Vol. 11. № 4. Р. 46-61.)
Устинов В. М. Учение о народном представительстве: в 2 т. Т. 1. Идея народного представительства в Англии и Франции до XIX в. М.: Тип. «Печатное дело», 1912. 653 с. (Ustinov V. M. The doctrine of popular representation: in 2 vol. Vol. 1. The idea of people's representation in England and France to the XIX century. M.: Printing house «Printing business», 1912. 653 p.)
Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780. СПб: Алетейя, 1998. 306с. (Hobsbawm E. Nations and Nationalism since 1780. SPb.: Aleteya, 1998. 306 p.)
Ященко А. С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1912. 841с. (Yaschenko A. S. Theory of federalism. The experience of the synthetic theory of state and law. Yuriev: Mattisen's printing house, 1912. 841 p.)
