CC BY
43
ПОЛИТОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2007. № 1. С. 52-55.
УДК 645
Д.Н. Позднякова
Омский гуманитарный институт
НАРОД, ПУБЛИКА, МАССА
КАК СОБИРАТЕЛЬНЫЕ ГРУППЫ ЖИЗНИ СОЦИУМА
Public growth is a particular part of classification of collective groups.
В классификации собирательных групп особое место принадлежит новообразованиям публики. Это понятие «охвачено» интересом отраслей социально-гуманитарного знания - от социологических теорий до моделей менеджмента и государственного управления. Вместе с тем анализировать «публику» или «публичность» означает исследовать значимый пласт социального процесса. Прежде всего необходимо локализовать предметность публичной сферы как открытого пространства общественного поведения. На наш взгляд, существенный смысл понятия «публика» устанавливает К. Манхейм. Речь идет о форме ассоциации, которая базируется не на жизненных интересах, но на мнениях, которым, по мысли автора, свойственна «флуктуация» в резких и значительных формах (что не предусматривают традиции социальной жизни). Это приводит к тому, что в условиях карьерного успеха, делового честолюбия, престижа и славы мнения публики становятся «всемогущими» [1, с. 121].
Публика предстает достаточно второсортным образованием в границах собирательных аудиторий, способных заключать внешний характер познавательных устремлений, но в поверхностном объеме не подниматься до уровня существенного понимания смысла событий и предметного содержания знания. Масса - то, что разноречиво, событийно и приходит на смену традиционным установкам поведения (не случайно М. Мак-Люен появление массовой зрелищности снисходительно связывал с феноменом «мнение публики»: созерцанием ею художественных полотен как «роскоши позы» [2]).
Эти наблюдения находят подтверждение в философском понимании К. Ясперсом соотносительного сочетания «народа - публики - массы» [3, с. 141-143]. «Публика есть первая стадия проведения народа в массу», - подчеркивает К. Ясперс. Первенствующий смысл имеет «народ» как нечто квантитативное (качественное), глубинное и основа тельное в своих духовных ценностях. Следовательно, «публика» есть ступень, посредством которой народное самосознание и широкая представительность «срываются в массу» (она, напротив, малосущественное,
© Д.Н. Позднякова, 2007
поверхностно мыслящее образование, именно как массовидное, недалекое и упрощенное). Для К. Ясперса и для вышеуказанных авторов публика есть «эхо», отвечающее событиям в культурнохудожественной, событийно-коллизион-
ной жизни. «Сообщество» народа - подлинная жизнь, и как только она перестает существовать, появляется множество публики, необъятное и вновь воплощающее «мнения» в условиях окружающей конкуренции [3, с. 143], и тогда вновь ниже уровнем - только масса [4].
Можно сказать поэтому, что публика -образование промежуточное в современном звучании, маргинальное [5]. Можно воплощать ценности духовного порядка и искать признания у народа как хранителя вечных ценностей; но привычно и инерционно искать удел признания у массы. Про-блемность положения человека (художника, политика, ученого) заключается в том, что в условиях рыночного преуспевания и экономических амбиций он принужден (даже при наличии сопротивления) искать «свою публику» и с необходимостью считать, что он добился успеха, если ее обретает (ему говорят, что «повезло»).
Естественно, отрицать неизбежный смысл существования публики невозможно. Так, при демократическом развитии она является условием сохранения арены мнений, их открытого характера, «живой гласности». Прежде всего необходимо приостановить ее - публики - соскальзывание в «массу» как форму распада общественной жизни [3, с. 144].
Рассуждениями К. Ясперса предопределяется существенный разворот в понимании публичных действий в современном обществе. В оценке Ю. Хабермасом идей легитимного господства в появлении самоорганизующейся общественности создано основание для «многоголосо дискутирующей публики» как активной гражданской общности, причем даже в роли суверена государства [6, с. 40].
Современные интерпретации феномена публики в более значительной степени связаны с ее афишированием как важнейшей формы демократического процесса, она понимается как регулятивный идеал прогрессивной формы правления, во имя которого допускается критика институтов демократии [7, с. 819]. Апелляции к «публичному пространству»
или «публичной сфере» призваны доказать их правомочность и жизненный смысл для активизации социальных общностей. Так, Х. Арендпт сожалеет о недопустимом ограничении публичности, У. Липман связывает ее с процессом конституирования граждан в условиях радикальной демократии, получают развитие ностальгические воспоминания о публике «во всем ее цвете» (античная агора, публичные собрания в новой Англии, европейские кофейни и т. п.). Понятно, что в этом случае речь идет о формах открытого неформального общения, близкого по ощущениям людей духу общегражданского (народного) представительства.
В этом ракурсе представляет значительный интерес типологическое разделение Ю. Хабермасом публики на «сильную», институциональную, и «слабую», неформальную. В первом случае она наделена организационными принципами принятия решения, во втором - неорганозован-ная и действующая в направлении первичной рецепции общественных проблем. В этом публичная сфера в традиционном смысле пронизана открытостью и спонтанной выраженностью мнений, плюрализмом Ю. Хабермас настаивает на появлении «сети» субкультурных публик, особенно на основе развития масс-медиа и, как следствие, развития публичности внутри организационных структур и во множестве недифференцированных публичных аудиторий. В результате публичная сфера заключает систему подсфер в соответствии с объективными признаками (географическими, национальными, региональными, профессионально-образовательными, культурными, познавательно-тематическими).
Вместе с тем на их основе могут оформляться различные виды публичной активности: спонтанные и продуманные, мелкосерийные и относительно масштабные, асоциальные и социальные, абстрактно-критические и общественно-альтруистические, вне-социальные и компетентно-социальные. В развитии этого процесса способна появиться «публика публик» как почти гигантское оформление общественной активности дискуссионного порядка. Этот процесс заключает и откровенно отрицательный смысл. Коммуникативные потоки и, вследствие этого, появление «коммуникативной власти», заключают гибкость и переменчивость как
54
Д.Н. Позднякова
необходимость основы множества мнений и тематизации потребностей. В этом контексте важны соображения об углублении сферы политичности. По мнению Д. Бурстина, массовые ток-шоу интересны тем, что в них участвуют и необразованные люди, «как вы или я»: в результате создается информационная сеть сообщений и извещений (подобно жизненному миру личности, общению в кругу повседневных действий, общественно-политического фольклора, житейских взаимодействий). Подобное функционирование публичности - уже не «эхо» отдельных событий и мнений, но обращение социального пространства. С одной стороны, получают распространение локализованные (отгороженные) социальные пространства (современные разговорные представления, студийные дискурсы), с другой - новые сферы виртуального свойства преимущественно на основе современной интеракции.
Вместе с тем исключительное обсуждение общественных проблем вновь возвращает нас к публике в понимании К. Ясперса и К. Манхейма, поскольку осуществляется вновь «вокруг» событий и тематики. Не случайно в анализе тенденций гражданского подчеркивается недостаточность дискурсионной практики и необходимость перехода к тому, что в советский период называлось «активной жизненной позицией» (разумеется, вне регламентного вовлечения людей в жизнь социума, а с обязательным их «выходом» за арену мнений).
Если обратиться к миру реальной политики, ее участники в качестве актеров образуют следующие группы: во-первых, официальные (легальные) представители общественно-политических объединений партий с целью приобретения символического веса [8]; во-вторых, представители широких слов общественности с целью заявления своих интересов и нужд; в-третьих, своего рода «посредники», представители «четвертой власти» (пресса, электронные масс-медиа).
На этом уровне выделяются новые суждения о принципах поведения публики: феномен «новой публики» есть ее локализация во множестве мест, вне соединимости друг с другом (как аналог «многоголосо дискутирующей» публики, по Ю. Хабермасу, но не из одного места). В частности, развитие 1п1егпе1 сокращает объем реального дебатирования и по-
рождает назойливую саморепрезентацию (электронный нарциссизм).
«Публичность приватного», по
Р. Барнту, также сокращается в форматах «рассекречивания» частных ориентаций и внутреннего мира в противоположность прежнему и публичному одиночеству, на основе активного потребления некогда потаенного и сокрытого. В результате непреложная граница между публичным и приватным исчезает, но фактически переоформляется. Прежде всего изменяется смысл приватного (в нашей стране с ним связывают процесс перехода общественного имущества и государственной собственности в частное владение, признание частной жизни, появление частных интересов, развитие государственной жизни социума). На этой основе формируется сфера недопущения общества, его публичных институтов в непосредственную жизнь граждан (в отличие от тоталитарной практики, оформлявшей «допуск» в обсуждение семейных конфликтов, коллизий внутреннего выбора личности). Законы и постановления об общественной деформации подтверждают демократическую практику «долевой» дистанции самоориентаций граждан и публичного внимания.
Разумеется, вышеуказанные подходы к анализу публичной сферы ждут дальнейшего теоретического решения. В реальной российской политике преобладает тип «публичного политика» как инструмента реализации групповых интересов и ориентаций в постоянном подчинении властвующей элиты [9]. Подобная доми-нация означает 1) politics - процесс обладания материальными и духовными интересами на основе политической деятельности; 2) polity - организацию политического противоборства в достижении общественного первенства; 3) policy -фактическое функционирование факторов политики в конкретных сферах публичного поведения. Вследствие этого значительно распространены трактовки публичной политики как «неизбежного зла», «двойного лица» (крайним выражением этого является парадокс: политиками становятся те, кто политиками родились [10]. Гораздо раньше его смысл выразил Т. Адорно в знаменитом вопросе «Может ли публика хотеть?», что яви-
лось своеобразным манифестом феномена «препарированной политики» [11].
Таким образом, рассмотрение феноменальной триады «народ - публика -масса» демонстрирует десубстанциональность народного самосознания (к нему только могут приближаться социальные формы публичного поведения как «новой публики»); публика есть и будет достаточно распространенным, но общественно-видовым действием, малоадекватным гражданской общности; переход публичного в массу означает резкое прерывание социальных связей и завершается революцией непосредственно «масс», низкопробных слоев населения, маргиналов, люмпенов, вплоть до само-заявительности уборщиц о необходимости «очистить помещение».
[1] Манхейм К. Очерки социологии знания. М., 2000.
[2] Mcluhen M. Themeetium is the message. L.,1967.
[3] Ясперс К. Истоки истории и ее цель // ClVlblOT и предназначение истории. М., 1991.
[4] Рубанов А.В. Механизмы массового поведения. Минск, 2003.
[5] Усманова А.Р. Маргинальная культура // Социология: Энциклопедия. Минск, 2003.
[6] Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравствен-
ность (московские лекции). М., 1995.
[7] Трубина Е.Г. Публика // Социология: Энциклопедия. Минск, 2003.
[8] Бурдье П. Начала. М., 1994.
[9] Филиппов А.С. Корреляция понятий «политика», «политик», «гражданское общество» и «публичный политик» в контексте развития современного общества // Ученые записки Таврич. национ. ун-та им. В.И. Вернадского. Т.18 (57). № 1. Серия: Политические науки. Симферополь, 2005.
[10] Ионин Л.Г. // Свобода в СССР. СПб., 1997.
[11] Адорно Т. Может ли публика хотеть? // Сорок мнений о телевидении. М., 1979.
