CC BY
66
Н.В. Поселягин (Москва)
НАРРАТИВНАЯ ИНТРИГА В УЗЛОВОЙ СТРУКТУРЕ РОМАНА Б.Л. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»
В статье высказывается тезис, что в сюжетной структуре «Доктора Живаго» Б.Л. Пастернака, представляющей собой структуру узлового типа (т.е. не линейное повествование, а ризоматическую сеть узлов, в которых концентрируется сюжет), единый сюжет оказался размыт даже сильнее, чем это обычно бывает в повествованиях такого рода. В результате единая общетекстовая сюжетная интрига уступила место, с одной стороны, сети автономных внутриузловых интриг, связанных воедино не столько единым событийным стержнем на уровне действий, сколько взаимосвязями набора лейтмотивов, пересекающих текст на уровнях функций и наррации. С другой же стороны, сюжетная интрига во многих местах практически полностью уступила место интриге нарративной, т.е. событию самого рассказывания.
Ключевые слова: Пастернак; «Доктор Живаго»; узловая структура повествования; нарративная интрига; событийность; хронотоп; сюжет; микросюжет.
Данная статья является прямым продолжением моих разработок узловой структуры романа, поэтому я перейду непосредственно к функционированию интриги внутри сюжетных у злов, в межу зловом пространстве и на уровне самой наррации, не останавливаясь на определении узлов (и «нитей») как таковых.
Прежде всего, следует оговорить, что само понятие «нарративная интрига» в работе употребляется в двух разных значениях. Во-первых, интрига как способ повествования, обеспечивающий событийность с помощью непредсказуемости: следующее действие или положение дел благодаря ней становится непредсказуемым. Этот термин, введенный в теорию повествования Хейденом Уайтом1 и развитый Полем Рикёром2, описывает не запутанность сюжета, а непредсказуемость самого процесса рассказывания / восприятия текста. Во-вторых, интрига в данной статье понимается, наоборот, именно в смысле неожиданности сюжетных поворотов, т.е., по сути, подменяет собой категорию «событийность» и все импликации, с ней связанные. С терминологической точки зрения это крайне неудобно, и образовавшаяся путаница целиком остается на моей совести. Тем не менее, четкое и подробное терминологическое распределение еще больше бы утяжелило статью, и без того довольно громоздкую. А поуровневая схема анализа литературного текста, предложенная Роланом Бартом, как я надеюсь, поможет отчасти компенсировать путаницу: «интрига» в смысле событийности отойдет на один уровень, «интрига» в собственно наррато-логическом смысле - на другой.
Сначала имеет смысл обратиться к развертыванию интриги внутри узла. Для примера возьму «Елку у Свентицких», давшую название всей третьей части; описание непосредственно этого узла и событий, проис-
- ------^{,1^---
ходящих в нем, занимает главы с 11-й по 14-ую. Здесь отчасти выделяется первый абзац 11-й главы («С незапамятных времен елки у Свентицких устраивали по такому образцу...» [III, 11,с. 82]3), который вводит читателя в курс дела; тут нет событийности (дается описание циклически повторяющихся событий), однако для узловой структуры абзац важен, т.к. обрисовывает хронотоп узла. Далее, со слов племянника Свентицких Жоржа «Почему вы так поздно?», обращенных в Юре и Тоне [III, 11, с. 82], начинается линейное развертывание одновременно двух цепочек событий -линия Тони и Юры в 11—12-й главах, линия Лары - в 13-й, слияние обеих линий - в 14-й. При этом линия Юры и Тони поначалу самостоятельной интриги, казалось бы, не образует: они ходят по комнатам, окружающие явления подаются с их точки зрения, однако это не столько события, сколько описания - ситуация не меняется, меняется читательское представление об узле, поначалу представленном только в самом общем виде. Линия Лары поначалу выглядит противоположным образом: в 13-й главе она выступает как персонаж-«нить», своим присутствием связывающий этот узел с другими (собственно, со всей сюжетной линией Лары - Комаровского в романе), т.е. выводящий повествование с горизонтального уровня внутри-узловой интриги на вертикальный уровень общего сюжета романа. Здесь же происходит первая кульминация - в линии Лары: найдя в гостиной Свентицких Комаровского с незнакомой девушкой, «Лара увидела как в зеркале всю себя и всю свою историю. Но она еще не отказалась от мысли поговорить с Комаровским и, решив отложить попытку (убийства. - 11.11.) до более удобной минуты, заставила себя успокоиться и вернулась в зал» [III, 13, с. 84]. В 14-й главе происходит вторая кульминация в линии Лары (выстрел в Комаровского), фактически представляющая собой одно целое с первой, но разбитая приемом ретардации; а также первая кульминация линии Юры: узнавание в стрелявшей девушке Лары: «Та самая! И опять при каких необычайных обстоятельствах!» и т.д. [III, 14, с. 86]. Второй кульминацией этой линии будет сообщение, что «дома что-то неладное», -кульминация, которая разрешится уже за пределами данного узла.
Это интрига в плане фабулы; при этом каждая из сюжетных линий на фабульном уровне отсылает к определенной жанровой традиции, хорошо знакомой потенциальному читателю: линия Тони и Юры представляет собой подобие семейно-бытового романа русской и европейской литературы XIX в., в который врывается жанр остросюжетной новеллы в стиле Эжена Сю. Эти уменьшенные копии разных традиций, переплетающихся внутри большинства узлов романа, создавали у первых читателей «Доктора Живаго» впечатление неумения обращаться с художественными стилями и вторичности сюжета. Возможно, это бы так и было, если бы интрига ограничивалась только фабулой и отдельный узел был высшей формой организации повествования (хотя тогда «Доктор Живаго» из романа превратился бы в цикл новелл).
Другой план - это интрига в плане повествования. В рассматриваемом узле линия Лары рассказывается достаточно традиционным способом, а линия Тони и Юры между 12-й и 14-й главами разделяется. Если сначала они оба выступали как некий коллективный субъект, описание пространства дома Свентицких и происходящих в нем ситуаций давалось с их совместной объективированной точки зрения, то в 14-й главе субъектом повествования оказывается один Юра (повествование продолжается в третьем лице, однако происходящие события даются его глазами, а в определенный момент рассказывание и вовсе превращается в несобственнопрямую речь). Пересечение линий Юры и Лары на уровне действий происходит одновременно с (точнее, вслед за) разделением поначалу единой линии Юры и Тони на уровне повествования.
Для того, чтобы яснее увидеть специфику организации интриги внутри узла, уместно обратиться к терминологии Ролана Барта, который в работе «Введение в структурный анализ повествовательных текстов» предлагал разбивать текст на два больших класса функциональных единиц -функции и индексы4. Первые отвечают за обрисовку движения сюжета и подразделяются на ядерные функции и функции-катализаторы, вторые - за обрисовку обстоятельств этого движения и действующих лиц, а также за оформление хронотопа (информативные индексы). Таким образом, классификация Барта легко соотносится с нарратологической дихотомией событий / описаний (и вообще с категорией событийности)5, но при этом описания не выводятся за пределы нарративности (точнее, входят в нее, в отличие от функций, только на уровне самого рассказывания). Теоретически - в качестве мысленного эксперимента - узел «Елка у Свентицких» можно было бы вычленить из романа и, оформив чуть более подробным описанием в начале и в конце, представить как отдельный рассказ, нечто вроде «Дня Петра» А.Н. Толстого. Интрига не пострадает или почти не пострадает: все изменения здесь произошли бы только на уровне индексов.
Этот способ построения интриги внутри узла - последовательное развертывание - можно считать каноническим для структуры «Доктора Живаго». Неканоническими будут отказ и сбив.
Примером отказа может служить небольшая 6-я глава шестой части: действие происходит в узле «Угол Серебряного и Молчановки», в котором, вообще говоря, реализовалось сразу несколько интриг, включая первую встречу Живаго с братом Евграфом. В том числе «поздней осенью, незадолго до октябрьских боев, темным холодным вечером он (Юрий Живаго. -П.П.) на этом углу наткнулся на человека, лежавшего без памяти поперек тротуара» [VI, 6, с. 186]. Живаго спасает жертву грабежа, вызвав извозчика и отвезя в больницу. Дальше сообщается: «Потерпевший оказался видным политическим деятелем. Доктор вылечил его и в его лице приобрел на долгие годы покровителя, избавлявшего его в это полное подозрений и недоверчивое время от многих недоразумений» [VI, 6, с. 187]. Эго, безусловно.
- -
можно назвать интригой в зачаточном состоянии, т.к. происходит некоторое событие, изменяющее ситуацию. Однако «вынуть» этот эпизод из романа нельзя, он структурно неполон: фабула редуцирована (это касается не только индексов и функций-катализаторов, но и ядерных функций данного микросюжета), на актантные связи сюжета только мельком указано и т.д. Вместе с тем нельзя сказать и то, что это - полноценная связка с другими узлами, выводящая узел «Угол Серебряного и Молчановки» на макроуровень общего сюжета романа: вместо обещанных долгих лет покровительства неназванный политический деятель появляется в тексте только еще один раз, в 14-й главе, во время описаний бедствий семьи Живаго той же зимой: «Они нуждались и погибали. Юрий Андреевич разыскал спасенного однажды партийца, жертву ограбления. Тот делал что мог для доктора. Однако началась гражданская война. Его покровитель все время был в разъездах. Кроме того, в согласии со своими убеждениями этот человек считал тогдашние трудности естественными и скрывал, что сам голодает» [VI, 14, с. 205]. Таким образом, в 6-й главе можно наблюдать интригу построенную с помощью отказа, - т.е. событие происходит, но описывается в предельно обнаженном, редуцированном вплоть до схематизма виде.
Другая форма неканонического для романа построения интриги -сбив, когда интрига «ломается» не на уровне действий (а также функций), а на уровне самой наррации. Примером может служить 8-я глава одиннадцатой части «Лесное воинство», в которой описывается заговор против Ли-верия Микулицына. Здесь узел - «Стоянка партизан», а внутри него можно вычленить микроузел, в котором несколько партизан-предателей, включая личного охранника атамана, Сивоблюя, договариваются выдать Ливерия белым или убить его, а Живаго случайно подслушивает их разговор. До определенного момента интрига строится по каноническому принципу, с объективированной точки зрения; линия Живаго переплетается с линией заговорщиков - он ищет помощника, Каменнодворского, чтобы разоблачить предательство, но не находит. Внезапно последовательное развертывание интриги сбивается: «Но покушение не состоялось. Оно было пресечено.
О заговоре, как оказалось, знали. В этот день он был раскрыт до конца и заговорщики схвачены. Сивоблюй играл тут двойственную роль сыщика и совратителя. Доктору стало еще противнее» [XI, 8, с. 346]. Повествование становится резко субъективным: если использовать тест Ролана Барта для проверки того, в каком лице ведется рассказывание («переписать» эпизод, заменяя местоимение «он» на местоимение «я», т.е. - «Мне, доктору [Живаго], стало еще противнее» и т.д.), то процитированный абзац, которым завершается развитие данной интриги в этом узле, будет больше всего напоминать заметку в дневнике. При этом личные формы повествования в разбираемом эпизоде чередуются с неличными на протяжении всей главы; в принципе, это обычное явление для практически любого текста новоевропейской литературы, и по ходу развертывания интриги они уравновеши-
Новый филологический вестник. 2013. №2(25).
18*5
ваются на уровнях функций и сюжетообразующей деятельности персонажей6 - за счет этого, собственно, и можно говорить о ходе развертывания. Однако дальше происходит срыв - на уровне повествования, самого процесса рассказывания внутриузловая интрига продолжается, в то время как на уровне действий она резко редуцируется, а на уровне функций - почти полностью исчезает.
Изображение последующей казни партизан-предателей ситуации не спасает, т.к. это событие происходит в другом узле. Т.е. интрига в данном случае не уничтожается полностью только за счет того, что вырывается за пределы узла в пространство романа в целом.
Строго говоря, все три вида внутриузловой интриги, в конце концов, вырываются туда. Однако каноническая интрига развертывается полностью внутри узла, вовне выходя, прежде всего, за счет уровня функций, связывающих узлы между собой (т.е. служащих «нитями»); отказ выводит событие узла в пространство всего романа за счет уровня сюжетообразующих действий; срыв же не выводит событие вообще, он выводит в общее текстовое пространство саму ситуацию рассказывания. Причем рассказывающая инстанция может быть любой, в данном случае это фиктивный нарратор - перед нами эмоциональная реакция Юрия Живаго как фактического рассказчика на наблюдаемые события.
Хотя все эти три вида интриги на микроуровне я называл внутриузло-выми (и по отношению конкретно к «Доктору Живаго» считаю это определение уместным), но, вообще говоря, они не являются чем-то присущим только текстам с узловой структурой. Во многих текстах с линейным сюжетным построением отдельные эпизоды могут образовывать такие же по-луавтономные участки повествования, по своему устройству аналогичные узлам; например, в «Войне и мире», я уверен, можно найти примеры на каждый из трех описанных способов построения интриги. Отличия можно выявлять только на общетекстовом уровне: узел сам по себе узлом не является, он будет только фрагментом текста, более или менее эвристически успешно вычлененным из целого повествования.
На общем пространстве текста романа интрига рассказывания также не является чем-то принципиально отличающимся от интриги рассказывания, например, в текстах с линейной формой сюжетного развертывания. Кроме того, смешение различных стилевых традиций, ощутимое на микроуровне, на уровне повествования в общетекстовом масштабе интегрируется в единый комплексный стиль рассказывания, выводящий за пределы текста «Доктора Живаго» и свидетельствующий о тех внетекстовых (в том числе интертекстуальных) связях, которые вобрало в себя произведение «Доктор Живаго»7. Здесь уже кончается зона влияния интриги рассказывания, сколь бы широко ее ни понимать, а также и нарратологии в целом.
Различия между узловым и неузловыми типами форм сюжетной организации относятся к интриге рассказываемого - т.е. к уровням функций
- ---4||J^---4=**- -
и действий в общетекстовом масштабе. В частности, в отличие от линейного типа, в узловом распадается единый хронотоп (об этом мне уже доводилось говорить подробнее в другой работе). В случае же интриги, в узловом повествовании в качестве актантов наравне с персонажами выступают концепты - отвлеченные философские категории, элементы идеологий, мифологемы и т.д., - а в других типах повествования не выступают или не являются функционально равными им. Пример: в сюжете «Доктора Живаго» наравне с биографическими линиями Юрия и Лары развертывается линия концепта История, только событийность в этом случае выражается неканоническими способами (само проговаривание философской идеи является в данном случае событием, изменяющим ситуацию - расстановку философских категорий в читательском сознании; иначе не было бы смысла эти идеи проговаривать вообще).
Кроме того, нередко в текстах с узловой структурой единый сюжет размывается, общая нарративная интрига уступает место сети автономных внутриузловых интриг, связанных воедино не столько единым сюжетным стержнем на уровне действий, сколько взаимосвязями набора лейтмотивов, пересекающих текст на уровнях функций и повествования. В качестве ярких примеров можно привести «Петербург» Андрея Белого, «Голый год» Бориса Пильняка или «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова. В «Докторе Живаго» этот лейтмотивный принцип все-таки не доведен до конца, хотя отчасти присутствует - к примеру, в виде той же сети философских концептов. Однако интрига традиционного типа (в данном случае можно сказать, биографического) остается достаточно сильной, из-за чего общая картина оказывается достаточно сложной: «Доктор Живаго» -роман с узловой сюжетной структурой, который, тем не менее, пытается привычными формами сюжетосложения преодолеть свой собственный организующий принцип.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века [1973] / Пер. под ред. Е.Г. Трубиной и В.В. Харитонова. Екатеринбург, 2002.
Uajt Н. Metaistorija: Istoricheskoe voobrazhenie v Evrope XIX veka [1973] / Per. pod red. E.G. Trubinoj i V. V. Haritonova. Ekaterinburg, 2002.
2 Рикёр 77. Время и рассказ: В 2 т. [1985] / Пер. Т.В. Славко, науч. ред. И.И. Блауберг. М.; СПб., 1999-2000.
Riker P. Vremja i rasskaz: V 21. [1985] / Per. Т. V. Slavko, nauch. red. I.I. Blauberg. М.; SPb., 1999-2000.
3 Здесь и далее ссылки на роман даются в тексте в квадратных скобках по изданию: Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями: В 11 т. Т. 4: Доктор Живаго. М.: Слово/Slovo, 2004.
Pasternak В. Polnoe sobranie sochinenij s prilozhenijami: V 111. T. 4: Doktor Zhivago. М.: Slovo/Slovo, 2004.
-------------------------------------------------------------------------------------------
4 Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов [1966] // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму / Сост., пер. с франц. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М., 2000. С. 196-238.
Bart R. Vvedenie v struktumyj analiz povestvovatel’nyh tekstov [1966] I I Francuzskaja semiotika: Ot strukturalizma k poststrukturalizmu / Sost., per. s franc, i vstup. st. G.K. Kosikova. М., 2000. S. 196-238.
5 О проблеме того, что в художественном тексте считать событием и относятся ли описания к событийности (а если да, то на каком уровне - фиктивном или фикциональном) см. богатую подборку концепций и мнений в сборнике: Событие и событийность / Под ред.
B. Марковича и В. Шмида. М., 2010. См. также: Шмид В. Нарратология. М., 2003. С. 11-21 (2-е изд., испр. и доп., 2008. С. 13-27).
Sobytie i sobytijnost’ / Pod red. V. Markovicha i V. Shmida. М., 2010. Shmid V. Narratologija. М., 2003. S. 11-21 (2 e izd., ispr. i dop., 2008. S. 13-27).
6 Вообще разбиение по «уровням» здесь лучше понимать не в объективно-иерархичес-ком виде, а только как исследовательскую абстракцию. Тем не менее, Барт в указанной работе последовательно разделяет структуру текста художественной прозы на три уровня - функций, действий и повествования (т.е. самого акта наррации). Думается, что эту операциональную схему нужно использовать с оговоркой, что в самом тексте подобных поуровневых градаций нет, наоборот, уровни функций и сюжетообразующих действий героев являются, по сути, двумя сторонами одного и того же явления - организации фиктивного мира.
7 В данном случае дихотомию «текст / произведение» я пониманию в духе Тартуско-московской школы, где текст предстает как замкнутая семиотическая система, созданная на естественном языке, в то время как произведение - это открытая семиотическая система, т.е. вербальный текст плюс вся сфера внетекстовых связей. См.: Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994.
C. 10-263; Лотман Ю.М. Структура художественного текста И Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 1998. С. 13-285.
Lotman Ju.M. Lekcii ро struktural’noj pojetike // Ju.M. Lotman i tartusko-moskovskaja semioticheskaja shkola. М., 1994. S. 10-263; Lotman JuM. Struktura hudozhestvennogo teksta // Lotman Ju.M. Ob iskusstve. SPb., 1998. S. 13-285.
Г.А. Жиличева (Новосибирск)
ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ИНСТАНЦИЙ В РОМАНЕ Б. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»
В статье анализируется интерференция повествовательных инстанций в романе Б. Пастернака. Сочетание кругозоров героя и нарратора прослеживается в особом типе конфигурации интриги. Сюжет романа включает серию эпизодов, описывающих «переходные» состояния протагониста: обморок, сон, творческий акт, медитация по поводу фантазмов, галлюцинаций и визуальных образов. Подобные метадиегетические фрагменты (термин Ж. Женетта), прерывающие ряд фабульных происшествий, сопровождаются сменой «объективированного» повествования на «персональное», что обозначается употреблением конструкций, фиксирующих присутствие субъекта «здесь-и-сейчас»: как «легко себе представить», «здесь была удивительная прелесть» и т.п. «Синкретизм» кругозоров объясняется тем, что лиминальные эпизоды, манифестирующие переход героя из наличной реальности в инобытие, являются вариантами трагического протособытия - соотнесения личности со сверхличным предназначением, отчетливо выраженного в стихотворении «Гефсиманский сад».
Другой вид интерференции обнаруживается в композиционной презентации наррации. В кругозоре повествователя взаимодействуют нарративные модальности мнения и знания. В некоторых случаях повествователь предпочитает маркировать субъективность словами «казалось», «будто», «может быть», а в других фрагментах использует традицию романного «резюме», подчеркивающего авторскую сверхкомпетентность. В связи с этим в статье рассматриваются два принципиально противопоставленных друг другу способа завершения глав: итоговый обзор событий и некомментируемые реплики, диалоги, монологи, тексты персонажей.
Ритмическое чередование «закрытости» и «открытости» дискурса указывает на архитектонику конвергенции, диалога, нарративную стратегию понимания.
Ключевые слова: нарративная интерференция; нарративная модальность; нарратор; точка зрения; композиция; диалог.
1
По словам П. Рикёра, искусство вымысла заключается в том, чтобы «соткать вместе мир действия и мир интроспекции, смешать восприятие повседневности и восприятие внутреннего мира»1. В «Докторе Живаго» сочетание этих повествовательных сфер является способом актуализации многоаспектности смысла. Нарративное взаимодействие между регистрацией внешних изменений в повествуемом мире и описаниями ментальных состояний личности коррелирует с ключевой проблемой интриги романа -соотношением хода истории и персонального существования. Неслучайно в одном из ключевых эпизодов романа, сцене созерцания костра в лесу, переход от повседневной реальности к провиденциальной оформлен как выпадение из потока событий:
«“Лара”! - закрыв глаза, полушептал или мысленно обращался он ко всей своей жизни, ко всей божьей земле, ко всему расстилавшемуся перед ним, солнцем озаренному пространству.
