CC BY
34
УДК 343.2/.7
НАПРАВЛЕНИЯ ОПТИМИЗАЦИИ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ КОРРУПЦИОННОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПРЕСТУПНОСТИ
© Аркадий Николаевич Караулов
Следственный комитет при прокуратуре Российской Федерации по Тамбовской области, г. Тамбов, Россия, руководитель следственного управления, государственный советник юстиции 3 класса, заслуженный юрист Российской Федерации, e-mail: dvoreckiy@tamb.ru
В статье анализируются направления оптимизации уголовной ответственности за преступления коррупционной направленности на современном этапе противодействия преступности.
Ключевые слова: уголовная ответственность; уголовные наказания; преступления коррупционной направленности; противодействия преступности; УК РФ.
Проведенный анализ показал существование в рамках уголовно-правового контекста двух подходов к пониманию коррупции -широкого и узкого. Сторонники широкой трактовки понятия «коррупция» видят в ней явление, происходящее в среде социального управления и выражающееся в использовании субъектом своего правового статуса (государственного служащего или управленца в коммерческой сфере) ради достижения личных интересов (Г.К. Мишин, Б.В. Волжен-кин, П. А. Кабанов, Г. А. Сатаров, А.Э. Бениц-кий и др.).
Сторонники узкого подхода к трактовке понятия «коррупция» справедливо критикуют сторонников широкого подхода за то, что в свете широкого определения при опера-ционализации коррупции, т. е. при установлении связи теории и практики, объединяются фактически все составы управленческих преступлений. В свою очередь узкое толкование коррупции является традиционным и основывается на этимологическом критерии (В.В. Астанин, Н.А. Лопашенко, А.И. Долгова, С.В. Максимов и др.).
Термин corruption имеет латинское происхождение и означает: 1) совращение, подкуп; 2) порчу, упадок; 3) извращенность, превратность; 4) расстройство, расшатанность, плохое состояние здоровья. Говоря языком лингвистики, термин является полисемичным (многозначным). Однако из всех его значений есть одно, которое и легло в основу этимологического критерия. Это значение - подкуп. В связи с этим понимание коррупции сквозь призму подкупа с неизбежностью отрицает широкий подход к ее
толкованию, основываясь на механизме коррупционного преступления, который позволяет отличить коррупционные преступления от иных должностных деяний (например, хищения).
Однако, с одной стороны, представляется очевидным, что коррупция имеет довольно широкое смысловое содержание и не сводится к «банальному» взяточничеству, а с другой - на уровне уголовно-правовой материи возникают проблемы с определением коррупционных составов преступлений. Подобную ситуацию можно охарактеризовать как смысловую двойственность, «конфликт интерпретаций» (термин П. Рикера), возникающих вследствие нахождения интерпретатора в различных смысловых контекстах.
Для криминалиста его исходным профессиональным контекстом является уголовный закон, в рамках которого он осмысливает понятие, погружая его в категориальный аппарат уголовного права и придавая ему при этом уголовно-правовой смысл. Одновременно существует и иной контекст, из которого складывается собственно понятие коррупции. На наш взгляд, проблема интерпретации заключается в том, что мало изучен именно исходный социальный контекст, в рамках которого коррупция возникла как явление социальной действительности.
Еще одной предпосылкой для изучения исходного социального контекста является парадокс понимания коррупции, который выражается в следующем. О коррупции в России заговорили лишь в перестроечный период (конец 80 - начало 90-х гг. XX в.) [1-4]. В советское же время существовала
мифологема, что явление коррупции не присуще социалистическому строю, а является «позорным клеймом» загнивающего капитализма, что подтверждается содержанием научных публикаций той поры. В то же время взяточничество (дача-получение взятки), типичное проявление коррупции, традиционно и бесспорно к ней относимое, в кодексах советского периода было под уголовным запретом и велось достаточно интенсивное научное изучение данного феномена.
Таким образом, в советский период современный узкий подход к пониманию коррупции вполне мог бы существовать, однако этого не произошло, что может означать следующее: понятие коррупции не укладывается исключительно в юридическую схему, а имеет и иной социокультурный источник. В рамках нашей публикации мы попытались доказать, что, во-первых, коррупция может трактоваться широко - это этический смысл; во-вторых, коррупция может трактоваться узко - это догматический (уголовно-право-вой) смысл.
Проблема понимания коррупции требует качественно нового подхода в исследовании рассматриваемого феномена. Нами установлено, что существуют по меньшей мере три исторических этапа эволюции понятия коррупции: 1) классический; 2) средневековый; 3) нового времени.
Первый этап - классический - охватывает собой период с VI в. до н. э. до V-VI вв. н. э. В данный период зарождается понятие коррупции, однако его значение не имеет ничего общего с современным пониманием. Первоначальным «местообитанием» смысла коррупции, о чем говорят тексты философов (Платона, Аристотеля), была древнегреческая форма: «катаЛит», значение которой в более поздний период воспримет латинская форма «corruption».
Платон и Аристотель неоднократно употребляли термин «катаЛит» в отношении власти гибнущей, терпящей упадок, одной из основных причин которого является корыстолюбие правителей. При этом власть в глазах своих граждан непременным образом теряет авторитет добродетельной и заботливой, что, согласно латинской терминологии, можно назвать коррупцией, а власть - коррумпированной. Однако здесь следует обратить внимание на то, что коррупция - это не
есть подкуп, это упадок, снижение эффективности, а в конечном итоге и гибель государственного управления. В сущности, суждение об упадке государства есть оценка его состояния, и в данном случае оценка определяется общественным мнением.
Как Аристотель, так ранее и Платон дают советы правителю-тирану, как достичь стабильности в обществе. Так, с одной стороны, необходимо деятельно преобразоваться, т. е. ограничить свою власть путем издания соответствующих законов. А с другой стороны, можно обманывать общество относительно своей добродетели, т. е. казаться заботящимся о благе народа, на самом деле неявно оставаясь прежним в своей недобродетельной воле.
Следование первому совету привело к возникновению классической афинской демократии, формировавшейся в конце VI -начале V в. до н. э., что можно назвать классическим зарождением современной западноевропейской идеи правового государства. Второй совет относительно идеи обмана как эффективного, но крайнего метода сохранения и поддержания существующего политического строя также получил свое развитие в политической, философско-правовой и юридической мысли, как и идея нравственного совершенствования власти. Обман стал объектом рефлексии многих выдающихся мыслителей, среди которых, в частности, можно назвать Н. Макиавелли, И. Канта, Г.Ф.В. Гегеля, Л. Штрауса и др.
В частности, Гегель в своем произведении «Философия права» разработал категорию неправа (негативного права), которую определил как особенную волю, демонстрирующую произвол индивида в отношении всеобщей воли и всеобщего права. Обман является одной из форм неправа, наравне с непреднамеренным неправом (заблуждением) и преступлением.
Следующим периодом эволюции понятия коррупции стало средневековье (V-XVI вв. н. э.). Как известно, коррупция позволяет критически воспринимать в целом действующий механизм власти. Однако в период средневековья, когда господствовало теологическое (божественное) обоснование права (источником права является воля Бога, находящая свое отражение в человеческом разуме и Священном Писании), такое же
теологическое обоснование получает и политическая власть. Согласно данной концепции, власть «помазанника божьего» (монарха) принадлежит ему по соизволению самого Бога («Несть власти аще не от Бога»). Таким образом, обличение государственной власти в коррупции непременно означает апелляцию к самому монарху, олицетворяющему своей особой весь государственный механизм. Это опосредованно представляет собой хулу на Господа, что равносильно вершине кощунства, которое, естественно, жестоко карается, вплоть до смертной казни.
В связи с этим примечательным представляется то, что в средневековый период сам термин corruption («коррупция»), пришедший на смену термину «катаЛит», в результате очищения латинского языка - официального языка католического богослужения - от «языческих» древнегреческих корней, рассматривается сквозь призму христианской догматики. Коррупция интерпретируется как бренность человеческого бытия («corraptibilitas»), греховность и подверженность дьявольскому обольщению, ведущему к гибели души. Буквально corruption в схоластике означает «разрушение, разложение; изменение в категории «субстанция»; противоположность порождению, зарождению». Коррупция возникает, когда форма, тесно связанная с материей, перестает существовать, и тогда склонность ко злу создает возможность для повреждения природы.
Таким образом, понятие коррупции в своем теологическом понимании полностью укладывалось в концепцию греха, позволявшую сосредоточить ответственность на самом грешнике, т. е. субъекте, отступившем от истины.
Разумеется, взяточничество существовало в то время и находилось под запретом соответствующих правовых актов. Однако оно не воспринималось как признак коррупции власти, как системное явление, присущее государству. Теологическое понимание права представляло любого преступника, по сути, в качестве грешника, грехи которого вменяются только ему и только он несет за них наказание. Таким образом, ответственность взяточника являлась персонифицированной, в связи с чем любая апелляция к власти, которую мы могли бы в данном случае обвинить в коррупции, исключалась.
Третьим типом правопонимания является этатизм, сформировавшийся в рамках классической научной рациональности в период Нового времени. Его возникновение является результатом утраты религиозного значения правовой культуры. В данном контексте право не обладает более трансцендентным (божественным) значением, а является единственно продуктом государственной власти.
Этатизм, в частности, характерен для тоталитарного режима, стремящегося в своем утверждении подчинить абсолютному контролю все стороны общественной жизни, возводя правопорядок на насилии и/или обмане. В советский период существовала мифологема, что коррупция совершенно не свойственна социализму и с идеологической точки зрения это утверждение совершенно оправдано, т. к. сама проблема упадка государственности, процесс которого непосредственно связан с коррупцией, теряла всякую актуальность в свете идеи строительства коммунистического общества и борьбы пролетариата с «пережитками» буржуазного правопорядка. Если в средневековье основанием легитимности власти являлась вера в Бога, то в рассматриваемом контексте политического устроения общества доминирующей в общественном сознании является насаждаемая властью идеология, предполагающая примат государственных интересов в иерархии ценностей, тогда как интересы личности носят вторичный характер: государство - общество - личность.
Убедиться в существовании указанной связки мы можем, обратившись к уголовному законодательству советского периода, где главным объектом уголовно-правовой охраны неизменно выступали интересы государства. Разумеется, в такой политической расстановке сил коррупции либо нет места, т. к. вера в идеальное социалистическое общество просто не воспринимает ее, либо ее широкий смысл, означающий упадок государственной власти, нивелируется до простого взяточничества. Если допустить обратную ситуацию, когда коррупция признается властью, тогда можно говорить об отрицании государством самого себя. Естественно, подобное признание проблемы будет вступать в противоречие с логикой тоталитарного режима. В представленном противоречии признание явления
23S
коррупции недопустимо, несмотря на действительный коррупционный произвол.
После прихода к власти пролетариата понятие коррупции получило трактовку рудимента, оставшегося в наследство от «загнившего империализма». Если бы власть, напротив, признала существование коррупции, тем самым скорее разрушила бы все достигнутое, поставив под сомнение саму идею социализма и коммунизма. Такая неправовая установка и нашла свое отражение в определениях коррупции, даваемых в словарях, энциклопедиях советского периода, указывающих на характерность данного явления для капиталистических стран.
Становление современного учения о природе коррупции в Новое время (XVI -начало XIX в.) явилось качественно новым периодом в его формировании. Прежде всего, это понимание связано с тем, что данное явление стало осознаваться как негативное и непосредственно связанное с механизмом осуществления государственной власти. Осознание коррупции, ее системного характера и той негативной роли, которую она выполняет, дискредитируя власть и подрывая тем самым ее авторитет в глазах своих граждан, позволило говорить о коррупции как о преступлении. Таким образом, непреднамеренное неправо и обман становятся объектами разоблачения. Возникает вопрос: что послужило тому, что коррупция начала восприниматься как преступление, обличаемое и отрицаемое самой властью?
Во-первых, осознание коррупции как преступления связано с тем, что в период Нового времени в Европе возник политический дискурс. Политический дискурс осуществлялся на фоне Реформации, снижения роли церкви в правовой жизни европейских государств и возникновения идей, проповедующих либеральные принципы в праве. Подобные условия создавали почву нетерпимости к коррупции, где она с необходимостью становится объектом обличения недобродетельной абсолютистской власти, т. к. само право в духе идеи защиты прав человека, которые являются высшей ценностью, нетерпимо к любой форме неправового поведения. Вследствие этого обличения власть вынуждена была идти на уступки путем самоограничения, что создавало естественные предпосылки для формирования современной
идеи правового государства. В таких условиях признание коррупции есть утверждение власти в форме непрерывного противодействия ей. Напротив, отрицание коррупции в условиях демократии, в сущности, есть отрицание государством самого себя, что, согласно законам диалектики, противоестественно.
Таким образом, коррупция представляет опасность именно для правового государства, при котором отрицание авторитета прав и свобод человека, выраженное в причинении им ущерба, представляет собой уничтожение самого авторитета власти, а значит ведет к ее вырождению. Под политическим дискурсом понимается коммуникация в политике между оппозиционными силами, выраженная в борьбе за власть, а именно, в силе (принуждении), поскольку данное право может быть отчуждено; и в авторитете власти, в силу подрыва оснований ее компетентности (несоответствие действий власти принципам ее осуществления) и, как результат, социальной коммуникации. Поэтому коррупция в правовом государстве рассматривается как негативное системное явление, затрагивающее многие сферы социальной жизни, что является следствием подрыва легитимности государственной власти, которую, в свою очередь, необходимо рассматривать в качестве основного объекта коррупционного посягательства.
Значимые события в правовой жизни новоевропейского общества явились тенденцией проявления коррупции в юридическом дискурсе. Окончательную же закономерность и оформление в нем в качестве стабильного негативного социального явления коррупция приобрела, когда стала рассматриваться как самостоятельный объект научного исследования. Этому способствовала развивающаяся в рассматриваемый период криминальная статистика. Пионерами в данной области явились английские юристы, которые в XVII в. первыми пришли к осознанию закономерности кажущихся случайными событий человеческой жизни. По словам Ф. Листа, последователи этих «политических арифметиков» сделали важный шаг в том, что усмотрели закономерность всех человеческих поступков, представляющих интерес с точки зрения юриста и моралиста. В результате их деятельности возникла стати-
стика нравственности, основателем которой в XVIII в. считается бельгийский астроном А.Ж. Кетле. Это обстоятельство явилось основанием для того, чтобы поставить явление коррупции на «эмпирические рельсы» - ими послужили статистические данные о выявленных фактах подкупа. Именно в этом мы видим источник современного конвенционального определения коррупции.
Анализ позиций авторов относительно понятий «регулирование» и «воздействие» позволил сделать вывод о том, что зачастую они не различаются по смыслу и это затрудняет понимание их роли в качестве самостоятельных уголовно-правовых категорий. В основном, воздействие ученые рассматривают с точки зрения механистического, бихевиористского взгляда на его природу, согласно которому уголовно-правовая норма воздействует на субъектов правовотношений посредством угрозы санкции за ее несоблюдение, исполняя при этом общепривентив-ную или частнопривентивную функции (В.К. Дуюнов, А.И. Чучаев, А.П. Фирсова и др.). Такая же ситуация обнаруживается и в определениях, данных относительно регулятивной природы уголовного права (Н.А. Ло-пашенко, В.Д. Филимонов и др.). Между тем определение юридической природы уголовно-правового воздействия имеет важное методологическое значение для цели формулирования мер противодействия явлению коррупции.
Из теории права известно, что правовое воздействие является гораздо более широким понятием, нежели правовое регулирование. Последнее всегда предполагает воздействие при помощи юридических средств, но правовое воздействие не всегда означает сознательное нормирование общественных отношений и включает в себя как специальную систему собственно правовых средств (норм права, правоприменительных актов), так и иные правовые явления (правосознание, правовая культура, правовые принципы). Таким образом, регулирование - это лишь одна из форм воздействия права на общественные отношения, которая не охватывает всего многообразия иных правовых средств и форм влияния на поведение людей. Следовательно, не следует сводить правовые средства и формы влияния права на общественные отношения только к правовому регулированию.
Понимание уголовно-правового воздействия должно строиться на адекватности восприятия уголовно-правовой нормы, не ограничивающей ее восприятие соответствующей санкцией. Адекватность выражается в сознательном отражении субъектом ценности общественных отношений, охраняемых уголовно-правовой нормой, и понимании того значения, которое придает им социум. В свою очередь, в качестве ценностно-значимых общественные отношения можно осознать только посредством позитивного (регулятивного), а не уголовного права, поскольку последнее в изначальном смысле их не выстраивает.
Взгляд на природу уголовно-правового воздействия с точки зрения принуждения является результатом рассмотрения права безотносительно к его легитимирующей нравственной составляющей, которая придает ему (праву) необходимый авторитет и жизненную силу. При проведении нами социологического исследования в целях подтверждения данной гипотезы был задан следующий вопрос населению: «Приходилось ли Вам когда-нибудь давать взятку должностному лицу, и если да, то осознавали ли Вы в этот момент риск возможного привлечения Вас к уголовной ответственности за данное деяние?». В итоге 32 % ответили: «Да, давать взятку приходилось, но о последствиях я на тот момент не думал»; 14 % - «Да, давать взятку приходилось, и в этот момент я осознавал, что рискую быть привлеченным к уголовной ответственности, однако перспектива реализации моего интереса все же устранила сомнения»; 54 % взятку давать не приходилось. В связи с этим последней группе был задан дополнительный вопрос: «Если Вам не приходилось давать взятку, то какова причина этого?». Ответы распределились следующим образом: 1,3 % - «Боязнь быть привлеченным к уголовной ответственности»; 23,3 % - «Принципиальная нравственная позиция»; 29,4 % - «Я не давал взятку не из принципа, а только потому, что не представлялось случая. Однако не исключаю, что жизненная ситуация может обернуться таким образом, что в определенный момент я смогу дать взятку». Таким образом, на 32 % опрошенных норма ст. 291 УК РФ не оказала никакого воздействия. Они даже не оценивали риск ответственности. Еще 14 % риск хотя и
оценивали, но тем не менее склонились к взятке. Таким образом, в 46 % случаях дачи взятки уголовно-правовая норма практически не повлияла на общественно-опасное поведение. Примечателен результат при вопросе о причине не дачи взятки. Только 1,3 % руководствовалось угрозой уголовной ответственности. 23,3 % можно охарактеризовать как законопослушных граждан. И 29,4 % -по сути лица, склонные к совершению общественно-опасного деяния. Никакого воздействия уголовно-правовой нормы здесь также не наблюдается.
Соотношение общего числа лиц, давших взятку и склонных к этому (включая лиц, осознававших уголовную ответственность), с общим количеством лиц, занимающих ценностную позицию по отношению к праву, таково: 76,7-23,3 %. Как видим, на подавляющее большинство наших граждан уголовное право практически не оказывает своего воздействия. Последнее представлено самым низким процентом - 1,3, что в значительной степени подрывает распространенное мнение об общепривентивной функции уголовного права. Оказывается, что существуют более значимые основания не совершать действия, запрещенные законом.
С целью проверки гипотезы об обесценивании государственной власти и выяснения причин того, почему на большинство респондентов не оказывается уголовно-правового воздействия, был проведен опрос. Нами были заданы следующие вопросы: «Совместимо ли, на Ваш взгляд, понятие «государственная власть» с принципами справедливости, равенства всех перед законом, гуманизма и др.? Существует ли у Вас уверенность в том, что Ваши права со стороны государства обеспечиваются и защищаются должным образом?» (Ответ давался в свободной форме). Ответы распределились таким образом: 76,8 % респондентов выразили мнение, что государственная власть не соотносится с названными принципами, и уверенность, что их права обеспечиваются и защищаются не на должном уровне. 14,5 % ответили, что совместимость с принципами существует, однако частично или полностью она носит формальный, теоретический характер, на практике же подобного совмещения нет (Вот некоторые ответы: «Российская власть должна соответствовать воле народа.
Нет уверенности в таком соответствии». «Власть должна основываться на этих принципах, но в действительности этого нет»). 8,6 % выразили уверенность, что их права обеспечиваются на должном уровне, на основании существующих принципов правового государства.
На основании данных проведенных опросов проясняется причина существования столь значительной по объему группы респондентов, совершивших или склонных к совершению дачи взятки. Здесь идет прямая корреляция с общим нигилистическим настроением в обществе, отрицающим ценность государственной власти как объекта уголовно-правовой охраны.
Итак, воздействие уголовно-правовой нормы на субъекта имеет более широкий правовой контекст, нежели обыкновенное усмотрение угрозы наказания, с которым только и связывается воздействие нормы как обладающей общепревентивной или частнопревентивной функцией. Уголовно-правовая норма, являясь частью правовой действительности, наполняет содержанием правовую жизнь человека вместе со всем многообразием позитивных и негативных ее (жизни) проявлений, способствующих формированию правосознания и практики. Безусловно, правовая жизнь, взятая во всей совокупности представленных явлений, а не по отдельным своим компонентам, оказывает влияние на человека, объективно создает условия для его ценностно-правовой ориентации. Однако право получает свою жизненную силу не только из самого себя, т. е. из юридического факта собственного существования, но ив целом из культурной среды общества, в котором это право создается. Таким образом, взаимодействие права и культуры представляет собой взаимообусловленный, синергий-ный процесс, при котором субъект уголовноправого воздействия является одновременно общеправовым и социокультурным субъектом. Данное обстоятельство позволяет говорить о том, что познание нормы уголовного права, как и любого иного социального требования, может происходить как посредством самой нормы (в случае регулятивного воздействия), так и объективно, через культурную среду. Насколько данная культура отвечает «естественным» ценностным основам (справедливости, свободе, равенству и т. д.), на-
столько сам человек воспринимает социальные требования как объективно направленные на обеспечение его интересов, что можно определить как легитимацию права.
Если культура не соответствует ценно-стно-значимым правовым установлениям, то в этом случае право становится чуждым, не воспринимаемым как должное и не соответствующим действительности. Поэтому для субъекта, поведение которого считается легитимным, оправданным в системе неформальных общественных отношений, ничего не стоит преступить правовую норму, как это происходит в коррупционных отношениях. Уголовное право, являясь частью правовой реальности, не может восприниматься субъектом как отдельный контекст, а только как целостная правовая картина, оценка которой и производится субъектом. В том случае, если субъект не находит в оцениваемой картине содержания, соответствующего его собственному видению, это означает, что право для него в ценностном смысле ничтожно. Данное неприятие права можно охарактеризовать как правовой нигилизм, а количество респондентов в 76,3 % подтверждает это явление. Действительно, многие из последних в своих ответах указывали на то, что государство должно ориентироваться на принципы свободы, равенства, справедливости, которые являются основополагающими для нашей правовой системы, однако исполнение этих принципов в деятельности органов государственной власти отсутствует (так счи-
тает большинство респондентов). Таким образом, для этих 76,3 % право является обманом, фикцией, не соответствующей реальным общественным отношениям, а исполнение представителями власти своих должностных обязанностей есть лишь видимость их исполнения. При максимальном урегулировании общественных отношений на основании реализации принципов правового государства происходит разоблачение обмана, видимость становится преступлением. В этой диалектике правовое государство конституирует себя, собственный авторитет в общественном сознании, определяет человека в качестве высшей ценности.
1. База данных Фонда «Общественное мнение»: «Отношение к Конституции РФ». URL: http:// bd.fom.ru/report/cat/power/powcon/d074926. Загл. с экрана.
2. Общие сведения о состоянии преступности. Официальный сайт Министерства внутренних дел Российской Федерации. URL: http:// www.mvd.ru/stats/?page=2. Загл. с экрана.
3. О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года: указ Президента РФ от 12.05.2009 г. № 537 // СЗ РФ. 2009. № 20. Ст. 2444.
4. Национальный план противодействия коррупции (утв. Президентом РФ от 31.07.200S г. № Пр-1568) // Российская газета. 200S. 5 авг.
Поступила в редакцию 29.06.2010 г.
UDC 343.2/.7
DIRECTIONS OF CRIMINAL RESPONSIBILITY OPTIMIZATION FOR CORRUPTION CRIMES AT THE MODERN STAGE OF CRIMINALITY RESISTANCE
Arkadiy Nikolayevich Karaulov, Investigating Committee of Procuracy of Russian Federation of Tambov region, Tambov, Russia, Chief of Investigation Department, State Counselor in Justice of 3 class, Honoured Lawyer of Russian Federation, e-mail: dvoreckiy@tamb.ru
The article analyzes the directions of criminal responsibility optimization for corruption crimes at the modern stage of criminality resistance.
Key words: criminal responsibility; criminal punishments; corruption crimes; criminality resistance; Criminal Code of the Russian Federation.
