CC BY
86
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 482
НАЧАЛЬНАЯ ФОРМА СЛОВА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО ГЛАГОЛА)
© Владимир Георгиевич Руделёв
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Россия, доктор филологических наук, профессор-консультант кафедры русского языка,
e-mail: [email protected] © Ольга Алексеевна Руделёва Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Россия, кандидат филологических наук, доцент кафедры педагогики и методики начального образования, e-mail: [email protected]
В статье исследуются вопросы иерархии глагольных форм. Особое внимание уделяется отношению инфинитива и девербатива - как двух возможных начал глагола. Именно здесь авторы находят истоки разделения лингвистики на дедуктивную и индуктивную, отдавая предпочтение последней. Ключевые слова: оппозиция; корреляция; нейтрализация; теоретико-информационный подход.
Памяти профессора О.А. Цыпина
Настоящая статья является развитием идей, высказанных в публикации В.Г. Руде-лева и О.А. Цыпина «Заметки о грамматическом значении слова (на материале русского языка» [1]. Пафос этой статьи заключается в утверждении того, что наиболее абстрактные значения слов (частей речи) - такие, как
<предметность> у существительных (термин «предметность» здесь употреблен условно, традиционно), в действительности
<предметные> субстантивы - только часть общего субстантивного класса, в целом имеющего лишь отрицательную семантику сравнительно с глаголом, адъективом (прилагательным), наречием [1]. Щербианская трактовка [2] <предметности> нанесла немалый вред не только языкознанию, но и общей человеческой практике, особенно в тех случаях, кода речь шла о Боге и Человеке, <процессуальность> у глаголов, <качественность> у прилагательных, <простран-ственность> и <темпоральность> у наречий, не являются грамматическими, а начинают собой перечень обычных лексических сем в названных классах слов. Что же касается подлинных грамматических значений слов, то они начинаются и развиваются в грамма-
тических формах слов и являются некоторым приращением к общей семантике слова. Только в этом следует искать смысл утверждения, что слово есть единство лексического и грамматического в плане семантики.
Если грамматическое значение слова есть лишь совокупность значений его форм и ни в коем случае не представляет какие-то абстрактные семы, свойственные слову в целом, то, само собой разумеется, наиболее важной задачей при исследовании и описании такового является поиск дополнительно распределенных вариантов, имеющих минимум приращений в семантике или вовсе их не имеющих. Такие формы называют обычно начальными, не маркированными в парадигме, словарными и т. д. (ср.: [3]). Применительно к глаголу в русской грамматической традиции и лексикографической практике грамматическая изначальность и семантическая независимость от многочисленных морфологических дериваций связывается с инфинитивом (<неопределенной формой> [4]). И в этом решении, основанном на многочисленных эмпирических наблюдениях, отражается несомненная объективность бытия: в инфинитиве не проявляется парадигма зеркальных глагольных форм лица, числа, рода, повторяющих признаки субъектно-объектных
слов (~ членов предложения), как и форм предикатов (~ сказуемых), построенных в основном на глаголах, выступающих в формах настоящего, прошедшего и будущего времени.
Не проявляется в инфинитиве и парадигма высказываний (предложений): изъявительное, условное (сослагательное) и повелительное наклонения. Сам инфинитив словно образует оппозиции с каждым из названных наклонений, и поэтому можно говорить о четвертом наклонении русского глагола - неопределенном:
изъявительное ^ неопределенное ^ сослагательное (условное)
т
повелительное
Неопределенное наклонение является центром глагольной системы; от него происходит развитие в сторону изъявительного, сослагательного и повелительного наклонений. Может быть даже, неопределенное наклонение составляет некоторую тесную двоицу вместе с изъявительным; границы в двоице размыты и вовсе несущественны. В системе частей речи русского языка, далее, глагол маркирован к каждой иной части речи: прежде всего - к имени (существительному), к качественно-предикативному слову (прилагательному) и к словам с пространственным и темпоральным значением (наречиям) [5], и это создает особые метки на глагольных словах в виде мимикрических глагольных форм: субстантивных (т. н. «отглагольные существительные», или «деверба-тивы»), адъективных (причастия), наречных (деепричастия) [6].
Снимая с глагола все обусловленное внешними по отношению к нему моментами, прежде всего синтаксическими, мы поневоле остаемся с тем, что сохраняет в себе инфинитив, но это уже будет чисто глагольное, внутреннее, имманентное.
В упомянутой работе В.Г. Руделева и
О.А. Цыпина подчеркивается мысль о необходимости сохранить в начальной форме глагола все самое главное, основное, что есть в грамматике этой части речи. Таковым, по наблюдению авторов, является категория вида (с парадигмой форм, в которой форма совершенного вида является маркированной по отношению к форме несовершенного вида,
последняя - без семы <предельность действия>, которая ярко выражена в глагольных формах совершенного вида) [7]. Из этого следует, что абсолютно начальной формой глагола может считаться только форма несовершенного вида. Она, эта форма, и должна подаваться в словарях - как единственное представление глагольного слова: садиться, но не сесть, вставать, но не встать, ложиться, но не лечь, перебегать, но не перебежать, улетать, но не улететь и т. д. [8] (ср.: [9, 10]). Такая трактовка начальных глагольных форм даст возможность в значительной мере снизить число словарных статей в словарях, хотя содержательная часть грамматик усилится и возрастет.
Статарные глаголы, не имеющие форм совершенного вида (сидеть, лежать, стоять, ходить, говорить, читать), а также абстрактные, имеющие формы совершенного вида только в своих конкретных подобиях (ср.: обычно я встаю очень рано, но сегодня встал поздно), не вызывают трудности в трактовке и подаче в словарях, хотя, конечно, могут предприниматься и предпринимаются попытки представить абстрактную форму типа встаю и совершенно конкретную (наблюдаемую) - типа встал, как видовую пару соответствующих глаголов. Иное дело - глаголы, имеющие очевидную дефектную парадигму, без начальной формы несовершенного вида: выстрелить, подуть (подуло ветром); сюда же можно отнести и такие глагольные формы, как просидеть (просидел два часа), насидеться, посидеть (посидел немного) и под., в которых сема
<предельности> отсутствует или не имеет очевидного выражения. В.Г. Руделев и А.Л. Шарандин в свое время [8] отнесли такие формы к числу компенсирующих отсутствие форм совершенного вида у статарных глаголов типа стрелять, дуть, сидеть и т. д. (ср.: [10]). Видимо, иных оснований для квалификации подобных глагольных форм нет, и подавать в словарях их следует в контексте со статарным глаголом. В случае же недефектной видовой парадигмы форма совершенного вида в словаре отдельно не должна подаваться вообще: это удел грамматики, которая, впрочем, в словаре может быть каким-то образом отражена, но именно как грамматика. Видимо, моделью таких словарей будущего может быть единственный
подлинно русский словарь В.И. Даля, в котором предугаданы многие нынешние актуальные ситуации лексической семантики и грамматики.
Видовая (недефектная) парадигма русского глагола является ярким показателем его фазовой семантики: <начинательности действия> (<интродуктивности>) или его
<завершенности> (<ликвидаторности>). В этом, видимо, смысл и назначение категории вида, самой трудной грамматической категории для усвоения иностранцами, например, венграми или румынами, говорящими на языках со славянскими субстратами тех времен, когда еще категории вида не существовало. Положение обычно проясняется, если иностранцам, изучающим русский язык, представить категорию вида в ее назначении (функции) - как дифференциальный признак класса глаголов, имеющих фазовую семантику.
Но такие знания полезны и русским людям. В этом случае возникает необходимость представления глагольной лексики в виде оппозиций фазовых и нефазовых глаголов; последние представляют сцепления трехчленных элементов типа:
А1 А2
{садиться /сесть} ^ {сидеть} ^ {вставать /встать}
Аі «интродуктивность» + - - (0)
А2 «ликвидаторность» - (0) - +
Такие сцепления элементов можно назвать суперлексемами, открывая все большее их количество, но не включая никоим образом в цепь маркированные по виду формы:
садиться ^ сидеть ^вставать ^ стоять ^ ложиться ^ лежать.
Суперлексемы можно подавать в словарях по Далеву принципу, гнездовым способом. Тогда не возникнет необходимость в громоздких определениях значений слов вроде такого: сидеть - значит <находиться в положении, когда туловище опирается на что-нибудь нижней своей частью (ягодицами), а ноги согнуты или вытянуты>. Приведенное определение значения слова сидеть взято нами из современных словарей, и оно совершенно непригодно, потому что, допустим, муха сидит на потолке, не опираясь на что-либо ягодицами. Тем более пробка в бутылочном горлышке не опирается ягодицами! Или платье на моднице! В случае описа-
ния семантики слова с помощью суперлексем-сцеплений слово сидеть можно определить как такое <положение в пространстве>, которое является отрицанием положения
<лежать> и <стоять> одновременно, т. е. это не <горизонтальное> положение и не
<вертикальное>. Каждое из значений слова сидеть представляется разным количеством указанных сцеплений. В случае мухи, например, не будет элемента вставать (встать). Змея тоже не может вставать, но она не может и сидеть; она либо лежит, либо ползет, а сидит - только у кого-нибудь за пазухой. Птица, по Далю, «сидит, стоя на двух ногах». Ну кто в наше время скажет такую «чушь»! А это вовсе и не чушь! Глагол сидеть определяет положение птицы с точки зрения человека: он смотрит на пернатое существо сверху вниз или еще как-то подобно этому, не обращая внимания на то, что оно, это существо, вовсе и не сидит!
Вот пример разбора с точки зрения су-перлексемных сцеплений одного только русского слова - того же, кстати, слова сидеть (по С.И. Ожегову):
1. Сидеть... 1. <находиться в неподвижном положении, при котором туловище опирается на что-нибудь нижней своей частью, а ноги согнуты или вытянуты> (сидеть на стуле). Конечно, речь идет о человеке значит актант на стуле актуален: муха может сидеть не только на стуле, но и на потолке, и в стакане, и на стене (все приведенные здесь распространители - не актанты, а сирконстанты).
В этом случае вполне реальна модель, которую в дальнейшем будем считать исходной:
А1 А 2
{садиться / сесть} ^ {сидеть} ^ {вставать /
встать}
Аі «интродуктивность» + - - (0)
А2 «ликвидаторность» - (0) - +
2. О птицах, насекомых: <находиться неподвижно на одном месте>. В этом случае нет ликвидаторной части из данной модели: птица не выходит из состояния «сидеть» в состояние «вставать» и т. д., у нее другой выход из состояния «сидеть» - она не встает, а улетает:
Аі А2
{садиться / сесть} ^ {сидеть} ^ {улетать /
улететь}.
3. Если человек сидит (находится) в тюрьме, он оттуда выходит (освобождается), а вот пирог из печи ни выйти, ни освободиться не может; его из печи вынимают, и т. д.
Глагольная суперлексема включает в себя и иные подсоединения, которые подробно были описаны в свое время В.Г. Руделевым и А. Л. Шарандиным [8]. Важна в данном случае, оказывается, категория залога, которая отличает, допустим, каузативный глагол типа сажать от некаузативного - сидеть:
[сажать (посадить) / сажаться (быть посаженным)] ^ [сидеть]. Отсылая читателей к упомянутой работе, мы освобождаем себя для главного нашего рассуждения - о мимикрических формах глагола: адъективной, наречной и субстантивной.
В парадигме этих трех форм субстантивная («девербатив») занимает центральное место - в полном соответствии с тем местом, которое занимает существительное в системе частей речи русского языка: деепричастие ^ девербатив ^ причастие.
Это создает довольно интересную ситуацию, при которой субстантивная форма глагола (тот же самый девербатив) современным русским лингвистическим сознанием словно выбрасывается из глагола и экспан-сируется субстантивом: ему даруется особая семантика - т. н. «опредмеченное действие». Недавно защищенная в Тамбовском университете кандидатская диссертация Е.Н. Егоровой [11], кажется, поставила точку в дискуссии о девербативах: они внесены твердо и надежно в реестр глагольных форм и навсегда исключены из субстантива. Но в указанной диссертации выдвинута интересная и хорошо обоснованная мысль о некоем тождестве девербатива и инфинитива. Деверба-тив словно заменяет инфинитив в некоторых стилях речи или, по крайне мере, синтаксических фигурах. Замечательный пример из Беллы Ахмадулиной, теперь уже переходящий из работы в работу, так и просится в наш текст:
По улице моей который год звучат шаги: мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход Той темноте за окнами угоден.
«Друзья уходят» и «друзей уход». Как хорошо в строках великой поэтессы отража-
ется строй русского языка, привыкшего экономно тратить свои богатства. Вместо того, чтобы сказать «И вот то, что друзья мои уходят...», говорится: «Друзей моих медлительный уход...». Девербатив оказывается всего лишь способом сокращения речи? Если бы это было так! Если бы изъявительное наклонение (индикатив) и начинающий его инфинитив не вторглись в область, которая называется креолизацией русского языка.
К большому сожалению, русские языковеды не слишком близко к сердцу приняли рассуждения Л.В. Щербы об отличиях энциклопедических и чисто языковых, эмпирических, толкований слов русского языка [12]. Это отразилось, в частности, на признании приоритета девербативных форм глагола над его естественными начальными (инфинитивными) формами. В лучших словарях современного русского языка, например, определение слова пахнуть проводится через де-вербатив запах: пахнуть <издавать запах>; id двигаться <находиться в движении>, і<і жить <находиться в процессе жизни>, id проклясть <предать проклятию>, id лгать
<говорить ложь> и т. д. [13]. Наибольшая ущербность таких словесных дифиниций проявляется в нередких случаях круговорота мысли. Сравните определение семантики глагола употребляться через якобы самостоятельное слово употребление (употребляться <быть в употреблении>) и одновременно отнесение этого т. н. слова употребление к глаголу употребляться [13, с. 768].
Эмансипация субстантивных форм глагола, как, впрочем, и аналогичных форм прилагательного и наречия, - это не просто ошибка или запоздалое ви'дение, это некоторая реальность, возникающая из креолизации естественного, народного русского языка и языка науки, имеющего международный, космополитический характер. Естественный русский язык, с его народно-понятийными содержаниями слов, отступает перед новым русским языком с когнитивными значениями слов (концептами), заимствованными из энциклопедических словарей. Мимикрические формы естественных предикативных слов, в частности глаголов, превращаются из производных форм в производящие: не ход от ходить и не работа от работать, а ходить от ход и работать от работа - так же, как пахнуть от запах, умирать от смерть, жить от
жизнь и т. д. Единицы новой чисто дедуктивной науки, именуемой когнитологией, все сплошь субстантивы; до первобытных русских глаголов и адъективов когнитологи только опускаются иногда - ради каких-либо освежающих примеров, иначе пропадают возможности типологических сопоставлений языков. Всякие противодействия здесь кажутся абсолютно бесполезными, несмотря на признание в последнее время т. н. наивной когнитологии, которая, в отличие от серьезной, энциклопедической, подлинной когни-тологии, является индуктивной наукой. Мы не видим здесь какой-либо конкуренции и даже соревнования. Мы видим здесь объективную реальность, болезнь, ломку языковой материи и формы, которая еще не известно во что выльется [14].
1. Руделев В.Г., Цыпин О.А. Заметки о грамматическом значении слова (на материале русского языка) // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2009. Вып. 3 (71). С. 159-167.
2. Щерба Л.В. О частях речи в русском языке // Л.В. Щерба. Избр. работы по русскому языку. М., 1957.
3. Булыгина Т.В., Крылов С.А. Форма // Большой энциклопедический словарь. Языкознание / гл. ред. В.Н. Ярцева. М., 1998. С. 557-558.
4. Улуханов И. С. Инфинитив // Русский язык. Энциклопедия / гл. ред. Ф.П. Филин. М., 1979. С. 97-98.
5. Руделев В.Г. Динамическая теория частей речи // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 1996. Вып. 1. С. 83-89.
6. Руделев В.Г. Мимикрия в системе частей речи русского языка // Концептуальное пространство языка: сборник научных трудов / Посвящается юбилею проф. Н.Н. Болдырева / под ред. Е.С. Кубряковой. Тамбов, 2005. С. 132-140.
7. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1972.
8. Руделев В.Г., Шарандин А.Л. Шифрующая роль глагольных грамматических категорий // Теория содержательной формы: Сборник лингвистических статей. Тамбов, 1982. С. 32-53.
9. Бондарко А.В., Буланин Л.Л. Русский глагол. Л., 1967.
10. Шарандин А.Л. Русский глагол. Комплексное описание: монография. Тамбов, 2009.
11. Егорова Е.Н. Девербативы как субстантивная форма глагола: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2009.
12. Щерба Л.В. Опыт общей теории лекикогра-фии // Л.В. Щерба. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.
13. Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1972.
14. Руделев В.Г. Исследование проблем экологии языка и речи (научный отчет) // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2001. Вып. 1 (21). 2001. С. 10-19.
Поступила в редакцию 11.04.2010 г.
UDC 482
INITIAL FORM OF WORD (BASED ON MATERIALS OF RUSSIAN VERB)
Vladimir Georgiyevic Rudelyov, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russia, Doctor of Philology, Professor-consultant of Russian Language Department, e-mail: [email protected]
Olga Alekseevna Rudelyova, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russia, Candidate of Philology, Associate Professor of Pedagogics and Methodology of Elementary Education Department, e-mail: [email protected]
The article researches the questions of verbal forms hierarchy. Special attention is paid to relations of infinitive and de-verbative - as two possible origins of verb. The authors find the sources of linguistics division on deductive and inductive, appreciating the last one.
Key words: opposition; correlation; neutralization; theoretical and information approach.
