CC BY
54
Вестник Самарской гуманитарной акалемии. Серия «Право». 2016. № 1-2 (18)
НА ПЕРЕСЕЧЕНИИ ФАКТА, НОРМЫ И ЯЗЫКА: КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ДЕЙСТВИЯ В ФИЛОСОФИИ ГЕРБЕРТА ХАРТА*
© С. Н. Касаткин
Касаткин Сергей Николаевич
кандидат юридических наук,
доцент
Самарская
гуманитарная академия Самарский юридический институт ФСИН России
В статье преллатается обзор отечественной теоретической трактовки юрилических фактов и ее соотнесение с лескриптивной и аскриптивной молелями юрилическото языка, права и лействия, реконструированными на базе работ британското философа и правовела Герберта Харта. При этом аскриптивизм Харта рассматривается в качестве основы/элемента конструктивистской интерпретации юрилических фактов и юрилическото поля в целом.
Ключевые слова: Г. Л. Л. Харт, юрилический язык, юрилический факт, лействие, правовые понятия, социальные понятия, аскриптивность, отменяемость, конструирование правовой реальности, аскриптивизм, аналитическая линтвистическая философия.
Настоящая статья отталкивается от осмысления (понятия) действия в лингво-аналитичес-кой доктрине британского философа и правоведа, профессора оксфордского университета, Герберта Л. А. Харта (1907-1992). Обсуждая в некотором отношении частную тему, авторская концептуализация действия содержит выводы,
В основу данной статьи положены материалы выступления ее автора на международной конфе-рен-ции «Проблема правосубъектности: современные интерпретации» (25 февраля 2011 года, г. Самара, Самарская гуманитарная академия), а также последующие исследования, прежде всего монография о первом очерке Г. Л. А. Харта «Приписывание ответственности и прав» (см.: Касаткин С. Н. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отме-няемости юридического языка Герберта Харта. Самара, 2014).
которые, как полагаем, значимы для более широкой проблематики юридического дискурса, соотношения юридических фактов, норм и выводов, общей логики функционирования юридического/социального пространства («поля»). В связи с этим в качестве предмета данной статьи избрана — краткая и, подчеркнем, отчасти преобразованная — реконструкция доктрины Харта 1949 года о языке и действии, соотнесенная с истолкованием юридической фактологии в отечественной правовой мысли. Данная реконструкция является преобразованием учения британского автора, как минимум, в двух аспектах. Во-первых, концепция Харта 1949 года будет представлена скорее как целостная система взглядов, тогда как в ней содержится ряд существенных неясностей и противоречий, обусловивших среди прочего серьезную критику и (по крайней мере, частичный) отказ автора от соответствующих позиций1. Во-вторых, концепция Харта 1949 года будет излагаться в конструктивистском ключе, близком более поздней доктрине о конструировании социальной реальности Дж. Р. Сёр-ла2, развивающей идеи философа-аналитика (и старшего коллеги Харта по Оксфорду) Дж. Л. Остина о речевых актах3. С этих позиций мы рассмотрим ряд черт отечественной теории юридических фактов, а затем обратимся к разбору соответствующей доктрины Г. Харта, следуя от описательной трактовки юридического языка, права, юридического рассуждения и действия (объектов критики автора) к их альтернативному истолкованию.
«Система вещей»: Юридические факты в картине правового мира. Теория юридических фактов — как обстоятельств, с которыми связываются либо которым вменяются те или иные юридические следствия — является важной составляющей современного правоведения. Юридические факты полагаются одним из базовых элементов функционирования права как определенного языка и способа восприятия, суждения и поведения, как специфической логики и структуры организации социального пространства. Юридические факты — неотъемлемая составляющая так называемого юридического метода (сил-логизма)4, где большой посылкой выступает норма (нормативный тип, абстракция некоего действия, обстоятельства, ситуации), малой посылкой — собственно юридический факт (надлежащий знак/ проявление нормативного типа, с которым связываются юридические последствия), а выводом — соответствующие нормативные следствия (изменения в сфере официального должного, в действующем субъективном и/или объективном праве).
Публикация подготовлена при финансовой поддержки РФФИ, проект «Методология анализа юридического языка в работах Герберта Харта: от доктрины аскрипти-визма и отменяемости правовых понятий к проекту аналитической юриспруденции», № 16-03-00804.
1 Подр. см.: Касаткин С. Н. Указ. соч. Гл. 2. § 5, гл. 3. § 3.
2 См.: Сёрл Дж. Р. Социальное конструирование реальности. М., 1999.
3 См., напр.: Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов // Избранное / Дж. Остин. М., 1999. С. 13-135.
4 См., напр.: Шапп Я. Система германского гражданского права. М., 2006. Введение; McLeod I. The Legal Method. 6th ed. NY, 2006; Pattaro E. The Law and The Right: A Reappraisal of the Reality that Ought to Be. Dordrecht, 2005. Ch. 2-3 ff.; Булыгин E. B. Избранные работы по теории и философии права. СПб., 2016; и др.
В рамках отечественного правоведения юридические факты традиционно рассматриваются в качестве неких конкретных «жизненных обстоятельств» (событий, действий), «вызывающих»/«порождающих» (в соответствии с нормами права) наступление определенных юридических следствий — возникновение, изменение или прекращение правоотношений5. При этом, как представляется, данное понятие раскрывается с позиций доминирующей здесь объективистской (эссенциалистской) трактовки правовых явлений и связанной с ней описательной модели языка (теории). Юридические факты изображаются «внешними» праву объективно существующими и доступными познанию «атомарными» данностями, «вещами», выступающими предметом (практико-нормативного) описания, фиксации, оперирования как в рамках правотворчества (когда они указываются в качестве общего условия действия правила), так и в плане реализации права (когда их выявление/констатация влечет за собой изменение конкретной правовой ситуации). Теория юридических фактов — это теория вещей, теория их описания, практического освоения и использования.
Отечественное правоведение исходит из сложной, материально-идеальной, природы юридического факта, сочетающего в себе объективную основу и ее юридическое значение6. Юридический факт — это своеобразная диалектика вещи и ее знака/отражения, содержания и его закрепления/формы, «базиса» и «надстройки» и т. д. Вместе с тем, здесь вполне можно говорить об онтологической обособленности названных элементов (признании онтологической границы между вещью и языком/нормой), а равно об их онтологической неравнозначности: фундаментальности первых и производности вторых. С одной стороны, юридические факты характеризуются объективностью (объективированностью), инвариантностью, единичностью и конкретностью (это «явления действительности, существующие в определенной точке пространства и времени», «дискретные, "персонально определенные" события и действия»7). С другой стороны, они отражаются в идеальной системе (законе, решении), к которой предъявляются критерии истинности (соответствия референту). На уровне правотворчества и действия правовой системы, «истинность юридических фактов заключается в том, что они должны моделироваться в нормах права в соответствии с объективными потребностями общественного развития, с учетом закономерностей самой юридической формы регулирования общественных отношений. Юридический факт, который выбран неточно, не отражает реального положения вещей, дезориентирует юридическую практику
5 См., напр.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958. С. 50; Иоффе О. С. Правоотношение по советскому гражданскому праву // Избранные труды. В 4 т. / О. Иоффе. СПб., 2003. С. 157—160; Алексеев С. С. Право: опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 72.
6 Ср.: «Жизненные факты сами по себе не обладают каким-то имманентным свойством быть или не быть юридическими фактами. Они становятся юридическими фактами только тогда, когда им такое значение придается нормами права» (Александров Н. Г. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955. С. 163).
7 Исаков В. Б. Юридические факты в российском праве. М., 1998. С. 3, 9—10.
и вряд ли может быть признан истинным»8. На уровне правоприменения, «об истинности юридического факта можно судить лишь тогда, когда он подтвержден совокупностью [достоверных] доказательств, т. е. когда установлена объективная истина по делу»9.
Указанная схема используется и при описании действия («деяния») как разновидности юридического факта. Несмотря на то, что действие (например, сделка, преступление, официальное решение, иное юридически значимое действие, бездействие, претерпевание), в противоположность событию, прямо или косвенно сопряжено с сознанием и волей человека (лица), т. е. содержит «субъективные» элементы, в его отношении сохраняются базовые параметры юридического факта как вещи: объективная (за)данность/обособленность, доступность достоверному описанию, познанию и употреблению, юридическое значение и т. п. Действие — это специфическая, сложная вещь.
Язык как система дескрипций. Действие как описательное/«природ-ное» понятие. Во многом близкая изложенной доктрине трактовка действия является предметом обсуждения Герберта Харта в рамках проводимой им общей критики описательной (логико-дескриптивной) модели юридического языка10. На основе очерка «Приписывание ответственности и прав» (1949)ии ряда других работ автора реконструируем обсуждаемые им модели действия, юридического языка и рассуждения, следуя от дескриптивизма к его альтернативе.
Итак, описательная модель, по Харту, разделяет следующие положения.
1. Юридический язык — частный случай дескрипции. Референты юридических понятий существуют независимо от социальных институций и практик словоупотребления. Право трактуется в качестве описательно-дедуктив-
8 Там же. С. 10. — И далее: «Чем богаче, совершеннее идеальная система, тем точнее она выявляет и фиксирует существенные стороны объективной реальности, тем богаче и многограннее содержание фактов, выраженных на языке этой системы... Отставшая от жизни, устаревшая концептуальная схема мешает "видеть факты". Чем точнее, богаче фактическое основание правового регулирования, тем точнее оно отражает действительность, тем шире возможности правового воздействия на эту действительность (там же. С. 6, 8).
9 Там же. С. 11. — По-видимому, наиболее показательным в уяснении отношений материального и юридического элементов юридического факта является изображение феномена правоприменения — его целью традиционно провозглашается обретение объективной истины по делу и решающим в ее достижении выступает достоверное описание юридической фактологии, при этом стадия установления фактических обстоятельств дела мыслится обособленно от стадии их правовой оценки (юридической квалификации). Ср. : «Правоприменительный орган не созидает, не конструирует, а лишь устанавливает объективно существующие факты. Установление одних и тех же фактических обстоятельств должно всегда приводить к тождественным результатам, независимо от того, кто именно устанавливает факт и какие средства познания для этого использованы» (там же. С. 10).
10 См.: Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции // Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта / С. Н. Касаткин. Самара, 2014. С. 369-402.
11 Там же. С. 343-367.
ной системы понятий и предложений, направленной на описание/констатацию таких внешних, объективных данностей и выведения на этом основании правовых следствий. Это система формул (правил дефинирования, описания, употребления), определяющих совокупность необходимых и достаточных условий надлежащего применения соответствующих понятий. Данные условия фиксируются (доступны фиксации) логически «закрытым», исчерпывающим образом. Внешние языку фактуальные референты задают значение правовых понятий, а также истинность юридических высказываний/утверждений (исков, обвинений, судебных решений). Универсальным образцом для данной системы выступает экстенсиональная логика. Юридические нормы толкуются как логико-дескриптивные правила. Функция судьи в рамках производства по делу — надлежащее применение юридических понятий, т. е. их употребление в соответствии с объективным положением дел и сообразно логике юридического языка/права как описательно-дедуктивной системы, а равно выведение на этой основе соответствующих нормативных следствий.
...Определяющей стадией в английском судопроизводстве обычно является решение, выносимое судом относительно того, что некоторые факты («Смит положил мышьяк в кофе своей жены, и в результате она умерла») истинны, и что с этими фактами связаны некоторые правовые последствия («Смит виновен в убийстве»). Соответственно подобное решение представляет собой соединение или смесь фактов и права. Когда судья принимает решение о том, что на основе обнаруженных им фактов имеется договор купли-продажи между А и В или . что В ответственен за нарушение субъективного права. по терминологии кажется, будто бы право должно состоять из. системы. юридических понятий, таких как «договор», ... «нарушение субъективного права», созданных и определенных законодателем или. другим «источником», и будто бы функция судьи просто состоит в том, чтобы ответить «Да» или «Нет» на вопрос «Подпадают ли факты под формулу, определяющую необходимые и достаточные условия применения понятий "договор", "нарушение субъективного права". [и пр.]»12.
2. Действие полагается некой онтологией, реальным фактом, когда имеет место сочетание физического движения и определенного психологического / мыслительного события, как его причины. Понятие действия — описательное и простое по «логическому» составу, его употребление может быть истинным или ложным. С действием как фактом (с его констатацией) могут связываться различные нормативные следствия (наделение правами, обязанностями, вменение ответственности и т. п.). При этом указания на условия, нейтрализующие/ослабляющие заявления об ответственности (случай, небрежность, ошибка, самооборона, провокация, психическое расстройство) толкуются как негативные подтверждения неотъемлемости для действия соответствующего — «психологического» и пр. — элемента.
...Что отличает физическое движение человеческого тела от человеческого действия?... Согласно старомодному ответу, искомое различие состоит в наступлении до физического движения или одновременно с ним психического события, которое
12 Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции // Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта / С. Н. Касаткин. С. 344—345.
по отношению к данному физическому движению (как ожидается) выступает в качестве его психологической причины. Подобное событие мы называем «наличием намерения», «принятием решения», «волением» или «желанием» осуществить рассматриваемое действие. Современный ответ заключается в следующем: сказать, что Х выполнил действие, означает вводить категорическое суждение о движении тела Х и общее гипотетическое суждение. о том, что Х реагировал бы по-разному на различные стимулы либо что его тело не двинулось бы так, как это имело место, или некоторого физического следствия можно было бы избежать, предпочти он
13
иное решение, и т. д.13
Юридическое конструирование реальности. Действие как аскриптив-ное/«социальное» понятие. Описательная модель, даже будучи удобной в некоторых отношениях, видится Г. Харту серьезным упрощением и искажением положения дел. Таковая представляется ему неадекватной реальным речевым практикам (специфике юридического языка) и тем самым отображаемой в них «форме жизни» сообщества14.
Свою критику дескриптивизма, а равно выстраивание собственной позиции автор основывает на идеях аналитической лингвистической философии, при-меняя их к анализу действия, права, юридического дискурса. Ключевыми здесь являются фигуры Людвига Витгенштейна и особенно Джона Лэнгшо Остина15, их философская методология и доктрина значения. В числе значимых для Харта идей (позднего) Витгенштейна можно назвать критику описательной («указательной») теории значения, понимание языка как речевой деятельности («языковой игры») и значения как употребления, проблематиза-цию оснований речевых квалификаций, постановку вопроса о действии в его соотношении с движением, объяснение парадокса следования правилу и др.16 Что касается идей Дж. Л. Остина, то здесь стоит упомянуть его критику узкоописательного понимания языка, признание многообразия форм словоу-
13 Там же. С. 361. — О содержании и дефектах традиционной доктрины действия см. также: Харт Г. Л. А. Акты воли и ответственность // Философия и язык права / Г. Л. А. Харт. М., 2017. С. 241-270.
14 О связи языка и форм жизни или социального мира в аналитической лингвистической философии см., в частности: Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. Ч. I / Л. Витгенштейн. М., 1994. С. 75-319; Остин Дж. Принесение извинений // Три способа пролить чернила: Философские работы / Дж. Остин. СПб., 2006. С. 200-231. См. также: Харт Г. Л. А. 1) Понятие права. СПб., 2007. С. 7, 22; 2) Аналитическая юриспруденция в середине XX века: ответ профессору Бо-денхаймеру // Философия и язык права / Г. Л. А. Харт. М., 2017. § III b.
15 См. соответствующие биографические материалы: Sugarman D. Hart Interviewed: H.L.A. Hart in Conversation with David Sugarman // Journal of Law and Society. 2005. Vol. 32. № 2. P. 273-274 ff; Lacey N. A Life of H. L. A. Hart: The Nightmare and The Noble Dream. Oxford, 2004. Ch. 6, 7 etc.
16 См., напр.: Витгенштейн Л. Указ. соч. § 19, 23 и др. — Ср. далее концептуализацию Хартом понятия действия и обсуждение Витгенштейном игры в шахматы и шахматного хода, которые непонятны внешнему наблюдателю, незнакомому с правилами игры, и несводимы к физическим движениям: передвижениям фигур по доске и т. п. (там же. § 201 и др.).
потребления и выделение перформативов (высказываний, производящих действие), проект лингвистической феноменологии и пр.17
С этих позиций Харт выдвигает базовые тезисы своей аскриптивной модели юридического дискурса (права) и трактовки (понятия) действия:
1. Юридический язык — разновидность особого сегмента речи, связанного с провозглашением и применением правил18. Он несводим к описательному дискурсу. Значение его базовых понятий задано не эмпирическими референтами, но именно правилами соответствующего социального института19, а «первичной» функцией юридических высказываний является аскрипция, т. е. приписывание неким положениям дел нормативного значения (прав, обязанностей, ответственности и пр.)20.
В нашем. языке существуют предложения, чья первичная функция состоит ни в том, чтобы описывать вещи, события, лиц. но в том, чтобы производить действия, например, заявлять о правах («Это — мое»), признавать права, заявленные другими («Очень хорошо, это — ваше»), приписывать права. («Это — его»), передавать права («Теперь это — ваше»), а также признавать, приписывать или вменять ответственность («Я сделал это», «Он сделал это», «Вы сделали это»)21.
Правовые нормы составляют систему не столько логически корректных описаний, сколько «правил для принятия решений» (или, по аналогии с образцами и конвенциями, обеспечивающими перформативное действие у
17 См., напр.: Остин Дж. 1) Как совершать действия при помощи слов; 2) Принесение извинений; и др.
18 См.: Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции. С. 376. — По Хар-ту, юридический язык — именно частный случай подобного рода дискурсов. В этом плане идеи социальности понятий, аскриптивизма и отменяемости словоупотребления не являются специфическими лишь для юридического языка. Они показывают неудовлетворительность применения к нему традиционной логико-описательной модели эмпирического дискурса, но не выступают универсальными критериями его спецификации (Подр. см.: Касаткин С. Н. Концепция юридического языка Герберта Харта: опыт реконструкции // Философия права. 2016. № 5. С. 77-83).
19 См.: Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 354, 357 и др.
20 Отметим, что в 1949 году и отчасти в работах 1950-х гг. Харт не проводит четкого разграничения аскриптивности как социальности, нефактуальности понятий и как неописательной речевой функции (подр. см.: Касаткин С. Н. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта. Гл. 2. § 5).
21 Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 343. — В противовес унифицирующей экстенсионально-логической модели, Харт акцентирует «многообразие и различие функций языка», «разнообразие и сложность способов, посредством которых слова действуют в сочетании с правовыми нормами разных типов», непризнание которых, согласно автору, порождает путаницу, сведение к одной «известной форме» (описательному словоупотреблению). Это касается и юридических перформативов, совершения действий с помощью слов (принятие закона, заключение сделки и др.), где последние «употребляются в соединении с образующими основу правилами или конвенциями для изменения нормативной ситуации индивидов и, тем самым, порождения нормативных — а не просто причинных — следствий» (Hart H. L. A. Introduction // Hart H. L. A. Essays in Jurisprudence and Philosophy. Oxford, 1983. P. 4).
Дж. Л. Остина, систему норм аскриптивного/соционормативного словоупотребления)22 . Отсюда функция судьи — не объективно-истинное итоговое описание фактов, основанное на всестороннем исследовании дела (вытекающее из уподобления юридического процесса универсальной модели эмпирического/ научного познания), а производство речевого действия (нормативной квалификации или вывода) сообразно особым юридическим конвенциям и процедурам: судья выносит суждение на базе непосредственно представленных по делу фактов и заявлений, а его решение оценивается по признанным критериям уместности, легитимности и пр.
...Функция судьи. заключается в том, чтобы сказать, имеется ли. действительный договор на основании фактически заявленных исковых требований и возражений, а также доведенных до его внимания фактов, а не на основании заявлений и фактов, которые могли бы быть представлены. Его функция не состоит в том, чтобы давать идеально правильное истолкование фактов. [Кроме того] поскольку судья в буквальном смысле принимает решение относительно того, существует или не существует договор на основании представленных фактов, и его принятие не означает ни описания фактов, ни индуктивного или дедуктивного вывода из утверждения о фактах, тогда решение судьи может быть правильным или неправильным, хорошим или плохим, и может быть подтверждено или отменено либо (когда решение вопроса находится вне его юрисдикции) может быть аннулировано. Чего нельзя сказать о подобном решении, так это того, что оно истинное или ложное, логически необходимое или бессмысленное23.
Первоначально аскриптивность юридического языка раскрывается Хар-том через идею отменяемости его понятий (речевых квалификаций), т. е. их презюмируемой применимости и оспоримости24. По мысли автора, изъяны дескриптивизма, определения правовых понятий через указание необходимых и достаточных условий их применения раскрываются здесь при анализе способов (судебного) оспаривания юридических утверждений (исков, обвинений и т. п.). Последнее, замечает философ, возможно как посредством отрицания фактов, на которых они основываются, так и посредством заявления о наличии обстоятельств, подводящих данное дело под рубрику исключения (например, о провокации в делах об убийстве или об обмане в делах о нарушении договора), следствием чего является «либо отказ в подтверждении иска или обвинения в целом, либо их "смягчение" так, что может быть удовлетворено только более слабое требование»25 . Иначе говоря, здесь возможно как оспаривание истинности презюмируемого описания фактов, так и апелляция к иным обстоятельствам, прямо не связанным с обсуждаемыми по делу эмпирическими фактами, но также оспаривающим уместность/правильность аскриптивно-го утверждения (нормативного вывода). Отсюда, согласно Харту, «любая совокупность... условий [применения правовых понятий] может быть адекватной в одних случаях, но неадекватной — в других, и подобные понятия можно объяснить только с помощью перечня исключений или отрицательных приме-
22 Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 356.
23 Там же. С. 354—355.
24 Подр. см.: Касаткин С. Н. Указ. соч. Гл. 2. § 2—3, 5.
25 Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 346.
ров, показывающих то, где рассматриваемое понятие не подлежит применению либо применяется лишь в ослабленной форме»26.
По мнению автора, отменяемость правовых понятий (их подверженность аннулированию или отмене по ряду различных обстоятельств, но применение если такие обстоятельства не наступили27) указывает на дефектность дескрип-ти-визма, восполняемую аскриптивной трактовкой юридического языка. Для описательной модели вышеназванные исключения или «отрицательные условия» выступают лишь негативными доказательствами наличия «положительных условий» применения правового понятия (т. е. обозначениями элементов эмпирического факта), что особенно характерно для изображения субъективной/психологической стороны деяния. Такой взгляд, по Харту, вводит в заблуждение, поскольку 1) скрывает разнородность оснований юридических утверждений об отсутствии в действии должного психологического элемента; 2) игнорирует то, что подлинное значение данных утверждений раскрывается через обращения к этим разнородным возражениям; 3) противоречит особенностям правовой процедуры, где подтверждение наличия данных элементов не требует их специального доказательства; и, как следствие, 4) оставляет сокрытой отменяемую природу данных понятий и высказываний.
Возражение... о том, что В заключил договор с А в результате злоупотребления влиянием со стороны А, есть не свидетельство отсутствия фактора, называемого «подлинное согласие», но один из многочисленных критериев употребления фразы «отсутствие подлинного согласия». Утверждать, что право требует подлинного согласия, в действительности означает заявлять о допустимости возражений, таких как злоупотребление влиянием или принуждение [и т. п.]... И это ясно показывает юридическая практика [где за рядом исключений] не требуется того, чтобы какая-либо из сторон пыталась принудить другую к договору, чтобы предоставить доказательство наличия «подлинного, полного и свободного согласия»...28
.То, что имеется в виду под психическим элементом уголовной ответственности (mens rea), может быть понято только через рассмотрение возражений или исключений, таких как ошибка в факте, (несчастный) случай, применение силы, принуждение, провокация, невменяемость, несовершеннолетие... Тот факт, что они допускаются в качестве возражений или исключений, как раз и составляет подлинное значение максимы «Actus non est reus nisi mens sit rea» [нет преступления без вины]29.
.Легко поддаться иллюзии, что точное и удовлетворительное «опреде-ление» можно сформулировать с помощью таких понятий, как «намеренность». Слово «намеренный» на самом деле служит для того, чтобы исключить разнородный ряд ситуаций, таких как физическое принуждение, принуждение посредством угроз, несчастные случаи, ошибки и т. д., а не для того, чтобы обозначать психический элемент или состояние. Равным образом и слово «ненамеренный» не означает отсутствия этого психического элемента или состояния. [Соответственно] для определения того, что означают понятия «предвидение» и «намеренность», и того, как устанавливается их наличие или отсутствие, необходимо вновь обращаться к упомянутым разнообразным возражениям. И тогда эти общие слова принимают просто статус удобных, но порой вводящих в заблуждение кратких сводок, выражаю-
26 Xapm Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав.
27 Там же. С. 347.
28 Там же. С. 350.
29 Там же. С. 352.
На пересечении факта, нормы и языка: концептуализация леиствия в философии Герберта Харта щих отсутствие всех этих различных условий, относящихся к знанию или к воле
30
деятеля, которые устраняют или смягчают ответственность30.
Таким образом, в противоположность традиционному подходу отменяе-мость демонстрирует асимметрию положительных и отрицательных условий применения правовых понятий, разнородность оснований юридических утверждений, их несводимость к эмпирическим фактам, что и указывает на значимую для Харта неописательность/аскриптивность юридического словоупотребления. При этом, судя по всему, аскриптивность не имеет необходимой связи с отменяемостью. Это косвенно подтверждается ее обособленным изложением в более поздних работах Харта, прежде всего в очерке «Определение и теория в юриспруденции» 1953 года, где заявляется тезис об отсутствии у терминов юридического языка прямых фактуальных аналогов31. В этой ситуации традиционное описание (т. е. описание эмпирических фактов с помощью понятий «природного» класса) также невозможно. Здесь уместнее вести речь о нормативно-дискурсивном конструировании, об «аскрипции» как творении новых референтов через вменение наблюдаемым данностям новых статусов и значений, создание и воспроизводство на их основе пространств «второго порядка», юридических фактов (как например, когда мы приписываем право собственности на вещь лицу, исходя из видимости фактического обладания им этой вещью32).
В свете рассуждений Харта речевой акт юридического приписывания можно охарактеризовать следующим образом. Данный акт имеет социальный и составной характер. Социальность акта обусловлена его связью с образцами, правилами, конвенциями сообщества. Референты социальных (в том числе правовых) понятий не существуют вне институциональных правил и соответствующей речевой практики. Это в свою очередь задает особые основания и параметры осуществления аскриптивного акта (его успешности, уместности, «легитимности»)33 и также обусловливает нетождественность критериев приписывания стандартам описания «фактов» (истинность-ложность). Сложность аскриптивного акта выражается в сочетании в нем элементов различных «ло-
30 Там же. С. 352—354.
31 См. : Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции. С. 371 и др.
32 См.: Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 359-360. — Следует подчеркнуть, что Харт, судя по всему, разводит понятия «аскриптив» и «перфор-матив». Аскриптив можно определить как речевой акт, применяющий норму к конкретному случаю (т. е. осуществляющий нормативную квалификацию факта) или производящий действие посредством нормы (совершающий юридический акт, оператив, перформатив) (ср.: Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции. С. 382). Отсюда рассуждение с использованием «социальных» понятий и с апелляцией к юридическим фактам не обязательно предполагает речевую перформативность).
33 Ср. : «Для того, чтобы слова [или жесты]. имели силу действия, должны существовать юридические правила, которые в случае, если данные слова (или жесты) употребляются в надлежащих обстоятельствах надлежаще уполномоченными лицами, обеспечивают то, что право целиком или правовое положение индивидов должны считаться измененными. Подобные правила можно истолковать как придание используемому языку определенного вида силы или действия, что в широком смысле составляет
гических» типов (описания и аскрипции, фактичности и нормативности). Юридическое приписывание представляет собой нормативную интерпретацию и квалификацию эмпирических фактов, придание им нормативного значения и выведение на этой основе «социальных»/нормативных следствий (и тем самым производство изменений в юридическом поле)34.
При этом получается, что в практиках юридического приписывания фигурируют два разных типа фактов, фиксируемых различными языками: условно, факты «первого порядка», идентифицируемые физически, физиологически и т. п., и факты «второго порядка», юридические («социальные», институциональные), которые так или иначе соотносятся с первыми, вменяются им и т. д. Отсюда, обсуждаемые Хартом фактичности (юридические факты) комплексны и неоднородны: наблюдаемые данности, по сути, полагаются здесь знаками феноменов юридического мира, получающими свое истолкование через «внешние» им, конвенционально заданные критерии и процедуры. Так, «психологические» состояния, не имея очевидной/доступной референциаль-ной опоры, рассматриваются не столько в качестве центральных и самодостаточных фактуальных оснований приписывания, сколько в качестве элементов аскриптивной речи/практики — «отрицательных условий», участвующих в квалификации (возражений, способных отменить/ослабить первоначальное вменение), или ее результатов. В этих условиях, традиционное описание полностью не устраняется, сохраняясь в отношении этих материальных фактов и оказываясь встроенным в более общую коммуникативную структуру. Такая структура включает также — то, что не ухватывается дескриптивистскими теориями — правила/конвенции словоупотребления, социальные факты (факты «второго порядка»), процедуры и практики надлежащего конструирования (обоснования, доказывания, признания, вменения), возможности отмены принятых понятий, норм, квалификаций и т. п. Таким образом, юридическое поле в итоге предстает в качестве нормативно-смыслового практико-дискур-сивного пространства, которое создается, воспроизводится, изменяется совокупностями успешных аскриптивных актов35.
2. В этой перспективе традиционная концептуализация действия как эмпирического факта (психологически обусловленного телесного движения), по
их значение» (Hart H. L. A. Problems of the Philosophy of Law // Hart H. L. A. Essays in Jurisprudence and Philosophy. P. 94). — Об особой связи производства юридического речевого акта и правовых процедур (конвенций) см.: Пермяков Ю. Е. Обоснование идеи ответственности в философии права // Юридическая ответственность: философский, социологический, психологический и межотраслевой аспекты. М., 2017. Разд. 5.
34 Ср. с иным истолкованием аскриптива как специфически юридического речевого акта: Оглезнев В. В., Суровцев В. А. Аналитическая философия, юридический язык и философия права. Томск, 2016; Дидикин А. Б. Аналитическая философия права: истоки, генезис и структура. Томск, 2016.
35 Еще раз подчеркнем, что Харт не говорит о «конструктивности» юридического поля. Скорее учение Харта содержит элементы подобного рассуждения и доступно соответствующей переформулировке в свете последующего развития теории речевых актов Дж. Л. Остина и концепции конструирования социальной реальности Дж. Сёрла. Сёрл трактует социальность как пространство «институциональных» фактов, надстраиваемое над «грубыми» (brute), неодушевленными фактами благодаря коллективному
Харту, ошибочна как в допущении того, что «надлежащий анализ понятия. действия можно дать посредством. сочетания описательных предложений. либо предложений, всецело касающихся единичного индивида», так и в «отождествлении. значения неописательного высказывания, приписывающего ответственность. с фактическими обстоятельствами, которые подкрепляют такое приписывание или являются для него надлежащими основаниями»36. Действие — это понятие социальное (его референты сугубо нормативны, институциональны), аскриптивное (связанное с приписыванием эмпирическим фактам нормативных значений и следствий) и отменяемое (с презюмиру-емым и оспоримым применением).
.Смысл, в котором наши действия являются нашими, во многом схож со смыслом, в котором нашей является собственность. [Ошибочность описательных концепций становится очевидной при сравнении] с традиционным вопросом о действии вопрос[а] «В чем заключается разница между частью земли и частью собственности?». Собственность не является описательным понятием, и различие между предложениями «Это — часть земли» или «Смит удерживает часть земли», с одной стороны, и предложениями «Это — чья-то собственность» и «Смит владеет частью собственности», — с другой, нельзя объяснить без обращения к неописательным высказываниям, посредством которых провозглашаются правовые нормы и выносятся решения или, по самой меньшей мере, без обращения к тем высказываниям, посредством которых признаются права. Также. и разницу между предложениями «Его тело двинулось в насильственное соприкосновение с телом другого» и «Он сделал это» (например, «Он ударил ее») нельзя объяснить без обращения к неописательному употреблению предложений, посредством которых приписываются обязанности или ответственность. Хотя. не все правила, в соответствии с которыми мы приписываем ответственность в нашем обществе, отражены в нашем своде законов, и ... [наоборот], тем не менее, наше понятие действия, как и наше понятие собственности, есть понятие социальное и логически зависимое от принятых правил поведения. Оно по своей сути не является описательным понятием, но по природе аскриптивно. И оно является отменяемым понятием, подлежащим определению посредством исключений, а не через совокупность необходимых и достаточных условий, физических или психологических37.
При этом в подобном анализе действия акцентуируется не столько интенция индивида, сколько социально вмененная ему «ответственность». Различие между действием лица и простой случайностью лежит не столько в области онтологии (существования физического или психологического факта), сколько в сфере нормативности и языка, в приемлемости/обоснованности приписывания ответственности за некие положения дел тому или иному субъекту в определен-
наделению их той или иной функцией/статусом посредством конститутивных/конструктивных правил: «считать X как У в ситуации С». Такие правила не просто регулируют сложившиеся формы деятельности, но создают/учреждают основу социальных действий, без них невозможных (Сёрл Дж. Р. Социальное конструирование реальности. М., 1999. § 1.8. и др.). — Ср., напр.: Юрьев Р. А. Теория речевых актов в аналитической философии и источник институционального факта // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2016. № 2. С. 196—201.
36 Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 361—362.
37 Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав. С. 362.
ных обстоятельствах38. Структурно такое приписывание опирается на «положительные» (определяющие презюмируемую применимость вменения) и «отрицательные» (ведущие к отмене подобной презумпции) условия/основания — о действии можно говорить при наличии положительных и отсутствии отрицательных условий атрибуции, тогда как о простой случайности следует вести речь, когда отсутствуют положительные основания либо когда их наличие сопровождается (нейтрализуется) основаниями отрицательными39.
А А А
Каковы возможные следствия восприятия данных идей в отечественном правоведении? Концепция Харта представляет собой опыт проблематизации и критики применения к праву и юридическому языку классической описательной (объективистской) модели, опыт прояснения сложной структуры юридического вменения/рассуждения, на базе которого возможна дальнейшая реконструкция логики функционирования юридического поля (с его конвенциями, нормами, процедурами, презумпциями, практиками и т. д.). В этом плане подобная концепция представляет интерес для переосмысления отечественной правовой теорией (традиционно базирующейся на эссенциализме) собственных оснований и методологического инструментария. В более широком смысле, принятие подобных идей может означать изменение общей направленности правовой теории, в частности, большее внимание к языку и, далее, правилам конструирования фактичностей, субъектов, их действий, а равно переход от эссенциалистского, атомарного — к конструктивистскому истолкованию фе-
38 Ср. : «Термин "действие" закрепляется за ситуациями, когда то, что делает индивид, в надлежащих обстоятельствах может быть предметом моральной оценки. Так же, как мы обеспечиваем основания при осмыслении телесного поведения играющих в шахматы, мы обеспечиваем и сложные основания в понимании поведения друг друга в качестве действия. Этот практический аспект имеет принципиальный характер. В его отсутствие мы используем холодный язык физиологов, а с ним мы способны участвовать в словоупотреблении, посредством которого мы вменяем ответственность индивидам, когда относимся к ним как к личностям или моральным деятелям» (Melden A. Action // Philosophical Review. 1956. Vol. 65. № 4. P. 523, 539).
39 См.: Paprzycka K. Social Anatomy of Action. Toward a Responsibility-Based Conception of Agency. Ph. D. Dissertation. Pittsburgh, 1997. Ch. 1. — Следует заметить, что Харт в 1949 году связывает употребление понятия (глаголов) действия с вменением «негативной» ответственности, что стало основанием для справедливой критики в западной литературе и, судя по всему, одной из причин отказа Харта от переиздания данного очерка. Вместе с тем, как полагаем, подобная связка вменения действия и приписывания «негативной» ответственности не является необходимым следствием общей доктрины аскриптивизма. Скорее более оправданной для нее является приписывание действия (обоснованное при наличии ряда наблюдаемых фактов и в отсутствии заявлений об обратном) или же вменение лицу ответственности за действие как приписывание субъектности или авторства (См., напр.: Касаткин С. Н. Приписывание действия — приписывание ответственности (по концепции аскриптивизма Г. Л. А. Харта) // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. Серия «Юридические науки». 2016. № 3 (26). С. 45-48). При этом обе подобных трактовки также демонстрирует конструктивность социального/юридического пространства.
номенов социального/юридического мира.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Hart H. L. A. Essays in Jurisprudence and Philosophy. Oxford, 1983.
2. Lacey N. A Life of H. L. A. Hart: The Nightmare and The Noble Dream. Oxford,
2004.
3. McLeod I. The Legal Method. 6th ed. NY, 2006.
4. Melden A. Action // Philosophical Review. 1956. Vol. 65. № 4. P. 523-541.
5. Paprzycka K. Social Anatomy of Action. Toward a Responsibility-Based Conception of Agency. Ph. D. Dissertation. Pittsburgh, 1997.
6. Pattaro E. The Law and The Right: A Reappraisal of the Reality that Ought to Be. Dordrecht, 2005.
7. Sugarman D. Hart Interviewed: H. L. A. Hart in Conversation with David Sugarman // Journal of Law and Society. 2005. Vol. 32. № 2. P. 267-293.
8. Александров H. Г. Законность и правоотношения в советском обществе. Москва, 1955. С. 163.
9. Алексеев С. С. Право: опыт комплексного исследования. Москва, 1999.
10. Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. Санкт-Петербург, 2016.
11. Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. Ч. I / Л. Витгенштейн. Москва, 1994. С. 75-319.
12. Дидикин А. Б. Аналитическая философия права: истоки, генезис и структура. Томск, 2016.
13. Иоффе О. С. Правоотношение по советскому гражданскому праву // Избранные труды. В 4 т. / О. С. Иоффе. Санкт-Птербург, 2003. С. 157—160.
14. Исаков В. Б. Юридические факты в российском праве. Москва, 1998.
15. Касаткин С. H. Как определять социальные понятия? Концепция аскрипти-визма и отменяемости юридического языка Герберта Харта. Самара, 2014.
16. Касаткин С. H. Концепция юридического языка Герберта Харта: опыт реконструкции // Философия права. 2016. № 5. С. 77-83.
17. Касаткин С. H. Приписывание действия — приписывание ответственности (по концепции аскриптивизма Г. Л. А. Харта) // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. Серия «Юридические науки». 2016. № 3 (26). C. 45-48.
18. Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. Москва, 1958.
19. Оглезнев В. В., Суровцев В. А. Аналитическая философия, юридический язык и философия права. Томск, 2016.
20. Остин Дж. Принесение извинений // Три способа пролить чернила: Философские работы / Дж. Остин. Санкт-Петебург, 2006. С. 200-231
21. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов // Избранное / Дж. Остин. Москва, 1999. С. 13-135.
22. Пермяков Ю. Е. Обоснование идеи ответственности в философии права // Юридическая ответственность: философский, социологический, психологический и межотраслевой аспекты. Москва, 2017.
23. Сёрл Дж. Р. Социальное конструирование реальности. Москва, 1999.
24. Харт Г. Л. А. Акты воли и ответственность // Философия и язык права / Г. Л. А. Харт. Москва, 2017. С. 241-270.
25. Харт Г. Л. А. Аналитическая юриспруденция в середине XX века: ответ профессору Боденхаймеру // Философия и язык права / Г. Л. А. Харт. Москва, 2017.
26. Xapm Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции // Касаткин С. Н. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта. Самара, 2014. С. 369-402.
27. Xapm Г. Л. А. Понятие права. Санкт-Петербург, 2007.
28. Xapm Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав // Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта / С. Н. Касаткин. Самара, 2014. С. 343-367.
29. Шапп Я. Система германского гражданского права. Мрсква, 2006.
30. Юрьев Р. А. Теория речевых актов в аналитической философии и источник институционального факта / / Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2016. № 2. С. 196—201.
AT THE INTERSECTION OF FACT, NORM, AND LANGUAGE: CONCEPTUALIZATION OF ACTION IN HERBERT HART'S PHILOSOPHY
S. N. Kasatkin
The article offers an overview of Russian theoretical account of legal facts and its correlation with descriptive and ascriptive models of legal language, law and action, reconstructed on the basis of works of a British philosopher and jurist, Herbert Hart. Hart's ascriptivism is seen as a basis / an element of a constructivist interpretation of legal facts and of a legal field in general.
Key words: H. L. A. Hart, legal language, legal fact, action, legal concepts, social concepts, ascriptiveness, defeasibility, construction of legal reality, ascriptivism, analytic linguistic philosophy.
