CC BY
59
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 81’366
ВРЕМЕННАЯ И ВИДОВАЯ ГЛАГОЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ РУССКОГО ЯЗЫКА - НА СЛУЖБЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ (М. ЛЕРМОНТОВ. «БОРОДИНО»)
© Владимир Георгиевич РУДЕЛЕВ
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина. г. Тамбов, Российская Федерация, доктор филологических наук, профессор-консультант кафедры русского языка, заслуженный работник высшей школы РФ, член Союза российских писателей, e-mail: [email protected] © Ольга Алексеевна РУДЕЛЕВА Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, кандидат филологических наук, доцент кафедры общей педагогики и образовательных технологий, е-mail: [email protected] © Анатолий Леонидович ШАРАНДИН Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доктор филологических наук, профессор-консультант кафедры русского языка, почетный работник высшего профессионального образования РФ, е-mail: [email protected]
В статье излагаются результаты исследований глагольных временных и видовых оппозиций русского языка, проведенных в разные годы в рамках Тамбовской лингвистической школы. В плане этих исследований анализируется один из наиболее ярких текстов М.Ю. Лермонтова.
Ключевые слова: оппозиция; корреляция; нейтрализация; суперлексема; пространство; время; событие; поэтическое мышление; поэтема.
7 сентября 2012 г. исполняется 200 лет со дня победы русского воинства над армией Наполеона Бонапарта в Бородинском сражении под Москвой. Наиболее ярким откликом на событие 1812 г. было и остается стихотворение М.Ю. Лермонтова «Бородино», завершенное автором и опубликованное в 1837 г.
Работал М.Ю. Лермонтов, однако, над бородинской темой и в предшествующие годы: в его стихотворении «Поле Бородина» (1830 г.) -немало строк, полностью совпадающих с текстом «Бородина» [1, с. 443-445, 518-519].
Стихотворение «Бородино» одного из самых любимых русским народом поэта -образец абсолютного поэтического совершенства; в то же время оно необыкновенно просто в восприятии; тайна этой гармонии совершенства и простоты, как и всего поэтического механизма создания Лермонтовым образа великого сражения, нуждается в раз-
гадке: в осмыслении и герменевтическом проникновении в ткань текста, в описании лермонтовской поэтемы.
Термин «поэтема» за пределами Тамбовской лингвистической школы [2, с. 5-8; 3, с. 99-100; 4, с. 242-261] пока, кажется, не употреблялся. В рамках Тамбовской школы он был запущен в обиход в 1979 г. [5, с. 7178] и теперь уже используется многими тамбовскими лингвистами - в основном в значении «поэтический механизм создания художественного образа» [6-8] и даже в значении самого художественного образа, как коррелята философского (энциклопедического) понятия концепт [9-10].
Приходится отмечать, что поэтические тексты выдающихся мастеров почти всегда отражают некую абстрактную грамматическую модель языка, в несколько раз более совершенную, чем те модели, которые пред-
ставлены в современных грамматиках - как школьных, так и более высокого ранга. Тамбовским исследователям удалось это увидеть на примере описания системы частей речи русского языка, извлеченной из поэтических текстов Андрея Вознесенского [11]; впоследствии не без влияния этих описаний в рамках Тамбовской лингвистической школы была создана динамическая теория частей речи русского языка [12; 13], получившая в последние годы значительное развитие [14-16].
Аналогичные выводы нам придется сделать и в отношении лермонтовских текстов, хотя эти выводы будут касаться в основном только глагольных категорий времени и вида, но они будут более кардинальны, чем все, что вытекало из наших исследований ранее.
* * *
Пафосом исследований, проводимых в рамках Тамбовской лингвистической школы, всегда был теоретико-информационный метод, базой которого стала не столько теория инрформации К. Шеннона, созданная в середине ХХ в. [17], сколько фонологическая концепция Н.С. Трубецкого [18], представившая отличный от К. Шеннона и более безупречный вариант теории информации (1980), кстати, еще в 1938 г., до публикации основных работ К. Шеннона. Приняв постулат Трубецкого о том, что единицей фонологической системы является не фонема, а оппозиция и даже крреляция фонем, а также о том, что некоторые оппозиции подвергаются нейтрализации, тамбовские исследователи усложнили систему постулатов Трубецкого тем, что выдвинули совершенно новое положение, согласно которому единственным признаком существования фонологической оппозиции является ее нейтрализация в положениях, отличных от тех, где система фонем проявляется полностью. Фонологические постулаты Н.С. Трубецкого при этом были распространены на иные уровни языка
[19].
В качестве идеальной модели на все случаи описания оппозиций и их нейтрализаций было представлено трехчастное сцепление единиц типа:
[А ^ В — С]
а1 а2
Это - трехчленная «встречная» оппозиция, в которой крайние члены представляют антонимическую пару ([А ^ В/С]), устойчивую и не подверженную нейтрализации; каждый из крайних оппозитов вместе с гипери-ческим средним оппозитом - синонимическая пара, построенная на родственных признаках (вариантах одного и того же признака - а: а1 и а2). Одна из синонимических оппозиций в этой структуре ([А ^ В]) более неустойчива, нежели вторая ([В ^ С]), и поэтому подвергается нейтрализации раньше, чем вторая, более устойчивая. На этом основании констатируется сильная и слабая синонимия. Оппозиции могут быть полными и неполными (дефектными), состоящими из меньшего числа элементов, чем это наблюдается в полных оппозициях. В корреляцию входят как полные, так и неполные оппозиции; значение оппозитов во втором случае поддерживается вхождением в корреляцию.
Первое открытие по заданной схеме-модели было сделано в конце 1970-х гг. Г.Ф. Горват (в то время студенткой-дипломницей) [20]; оно касалось лексических оппозиций по признаку <пола>, отраженного в грамматической категории рода. Это открытие, основанное на структурном представлении полных родовых оппозиций типа [гусак ^ гусь ^ гусыня], построенных на основе признака рода, в его вариантах
<мужской род>, <женский род>, позволило осмыслить огромное число субстантивных оппозиций - и полных, и неполных (дефектных) типа [лис ^ лиса ^ *], [* ^ волк ^ волчица], [* ^ бабочка ^ *] и т. д., - а также найти мотивацию подобной «дефектности» в сказочных разновидностях поэтических текстов. При этом наш вьетнамский ученик Зыонг Ван Чи на основе исследования сказочных текстов Корнея Чуковского сумел представить в рассматриваемой модели даже такие лексические пары, как [Солнце ^ ^
Луна] ([14]), выведя тем самым средний род из числа грамматических категорий и отнеся его к категориям классификационным (типы склонения).
Универсальная модель [А ^ В - С] оказалась вполне приемлемой при описании глагольных суперлексем типа: [садиться / сесть] ^ [сидеть]-^ [вставать / встать], в которых крайние, антонимические оппозиты противопоставлены в качестве маркирован-
ных среднему немаркированному оппозиту, не имеющему формы совершенного вида
[21]. Само собой разумеется, что в дискуссиях о видовых глаголах, тамбовские языковеды встали на сторону тех лингвистов, которые предлагали считать глаголы сов. и несов. вида формами одной глагольной лексемы
[22]; доказательством здесь служит дополнительная распределенность форм сов. и несов. вида (невозможность, например, выражений вроде * будем сесть или * будем встать, но -будем сидеть и будем вставать); точно так же в оппозиции форм сов. и несов. вида мы вынуждены были считать маркированными формы сов. вида со значением «предельность действия» [23]. В этом смысле такие глагольные пары, как любить - разлюбить или полюбить - любить под видовые формы не подходят (их приходится квалифицировать как самостоятельные лексемы).
Маркированность глагольных форм сов. вида по отношению к формам несов. вида, как и маркированность видовых глаголов по отношению к невидовым в суперлексемных оппозициях позволяет видеть в русских глаголах по сути дела две взаимодействующие глагольные системы: для одной из них характерна грамматика Времени, для другой -грамматика Вида, шифрующего идею События.
Категория Времени может быть описана с помощью той же простой модели [А — В
— С], где А и С - антонимическая временна'я пара (прошедшее и будущее время), оппозиции же с маркированными элементами А, С и гиперическим, немаркированным, элементом В («настоящее время») -синонимические пары. Что же касается термина «настоящее время», то он условен: это время «никакое», это вообще еще не время: (настоящее время ощущается как Время лишь в оппозиции к действительному Времени - прошедшему или будущему) [24]. Ср. у Пушкина:
Сердце в Будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Итак, наполнив абстрактную модель [А —— В —— С] конкретным грамматическим материалом, касающимся Времени, получаем:
[Прошедшее время ^ Настоящее время ^ Будущее время] а1 а2,
где а1 и а2 - варианты одного (временно'го) признака А, отличающего действительное Время от «мнимого», «тягостного», «унылого» [Пушкин], «ватного» (ср. [9, с. 55-71; 10; 25]). Впрочем, и иные элементы временной парадигмы недалеко уходят от центральной, организующей обе синонимические оппозиции по признаку Времени. Время в современном русском языке - категория слабая, невыразительная (впрочем, как будет сказано чуть позже, только сама по себе, в отрыве от Вида). И это замечают исследователи русских поэтических текстов в сравнении с французскими и на иных языках [26, с. 30-34; 27]. Поневоле возрождается внимание к полузабытым теориям лингвистической относительности в духе Б.Л. Уорфа и Л. Вайс-гербера. И это делается не напрасно! Это назрело. Этому пришло время! Современный русский язык - не темпоральный язык (в отличие, кстати, от его древнерусского предка), и ничего в этом страшного нет, ведь есть языки, где вообще нет категории Времени (по тому же Б.Л. Уорфу), но этот «недостаток» (?) компенсируется категорией Ускорения. В современном русском языке упрощение темпоральных категорий вообще, как ни странно, - развитие, развитие в сторону актуализации выражающей «событийность» категории глагольного Вида (ср. [28]). Соприкосновение и взаимодействие темпоральных глагольных средств с аспектуальными оживляет Время, наполняет его Событиями, и это оказывается мощнейшим выразительным средством, самым надежным механизмом создания поэтического Образа и поэтического текста - в противовес усиливающейся депоэтизации русской речи [12, с. 10-19].
*
Нам представляется возможным в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Бородино» увидеть умно схваченную, глубоко осмысленную и отраженную всем гениальным текстом русскую глагольную систему событийности. Думается, что в этом смысле избранный нами текст является уникальным, он нуждается в подробном описании и исследовании.
Текст начинается с обжигающих строк, прерывающих в солдатской компании мол-
чание или ничего не значащий разговор, что в принципе - одно и то же:
- Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия Про день Бородина!
В этом отрывке глагольных слов гораздо больше, чем мы нашли бы, опираясь на традиционные грамматики. Больше - потому, что лермонтовские глаголы часто представлены их мимикрическими формами [13, с. 132-140] - субстантивными, адъективными и наречными; они также бывают внутренними формами (по В. Гумбольдту и А. Потебне) тех же существительных, прилагательных и наречий. Это создает заметную экономию языковых средств и достаточное напряжение текста. Впрочем, самый первый глагол «сказать», употребленный в форме повелительного наклонения («скажи-ка!») еще далек от мимикрии. Его начальная форма «сказать» в изначально неполной парадигме [* — сказать] - именно начальная (в данном случае) и не произведена, как можно было бы полагать, от формы несов. вида «говорить». Это глагол со значением внезапного начала действия, сразу же достигающего предела. Им молодые солдаты просят их старшего това-рища-ветерана (в то время говорили - «инвалида») перенести их из несобытийного («ватного», «застойного») времени в событийное, пиком которого им представляется Бородино. Ну, а после Бородина, конечно, достойных событий не было: разве можно с Бородином сравнить ту же казнь декабристов в 1826 г. (и это - несмотря на оборванную над головами некоторых из присужденных к казни веревку: явный Господень знак «Казнить нельзя! Помиловать!») или жуткое, безжалостное убийство великого Пушкина на т. н. «дуэли»! Было, правда, в ХІХ в. и одно действительное событие, достойное Бородина, - отмена в 1861 г. крепостного права. Но от героев Бородина и даже от Лермонтова, убитого в 1841 г. на такой же, как у Пушкина, «дуэли», это слишком далеко.
Программа <ответа> (<рассказа>) сол-дата-ветерана молодым воинам в их просьбе конкретна: им нужно услышать то, как отда-
вали и отдали Москву в 1812 г. Видовой глагол [отдавать — отдать], в отличие от только что описанного [* — сказать], мыслится в полной (недефектной) парадигме, хотя начальная форма почти «пунктирна», не слишком обязательна, но она существует и даже может отражать <наблюдаемое действие> (*«мы видели, как отдавали Москву»). Этот очень яркий, событийный (видовой) глагол употреблен М.Ю. Лермонтовым в форме страд. залога сов. вида («быть отданным»). Впрочем, не сам процесс оставления (сдачи и т. п.) Москвы интересует солдат. Им надо знать, почему была отдана Москва. Конечно, это было сделано «недаром», ведь были какие-то события (схватки боевые), которые позволяли сохранить столицу, не отдавать ее Французу (Бонапарту). Москву ведь не на блюдечке подавали: ее отдавали «спаленной пожаром». Видовой глагол «спалить» с дефектной видовой парадигмой [* — спалить], будучи каузативным [29], выступает в форме страд. залога «быть спаленным» (в данном случае - мимикрической, адъективной, или причастной).
Теперь пришла пора разобраться со словами «схватки» и «боевые». Первое слово - субстантивная форма видового глагола «схватиться» - <вступить в бой>
(* — схватиться). Второе слово синонимично первому, т. е. тоже глагол и, конечно, в субстантивной мимикрической форме; при этом самой глагольной, не мимикрической формы нет. Есть только ее фигуральная, якобы двусловная замена «вести бой». И странно! Этот глагол - не видовой, формы сов. вида в нем нет. Значит, и события нет. Бой здесь мыслится как обычное дело. Несобытийное время, отраженное в глаголах «говорить» («говорят, еще какие...») и «помнить» («помнит вся Россия»), словно накладывает свою печать на время событийное (оно такое же, как настоящее, «никакое», только - в прошлом, прошедшее).
И - последнее слово из первой обоймы -«пожар» (это то, что спалило Москву). «Пожар» - субстантивная форма глагола со значением <гореть> (как будто бы из области несобытийного времени, но с некоторым оттенком экспрессии в отличие от «холодного» слова «горение» - субстантивной формы глагола «гореть»). Именно упомянутая экспрессивность заставляет искать в слове «пожар»
<событийность>, которая подтверждается явными событийными глаголами с компонентом «пожар» («был пожар» и «случился пожар»). Получается так, что субстантивная форма словно несуществующего глагола становится компонентом композитивного слова, субстантивной формой которого оказывается слово «пожар». Таковы чудеса русской грамматики! Единственное, что не принимает русская грамматика, это насильственное подведение событийного слова «пожар» под понятие <предмет»> (кажется, это первый опротестовал В.Н. Мигирин, но он не вывел слово «пожар» из числа субстанти-вов [30]. Отличие субстантивов от субстантивных форм было сделано гораздо позже - в рамках Тамбовской лингвистической школы.
*
Солдат-ветеран соглашается с молодыми друзьями, задавшими ему огненный вопрос насчет боевых схваток, но он маскирует понятие <схватки-бои> понятием <люди> и этим самым противопоставляет времена: прошлое (событийное) и нынешнее (послевоенное) - застойное:
- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя!
Богатыри - не вы!
Какая точная, смелая и отчаянная мысль! В конце концов, оказывается, событийное время тем и отличается от несобытийного, что его творят, формируют, населяют, образуют люди-богатыри, каких нет в несобытийном времени. Однако выдающиеся жизни не могут быть долгими; судьба богатырей печальна и трагична:
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Глаголы «достаться» и «вернуться» -уже нечто новое в тексте стихотворения «Бородино». Это не единственные репрезентанты событийных глаголов, это - производные, маркированные формы сов. вида, за которыми видны начальные глагольные формы не-сов. вида: «доставаться» и «возвращаться», т. е. те формы, которыми данные глаголы представляются в словарях. Здесь нет никакой парадигматической дефектности, по крайней мере - во втором случае:
возвращаться — возвратиться (или вернуться) несов. вид сов. вид.
Люди возвращаются с войны, и это естественно, вот они уж и возвратились (вернулись) или не вернулись - это тоже естественно во время войны. Когда все воины вернулись, кроме тех, кто погиб, возвращение заканчивается: действие достигает своего предела, какой бы ни была скорость его достижения. Глагол «возвращаться» (возвратиться / вернуться) в данном случае вполне наблюдаем в обоих своих фазах, но он может быть наблюдаемым только в одной его фазе -при маркированной форме сов. вида (так он и представлен у Лермонтова). В этом случае первая, начальная, фаза, представленная формой несов. вида, становится не наблюдаемой, абстрактной: значение <действия>, <события> почти стирается, событие превращается в событийный признак; происходит нейтрализация формальной глагольной оппозиции по признаку вида, и ее характер лишний раз доказывает маркированность формы именно совершенного вида, поскольку при абстрактной глагольной семантике
<предельность действия> себя не проявляет.
Оппозиция форм [доставаться — достаться] в этом смысле менее динамична, поскольку здесь трудно говорить о наблюдаемости события даже в случае его представленности формой совершенного вида: граница между ненаблюдаемым (абстрактным) и наблюдаемым вариантами глагола «доставаться» размыта, и она только угадывается благодаря наличию рядом с этим глаголом в тексте глагола [возвращаться ^ вернуться]. И все же это - несомненная видовая и, следовательно, событийная оппозиция, хотя она - не волевая, она - предопределенная Судьбой, Богом. Наиболее ярко высказанная здесь мысль выражается в словах ветерана:
Не будь на то Господня воля,
Не отдали б Москвы.
Глагол отдавать — отдать в этом отрывке текста - последний штрих событийного времени, которого, однако, не было - благодаря Господней воле, а не воле воинов-богатырей.
Однако и то Время, которым живет солдат-ветеран, участник Бородинской битвы
(«дядя»), тоже не сразу стало сияющим, героическим, взрывным, событийным. Ср.:
Мы долго молча отступали.
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики...
Глагол «отступали» (отступать) - как будто событийный, видовой (сов. вид: «отступить»), но в нем нет событийного блеска, искристости, героизма: «отступать» -
словно складывается из многих «отступить», и им нет конца. Глагол «отступать» несет на себе печать несобытийных глаголов, будучи отрицательно заряженным среди событийных. Отступали молча: в этом выражении содержится наречная (деепричастная) форма глагола «молчать», который начисто лишен формы совершенного вида, т. е. он - не событийный, не видовой, и от него падает тень на глагол «отступать», который словно «забывает» о своей форме совершенного вида, уподобляясь невидовым, несобытийным.
Далее идет интересное выражение «досадно было». Л.В. Щерба нашел бы здесь свою категорию состояния, изобретенную им часть речи, вокруг которой было столько дискуссий! Дело здесь, однако, гораздо проще: известно, что прилагательные (качественно-предикативные слова) могут быть действительными, не вторичными, предикатами [31], выступая в т. ч. и в безличных формах. Категория вида в данном случае исключена. Глаголы «молчать» («молча»), «отступать» («отступали») оказываются в обществе невидового (несобытийного) слова «досадный» («досадно было») - какая уж тут может быть событийность! Полный застой! Но в нем, словно остров событийности, фраза «боя ждали». Событийно - это фраза (ср. «боя дождались»), и события этого ждут. Глагол «ждать» формы совершенного вида не имеет, но у него есть синоним «дожидаться», и у этого слова есть форма совершенного вида («дождаться»), которая может быть подарена глаголу «ждать». В конце концов русские воины ведь дождались боя, и это было Бородино. Это была награда за долгое ожиданье боя! Но пока еще далеко до Бородина. Пока еще ворчат старики (воины-ветераны):
«Что ж мы? На зимнии квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
Орусские штыки?»
Конечно, «дядя»-рассказчик в 1812 г. еще не был «стариком» (<ветераном>) и поэтому, видимо, не ворчал, но он, несомненно, знал, что такое <быть (находиться)> на зимних квартирах. *Переместиться (<перейти на зимние квартиры>) - это хотя и событийное дело, но оно хуже всякого несобытийного (<отступления>). Глагол, который мы с здесь посмели проанализировать, у М. Ю. Лермонтова отсутствует. Мы только догадываемся, что М.Ю. Лермонтов его обошел. Он был некстати. Но вот началось какое-то подобие событий:
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.
Поле, конечно, не искали (видовая пара [искать ^ найти] здесь неуместна, а пара [находить ^ найти] и вовсе невероятна). Но все-таки, условно, можно и предположить, что мысленно уже начинали искать: проходя, подумали: «такое поле врагу оставлять негоже» и остановились. Вот и получилось, что <нашли>! А уж редут-то, явно, *«строили» ([*строить - построить] - пара видовая и вполне реальная), дозоры -*«ставили» ([*ставить - *поставить]), поэтому и «ушки на макушке». Ну, а как уж пушки * «расставляли» ([*расставлять -
*расставить]), представить трудно: утро их «осветило» - уже готовые, расставленные (природа приняла участие в событиях). И у французов начались события: догнали русских, наконец (французский «дядя»-ветеран мог бы рассказывать молодым товарищам: «*Мы долго русских догоняли»).
А наш ветеран зря событийное время не тратил:
Забил снаряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Как он «забивал» снаряд (ядро) - долго или недолго, сказать трудно; однако действие, связанное с глаголом «забивать», явно,
было, и форма совершенного вида «забить» здесь вполне закономерна. А вот глагол «думать» здесь возникает совершенно неожиданно. Когда солдату думать-то, здесь мгновенная должна быть смекалка. Значит, думать - здесь глагол в форме несовершенного вида со значением <совершенного>. Чуть позже встретится еще один аналогичный глагол, демонстрирующий нейтрализацию совершенного и несовершенного вида и подарит нам немало интересных рассуждений. А пока что - глагол постой-ка! Не <постоять> француза просит русский воин-ветеран, а <подождать>, обещая за это недолгое «ожидание» хороший огненный (смертный) «подарок». На самом деле-то никакого «ожидания» не будет: огненный «подарок» француз получит неожиданно! Жуткая ирония прячется в слове «постой-ка», кровавая солдатская хитрость. Однако «дя-дя»-ветеран, словно уловив наши рассуждения, успокаивает и переводит рассуждение (разговор) из области хитрости в область доблести: эти две военных добродетели в конце концов неразделимы:
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Таким образом, ядерный подарок, который готовит врагу-французу «дядя», в 1812 г. еще не ветеран, а такой же юный, как его нынешние послевоенные собеседники-солдаты, всего-навсего <приглашение к бою>: вначале было «постой-ка, брат мусью», а теперь уж и «пожалуй к бою». И - обещание страшного, жестокого боя с такими угрозами: «Уж мы пойдем ломить стеною» и «постоим мы головою за родину свою». Глагол ломить -невидовой, но он только компонент фразеологического слова «пойдем ломить стеною» -интродуктивного, благодаря компоненту пойдем; и рядом с этим композитивным словом - второе, аналогичное ему «постоим головою». Все это, однако, только начало новой композиции, которая стала действительным событийным Временем. Но между описанным началом и ожидаемой с нетерпением солдатами «грозной сечи» - несколько несобытийных или полусобытийных эпизодов, в числе которых названа перестрелка.
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи Ночная пала тень.
Перестреливались русские с французами целых два дня! Можно было и дольше перестреливаться (глагол-то перестреливаться -невидовой, статарный!). Речи с призывами «добраться до картечи» пока командиров-фаталистов, как видно, не убеждали: они верили в «Третий день», в полном соответствии с верой в Святую Троицу. «Ночная тень» уже «пала», фатальный день уже был непредотвратим, но еще оставалось некоторое количество часов несобытийного времени, которого и французы ждали с нетерпением. Они - «ликовали». А русские, конечно, попусту это свое несобытийное время не тратили:
Прилег вздремнуть я у лафета.
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
Только первый композитивный глагол «прилег вздремнуть» - видовой в обоих своих компонентах, но дефектный в тех же своих компонентах, без начальных форм несовершенного вида. Последующие глаголы -статарные, невидовые: «ликовал» француз (конца-края не было этому «ликованию»); кто-то из наших «чистил» кивер (пытался его *«отчистить», весь избитый). Трудно было, наверное, это сделать, но все-таки можно: каузативный глагол «чистить» -все-таки недефектный, нормальный, видовой! Точно так же можно было и штык «наточить». А вот «кусать ус» - было дело бесполезное, попутное, так сказать; этот глагол был фоновый, откровенно несобытийный, подобный глаголу ворчать или щербианским категориям состояния (на самом деле - безлично-предикативным формам прилагательных): слышно было, тих был, которым категория вида вовсе противопоказана, у них даже адъективная форма сравнения налицо («слышнее», «тише»). Вот ведь как чувство-
вал русский язык совсем еще юный в 1837 г. великий поэт Лермонтов (человеку - 23 года, а до гибели - и того меньше, всего 4 года!), и вот какими глаголами описывал он начало Бородинского сражения:
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
Все стало героем нового, подлинно событийного, сверхсобытийного (!) Времени: и Небо (оно «засветилось»), и, наверное, само Время, которое, замаскировавшись словом «все», шумно вдруг «зашевелилось», ну и, конечно, русское войско («сверкнул за строем строй»), но главным героем был, несомненно, неназванный Полковник. Он - во всех отношениях Герой! По В.И. Далю [32, т. 4, с. 545], «хват» - <молодец, удалец, храбрец; ловкий, бойкий смелый, расторопный>; внутренней формой субстантивного слова является слово качественно-предикативное (прилагательное) «хваткий» - <ловко, крепко, быстро хватающий>, а в нем - глагол (в данном случае с явным положительным значением). Полковник - фигура благородная, возвышенная (слуга царю, отец солдатам; существительное «слуга» мотивировано глаголом «служить»), и, как все возвышенное, благородное и героическое, он менее всего вечен. «Сражен булатом» - каузативный распространенный глагол в форме страдательного залога и совершенного вида; внутренний актант «булатом» говорит о том, что герой-полковник погиб не в перестрелке, а в сабельной или штыковой атаке, т. е. в самом остром бою. Вот и его портрет:
Имолвил он, сверкнув очами:
«Ребята! Не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как нашли братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали Мы в Бородинский бой.
Самый первый глагол «молвил» (инф. «молвить») - статарный, невидовой или с формой совершенного вида промолвить, но тогда уже оторванный от формы несовер-
шенного вида, острый, дефектный. Ни первое решение, ни второе для нашего случая не подходит. Оборот «сверкнув очами» содержит явный событийный глагол, и его событийность словно осеняет глагол <шолвить» («молвил») - редкий случай нейтрализации глагольных форм несовершенного вида и совершенного (форма несов. вида со значением <предельности действия> (см. выше о глаголе думал и о нашем обещании найти этому глаголу яркую аналогию - вот она и найдена!).
*
Далее у Лермонтова идет удивительно живописная часть описания Бородинской битвы (Лермонтов ведь был не только прекрасный поэт, но и живописец замечательный):
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий, французы двинулись, как тучи,
И все на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!.. Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойца колоть устала.
И ядрам пролетать мешала Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась, как наши груди; Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой.
Фон создавался, конечно, Прошедшим Временем, ведь «Бородино» - рассказ о героическом Прошлом. Но только самое начало картины Боя помечено видовым глаголом «двинуться», решительным, острым - с явно дефектной парадигмой вида: [* — двинуться] («двинулись, как тучи»). Два других глагола «промелькнуть» и «побывать» с аналогичными дефектными парадигмами вида лишь конкретизируют события, отмеченные глаголом «двинуться». А дальше на полотне -одни невидовые (статарные) глаголы: «носиться» («носились знамена, как тени»), «блестеть» («огонь блестел), «звучать»
(«звучал булат»), «визжать» («картечь
визжала»), «колоть» («рука колоть устала»), «пролетать» и «мешать» («ядрам пролетать мешала»), «трястись» («земля
тряслась»). Все как в несобытийном настоящем времени. Оно словно перенесено в Прошлое - такое же несобытийное. И только перемежающиеся с перечисленными глаголами видовые глагольные лексемы, почти все с дефектными парадигмами, поддерживают картину <событийности>: «устать» ([* ^ устать]: «рука бойцов колоть устала»); изведать» ([*^ изведать]: «изведал враг...»). Ср.: «смешиваться» ([смешиваться^ смешаться]: «смешались в кучу кони, люди»; «сливаться» ([сливаться ^ слиться]: «слились в протяжный вой».
Конец «русского удалого боя» рисуется с помощью видовых глаголов с полными парадигмами вида: (* «смеркаться» ^ «смеркнуться»; * «затевать» ^ «затеять»;
*«отступать» ^ «отступить»; «считать»
* «сосчитать») или неполными (дефектными): «затрещать».
Вот смерклось. Были все готовы Заутра бой затеять новый И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны, -И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Невидовой (статарный) глагол в приведенном только что тексте только один: «стоять». Он очень интересен, поскольку представляет план завтрашнего дня: «были... готовы до конца стоять». Завтрашний бой уже представляется рутинным, завершающим, хотя и жестоким - именно в силу этого статарного глагола, с принципиально отсутствующей формой сов. вида.
Таков наш анализ текста стихотворения М.Ю. Лермонтова «Бородино». Он подтверждает наши предположения, что этот лермонтовский текст, один из лучших текстов великого поэта, построен на глагольном материале, и даже там, где в ход «пускаются» субстантивы, их внутренними формами оказываются тоже глаголы. Это и создает острое событийное напряжение, которое хорошо ощущается при чтении «Бородина».
1. Андронников И.Л. [Комментарии к текстам] // М.Ю. Лермонтов. Собр. соч. в 4 т. Стихотворения. М., 1985. Т. 1.
2. Орлицкий Ю. Международная научная конференция «Слово», посвященная 20-летию Тамбовской лингвистической школы // Вестник гуманитарной науки. М., 1995. № 6.
3. Винокуров Б.З. Тамбовские научные школы: Опыт исторического изучения // Наука и власть: Научные школы и профессиональные общества в историческом измерении: материалы научной конференции. М., 2002.
4. Научные школы и направления Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина / отв. ред. В.М. Юрьев. Тамбов, 2006.
5. Руделев В.Г. Принципы сегментации поэтической речи // Поэтика литературы и фольклора. Воронеж, 1979.
6. Шарандин А.Л. Ведь что-то значит слов сплетенье // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2002. Вып. 3 (27). С. 125-130.
7. Серебренникова Н.Г. Поэтема и ее взаимодействие с изобразительно-выразительными средствами // Вопросы современной науки и практики. Тамбов, 2010. С. 311-316.
8. Серебренникова Н.Г. Поэтема в системе изобразительно-выразительных средств // Вестник Тамбовского государственного технического университета. Тамбов, 2010. Т. 16. № 3. С. 745-750.
9. Подольская И. В. Языковые средства создания художественного образа (на материале поэтических текстов Евгения Харланова): монография. Тамбов, 2004.
10. Руделев В. Поэтическая школа Евгения Хар-ланова // Тамбовский альманах. Тамбов, 2009. № 7 (июль 2009).С. 245-255.
11. Руделева О.А. Существительное и его семан-тико-грамматические классы (На материале поэзии Андрея Вознесенского): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 1991.
12. Руделев В.Г. Динамическая теория частей речи // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 1996. Вып. 1. С. 83-89.
13. Руделев В.Г. Мимикрия в системе частей речи русского языка // Концептуальное пространство языка: сборник научных трудов / под ред. Е.С. Кубряковой. Тамбов, 2005.
14. Зыонг Ван Чи. Типы склонения существительных и субстантивных форм в современном русском литературном языке (на материале текстов для детей К. Чуковского): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2006.
15. Егорова Е. Н. Девербативы как субстантивная форма глагола: автореф. дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 2009.
16. Руделева О.А., Руделев В.Г. Существительное и наречие (на материале русского языка) // Вестник Воронежского государственного унта. Серия Лингвистика и международная коммуникация. 2010. № 2. Июль-декабрь. С. 17-23.
17. Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М., 1963.
18. Трубецкой Н.С. Основы фонологии. М., 1960.
19. Дриняева О.А., Каменская Н.В., Руделева О.А. Фонологические методы, их универсальность и применение за пределами фонологии // Исследования по русской фонологии: сборник научных работ. Тамбов, 1987. С. 147-162.
20. Шарандин А.Л., Горват Г.Ф. Семантико-де-ривационные оппозиции по признаку пола // Семасиология и грамматика: сборник статей. Тамбов, 1978. С. 25-30.
21. Руделев В.Г., Шарандин А.Л. Шифрующая роль глагольных грамматических категорий // Теория содержательной формы: сборник лингв. статей. Тамбов, 1981. С. 32-53.
22. Тихонов А.Н. Члены видовых корреляций -грамматические формы одного слова // Филологические науки. М., 1965. № 2.
23. Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса предложения // Вопросы грамматического строя. М., 1955.
24. Фомин А.И. Язык и стиль лирико-философской прозы В.В. Розанова: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2011.
25. Руделев В.Г., Руделева О.А. Вначале было слово: Популярная лингвистическая теория
для учеников национальных школ. Тамбов, 1995.
26. Гехтляр С.Я., Василенко А.П. О рациональном и национальном в структуре фразеологизма (на материале поэзии Б. Пастернака и ее французских переводах) // Информационный потенциал слова и фразеологизма: сборник научных статей памяти профессора Р.Н. Попова. Орел, 2005.
27. Митина О.А. Семантика предшествования в рамках микрополя прошедшего времени в русском и английском языках (на материале русских и английских версий произведений В.В. Набокова): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Курск, 2010.
28. Шарандин А.Л. Грамматические категории и лексико-грамматические классы русского глагола: автореф. дис. . канд. филол. наук. Воронеж, 1982.
29. Душина Н.П. Каузативные глаголы: Семантика и грамматика (на материале поэзии Серебряного века): автореф. дис. . канд. филол. наук. Тамбов, 2004.
30. Мигирин В.Н. Язык как система отображения. Кишинев, 1973.
31. Челюбеева Н.В. Семантико-грамматические признаки качественно-предикативных слов в говорах Тамбовской области: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1988.
32. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1955.
Поступила в редакцию i2.i2.2Gii г.
UDC 81’366
TIME AND TYPE VERB SYSTEMS OF RUSSIAN LANGUAGE - AT SERVICE OF RUSSIAN POETRY (M. LERMONTOV, “BORODINO”)
Vladimir Georgiyevich RUDELEV, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of Philology, Professor-consultant of Russian Language Department, Honored Worker of High School of Russian Federation, member of Russian Writers Union, e-mail: [email protected]
Olga Alekseyevna RUDELEVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Candidate of Philology, Associate Professor of General Pedagogics and Educational Technologies Department, e-mail: [email protected]
Anatoliy Leonidovich SHARANDIN, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of Philology, Professor-consultant of Russian Language Department, Honoured Worker of High Professional Education of Russian Federation, e-mail: [email protected]
The article considers the results of researches of verb time and type oppositions of Russian language in different years within Tambov linguistic school. One of the richest texts of M.Yu. Lermontov is analyzed within these researches.
Key words: opposition; correlation; neutralization; super lexeme; space; time; event; poetic thinking; poetic theme.
