CC BY
48
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 3
МАТЕРИАЛЫ И СООБЩЕНИЯ М.В. Гашнева
НАСТОЯЩЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЙНОЕ: УСТНОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ И КНИЖНАЯ ТРАДИЦИЯ
В статье обсуждается вопрос о том, насколько непосредственно связана форма настоящего исторического событийного, частотная в современном устном нарративе, с аналогичной формой, распространившейся в житиях конца XIV-XV вв. По-видимому, форма praesens historicum, появившаяся в конце XIV в. как литературный прием, не была новой для носителя древнерусского языка: ее распространение в книжных текстах лишь открыло возможность для употребления в письменной речи аналогичной живой древнерусской формы, ранее ограниченной рамками устного нарратива.
Ключевые слова: praesens historicum, устный нарратив, древнерусский язык, «Онежские былины», Гильфердинг, книжная традиция.
The problem considered in the article is the connection between the verbal form of present historical in contemporary Russian oral narrative and the analogous form widespread in hagiography at the end of the XIV-XV centuries. By all appearances the form of praesens historicum that appeared at the end of the XIV century wasn't new for the native speaker of Old Russian: widespread use of this form in hagiography only opened up the possibility of using in literary language the analogous Old Russian living form restricted to oral speech before.
Key words: praesens historicum, oral narrative, the Old Russian language, "By-linas of Onega", Gilferding, literary language.
Настоящим историческим (praesens historicum) обычно называют употребление формы настоящего времени в повествовании о прошлом [Виноградов, 1947: 572-573; Бондарко, 1971: 142; Маслов, 2004: 514; Гловинская, 1982: 11, 288]. Согласно общепринятой трактовке, настоящее историческое означает совпадение действия, выраженного этой формой, с определенным текущим моментом текстового времени [Виноградов, 1947: 572-573; Кузнецов, 1949; Маслов, 2004: 514].
А.В. Бондарко выявил два типа настоящего исторического: настоящее историческое «авторского литературного повествования» и «непосредственного живого рассказа» [Бондарко, 1971: 144]. Е.В. Падучева называет первое значение настоящего исторического событийным — «так сказать, в значении СВ», а второе — импер-фектным, «так сказать, в значении НСВ» [Падучева, 1996: 288]. Во
103
втором случае глаголы в форме настоящего исторического обозначают одновременно протекающие действия, т.е. такое значение можно считать транспозицией актуального настоящего. Глаголы событийного настоящего исторического обозначают действия, последовательно сменяющие друг друга, и это особое переносное значение формы презенса в современном русском литературном языке (как и импер-фектное) выражается формами НСВ.
Однако нейтрализация видового противопоставления была характерна для настоящего исторического не на всех этапах развития русского языка. Как показывает Е.А. Горбунова (Мишина), в восточнославянских памятниках Х1-ХУ вв., в отличие от более поздних текстов, употребляются как формы совершенного, так и несовершенного вида, хотя и достаточно редко: «и те, и другие представлены единичными примерами» [Горбунова, 1998: 251].
Исследователи связывают широкое проникновение событийного настоящего исторического НСВ в восточнославянские тексты со вторым южнославянским влиянием. С ХУ в. эта форма начинает активно употребляться в житийных текстах и в дальнейшем становится фактически обязательным элементом житийного стиля «плетение словес», тогда как использование настоящего исторического в имперфектном значении для стандартных церковнославянских текстов никогда не было характерно и отмечается преимущественно в памятниках гибридного регистра (летописях, хожениях, некнижных житиях) [Колесов, 1976: 82-83; Шевелева, 1986: 86-105; Духанина, 2008: 193-195].
В то же время нельзя не заметить, что сейчас событийное настоящее историческое не только не ограничивается письменной (в первую очередь художественной) речью, но и гораздо более частотно как раз в устном нарративе. Ср. отрывок из рассказа М. Зощенко «Аристократка»: «Я пиджачишко накинул, похряпал на дорогу — и к ним. Прибегаю. Вваливаюсь, натурально, в комнаты. Гляжу — сама бывшая графиня бьется в истерике и по ковру пятками бьет. Увидела она меня и говорит сквозь слезы: "Ах, говорит, Ефим, комси-комса, не вы ли сперли мои дамские часики <...>?" — "Что вы, — говорю, — что вы, бывшая графиня! <...>". А она рыдает: "Нет, — говорит, — не иначе как вы сперли, комсикомса ". И вдруг входит сам бывший граф и всем присутствующим возражает: "Я, говорит, чересчур богатый человек, и мне раз плюнуть и растереть ваши бывшие часики, но, говорит, это дело я так не оставлю<...>"».
Эта форма является одной из наиболее частотных и в фольклорном нарративе. Так, в 70 исследованных Онежских былинах, записанных А.Ф. Гильфердингом со слов 15 исполнителей, встретилось несколько сот примеров такого употребления, ср.: «Хотел узнать казак наш Илья Муромец // Славнаго Святогора нунь богатыря. //
104
Отправляется казак наш Илья Муромец // К тому же Святогору тут богатырю // На тыи было горы на высокий. // Приезжает тут казак да Илья Муромец //А на тыи было горушки высокий //Ко тому же Святогору да богатырю, // Приезжает-то к ему да по-близёхонько //А й поклон ведет да понизёхонько: // "Здравствуешь, богатырище порныи, //Порныи богатырь ты да дивный!"» [Онежские былины, 1949: 97].
Частотность употребления форм событийного настоящего исторического именно в былинном нарративе особенно показательна, поскольку эпические тексты, как хорошо известно, с одной стороны, достаточно долго сохраняют архаичные языковые особенности, а с другой — в минимальной степени подвержены влиянию письменной книжной традиции.
В связи с этим кажется закономерным вопрос о том, насколько непосредственно связана нынешняя живая форма настоящего исторического с той, которая активно заимствовалось в качестве литературного приема в конце XIV в. — XV в.
Рассмотрим подробнее, каково было употребление событийного настоящего исторического в летописных и житийных текстах раннего и позднего периода, различающихся по диалектной локализации и степени книжности.
В рассмотренных текстах раннего периода (Киевская, Галицко-Волынская и Новгородская I летописи, а также Московский летописный свод конца XV в. в части за XII-XIII вв.) употребления praesens historicum в событийном значении не встретилось1.
Совершенно иную картину мы видим, обратившись к летописям XIV-XV вв. — московской Никоновской летописи (далее — НЛ) за XIV-XV вв. и Московскому летописному своду в записях XIV-XV вв. (МЛС), а также Холмогорской летописи севернорусского происхождения (ХЛ):
Формы событийного настоящего исторического от основ НСВ
НЛ 152
МЛС 77
ХЛ 15
Из 15 случаев употребления событийного настоящего исторического в Холмогорской летописи 14 примеров встретились во вставных
1 Единственная запись (1247 г.) в Московском своде, содержащая два примера употребления событийного настоящего исторического, является поздней вставкой — в основе ее лежит текст «Слова об убиении царя Батыя», написанного Пахомием Сербом в конце XV в. и представляющего собой классический пример стиля «плетение словес».
105
эпизодах, контекстах книжного характера или в составе устойчивых текстовых блоков, например:
Малу же времени минувшу пресвященный архиепископ Генадие присылает к державному митрополиту Зосиме и приносятся многая истинная свидетельства на новгородских еретиков, елици бяху в Новеграде и елици бяху на Москву прибегоша <...> (ХЛ, 1491 г.).
В ряде случаев настоящее историческое встречается в составе небольших эпизодов, описание которых строится из устойчивых формул (например, благословения) — хотя весь текст записи книжным не является, этот ее фрагмент оказывается книжным и «регистр» меняется на более высокий, ср.:
И отпустил князь великий князя Ивана Васильевича Оболенского-Стригу со многими вои, да с ним князей царевичевых Даньяровых со многими татары, а велел тем итти на Волочек да по Мсте. Сам же князь великий шед ко отцу своему духовному митрополиту Филиппу, благословися у него, святитель же огражает его крестом и молитвою (ХЛ, 1471 г.).
Как видно из таблицы, в Никоновской летописи формы событийного настоящего исторического количественно существенно превосходят аналогичные формы в Холмогорской летописи. Это объясняется, во-первых, большим объемом Никоновской летописи и, во-вторых, высокой степенью книжности отдельных фрагментов, что во многих случаях связано со следованием новому риторическому стилю. Так, 135 примеров из представленных встретились в составе вставных книжных текстов — ср. контекст из «Повести о житш великаго князя Михаила Александровичя Тверскаго»:
Иже въ странахъ славенъ бывъ великгй князь и страшенъ бывъ ратнымъ, толику славу княженга вскоре оставляетъ и толми смирено своима ногама въ монастырь приходитъ и умилнт у епископа постриженга проситъ (НЛ, 1399 г.). Приведенный контекст — один из текстовых стереотипов, повторяющихся в разных житиях, и употребление настоящего исторического НСВ в событийном значении является в данном случае литературным приемом, характерным для стандартных церковнославянских текстов конца XIV-XV вв. Ср. с контекстом из жития, который приводит М.Н. Шевелева:
Бывшоу же емоу двою на десятем лттом иде к прилежащи тамо поустыни въ един от монастыреи и от тамо сущаго игоумена по-стризается къ братии причитается и съ отнятием оубо власным и всякое моудрование съ отртзуетъ плотское и бываеть съвершенъ въ всем послушник (Житие митроп. Петра Киприановской ред., 152 об.) [Шевелева, 1986: 86].
Аналогичную ситуацию обнаруживаем и в тексте Московского свода: из 77 примеров подавляющее большинство приходится на вставные эпизоды или формульные контексты. Пр.:
106
И прииде же тамо благовтрныи и христолюбивыи велики князь Иван Васильевич всея Руси <...>. И тако свершивше молебнаа, и преже встхъ своима рукама митрополитъ начало полагаетъ, идт же олтарю быти, та же по странам и по углом, и по сем мастеры начинают дтло зданию. Заложена же бысть сиа церковь по заложении первыа церкви <...> (МЛС, 1472 г.).
Об отсутствии явной принадлежности контекста к высокому книжному регистру можно говорить лишь в девяти случаях в Никоновской летописи и в пяти случаях в Московском своде, однако все примеры подобного рода представляют собой глаголы речи в составе устойчивых формул введения текста грамоты или прямой речи, и однозначно определить тип настоящего исторического нельзя — возможно, перед нами его конкретно-процессная разновидность, ср.:
А митрополичю послу Дмитрею даша Новогородцы полчетвер-тастарублевъ, что имъ благословете привезъ отъ своего господина, отъ Кипргана митрополита Юевскаго и всеа Руси, и грамоту про-щалную. А в грамотт пишетъ: <...> (НЛ, 1393 г.);
И владыка и посадницы и житии били челом, а молвят боаря такъ: «мы своимъ государемъ великым княземъ урока не чиним их государьству, но пожаловали бы наши государи свою отчину <...>». И боаря шед сказали то великому князю (МЛС, 1478 г.).
Итак, летописный текст, гибридный по своей природе и позволяющий поэтому сопоставить употребление интересующих нас форм в разных типах контекстов, подтверждает, что в летописном нарративе событийное настоящее историческое изначально действительно получило распространение как литературный прием книжной традиции, и, несмотря на то что к XV в. эта форма уже достаточно широко употребляется в летописях, в этот период она еще явно воспринимается как маркированно книжная.
В связи с этим особый интерес вызывает более позднее «Житие протопопа Аввакума», сочетающее в себе полярно противоположные регистры — от «архаически-церковных стилистических построений» до «сказа, т.е. разговорно-речевой стихии с яркой эмоциональной окраской и обусловленным ею частым перебоем интонации» [Виноградов, 1922/1980]. Число примеров употребления настоящего исторического (причем как имперфектного, так и событийного) приближается в этом относительно небольшом тексте к четыремстам, пр.:
И я, осердясь, со встмъ домомъ своимъ сошелъ, и протопопицу взялъ. А ея бтси мучатъ; зтло голка велика бысть. Пришелъ я домой: печално мнт и жаль. Опять панъ шлетъ ко мнт;прощен1я проситъ. Я и опять к ней пришелъ, — и она в кровь избилася вся, а сама кричитъ: «для мужа бтси мучатъ меня! <...>» [Житие протопопа Аввакума, 1951: 52].
107
Уже этот достаточно небольшой фрагмент показывает, что настоящее историческое является одной из основных повествовательных форм, к которой автор текста обращается практически постоянно. При этом говорить о книжном характере этого контекста (равно как и большинства других) явно не приходится — перед нами нарратив, приближающийся по своим особенностям к устной речи.
К XVII в. употребление форм событийного настоящего исторического уже не связывается строго с книжной традицией, как это было, например, в XV-XVI вв.
Тем более очевидно отсутствие этой связи в современном языке: как уже было сказано выше, событийное настоящее историческое является одной из самых распространенных устных нарративных форм.
То, что широкое распространение praesens historicum в событийном значении в письменных текстах связано именно с началом второго южнославянского влияния, сомнений не вызывает. Однако вопрос о том, насколько непосредственно нынешняя живая форма событийного настоящего исторического связана с той, которая активно заимствовалось в качестве литературного приема в XIV в., остается открытым.
Тот факт, что настоящее историческое редко, но все же употреблялось в письменных текстах и до начала второго южнославянского влияния [Горбунова, 1998: 251], а также широкое употребление этой формы в современном устном нарративе и, прежде всего, в фольклорных текстах, позволяет предположить, что форма событийного настоящего исторического, появившаяся в текстах конца XIV в. как исключительно литературный прием, не была новой для носителя древнерусского языка: ее распространение в книжных текстах этого времени лишь открыло возможность для употребления в письменной речи аналогичной живой древнерусской формы, существовавшей и ранее, однако по каким-то причинам ограниченной лишь рамками устного нарратива.
Список литературы
Бондарко А.В. Вид и время русского глагола (значение и употребление). М., 1971.
Виноградов В.В. О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума // Виноградов В.В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М., 1980. Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М., 1947. Гловинская М.Я. Семантические типы видовых противопоставлений русского глагола. М., 1982. Горбунова Е.А. Функционирование настоящего исторического в восточнославянских памятниках XI-XV вв. // Annali dell'Istituto universitario
108
Orientale di Napoli (Dipartimento di studi dell'Europa orientale. Sezione Slavistica). 1997-1998.
Духанина А.В. Морфологические нормы в сочинениях Епифания Премудрого (система глагола): Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2008.
Протопоп Аввакум. Жиле. Челобитныя к царю. Переписка с боярыней Морозовой. Париж, 1951.
Колесов В.В. Динамика форм прошедшего времени в древнерусских памятниках // История русского языка (древнерусский период) // Проблемы исторического языкознания. Вып. 1. Л., 1976.
Кузнецов П.С. К вопросу о praesens historicum в русском литературном языке // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. Вып. 8. 1949.
Маслов Ю.С. Избранные труды: Очерки по аспектологии. Общее языкознание. М., 2004.
Московский летописный свод конца XV в. // ПСРЛ. Т. 25. М.; Л., 1949.
Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. Т. 11-12. М., 2000.
Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. Т. 1. М.; Л., 1949.
Падучева Е.В. Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. М., 1996.
Холмогорская летопись. ПСРЛ. Т. 33. Л., 1977.
Шевелева М.Н. Состояние грамматической нормы употребления видо-временных форм глагола в книжно-литературном языке Северо-Восточной и Северо-Западной Руси XV-XVI вв.: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 1986.
Сведения об авторе: Гашнева Мария Валерьевна, аспирант кафедры русского
языка филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: gashneva@gmail.com
