CC BY
125
УДК 8Г371+8Г276.1
НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЗВИЩА В ЗЕРКАЛЕ КОНТЕКСТА
В.И. Макаров
INFORMAL NAMES OF NATIONALITIES THROUGH CONTEXT
V.I.Makarov
Гуманитарный институт НовГУ, [email protected]
В статье описываются различные группы слов, служащие для обозначения национальностей и расовых групп в неформальном контексте. Оценивается их оскорбительный потенциал и его изменчивость под влиянием внеязыковой обстановки. Предлагается классификация слов, принадлежащих к указанной тематической группе, с точки зрения передачи оскорбительной семантики.
Ключевые слова: семантика, оскорбление, контекст, идиоматика, словарь, сочетаемость, юрислингвистика
The author describes various groups of words that define nationalities and racial groups in informal context. Exploring offensive potential of such words and their variability, the author proposes classification of this lexical group taking into account degree of offensiveness.
Keywords: degree of offensiveness, semantics, offense, context, idioms, dictionary, forencsic linguistics, collocability
Проблема, рассматриваемая в статье, связана с острыми современными вопросами межнацио-нальных и межрасовых отношений. В последние месяцы под воздействием глобальной международной обстановки предметом прямо-таки ожесточенных дискуссий стала мера дозволенного накала при обсуждении межнациональных, межгосударственных, межрасовых конфликтов. Внимательным наблюдателям Интернета, конечно же, памятна ситуация, когда одна из глобальных социальных сетей начала проводить жесткую политику «языкового прореживания» пользовательского контента, направленную на изъятие из обращения, казалось бы, относительно невинных и на первый взгляд вполне легальных языковых единиц, обозначающих национальную принадлежность.
Впрочем, попытки подобного регулирования не редкость. Периодически своеобразного языкового облагороживания предпринимаются, хоть и с меньшим размахом и оглаской.
Нелишне в этой связи заметить, что в законодательстве Российской Федерации в числе прочих к видам экстремистской деятельности относятся те, которые связаны с различными формами вербального воздействия, например: публичное оправдание терроризма, возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, публичные призывы к осуществлению указанных деяний и др.
То есть подобные языковые проявления могут иметь вполне осязаемые юридические последствия. В связи с этим возникает проблема оценки лексики, используемой при обсуждении сложных межнациональных и тому подобных отношений.
На наших глазах в общественном сознании происходит своеобразная миграция лексики из области разрешенного в разряд нежелательного или даже
предосудительного. Насколько оправданны оценки тех или иных языковых единиц общественными институтами и отдельными людьми?
Массив текстов, которые могут содержать высказывания с указанным смыслом, обширен и постоянно растет. Это тексты печатных и сетевых СМИ, записи и обсуждения в интернет-форумах, блогах, социальных сетях и т.д.
Существует специальная литература, содержащая обобщение опыта и рекомендации для проведения экспертиз в указанной сфере (например, [1]), однако единого полноценного лексикографического источника, содержащего основные понятия и определения, имеющие отношение к практике исследования экстремистских материалов, нет. Более того, не определен в основном корпус понятий, относящихся к «языку вражды». Например, наименования наций, народностей, социальных групп в уничижительном ключе, даже имеющиеся в словарях субстандартной лексики, определяются неполно, без указаний на их оскорбительный, бранный характер. Все это в итоге ведет к тому, что исследования экстремистских текстов носят печать субъективизма, их выводы недостаточно обоснованны.
Объективная потребность в лингвистическом осмыслении экстремизма как явления действительности. Согласно российскому законодательству (ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности»), в числе прочих к видам экстремистской деятельности относятся те, которые связаны с различными формами вербальной активности и речевого воздействия, например: публичное оправдание терроризма, возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, публичные призывы к осуществлению указанных деяний и др.
Данный факт определяет проблему экспертизы текстов на предмет содержания в них экстремистской информации как отдельную лингвистическую проблему, требующую теоретического осмысления. Более того, число обращений со стороны судов, следствия, органов внутренних дел к экспертам-гуманитариям с запросом о выдаче заключений по текстам с экстремистской тематикой только растет. По данным М.В.Горбаневского, с 2006 по 2011 гг. доля лингвистических экспертиз по делам об экстремизме удвоилась и достигла почти четверти от общего объема заключений [2].
По нашим наблюдениям, «язык вражды» — это быстро изменяющееся явление как в смысле пополнения лексикона, так и в смысле изменчивости значений слов и выражений. Имеющиеся в словарях ненормативной лексики, арго, жаргонов определения зачастую уже не соответствуют реальным значениям, к тому же в таких словарях практически отсутствуют комментарии относительно оценочного характера, оскорбительности, роли в контекстах с потенциально экстремистским содержанием.
Законодательство по противодействию экстремизму РФ имеет специфический характер в сравнении с законами иных стран, что определяет и уникальность научной проблемы, в большей степени решаемой внутри отечественной лингвистики, чем за рубежом.
Существует несколько монографических исследований, касающихся оценки текстов с экстремистским смыслом, как правило, речь в них идет о толковании основных понятий и методиках оценки [1,3]),) и ряд статей на эту тему [4]. Заслуживают внимания работы, рассчитанные не на экспертное сообщество, а имеющие другие адресаты, напр., [5].
При этом следует указать, что законодательство России по противодействию экстремизму довольно часто меняется и уточняется, поэтому многие теоретические и методические положения быстро устаревают. Изменяется объем (как правило, в сторону увеличения) и смысловое наполнение многих понятий, относимых к «языку вражды» (см. оценку А. Д.Шмелева [6]).
В этих условиях стабилизирующую роль мог бы сыграть лексикографический источник, который мог бы дать как можно более полный спектр понятий, имеющих отношение к экстремизму и «языку вражды». Такой словарь повысил бы качество экспертиз, их научную достоверность и объективность. Однако до сих пор такого источника нет, хотя потребность в нем, на наш взгляд, назрела. Существовавший проект словаря для экспертов [7] пока так и не реализован.
Полагаем, что в арсенале «языка вражды» находятся следующие категории лексических и фразеологических и соотносимых с ними единиц:
— номинации с негативным оценочным компонентом, характеризующие лицо или группу лиц со стороны национальности, религии, принадлежности к социальной группе («чурбан», «хач», «русня»);
— номинации грубо-эвфемистического характера с тем же смыслом («акабы», «черти»);
— бранная, негативная лексика и эпитеты, хотя напрямую и не содержащая указанных выше смыслов, но устойчиво употребляющаяся в контекстах, содержащих «язык вражды» («ублюдки», «грязный», «генетические уроды»);
— лексика и выражения, обозначающие действия и состояния агрессивного или дискриминирующего характера («валить», «чемодан-вокзал-Россия»);
— лексика, обозначающая социально осуждаемые занятия, устойчиво связываемые в контекстах «языка вражды» с той или иной национальной, религиозной, социальной группой («наркодилер», «гешефтмахер»).
Указанный языковой материал следует толковать с учетом особенностей задач, стоящих перед исследователем-экспертом, делающим заключение по текстам, которые содержат или могут содержать смыслы, которые законодательство трактует как имеющие экстремистский характер.
Очертить и полно представить круг явлений, которые следует отнести к так называемому «языку вражды», дать словам и выражениям, относимым к «языку вражды», новое или углубленное по сравне-
нию с существующими толкование, соответствующее современному состоянию языка, расширить теоретическое и научно-методическое обоснование исследовательской деятельности экспертов-гуманитариев представляются важной современной теоретической задачей.
Повторяем, что при этом границы между «языком вражды» и обычной неформальной речевой экспрессией подчас бывает весьма зыбкой.
В качестве иллюстрации проведем при помощи возможностей Национального корпуса русского языка анализ употреблений двух на слух практически неразличимых наименований, имеющих отношений к дискурсу межнациональных отношений — «хачик» и «хач». Мы увидим, что даже эти однокоренные слова существенно отличаются в передаче семантики вражды.
[8, с. 922] определяет слово «хачик» как жаргонное наименование азербайджанца, что, разумеется, в корне неправильно, так как очевидным образом данное слово происходит от распространенного армянского имени. Употребление слова «хачик» для обобщенного наименования всякого, любого армянина аналогично использованию имени «Иван» для называния русского вне зависмости от его действительного имени. Со словом «хач» история иная. Этим словом обозначается прежде всего человек определенного, «южного», «кавказского» фенотипа вне зависимости от его внешности. И как показывает контекст, это слово употребляется совершенно с иной смвсловой и эмоциональной окраской. Впрочем, обратимся к примерам.
Слово «хачик» используется в художественной и публицистической литературе без выраженной негативной интенции:
«Ви, русские, хотите, чтобы я, хачик, знал свое место». (Мария Трещанская. Лабиринт. На московском рынке кто-то находит нужные вещи, а кто-то — теряет себя (2001) // «Известия», 2001.08.12); «Сама ездишь на нем, как на тракторе, а он бегает - прям как не хачик, а обычный наш мужик-тряпка!» (Мария Трещанская. Лабиринт. На московском рынке кто-то находит нужные вещи, а кто-то — теряет себя (2001) // «Известия», 2001.08.12); «На том самом месте, где до этого сидел "хачик"» (Андрей Геласимов. Ты можешь (2001));
«Твой язык очень обеднеет без будущего времени, и ты будешь говорить как какой-нибудь хачик» (Андрей Геласимов. Ты можешь (2001));
«Слово "хачик" раньше было абсолютно нейтральным, как и слово «жид», которое неоднократно употребляется, к примеру, в «Братьях Карамазовых» (Алексей Усов. «Чурка», «чукча», «жид» объявляются КоАПом вне закона // Новый регион 2, 2011.02.16).
Такая же картина наблюдается и в устной коммуникации:
(№ 20, жен, 21) «Они / наверно / таких давно не видали / ну эти / хачики там стоят» (Праздные разговоры // Из коллекции НКРЯ, 2006); (Владимир, муж) «А там все эти будут хачики / грузины...» (Семейный разговор // Из материалов Ульяновского университета, 2006); (Лидия, жен, 80) «А хачик какой-то
звонил уже. (Юля, жен, 19) Хачик? (Лидия, жен, 80) Угу» (Домашний разговор // Из коллекции НКРЯ, 2006).
Если же слово встречается в негативном контексте, то это будут примеры описания негативного отношения к лицам определенной национальности, а не прямое выражение эмоций:
«"Хачики", "даги" и иже с ними ведут себя вызывающе, по-хозяйски» (Братство краповых беретов (2004) // «Солдат удачи», 2004.04.07); «Новыми врагами стали при этом чужаки, недавние пришельцы на улицы родных городов, плохо говорящие по-русски и ведущие себя не по "понятиям" (то есть "нашему" своду законов), — "черные", "чурки", "чучмеки", "хачики" и иже с ними». (Николай Митрохин. От «Памяти» к скинхедам Лужкова. Идеология русского национализма в 1987-2003 годах (2003) // «Неприкосновенный запас», 2003.09.12); «Скучающим коренным парням мигом нашлась работа: раз, и удобно легли в ладони горячие от жары арматурные прутья, два и вслед за резкими хлопками дверей взревели движки тачек, три — и началась "охота на «хачи-ков»" (если кто не знает, Хачик — распространенное армянское имя, и кличут их так по той же логике, что русских "иванами"»). (Андрей Родкин. Армянский погром в Красноармейске // Комсомольская правда, 2002.07.09).
Слово «хачи», напротив, выражает обширный спектр негативных эмоций. Прежде всего речь идет о негативной эмоциональной оценке выходцев с Кавказа и из Средней Азии, приписывании им различных предосудительных поступков:
«До распада СССР в единой семье жили... так нас учили на политзанятиях. Тогда они были "гости столицы", а сейчас "чурки", "хачи" (Светлана Алек-сиевич. Время second-hand // «Дружба народов», 2013); «Они приходят сюда за помощью, хотя отношение окружающих к ним понятно без всякой мимики и даже без жестов: "Хачи, убирайтесь отсюда", — выведено фломастером на стене бывшего здания театр». (Александр Братерский. За русских (2003) // «Известия», 2003.10.03); «Девушка у меня погибла в том доме на Гурьянова, который хачи взорвали» (Дмитрий Соколов-Митрич. Sieg Heil!. Фашисты снова под Москвой (2002) // «Известия», 2002.05.30); «Эти грязные хачи с бейсбольными битами ходили по улицам и искали нас!» (Дмитрий Соколов-Митрич. Sieg Heil!. Фашисты снова под Москвой (2002) // «Известия», 2002.05.30); «Остальное пока держится в секрете: свидетельнице могут угрожать. "Набросился с криком «Надоели хачи!» А что же участники драки?"» (Александра КРЫЛОВА. Парень погиб после избиения, а следствие считает: он просто был болен // Комсомольская правда, 2012.03.26); «Какой-то дерзкий подпольщик, разукрасил ее надписями: "Хачи вон из России!"» (Александр Мешков: Кто в доме хозяин! // Комсомольская правда, 2005.10.18); «Русские — хозяева, все иностранцы — чужие, хачи-кавказцы. (Римма АХМИРОВА. (Наш спец. корр.). Тольятти. Потому что мы — банда! // Комсомольская правда, 2001.11.29); «Эксперт также отметила, что призывы "убивать хачей" могут употребляться «иро-
нически, не всерьез», а слово "хач" может обозначать объект агрессии, а не национальность» (Ольга Панфилова. Питерским подросткам, избившим киргизского школьника под выкрики «Убивай хача!», предъявлено обвинение в расизме // Новый регион 2, 2010.06.08); «Он имеет огромные деньги на строительстве, оптовой торговле и остальном, а хачи имеют весь город как хотят!!!» (Электронная листовка о выборах мэра Долгопрудного (2003)).
Также «хач», особенно как префиксоид, может служить символом всего низкопробного, малокультурного:
(Екатерина, жен, 18) «Там учатся уроды / и неудачники / и хачи...» (Разговоры московских студенток // Из коллекции НКРЯ, 2007); «Мою, где очередь меньше. Естественно на хач-мойки, где странного вида дядечка из грязного ведра моет, не езжу»; «У нас рядом стройка. Хачи шныряют, как крысы. Из-за них в магазин вечером страшно выйти» (Светлана Алексиевич. Время second-hand // «Дружба народов», 2013).
Не редкость контексты, описывающие, как употребление слова «хач» становится поводом для конфликта, либо люди, использующие данное слово, оцениваются с негативной точки зрения, дискредитируются:
«Можно быть двухметровым красавцем с голубыми глазами, но как только ты сказал "хачи", над тобой уже нависла черная воронка из творчества Сергея Лукьяненко» (Игорь Мальцев. Эксгумация национализма // Известия, 2013.07.25); «Извинения за слово "хачи", написанное прямо после столкновения в запальчивости и раздражении» (Александр Григорьев. Избитый журналист «Коммерсанта» отказался писать заявление в полицию // Известия, 2013.01.13); «Но также нет ничего удивительного в том, что нашлись люди, которые формируют о наших мнение по шутникам, протягивающим банан Карлосу, по зарядам нехороших слов и по тем людям, которые называют всех кавказцев одним словом "хачи"». (Сергей Ващенко. Простите, я не понял, мы теперь не дружим с «Анжи»? Обзор фанатских гостевых после беспорядков в Дагестане // Советский спорт, 2011.07.25); «Как не вспомнить гениальную фразу Жванецкого о том, что заговор против нашей страны есть, но в нем принимают участие все. Крест и хачи. А ксенофобия. У меня есть один приятель, известный адвокат, которому я как-то чуть морду на эту тему не набил» (Артем Аниськин «В России проблема с коррупцией? Вранье!» // Комсомольская правда, 2007.05.22); «Дороге в Нирвану не мешало даже слово «Хачи», жирно выведенное черной краской на стене одного из магазинов» (Владимир Ворсобин. Если Крым не вернут, мы его купим // Комсомольская правда, 2005.05.03); «Ну, давай, скажи мне, что я "хач"» (Андрей Горбунов. На Урале кавказские борцы избили русских подростков за то, что те называли их в «контакте» обезьянами // Комсомольская правда, 2013.10.14); «Я вбил фразу в YouTube и наткнулся на ролик: пятеро мо-лодцев орут, что Секу — шимпанзе, а Дзагоев — хач» (Сергей Егоров. А вы выходите в белом? Редактор отдела футбола ответил автору статьи «Я не дебил!» // Советский спорт, 2011.12.08).
Таким образом, различие оскорбительного потенциала двух похожих слов становится очевидным.
С нашей точки зрения, оценка оскорбительного потенциала той или иной языковой единицы должна опираться не на те или иные политические решения социальных институтов или отдельные субъективные мнения, а на объективные результаты, получаемые при анализе большого количества контекстов.
Корпусная лингвистика и ее возможности могут оказать в этом случае неоценимую помощь.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ (проект № 14-34-01012 «Юрислингвистический фразеологический словарь» и проект № 15-04-00509 «Словарь сочетаемости фразеологизмов русского языка»).
Источники материала
1. НКРЯ — Национальный корпус русского языка [Электр. ресурс]. URL: http://www.ruscorpora.ru.
1. Исследование и экспертиза экстремистских материалов / СибАГС; под науч. Ред. Л.В.Савинова. Новосибирск: Изд-во СибАГС, 2009. 176 с.
2. Интервью с М.В.Горбаневским [Электр. ресурс]. URL: http://siberia-expert.com/news/samye_strashnye _ehkstremisty_ehto_bukvy/2011-11-11-311 (дата обращения 01.10.2015).
3. Галяшина Е.И. Лингвистика против экстремизма. В помощь судьям, следователям, экспертам / Под ред. проф. М.В.Горбаневского. М.: Юридический Мир, 2006. 96 с.
4. Галяшина Е.И. Судебная экспертиза вербальных проявлений экстремизма: правовые и методические аспекты // Эксперт-криминалист. 2009. № 2. С. 14-16; Бринев К.И. Методологические проблемы судебной экспертизы: определение сущности экстремизма / определение понятия «социальная группа» // Вестник Кемеровского государственного университета. 2012. № 2 (50). С. 117-123; Де-мешкина Т.А., Наумов В.Г. Проблема лингвистического обеспечения федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» // Вестник Томского государственного университета. 2011. № 4 (16). С. 5-12; Шибаев М.В. Российское антиэкстремистское законодательство в лингвистическом освещении // Политическая лингвистика. 2011. № 2 (36). С. 238-242; Гладилин А.В. «Язык вражды» в традиционных и новых медиа // Вестник Челябинского университета. 2013. № 21 (312). С. 144-153.
5. Прикладная конфликтология для журналистов. М., 2006. 158 с.
6. «Колорады», «ватники», «укропы». Язык вражды и риторика ненависти [Электр. ресурс]. URL: http://www.pravmir.ru/koloradyi-vatniki-ukropyi-yazyik-vrazhdyi-i-ritorika-nenavisti (дата обращения 01.10.2015).
7. Голев Н.Д. Юрислингвистический словарь инвективной лексики русского языка (к постановке проблемы) //Актуальные проблемы русистики: Материалы Международной научной конференции / Отв. ред. Т.А.Демешкина. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. Вып. 2. Ч. 1. С. 92-98.
References
1. Savinova L.V., ed. Issledovanie i ekspertiza ekstremistskikh materialov [Study and expertise of extremist content]. Novosibirsk, SibAGS Publ., 2009. 176 p.
2. Interv'yu s M.V.Gorbanevskim [Interview with M.V.Gorbanevsky]. Available at: http://siberia-expert.com/news/samye_strashnye_ehkstremisty_ehto_bukvy /2011-11-11-311 (accessed 01.10.2015).
3. Galyashina E.I. Lingvistika protiv ekstremizma. V pomoshch' sud'yam, sledovatelyam, ekspertam [Linguistics vs extremism]. Moscow, Yuridicheskiy Mir Publ., 2006. 96 p.
4. Galyashina E.I. Sudebnaya ekspertiza verbal'nykh proyavleniy ekstremizma: pravovye i metodicheskie aspekty [Forensic expertise of verbal aspects of extremism]. Ekspert-kriminalist, 2009, no. 2, pp. 14-16; Brinev K.I. Metodologicheskie problemy sudebnoy ekspertizy: 5. opredelenie sushchnosti ekstremizma / opredelenie ponyatiya «sotsial'naya grappa» [Methodological problems of forensic 6. expertise: definition of extremism, definition of social group].
Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta, 2012, no. 2 (50), pp. 117-123; Demeshkina T.A., Naumov V.G. Problema lingvisticheskogo obespecheniya federal'nogo 7.
zakona "O protivodeystvii ekstremistskoy deyatel'nosti" [Problem of linguistic procuring of Federal law "On of counteraction to extremist activity] Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2011, no. 4 (16), pp. 5-12; Shibaev M.V. Rossiyskoe antiekstremistskoe
zakonodatel'stvo v lingvisticheskom osveshchenii [The Russian anti-extremist legislation with point of view of lingustics]. Politicheskaya lingvistika, 2011, no. 2 (36), pp. 238-242; Gladilin A.V. «Yazyk vrazhdy» v traditsionnykh i novykh media [The hate speech in traditional and new media]. Vestnik Chelyabinskogo universiteta, 2013, no. 21 (312), pp. 144-153.
Prikladnaya konfliktologiya dlya zhurnalistov [Applied conflict studies for journalists] Moscow, 2006. 158 p. "Kolorady", "vatniki", "ukropy". Yazyk vrazhdy i ritorika nenavisti [Hate speech and rhetoric of hatred]. Available at: http://www.pravmir.ru/koloradyi-vatniki-ukropyi-yazyik-vrazhdyi-i-ritorika-nenavisti (accessed 01.10.2015). Golev N.D. Yurislingvisticheskiy slovar' invektivnoy leksiki russkogo yazyka (k postanovke problemy) [Forensic linguistic dictionary of invective Russian vocabulary]. Demeshkina T.A., ed. Aktual'nye problemy rusistiki: Materialy Mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii. Tomsk, TSU Publ., 2003. Iss. 2, part. 1, pp. 92-98.
