CC BY
18НОВОЕ ИСКУССТВОЗНАНИЕ 02/2020. ПРИЛОЖЕНИЕ
УДК 7.072.2
Кириков Борис Михайлович, искусствовед, ведущий научный сотрудник. Центральный научно-исследовательский и проектный институт, филиал ФГБУ «ЦНИИП Минстроя России» Научно-исследовательский институт теории и истории архитектуры и градостроительства. Россия, Москва, ул. Душинская, д. 9. 111024. mstig@mail.ru
Kirikov, Boris Mikhaylovich, art historian, leading researcher. Scientific Research Institute of Theory and History of Architecture and Urban Planning, branch of the Central Institute for Research and Design of the Ministry of Construction and Housing and Communal Services of the Russian Federation, Dushinskaia ul., 9, 111024 Moscow, Russian Federation. mstig@mail.ru
НАШИ СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ OUR STUDENT'S YEARS
1
Елена Олеговна Ваганова училась на дневном отделении кафедры истории искусства с 1966-го по 1971-й гг. В нашей группе было всего пять человек. Кроме Лены — Лариса Едалина (Булкина), Наталья Козырева, Людмила Савельева и я. Могло бы быть шестеро, но Сергея Кондрашова из Калининграда отчислили после первого курса.
На занятиях по некоторым общим дисциплинам нас соединяли со студентами кафедры археологии. Великолепную шестерку археологов составляли Ирина Верещагина и Ирина Куприянова (Калинина), Игорь Дубов, Евгений Носов, Константин Плоткин и Евгений Рябинин. В таком составе мы прошли рука об руку пять университетских лет. Наша сдвоенная группа была достаточно дружной; конечно, взаимоотношения в ней складывались по-разному, но я не припомню явных трений или коллизий.
Конкурс на кафедру истории искусств оказался в 1966 г. невероятно высоким: более 50 претендентов на место. Незадолго до этого школьную программу сократили с 11 до 10 классов, и в тот год состоялись одновременно два выпуска. Пробивались абитуриенты разными способами. Например, Людмила Савельева поступила на льготных условиях как золотая медалистка из Удмуртии. Мне, надо думать, помогли занятия в школьном кружке при кафедре.
В период абитуриенства я близко сошелся с Игорем Дубовым. А с началом занятий как-то сразу подружился с Леной Вагановой и Ларисой Едалиной. Наша троица, независимо от брачных союзов, оставалась несколько лет почти неразлучной. Вскоре компанию нам составила Тамара Раппе, одноклассница Ларисы, поступившая на кафедру годом позже. Мы тесно общались со студентами других курсов, особенно часто — с Натальей Калашниковой и Олегом Иоаннисяном.
Нам повезло пройти уроки у неординарной когорты педагогов, хотя тогда, в силу инфантильного максимализма, мы не вполне это сознавали. Введение в искусствознание читал в очень доступной манере Валентин Яковлевич Бродский. К искусству античности приобщала Александра Ильинична Вощинина. Высочайшим авторитетом пользовался заведующий кафедрой Михаил Константинович Каргер. Его лекции по древнерусскому искусству были яркими событиями, тем более что случались не так уж часто.
Курсы по западноевропейскому искусству вели: Татьяна Петровна Знамеровская — в строгой аналитической форме и Нина Николаевна Калитина — в более живом стиле общения.
Историю русского искусства читали молодая Татьяна Валериа-новна Ильина и опытная Элеонора Петровна Гомберг; советского искусства — легендарный Мелетий Олегович Малышев. Эстетику блестяще преподавал Моисей Яковлевич Каган. Особое место занимал Юрий Михайлович Денисов, на которого была возложена история отечественной и мировой архитектуры от ренессанса до современности.
Я назвал, конечно, не всех преподавателей и музейных специалистов, тративших на нас свои силы. На факультете в то время читали лекции такие светила, как Владимир Васильевич Мавродин, Михаил Илларионович Артамонов, Семен Бенциа-нович Окунь...
Один день в неделю мы занимались рисунком и живописью в факультетской студии. Рисовать никто из нас толком не умел (лучше получалось у Наташи Козыревой, хуже всех — у Лены Вагановой). Руководители, опытные профессионалы Михаил Иванович Рыбкин (?) и Евгения Ерофеевна (?), относились с исключительной деликатностью к нашим неуклюжим потугам. И все же определенные навыки мы приобрели, а главное, освоили азы техники акварели, сангины, пастели, масляной и темперной живописи.
Скрепляла жизнь кафедры каждодневным участием в делах секретарь (или лаборант) Анастасия Николаевна Свешникова. Для нас она была старшим товарищем и добрым советчиком.
К занятиям мы относились в меру серьезно, а преподаватели к нам — вполне либерально и ставили, не скупясь, отличные оценки. (Правда, однажды И. Я. Фроянов влепил Лене Вагановой двойку, но тут же исправил ее на пятерку). Круглая отличница Лариса Едалина владела стенографией и подробно конспектировала все лекции. Расшифровка ее записей помогала девушкам коллективно готовиться к экзаменам.
Главным предметом наших стараний и амбиций были курсовые работы. Им мы отводили больше всего времени. Темы курсовых определяли сами, без давления «сверху» или идеологических ограничений. Кажется, у каждого из нас круг интересов определился с первых лет. Для меня приоритетом стала архитектура России XIX — начала XX вв. Я старался выбирать малоизвестные сюжеты (на первом курсе моим героем стал архитектор М. М. Перетяткович). Писалось тогда легко, по 200 страниц и больше, и неизменному моему руководителю Юрию Михайловичу Денисову приходилось знакомиться с этими многословными сочинениями.
Лена Ваганова сразу же сосредоточилась на изучении испанской живописи XVI-XVII столетий. Особенно ее привлекал
ВОСПОМИНАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ К БИОГРАФИИ
маньеризм. Она занималась творчеством Эль Греко и Моралеса. Затем писала о жанре бодегонес, о мастерах XVII в. Затрудняюсь сказать, что побудило ее погрузиться в испанское искусство, но она оставалась верной избранной теме. Уже на ранних курсах Лена могла считаться серьезным специалистом в этой области. Работала она под постоянным руководством Татьяны Петровны Знамеровской. Ученица следовала методу учителя, разделяла ее концепции.
Вторым, после Университета, местом наших занятий служила библиотека Академии художеств. Вся наша группа проводила там очень много времени. Уютные залы, удобные каталоги, внимательные сотрудники и сама аура этих помещений создавали комфортные условия.
Кроме учебы мы занимались общественными делами. Активных комсомольцев в нашей искусствоведческой компании не было. Ко всему, что касалось советской идеологии, мы относились с отчуждением и иронией. Зато охотно участвовали в деятельности СНО (Студенческого научного общества). Нас также обязывали выступать с лекциями в школах, учреждениях и на предприятиях. Об этом мы с Леной написали единственную совместную заметку под названием «Учимся, учим», напечатанную в газете «Ленинградский университет». (На старших курсах я был председателем СНО и старостой лекторской группы кафедры).
Разумеется, на этих выездных мероприятиях вопросы маньеризма или модерна не были востребованы. Предпочтение отдавалось темам вроде «Образ Ленина в искусстве». Но в любом случае этот опыт помогал развивать речь, умение держаться на публике. Унизительны были только выступления в обеденный перерыв перед насильно согнанными жующими трудящимися.
Новые знания, уводящие в глубины истории, открывались во время археологической практики под руководством М. К. Каргера и его ассистента Валентина Булкина. Большими командами мы трудились на раскопках в Полоцке (1967) и Витебске (1968). Было большим огорчением, что Лена и Лариса не смогли в них участвовать. В сентябре 1969 г. наша искусствоведческая пятерка проходила обмерную практику в подвалах Мен-шиковского дворца.
По обмену с Лейпцигским университетом смешанная группа из двух курсов кафедры провела летний месяц в ГДР. Насыщенная программа включала знакомство с памятниками и музеями Лейпцига, Дрездена, Берлина, Потсдама, Магдебурга, Ваймара, Майссена и других городов (почему-то мы с Леной оказались в разных потоках: я в 1969 г., она в 1970-м). Прекрасные поездки по маршрутам Москва — Загорск — Александров и Львов — Вильнюс — Каунас организовали в 1969 г. Ю. М. Денисов и М. О. Малышев.
Университетская жизнь полна курьезных моментов. Солидный профессор М. К. Каргер в дни практики с виртуозным артистизмом, повязав платок, перевоплощался в рассказчицу северных сказок. Михаил Константинович пренебрежительно относился к архитектуре поздних периодов и выговаривал мне: Ваш Перетяткович — типичный Недотят-кович. Профессора В. И. Пилявского он переименовал в Ком-пилявского. В. А. Булкин называл работу на раскопках «эксплуатацией энтузиазма». Кто-то из студентов объяснял свою позицию тем, что у него такой склад ума. «Целый склад?», — переспросил Валентин Александрович.
Врезалось в память, как Валентин Яковлевич Бродский, с неизменной сигаретой в мундштуке, стоя, широко расставив ноги, демонстрировал принцип построения устойчивой композиции по схеме треугольника. Александра Ильинична Вощи-нина, показав очередную амфору, заключала: «Это настоящий шедёвр, и никто не отказался бы иметь его дома». Мы ждали, что же она скажет о Парфеноне.
Косметическим ремонтом помещения кафедры почему-то собственноручно занимался Юрий Михайлович Денисов. С редкой тщательностью он подбирал колера для окраски стен. При этом проводил опрос общественного мнения.
Мелетий Олегович Малышев входил на лекцию со словами: «Привет, прохиндеи! А где остальные прохиндеи?». И добавлял, подтверждая свое прошлое разведчика: «Думаете, я
не знаю, что у вас составлен график посещений и прогулов?». Старшекурсник Марк Петров поинтересовался, на какую лекцию нас направляют. Тема была «Как смотреть картину?». Он предложил: «Скажите, что картину надо смотреть внимательно. И сразу пойдем выпьем».
Должен признать, что выпивали мы тогда нередко. Курить же разрешалось практически везде. Заядлый курильщик В. Я. Бродский делал это прямо в аудитории. Мы с Леной и Ларисой тоже были подвержены этому пороку. Дымили в коридорах истфака, зачастую — прямо у дверей кафедры.
Подобными штрихами можно было бы заполнить немало страниц. Суть всех этих ситуаций заключается в том, что мы чувствовали себя вполне свободными. Ригоризм времен «застоя» как бы обходил кафедру стороной. И за это следует благодарить наших преподавателей.
II
Лена Ваганова, Наташа Козырева и я были детьми коммуналок. Наташа жила на Кировском проспекте, 54; я, тоже с родителями и бабушкой, на Невском проспекте, 82. Лена с мамой занимали большую, под 40 метров, комнату на верхнем этаже дома № 8-а по Лермонтовскому проспекту.
Отец Лены, талантливый историк Олег Ваганов, пострадал от карательного режима и рано ушел из жизни. Мать, Наталья Александровна Казакова, была крупным ученым, доктором исторических наук. Перу ее принадлежат солидные монографии и многочисленные публикации по русской истории Х1У-ХУ1 вв. Наталья Александровна работала в академическом Институте истории, дружила с Д. С. Лихачевым и Я. С. Лурье. Плодотворная деятельность ученого иногда прерывалась обострением болезни, но оставим эту тему за скобками.
У Лены были проблемы со здоровьем иного рода. Не помню, чтобы она часто жаловалась на сердце, но ей приходилось делать каждодневные инъекции инсулина. Лена мужественно переносила эту тяготу как данность, и со стороны она была совсем незаметна.
В характере Лены импонировали интеллект и культура, увлеченность профессией, чувство иронии и юмора, разборчивость в людях. У нас было много общего во взглядах, в понимании разных сторон жизни. Наша дружба становилась все более близкой. Мы очень много времени проводили вместе, интересовались делами друг друга. Гуляя по городу, выбирали тематические маршруты, например, «по Лидвалю» или «по Достоевскому».
Правда, Лена совсем не разделяла мою любовь к футболу и пристрастие к настольным играм. Она, кажется, не побывала ни на одном матче, а ведь я выступал за команду факультета и даже забивал голы. (Из друзей-археологов иногда в защите играл Евгений Носов, а столпом обороны был самоотверженный Василий Булкин; с Валентином Александровичем мне довелось сражаться в формате мини-футбола на летних практиках).
Изящная точеная фигура Лены выглядела рядом со мной миниатюрной. Преподаватель английского языка Ксения Александровна Сиповская прозвала нас Пат и Паташон. Нас это мало смущало. Мы подходили друг другу не по росту, а по «родству душ» и по любви.
Желание начать совместную жизнь привело нас после третьего курса в объятия Гименея. Церемония состоялась в июле 1969 г. во Дворце бракосочетания (бывшем особняке Вар-гунина) на улице Петра Лаврова, 52. Там же был накрыт стол с шампанским. Свадьбу в традиционном смысле по инициативе невесты не устраивали.
Медовый месяц мы провели в Усть-Нарве (Нарва-Йыэ-суу), там же отдыхали и следующим летом. Ездили в Таллин, где ночевали на вокзале. Обошли близлежащие места: Нарву с Кексгольмом, Тойла-Ору и Куремяэ, Ивангород и Кингисепп. На трясущемся автобусе добрались до Котлов и Копорья. В зимние каникулы объехали вдвоем Новгород и окрестности, Псков, Изборск, Печоры и Пушкинские Горы.
НОВОЕ ИСКУССТВОЗНАНИЕ 02/2020. ПРИЛОЖЕНИЕ
Перспектива жить с родителями изначально отвергалась. Приходилось снимать комнаты, меняя адреса. Первый наш адрес — Большой проспект В. О., 8/4. На какое-то время обосновались на Лиговском проспекте, 3/9. Повезло, когда од-нокашница Елена Грушвицкая предоставила нам свою пустовавшую комнату в тихой квартире с единственной соседкой на улице Халтурина, 23, во дворе с Запорожского переулка. Там мы оказались соседями по лестнице с Андреем Львовичем Пуни-ным. Обмен визитами закрепил наше знакомство. В последний раз мы сняли комнату в малопривлекательном районе на Балтийской улице, 18.
Эти обиталища служили местами сбора нашей компании. Коммунальные условия стесняли все же меньше, чем проживание с родственниками. Мне кажется, у нас действительно царила атмосфера свободного дружеского общения.
Жили мы, конечно, скромно, но отнюдь не бедствовали. Нам помогали родители, особенно — Наталья Александровна. Я начал получать первые гонорары и даже полноценную зарплату. В 1969 г. Вера Александровна Витязева — выпускница нашей кафедры, работавшая в Музее истории Ленинграда, ушла в декретный отпуск, и, благодаря Юрию Михайловичу Денисову, я временно занял ее должность. В музее мне предоставили идеальные условия: требовалось приносить результаты архивных изысканий, не отсиживая часы на месте.
Брак с Леной продолжался два года. Нельзя сказать, что у нас была сплошная идиллия. Возникали всякие ситуации, но это касалось только нас двоих. Главное, что мы избежали ссор и ни один не сказал другому грубого слова. Тем не менее взаимное притяжение как-то постепенно истаивало. Видимо, это
был типичный студенческий брак. К окончанию Университета он фактически распался.
Весной 1970 г. я попал на студенческую конференцию в Тбилиси и там подружился с однокурсником с кафедры античности Евгением Мавлеевым. Он показал себя надежным и крепким товарищем, помогавшим мне преодолевать последствия грузинского гостеприимства. Несмотря на перегрузки, на обратном пути в самолете Женя читал монографию об этрусках на немецком языке. После этого мы обращались друг к другу не иначе как кацо Мавлееви и кацо Кирикови. Через год нас снова туда пригласили и, с моей подачи, в делегацию включили Лену Ваганову. Я видел, что между ними зарождается симпатия, и для меня это стало моральным облегчением.
Развод не назовешь приятной процедурой, но для нас он прошел бесконфликтно. Делить было нечего. Явившись в ноябре 1971 г. в ЗАГС на Садовой улице, 55-57, мы попали в обеденный перерыв. Скоротали время рядом в кафе «Белые ночи», выпив за дружбу. И вернулись за штампами неприлично веселыми.
То, что мы остались друзьями, — не фигура речи, а правда. Я бывал у Елены с Евгением в съемной комнате в районе малоэтажной застройки близ площади Стачек. Потом — у них дома (тоже в коммунальной квартире) на Фонтанке, 183. Я отдавал должное их трудолюбию и взаимной привязанности.
Естественно, со временем наши пути разошлись. У меня изменился круг общения и личная жизнь в целом. Впрочем, это уже совсем другая история.
С тех пор минуло полвека. Но пока я писал эти обрывки, мне казалось, что все происходило вчера.
