CC BY
60
УДК 81'366
А.Л. Шарандин
СТАТИВ В СИСТЕМЕ ДИСКУРСИВНЫХ ФОРМ РУССКОГО ГЛАГОЛА1
В статье рассматриваются иерархические отношения в системе дискурсивных форм русского глагола и определяется место стативных образований, представленных аналитической формой, состоящей из связки быть и краткой формы на -н /-т, которые в своем единстве образуют особую форму глагола - стативную.
Ключевые слова: русский глагол, дискурсивные формы, статив, система форм русского глагола.
Глагол, как известно, относится к частям речи, имеющим наибольшее богатство и разнообразие форм.
Однако мнения языковедов относительно языкового статуса тех или иных глагольных образований высказывались разные и неоднозначные (см.: [Виноградов 1972: 342-345; Шарандин 2003; 2009;] и др.). Большинство лингвистов соглашается с мнением В.В. Виноградова о том, что «слово, подводимое под категорию глагола, обычно представляет собой сложную систему многочисленных форм, которая образует парадигму спряжения и включает в себя причастия с их видоизменениями, деепричастные образования, а также видовые и отчасти залоговые варианты» [Виноградов 1972: 345].
В отличие от В.В. Виноградова, рассматривающего отглагольные образования типа бег, т.е. «девербативы» (Г.А. Золотова) в качестве отглагольных существительных, мы включаем их в систему глагольной лексемы как особые субстантивные формы глагола [Руделев 1984: 27; Шарандин 2000: 47-89; Егорова 2009], наряду с другими особыми формами - инфинитивом, причастием и деепричастием, которые оказываются противопоставленными классу собственно глагольных форм - личных и безличных. Кроме того, в состав особых предикативных форм русского глагола нами была включена и форма императива (форма повелительного наклонения).
Каждая из этих форм является когнитивно-дискурсивным образованием. Это означает, что слово как языковой знак отразило реализацию и сознания как такового, связанного с освоением
1 Научно-исследовательская работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. и в рамках государственного задания Министерства образования и науки РФ, проект № 6.3796.2011.
действительности (концептуальное сознание), и языкового сознания, связанного с различными формами вербализации этой действительности. Формы слова, будучи представителями языкового знака в высказывании (предложении), оказываются в этом случае речевыми единицами, совмещающими выполнение языком двух его основных функций - коммуникативной и когнитивной. При этом коммуникативная функция определяет функционирование слова как языкового знака в его дискурсивной форме, т.е. как морфолого-синтак-сического образования. А когнитивная функция проявляется в объективации и репрезентации как знакового содержания посредством слова (лексемы), так и дискурсивного содержания посредством языковой формы. Поэтому в целом у словоформы мы наблюдаем своего рода двойную референцию, которую по отношению к производному знаку Е.С. Кубрякова определила так: «...отсылать и к действительности, и к языку». По ее мнению, «сам акт номинации осуществляется в дискурсе и ментальной деятельности человека не только для того, чтобы обозначить новую реалию и тем самым служить наречению мира, но и для того, чтобы обеспечить протекание дискурса, связать разные его отрезки и выполнять разные тек-стообразующие функции» [Кубрякова 2004: 407].
Наиболее яркими представителями глагола как части речи признаются личные формы, как синтетические, так и аналитические (читаю, буду читать и т.д.). В когнитивно-дискурсивном аспекте они выступают как типичные и обязательные репрезентанты частеречного концепта - процесса, реализуемого в предикативной позиции комплексом грамматических значений и соответствующих форм, что позволяет различным формам конкурировать друг с другом (ср. конкуренцию видов, времен, наклонений), обеспечивая тем
самым гибкость и устойчивость в объективации глагольного признака, а тем самым его значимость для человеческого восприятия познаваемой действительности.
Характеризуя предикативные формы, особого комментария требует объективация глагольного признака в собственно безличных высказываниях (предложениях) типа Светает. В них отсутствует его приписывание субъекту в связи с отсутствием субъектной позиции. По мнению В.В. Виноградова, «морфологическая категория безличности, свойственная глаголу, как бы санкционирует особую синтаксическую форму сказуемого, несоотносительного с подлежащим» [Виноградов 1955: 397]. В грамматическом аспекте безличные глаголы функционируют в специализированных безличных формах, которые на морфологическом уровне являются прототипической формой для грамматической бессубъектности [Петров 2007: 18]. Безличные формы характеризуются отсутствием изменяемости по лицам и числам.
Данная грамматическая характеристика этих форм обусловлена тем, что мы имеем в концептуальном аспекте самостоятельный тип лексем, которые используются для описания событийной, как правило, природной статальной ситуации, в которой позиция субъекта оказывается незначимой, а точнее, не выделенной сознанием человека в осмыслении им природных явлений.
В качестве особой формы глагола выделяется инфинитив. В нем глагольный признак представлен как таковой, безотносительно к грамматическим категориям времени, наклонения, лица (рода) и числа, что позволяет в максимальной степени сосредоточить внимание на лексическом значении глагольного слова. Не случайно некоторые исследователи определили инфинитив как «глагольный номинатив» [Виноградов 1972: 343]. Но, как отмечает Г.А. Золотова, «неопределенная форма глагола обнаруживает богатство и многогранность речевых возможностей, достаточно определенных модально-экспрессивных значений» [Золотова и др. 1998: 138].
Значимость инфинитивной формы в коммуникации обусловливает существование особых синтаксических конструкций - собственно инфинитивных, получивших статус самостоятельного типа простого предложения (например, Вам не видать таких сражений); оказывается возможным даже волеизъявление в инфинитивной форме: Молчать!
Что касается императива, то факт специфичности его семантики и употребления в особых коммуникативных ситуациях давно отмечен исследователями русской грамматики. Так, еще Т.П. Ломтев писал, что «значение форм глагола повелительного наклонения не входит в систему действительности и предположительности, или, в другой терминологии, реальности и ирреальности. Значения форм глаголов повелительного наклонения не обладают свойством ни действительности (реальности), ни гипотетичности (ирреальности); действие, выраженное формой глагола повелительного наклонения, обладает свойством выполнимости или невыполнимости» [Ломтев 1972: 90].
По мнению А.В. Бондарко, формы повелительного наклонения, реализуясь в коммуникативном акте, отражают «особый тип речевого поведения» [Бондарко 1990: 81]. Некоторые исследователи считают, что в период формирования языка императив оказался первичной формой, используемой в коммуникации. Так, Э. Ганс пишет: «Первые языковые формы - это императивы» (цит. по: [Кубрякова 1997: 257]). Это позволяет, на наш взгляд, предполагать, что вначале был сформирован концепт по линии противопоставления императивных и неимперативных форм, а затем уже, в рамках неимперативного восприятия мира, выделилось противопоставление по линии реальности и ирреальности.
Выделение форм императива в качестве особых самостоятельных форм глагола в системе категоризации действительности позволяет описать ситуацию «человек - действительность», опосредованную отношением волеизъявления, которое оказывается достаточно значимым в языковой системе, о чем свидетельствуют факты детской речи: императивная семантика оказывается одной из основных в речи ребенка.
В концептуальном отношении форма императива, с нашей точки зрения, в наибольшей степени связана с отражением акциональной ситуации. Мы считаем, что объективация концепта ДЕЙСТВИЕ как «процесса, подчиненного сознательной цели» [Леонтьев 1974: 12-13] посредством императивной формы вполне логична, если иметь в виду характер ситуации, отражаемой в языке конструкциями с предикатом в императивной форме: она двусубъектна, так как включает субъект волеизъявления и субъект-исполнителя; наглядна в представлении «человек - действи-
тельность», поскольку непосредственно сопряжена с ситуацией речи «я - ты - здесь»; целенаправленна, так как ирреальный замысел говорящего состоит в том, чтобы он реализовался субъектом-исполнителем в реальности; активна, ибо императивное волеизъявление - «каузативно-направленное». Другими словами, императив влечет за собой в сознании человека все те признаки, которые в той или иной степени ассоциировались с понятием «действие» в обыденном сознании.
Итак, можно говорить о различных репрезентантах предикативного признака, представленного глагольной формой. Они концептуализируют событийность (процессуальность) прежде всего в модально-временном аспекте. Прототи-пическими для выражения модально-временной семантики глагольных конструкций являются личные формы типа читаю. На периферии категории предикативных форм оказывается инфинитив, у которого «морфологическая невыраженность предикативных категорий лица, времени, модальности... преодолевается языком синтаксически» [Золотова и др. 1998: 138].
Состав непредикативных форм глагола также неоднороден, обнаруживая различную степень проявления глагольного признака в связи с его «дефокусированием», под которым понимается «мыслительный процесс на выведение из фокуса внимания определенных свойств объектов или ситуаций» [Ирисханова 2007: 72]. Среди непредикативных форм глагола, конечно, наиболее ярким оказывается противопоставление, с одной стороны, причастий и деепричастий, а с другой -девербатива. В первых лексическая тождественность с глаголом поддерживается грамматическими значениями (для причастия - времени, вида и залога; для деепричастия - вида). Если сравнить причастие с личной формой глагола, то различие между ними в том, что причастный глагольный признак становится как бы данностью носителя, т.е. воспринимается в фокусе его наличия как атрибутивного признака предмета, которому в дальнейшем, в единстве с атрибутом, приписывается тот или иной предикат. Однако говорить о переходе причастия в атрибут (прилагательное) не корректно, ибо в причастии атрибутивный признак проявляется во времени. Именно временная семантика обеспечивает концептуальную особенность причастного признака, его значимость в языковом сознании человека, его специфичность в субстантивно-признаковом характере
нашего мышления. Поэтому характер связи причастия с определяемым словом квалифицируется термином «полупредикативный» или «предикативно-атрибутивный», подтверждающий двухфо-кусность восприятия, обусловленного взаимодействием значений глагола и прилагательного.
Что же касается деепричастия, то характер его функционирования в высказываниях также может быть охарактеризован термином «полупредикативный», но только в качестве второго фокуса восприятия выступает не атрибутивность по отношению к предмету, а атрибутивность по отношению к другому глагольному признаку, что создает эффект двойной признаковости («признак признака»). Объяснение этому мы находим в синтаксическом функционировании деепричастной формы - в позиции обстоятельства, которая, как известно, является первичною для наречия. Вследствие этого форма проявления лексической семантики глагола оказывается специфичной: деепричастие теряет флективную изменяемость. Таким образом, если у носителя языка в коммуникативном процессе возникает необходимость обозначить глагольный признак как второстепенный по отношению к предикату, также выражающему глагольный признак, то для этого необходимо «развести» глагольные признаки по разным синтаксическим позициям, в частности, «дополнить» позицию предиката позицией обстоятельства. Как и в случае с причастием, наличие у глагола особой деепричастной формы можно объяснить динамическим характером коммуникативного процесса, выразившемся во взаимодействии двух частей речи - глагола и наречия. Результатом этого взаимодействия в коммуникативно-дискурсивном акте явилось функционирование глагола в обстоятельственной позиции, что позволило реализовать в высказывании дополнительное действие (состояние) одного и того же субъекта и тем самым связать обстоятельственный глагольный признак («второстепенное сказуемое») с предикативным признаком («главное сказуемое») во временном плане. Именно на данном соотношении выявляется «относительное время», противопоставленное, как известно, «абсолютному времени», выражаемому грамматическими (морфологическими) формами глагола.
Другими словами, наличие формы деепричастия обеспечивает в концептуальном плане особый фокус восприятия временных отношений типа одновременности, предшествования. Данная
особенность принципиально отличает признак деепричастия от признака наречия, ибо последний лишь детализирует способ или обстоятельства проявления глагольного признака безотносительно к выявлению временных (соотносительных) отношений.
Как отмечалось выше, в состав непредикативных (особых) форм русского глагола мы включаем девербатив (субстантивную глагольную форму). Но, признавая девербатив субстантивной формой глагола, мы не отрицаем ее когнитивной ценности, значимости, как не отрицали в случаях с причастием и деепричастием. Мы просто ставим их в один ряд - особых форм глагола. И, естественно, должны увидеть ту концептуальную картину, объективированию которой служит девербатив, увидеть тот концепт, который участвует в категоризации действительности посредством девербативной формы.
На наш взгляд, девербатив дает возможность почти в полном объеме снять модально-временные характеристики глагольного значения, то есть представить ситуацию как нечто застывшее, как снимок, запечатленный в сознании. В результате ситуация, лишенная модально-временного плана, оказывается основой для дальнейшего предициро-вания, основой последующего рассказа о ней как бы уже на правах участника (предмета мысли). По мнению Г.А. Золотовой, будучи носителями признакового значения, девербативы «делают сообщение синтаксически более сложным, более емким, компактным, полипредикативным» [Золотова и др. 1998: 42]. Так, в предложении Эта быстрая езда успокоила его сообщается о том, что он быстро ехал, и в результате этого стал/становился спокойным.
Таким образом, девербатив как субстантивная форма глагола объективирует в сознании глагольный признак безотносительно к модально-временным его проявлениям и представляет это в форме существительного, которое в частеречной иерархии противопоставляется прежде всего глаголу. Форма существительного в наибольшей степени приспособлена для отражения глагольного признака без модально-временных характеристик, поскольку, лишая глагольный признак его наиболее ярких в содержательном аспекте признаков (модально-временных), позволяет в какой-то степени осмысливать и воспринимать данный признак как некую самостоятельную сущность, видеть нерелевантность его проявления в связи с
носителем признака, ибо сам признак становится предметом мысли и оказывается носителем пре-дицируемых признаков. Поэтому, как справедливо отмечает Е.С. Кубрякова, «существование но-минализаций в ряду разноструктурных единиц номинации отражает удивительную способность человека членить одну и ту же ситуацию, как и любой опыт по концептуализации любых видов восприятия мира, по-разному... Описываемый референт остается, собственно, одним и тем же, но ракурс его рассмотрения изменен» [Кубрякова 2004: 399-400].
Итак, прототипическими формами глагола в классе непредикативных форм являются причастия, реализующие полупредикативные отношения с субъектом (предикатом) и имеющие морфологическую поддержку со стороны словоизменительных глагольных категорий времени, вида, залога. Реализация же категорий прилагательного (падежа, рода и числа) обусловила актуализацию атрибутивной информации. На периферии непредикативных форм глагола оказались девербативные (субстантивные) формы, для которых грамматическая (морфологическая) поддержка в реализации лексической семантики глагола минимальная, почти нулевая. И лишь синтаксическая соотнесенность с атрибутами глагольности (предмета) удерживает их в системе глагола, но и, конечно, отсутствие в модели мотивации лексического компонента предметного характера (ср.: «приспособление вывески» - девербатив и «приспособление для вывески» - существительное со значением предмета).
В качестве особой формы глагола мы рассматриваем и статив, являющийся объектом настоящей статьи. В лингвистической литературе к стативу относят языковые образования, которые представлены аналитической формой, состоящей из связки быть, которая выражает значения наклонения, времени, лица (рода - в прошедшем времени), числа, и краткой формы на -н / -т, час-теречный статус которой определяется по-разному. По мнению Л.Л. Буланина, эта краткая форма выражает стативное значение, которое «семантически отошло от глагола» и представляет собой «краткое отпричастное стативное прилагательное, лишенное глагольных грамматических значений» [Буланин 1978: 199-200]. В.С. Храков-ский, солидаризуясь с ним в плане того, что «ста-тивное значение, спорадически появляющееся у причастия, свидетельствует о его лексикализа-
ции», тем не менее считает, что присвязочный компонент является стативным причастием, которое обозначает состояние, не вызванное предшествующим действием [Храковский 1991: 151].
Не вдаваясь в дискуссию о языковом статусе статива, в настоящей работе мы исходим из рассмотрения статива в качестве особой формы глагола.
В отличие от причастия, которое характеризуется в качестве особой непредикативной формы глагол, статив как особая форма глагола выделяется в системе его предикативных форм. Но языковая природа статива также определяется взаимодействием глагола с прилагательным, только не с относительным прилагательным, а с качественно-предикативным, которое имеет аналитическую структуру своего языкового выражения, причем компонент «быть» оказывается тем, что объединяет качественно-предикативное слово со стати-вом. Различия же определяются, прежде всего, лексическим компонентом - присвязочным элементом, который у качественно-предикативных слов представлен формой качественного прилагательного (быть добрым), а у статива - формой адъективированного причастия (быть закрытым). Существенным признаком, объединяющим статив и качественное прилагательное в предикативной позиции, является отсутствие и у того, и у другого видовой и залоговой характеристики. Но вид и залог оказываются существенным признаком, отличающим статив от причастия, в структуре которого видовая и залоговая характеристики присутствуют и определяют динамический и процессуальный характер категориальной семантики причастия.
Что же концептуализирует статив как глагольная форма? Для этого целесообразно сравнить статив с пассивной акциональной или результативной формой. На наш взгляд, категоризация посредством залога, представленного противопоставлением активной и пассивной конструкций, связана с осмыслением двух взаимосвязанных ситуаций - актуальной, целенаправленной, наблюдаемой и неактуальной, пассивно-результативной, которая содержит как бы информацию о предыдущей ситуации с активным деятелем. Г.А. Золотова пишет: «Условие образования пассивного залога - это наличие значения ак-циональности в исходной глагольной форме: субъект должен быть настолько активен, чтобы результат этой активности сохранялся в объекте и
после прекращения взаимодействия. Возможность пассивной конструкции при этом оказывается «тестом» на акциональность, на активность субъекта» [Золотова и др. 1998: 332].
В случае же отсутствия информации о такой взаимосвязи, мы имеем стативное значение, то есть «статив представляет завершающую стадию процесса, без отсылки к предшествующему положению дел» [Золотова и др. 1998: 334]. Статив - это «выродившийся» акциональный процесс, по своему значению он ближе к понятиям «состояние», «свойство», «качество», что делает его значение в какой-то степени концептуально самостоятельным. Попадая в позицию качественно-предикативных слов, для которых значение неакциональности (статальности, качественности) является категориальным, глагол теряет признак вида, представленный видовым противопоставлением (видовой парой), и признак залога, представленный залоговым противопоставлением, т.е. те признаки, которые наиболее полно реализуют значение акциональной процессуальности. Причем, существенным оказывается то, что глагол не реализует видовую и залоговую характеристику в причастии, которое попадает в позицию качественно-предикативных слов. В результате глагол, используя причастие, предстает в форме статива. Статив в этом случае как бы демонстрирует статическое представление признака предмета (носителя предикативного признака), делая предмет фигурой, а позиция деятеля оказывается устраненной, обеспечивая тем самым фон для реализации стативного значения.
Существенным моментом, связанным с концептуализацией ситуации посредством статива и результативного (процессуального) пассива, выраженного причастием на -н-, -т-, является то, что их разграничение определяется не только разным морфологическим оформлением (наличием вида и залога в результативном пассиве и отсутствием их в стативе), но и связью с разными коммуникативными регистрами. По мнению Г.А. Золотовой, «в репродуктивно-описательном контексте используется статив: Вхожу и вижу: окна раскрыты (окна настежь), вещи разбросаны (вещи на полу), книги свалены в угол (книги в углу). В информативно-повествовательном контексте - результатив, или процессуальный пассив: Режиссер попросил изменить декорацию. Быстро были открыты окна, разбросаны вещи, сдвинута мебель, книги свалены в угол» [Золотова и др. 1998: 334]. Это связано с
тем, что стативное «состояние лишено внутренней динамики и локализовано во времени через момент восприятия: Окно открыто - Я вижу открытое окно; Я подошел к дому. Окно ее было открыто» [Золотоваи др. 1998: 334].
Немаловажным моментом, определяющим коммуникативную и концептуальную востребованность статива, является и то, что, по мнению исследователей, стативные конструкции употребляются и в книжной речи, и в разговорной, тогда как пассиву употребление в разговорной речи не свойственно [Буланин 1978: 202; Шелякин 2001: 131].
Итак, статив, в аспекте динамической теории частей речи русского языка, - это особая адъективно-предикативная форма глагола, выражающая значение неакционального признака (статального признака) и представленная аналитической структурой, которая включает связку быть и краткое адъективированное причастие, обеспечивающих в своем единстве и целостности выражение грамматических значений времени, наклонения, лица и числа, присущих глаголу, и грамматических значений рода и числа, присущих кратким прилагательным. Гибридный характер статива обусловлен взаимодействием глагола (через причастную форму) и качественно-предика-тивных слов как самостоятельных частей речи, которые, однако, будучи противопоставленными в системе частей русского языка, обнаруживают определенную взаимосвязь и взаимодействие с целью выразить языковыми средствами коммуникативные потребности носителей языка в описании таких типовых ситуаций, в которых проявляются неакциональные (непроцессуальные) признаки предмета.
Что касается полных страдательных причастий прошедшего времени совершенного вида типа закрытый, то они представляют собой взаимодействие глагола через причастие с относительными прилагательными, т.е. с классом собственно прилагательного. В этом случае адъективация причастия предстает в более глубоком варианте, поскольку причастие теряет в синтаксической позиции атрибута не только глагольные признаки вида и залога (как у статива в позиции предиката), но и признак времени. Другими словами, адъективация сопровождается утратой всех глагольных категорий и характеризуется наличием у полной формы только грамматических категорий, присущих относительному прилагательному - категорий рода, числа и падежа, которые имеют согласовательный характер. Ср.: Но душный воздух
и закрытые окны так мне надоели во время болезни моей, что весна являлась моему воображению со всею поэтической своей прелестию (Пушкин А.С.) и Закрыты ставни, окны мелом / Забелены. Хозяйки нет (Пушкин А.С.).
Итак, глагол через причастие (двери, закрытые хозяином дома, никто не пытался открывать) имеет свое, если так можно выразиться, языковое представительство в позициях предиката пассивных конструкций (дверь была кем-то закрыта), предиката стативных конструкций (в этом доме двери постоянно были закрыты) и атрибута (всегда закрытые двери вызывали у меня любопытство). Все эти позиции отмечены разным набором грамматических признаков, присущих тем формам глагола, которые в них представлены. Причем некоторые из них являются результатом его взаимодействия с другими частями речи - с качественно-предикативными и относительно-атрибутивными словами.
Таким образом, глагол как часть речи располагает следующим набором специализированных форм: личные, безличные, инфинитивные, императивные, стативные, причастные, деепричастные, девербативные формы. Прототипическими формами глагола, несомненно, являются его личные формы. Они обладает всем набором грамматических категорий, которые представлены противопоставляемыми формами глагольного слова. Все остальные формы в той или иной степени также демонстрируют реализацию глагольной частеречной семантики, но обнаруживают при этом утрату некоторых грамматических признаков, вплоть до нулевого их представления в де-вербативе. Однако эта утрата не переводит данные образования в другие частеречные классы, несмотря на то, что некоторые из этих форм обладают их грамматическими признаками. Объединяет данные формы прежде всего общность лексической семантики, которая выражается лексической основой. Различия между ними обусловлены функциональными причинами - употреблением в тех или иных синтаксических позициях, как собственно глагольных, так и в позициях, присущих другим частям речи в качестве первичных позиций.
На основе различительных признаков (РП), содержанием которых являются грамматические категории, наличествующие в составе той или иной формы, можно представить классификацию форм глагола, которая позволяет увидеть место
той или иной формы и ее ранг в выражении глагольной семантики.
РП-1 «наличие предикативности - отсутствие предикативности». Данный признак позволяет все глагольные формы разделить на две большие группы: 1) глагольные формы, имеющие в качестве своей первичной синтаксической функции функцию предиката: личные формы, безличные формы, императив, статив, инфинитив; 2) глагольные формы, выполняющие непредикативную функцию: причастие, деепричастие, девербатив.
РП-2 «наличие категории вида - отсутствие категории вида». Этот признак является классифицирующим как в классе предикативных форм, так и в классе непредикативных форм. В первом классе он противопоставляет статив, у которого категория вида не выражается ни связкой быть, ни лексическим компонентом, всем остальным формам. Во втором классе противопоставлены, с одной стороны, причастие и деепричастие, имеющие признак вида, и девербатив, у которого видовая информация отсутствует.
РП-3 «наличие категории времени - отсутствие категории времени». К формам, содержащим категорию времени, относятся личные и безличные формы, им противопоставлены императив и инфинитив. Для статива данный признак имеет
положительное значение, но он не релевантен, поскольку он уже выделился по РП-2 и не противопоставлен какой-либо форме.
Признак времени оказывается релевантным в противопоставлении причастия и деепричастия: причастие имеет положительное значение, характеризуясь временной парадигмой, а для деепричастия данный признак отрицательный.
РП-4 «наличие изменяемости по лицам / числам - отсутствие изменяемости по лицам / числам». Данный признак позволяет выделить личные (спрягаемые в узком смысле глаголы) и тем самым противопоставить их безличным глаголам. Привлечение категории числа обусловлено тем, что именно она, по существу, определяет выделение собственно безличных глаголов типа светает, так как считается, что категория лица у таких глаголов, как колосится (рожь) все же представлена, но только одной формой - формой так называемого 3-го лица.
Данный признак оказывается классифицирующим по отношению к разграничению императива и инфинитива: для императива этот признак имеет положительное значение, а для инфинитива - отрицательное.
Итак, в общем виде классификация глагольных форм такова:
Схема
формы глагола
личные безличные императив инфинитив статив причастие формы формы
деепричастие девербатив
Список литературы
Бондарко А.В. К анализу категориальных ситуаций в сфере модальности: императивные ситуации // Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Л., 1990. С. 80-89.
Буланин Л.Л. К соотношению пассива и ста-тива в русском языке // Проблемы теории грамматического залога. Л.: Наука, 1978. С. 197-202.
Виноградов В. В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 1972.
Виноградов В. В. Основные вопросы синтаксиса предложения // Вопросы грамматического строя. М., 1955.
Егорова Е.Н. Девербативы как субстантивные формы глагола: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2009.
Золотова Г. А. и др. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.
Ирисханова О.К. Семиотические гибриды как способ репрезентации знаний в дискурсе // Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний. М., 2007.
Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997.
Кубрякова Е.С. Язык и знание. М., 2004.
Леонтьев А.Н. Общее понятие о деятельности // Основы теории речевой деятельности. М., 1974.
Петров В.В. Безличность как семантико-грамматическая категория русского языка. Архангельск, 2007.
Руделев В.Г. Слово в лексической системе языка. Тамбов, 1984.
Храковский В.С. Пассивные конструкции // Теория функциональной грамматики. Пер-сональность. Залоговость. СПб.: Наука, 1991. С. 141-210.
Шарандин А.Л. Русский глагол: Комплексное описание. Тамбов: ТГУ, 2009.
Шарандин А.Л. Грамматическая категоризация русского глагола и его синтаксических форм // Моделирование процессов функциональной категоризации глагола. Тамбов, 2000.
Шарандин А.Л. Глагол в истории отечественного языкознания. Тамбов, 2003.
Шелякин М.А. Функциональная грамматика русского языка. М.: Русский язык, 2001.
A.L. Sharandin
THE STATIVE IN THE SYSTEM OF DISCOURSIVE FORMS OF THE RUSSIAN VERB
The article focuses on the hierarchy in the system of discoursive forms of the Russian verb. The place of the stative forms represented by the analytic combination of the link byt' (be) and the reduced -n/it, which build up a special - stative - verbal form is defined.
Key words: the Russian verb, discursive forms, the stative, system offorms of the Russian verb.
