CC BY
42
мальным голосом, т.к. звук очень специфический и используется редко. Например, Britney Spears «Oops, I did it again».
Подводя итог вышесказанному, хочется подчеркнуть, что для воспитания конкурентоспособного эстрадного исполнителя необходима не только постановка голоса певца (актуальная для любых видов вокала), но и освоение эталонного звучания, широкого спектра технических приёмов, формирование «своего» уникального, неповторимого голоса - как специфики эстрадного пения.
Библиографический список
1. Коробка В.И. Вокал в популярной музыке: метод. пособие / М-во культуры СССР, Всесоюз. науч.-метод. центр, Студия попул. музыки «Рекорд». - М., 1989. - 44 с.
2. Клипп О.Я. Задачи постановки голоса эстрадного певца: Учебно-методическое пособие. -М.: МПГУ 2005. - 18 с.
3. Эстрада в России. ХХ век: энциклопедия / Отв. ред. Е.Д. Уварова. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. - 862 с.
Г.В. Чекмарёв
МУЗЫКАНТ-ИСПОЛНИТЕЛЬ И СЛУШАТЕЛИ: ФОРМИРОВАНИЕ И РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ СМЫСЛОВ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ (статья третья из цикла «Мир коммуникаций и ценностей)
Разработка теоретических взглядов на культуру в целом, и на музыкально-исполнительскую деятельность, в частности, в настоящее время идет в направлениях адаптивного и идеационного подходов1. Адаптацио-низм рассматривает культуру как специфически человеческий способ взаимодействия с окружающей средой, центральное место в объяснении культурных явлений отводится здесь понятию деятельности. В русле этого направления развивается функциональная концепция культуры, ведущая начало от Б. Малиновского, который рассматривал культуру как порожденную обществом систему способов удовлетворения потребностей2. К этому направлению примыкает марксистская теория культуры, определенная Э. Маркаряном как «исторически развивающаяся совокупность внебиологически выработанных способов, средств и механизмов деятельности общества»3.
Согласно второму подходу, идеационизму, культура представляет собой область идеального, содержащего продукты духовного творчества человека. В конечном итоге, средоточием культуры, ее определяющим и образующим началом оказывается некоторая ограниченная сфера духовного творчества - в основном наука и искусство. Именно здесь создаются символы, идеи, ценности, в свете которых люди, воспринимая и понимая действительность, строят свое бытие в мире. Позиции адаптационизма и идеациониз-ма в течение последнего времени сближаются. Почвой, на которой происходит это сближение,
является информационно-семиотическая концепция, в соответствии с которой культура рассматривается как биологически ненаследуемая информация, а также как способ ее организации и хранения4.
В соответствии с данными подходами, можно дать следующее определение культуры. Культура есть свойственный человеку способ удовлетворения потребностей, проявляющийся в генезисе, накоплении и передаче информации. Корпорация, осуществляющая уставную деятельность и найм персонала в образованной культурой среде хозяйствования, является ее частью. При этом под доминирующей культурой следует понимать в первую очередь национальную культуру Таким образом, культура корпорации выступает в роли субкультуры по отношению к доминирующей культуре. Становится понятно, что корпоративная культура есть способ удовлетворения потребностей элементов корпорации, ее структурных единиц и персонала, в т.ч. владельцев, менеджмент и работников, а также субъектов внешней среды организации - ее контрагентов, проявляющийся в сборе информации, принятии решений и актах изменения системы.
Потребность, в соответствии с теорией внутреннего равновесия Е.П. Ильина, есть определенное состояние индивида, которое формируется под влиянием дефицита в чем-то необходимом, который он испытывает5. Это может быть потребность в объектах, предметах, без которых невозможно дальнейшее развитие и существование
индивида. Потребности выступают главным фактором, определяющим интересы, стремления, желания человека, направленность его мышления, цели, которые человек ставит перед собой, и деятельность по их достижению. Осознание возникшей потребности, актуализация ее с целью удовлетворения есть собственно мотив, внутренняя психологическая причина к действию, определяющая выбор поведения, направленного на удовлетворение потребности. Иными словами, потребности посредством мотива запускают соответствующие типы поведения, которые и должны привести к искомому удовлетворению6. Мотивация - это внутренняя психологическая установка человека на действие с определенной активностью для удовлетворения актуализированной потребности или, напротив, бездействие, игнорирующее потребность. Следовательно, мотивация является частью социальной реальности.
Вопрос о том, что формирует социальную реальность современности (как часть современности в целом), - один из основных для гуманитариев, а как формирует - для педагогов (хотя способы ее формирования и репрезентации изучают и политологи, социологи, философы, филологи, психологи). Естественно, что особые черты современности по-разному определяются в различных предметных областях, но все же в них присутствует общее, в основе которого лежит взгляд на социум через призму коммуникации. В характеристиках современного общества как общества «информационного» (или даже «постинформационно-го»), «виртуального», «глобализующегося» и др. на первом месте стоит фактор коммуникации, она заложена и в самих этих определениях.
В современных исследованиях коммуникации уже сложились некоторые подходы. В «футурологических» моделях Белла7, Маклюэна8, Стоунь-ера9 коммуникация отождествляется с развитием коммуникативной инфраструктуры информационного общества. Соответственно основной исследовательский интерес сосредотачивается на механизмах управления коммуникацией в аспекте развития технического потенциала информационного общества. Как мы уже отметили в своей первой статье в рамках социально-философского подхода наиболее значимыми являются концепции Ю. Хабермаса10 (теория коммуникативного действия) и Н. Лумана11 (системная теория).
В их моделях основанием исследования выступают не репрезентативные формы социальной
реальности, а механизмы коммуникации. При этом Хабермас ставит на первое место «коммуникативные процессы повседневности», считая, что именно они репрезентируют различные формы социальности. Луман же выстраивает модель коммуникации в рамках системной теории общества, описывая его через взаимодействие с окружающим миром («самоописывающийся объект»). Он рассматривает коммуникацию не как способ смыслополагания, а как независимую форму социального взаимодействия, отмечая, что «лишь с помощью понятия коммуникации социальную систему можно мыслить как ауто-пойетическую систему, которая состоит из элементов, а именно из коммуникаций, производящих и воспроизводящих себя посредством сети коммуникаций». Само понятие коммуникации для Лумана «становится решающим фактором для понятия общества». Коммуникация, по Лу-ману, есть результат деятельности (причем это деятельность самой коммуникации), отражающий факт социально признанного взаимодействия. Он подчеркивает, что невозможно задать единый способ описания и управления коммуникацией и рассматривать ее с позиций «должного» (идеалов, ценностей, норм), то есть с позиций неоинституционализма. Реальное функционирование коммуникации определяется внешними по отношению к языку системными механизмами (политика, экономика, массмедиа). Особо Луман подчеркивает тот факт, что в современном мире индивидуальное поведение человека деформируется прессой, кино и радио. Как знаковые изменения в этом секторе он рассматривает расширение доступности передач или даже возможность коммуникации прямо из своего дома. Тем не менее исследование реального состояния современного общества он считает возможным только в увязке этих изменений с «системными» параметрами12.
Российские исследователи проблем коммуникации в большей степени сосредоточены не на структурных и общефилософских проблемах, а на формировании смыслов политической реальности. Среди этих работ наиболее интересными для нашей темы являются работы Д.М. Фельдмана и М.П. Одесского. Указанные авторы в первую очередь обращают внимание на то, чем, как и с помощью чего «репрезентируется» («наполняется») современность13. По словам Д.М. Фельдмана, «коммуникация» и «современность», бу-
дучи метафоричными по своей природе, «приобретают смысл, наполняясь содержанием». Отмечая, что «люди осмысливают действительность в терминах», он справедливо считает, что «политические термины, как правило, нейтральными бывают редко, а, следовательно, использование того или иного термина «задает» отношение к осмысляемой проблеме»14.
«Филологический» подход к коммуникации предлагает М. Кронгауз. Анализируя ключевые слова эпохи, Кронгауз приходит к выводу об их «неслучайности». В силу этого он считает возможным через слова и термины, в которых осуществляется коммуникация, вычленять качественные характеристики современности (в том числе и политической). «Наша эпоха, - по словам Кронгауза, - в частности, характеризуется словом “пиар”, не понятным ни эмигрантам, ни иностранцам (даже англоязычным)». Популярность данного слова, по его мнению, означает «осознание всеобщности манипулирования всех всеми»15.
Здесь появляется еще одна, важная для «нашей» современности черта, а именно ее «проективность», выстраиваемость, технологическая заданность. Это несколько иной (в контексте идеи Ф. Фукуямы16), но тоже своеобразный «конец истории». Естественно, не все проекты могут быть осуществлены, следовательно, и невозможно полностью «технологически спрогнозировать» историческую перспективу Однако здесь важна готовность общества «принять» возможность этой проективности, что приводит к изменениям в процессе понимания реальности и действия в условиях этой реальности.
По мнению М.Н. Грачёва развитие средств коммуникации (письменность, книгопечатание, телеграф, телефон, телевидение) постепенно освободило социальное взаимодействие от необходимости межличностного общения в условиях ограниченной физической локализации17. На наш взгляд это серьёзнейшее заблуждение, ведущее к непрогнозируемым и крайне опасным для общества последствиям. И хотя нельзя не согласится с тем, что Интернет-коммуникации (с их современными возможностями интерактива) изменили способы формирования и организации многих сфер социальной жизни, а само информационное пространство стало «второй» реальностью, которая если еще и не определяет «первую», то существенным образом воздействует на
нее, всё же в этом виртуальном пространстве проблема самоидентификации не исчезает.
Наоборот, проблема эта приобретает ещё более глобальный характер в связи с повышением роли опосредованного взаимодействия. Все больше людей стремятся получать новые содержательные сообщения не от тех, с кем они непосредственно общаются в своей повседневной жизни, а из других источников. Процессы создания и трансляции сообщений все более сопрягаются с опосредованным символьным обменом. Одновременно расширение доступности символьных форм во времени и пространстве изменяет характер соотношения между публичным и частным, а также способы взаимодействия индивидов с публичной сферой. При этом исследователь отмечает, что самым важным изменением стало повышение роли участников коммуникации в формировании реального мира виртуальными средствами. Отмеченное делает значимым обращение к работам выдающегося мыслителя-педагога ГП. Щедровицкого, написанным задолго до появления Интернета в далёком теперь уже 1972 году18.
Образное мышление было результатом интеллектуального развития, формирующего силу и глубину воображения19.
Первый серьезный удар по воображению был нанесен кино и телевидением (театр всегда был более элитарен и меньше воздействовал на сознание). Читатель в значительно большей степени был соавтором писателя, чем зритель. Читая, мы сами (конечно, с помощью автора) представляем себе героев, рисуем их в своем воображении. В случае с «экранной картинкой» (кино, ТВ, компьютер) у нас появляется посредник, который «доделывает» за нас интеллектуальную и творческую работу. В результате воображение заменяется восприятием. Даже если мы смотрим картину самого талантливого режиссера, мы все-таки видим мир его глазами.
С развитием киноиндустрии, телевидения, компьютерных технологий «картинка» все больше формирует мир человека (впрочем, об этом много и давно пишут психологи). В конце 1980-х годов в русском языке появляется и довольно быстро утверждается слово «имидж». В советском словаре иностранных слов (1984 г.) такого слова не было совсем. (Правда, было понятие «имажинизм», производное от слова «имидж», определявшееся в соответствии с эпохой как
«упадническое декадентское литературное направление»).
Появившись в сфере «шоу-бизнеса» (также нового для России обозначения одной из сфер массовой культуры), слово «имидж» довольно быстро вошло и в музыкально-исполнительскую деятельность без своего «имиджмейкера». Естественно появилась и масса публикаций на тему способов и методик построения имиджа. Среди этих публикаций были и ставшие классическими переводные работы (Дж. Наполитэна), и работы отечественных авторов (Г. Почепцова, А. Цулад-зе, С. Белановского, С. Кара-Мурзы и др.). Нисколько не умаляя ценности многих исследований, отличающихся в ряде случаев глубиной и значительной эмпирической базой, все же отметим, что само появление огромной массы работ по данной теме делало ее модной, а профессию имиджмейкера - востребованной.
Общедоступность создания и раскрутки «имиджей» сыграла свою роль. Пройдя пик моды (в России к концу 1990 - началу 2000-х годов), слово «имидж» уступило первые позиции уже совершенно новому слову «бренд», придуманному Т. Гедом. В общем-то «бренд» был ничем иным, как новым способом обозначения торговой марки (или товара). Правда, не любой торговой марки, а марки известной и популярной. Естественно, большинство коллективов музыкантов-исполнителей захотели получить статус бренда. На несколько лет слова «бренд» и «брендинг» (построение бренда) стали одними из самых модных. Казалось, что стоит превратить название исполнительского коллектива в бренд, как успех музыкантам-исполнителям будет обеспечен.
В рыночной экономической системе существует правило - чтобы товар покупали, его должны узнавать. Есть и давно известный способ популяризации товара - реклама. Бывшие имиджмейкеры довольно быстро и легко превратились в бренд-менеджеров, предлагающих услуги в области концертной деятельности и даже по ребрендингу этой деятельности. В серьезных исследованиях анализируются содержание брендов, измеряют их «вес», «силу» и продаваемость.
В коллективной музыкально-исполнительской деятельности мы имеем дело с таким явлением, как зонтичные бренды (когда под одной торговой маркой - названием ансамбля выступают несколько известных исполнителей). Хотя для российской музыкально-исполнительской деятельности
больше характерно другое явление бизнеса (относительно новое и для него) - бренд-локомотивы (раскрутка одного музыканта-исполнителя через другого).
Так, казалось бы, простые языковые заимствования («имидж», «бренд» и пр.) не просто отразили изменения в музыкально-исполнительской деятельности, а создали возможность формирования и репрезентации смыслов реальности, подготовленную незаметной трансформацией субъективного «образа» в формируемый «имидж», с помощью технологий доведенный до стадии «бренда».
Уяснив, что конкуренция идет не между реальными музыкантами-исполнителями, а между их имиджами и брендами, дадим некоторый прогноз в отношении бренда музыки ХХ1 века. Здесь есть несколько вариантов: первый, лежащий на поверхности ход, - клонировать бренд исполнителей ХХ века. За этот вариант выступает то, что ожидания и запросы слушателей остались теми же (о чём убедительно пишет Серж Московичи20) и что достаточно просто подобрать объекты под этот бренд.
Второй вариант - кардинально поменять содержание бренда. Однако при сохраняющихся запросах вряд ли такой ход принесет успех музы-кантам-исполнителям. Во всяком случае, он потребует больших усилий от бренд-менеджеров.
Третий вариант - начать ребрендинг старого в пользу нараждающегося нового, постепенно сближая его с параметрами желаемого бренда-пре-емника. Если приглядеться внимательнее, то именно это сейчас и происходит. Безусловно, для «выведения» бренда новых музыкантов-исполнителей следует воспользоваться «брендом-локомотивом».
Оценивая взаимодействие музыкантов-исполнителей и слушателей в процессах формирования и репрезентации смыслов жизнедеятельности следует соотнести их потребности.
Музыкант-исполнитель: потребность в творчестве, перерастающая в потребность признания.
Слушатели: потребность в общении, перерастающая в потребность в потребность причастности.
И у тех, и у других духовная потребность перерастёт в социальную.
«Зал» и «сцена» - механизм формирования и репрезентации смыслов являет собой способ удовлетворения социальных потребностей.
Обоснуем мотивационный механизм удовлетворения социальных потребностей в случае
«зал» - «сцена», используя результаты исследований Г.П. Щедровицкого и А. Маслоу21.
В соответствии с теорией Маслоу, все существующие потребности разделяются на потребности низшего порядка (базовые, первичные потребности) и потребности более высокого порядка (вторичные потребности, метапотребности), образующие так называемую пятиэтажную пирамиду потребностей. На первом, нижнем уровне пирамиды расположены физиологические потребности (в пище, воде, тепле), на втором - потребности в безопасности (в сохранении определенного жизненного уровня, определенности и контроле). Третий уровень составляют потребности человека быть любимым, признанным обществом существом, четвертый - потребности в позитивной оценке обществом его индивидуальности, социальном статусе. На пятом, высшем уровне пирамиды находятся потребности в самоактуализации.
Согласно концепции Маслоу, все потребности взаимосвязаны между собой по принципу определенной иерархии так, что апеллировать к потребностям более высоких уровней пирамиды возможно лишь после того, как удовлетворены потребности более низкого порядка. И лишь метапотребности высшего уровня могут взаимно заменяться. Только в том случае, когда потребности самого низкого порядка удовлетворены хотя бы частично, человек начинает стремиться к удовлетворению потребностей следующего этажа пирамиды предпочтений, при этом он в своем развитии может остановиться на одном из уровней, но не может игнорировать ни один из них.
Критика концепции А. Маслоу заключается, прежде всего, в том, что представленная им классификация представляется недостаточной для отображения всех существующих потребностей и общего механизма их удовлетворения и является лишь частным случаем, описывающим структуру потребностей и характер их удовлетворения для некоторой группы людей. Укажем на главные недостатки пирамиды потребностей Маслоу
Структуризация потребностей пирамиды Маслоу представляется в целом неполной, так как в пирамиде Маслоу (как, впрочем, и во всех представленных классификациях потребностей) слабо выделены, если не выделены вообще, духовные потребности. Попытка считать последний уровень в пирамиде Маслоу как соответствующий духовным потребностям, лишена серьезных
оснований, так как самовыражение личности является лишь частью ряда подобных потребностей (самоутверждение, самоуважение, самоидентификация, самопознание), а потребность в нравственности, ответственности идет в разрез с определением самовыражения, данным Маслоу.
По его мнению, реализация высшей потребности, проявляющаяся в активном стремлении личности к самоактуализации, в конечном итоге позволяет ей формировать собственную систему ценностей вне общественных установок. Посредством стремления к удовлетворению такого рода высших потребностей субъект приобретает опасную уверенность в собственной сверхисключительности, сверхценности и вседозволенности, становясь при этом потенциально опасным для общества. В свою очередь, такие общественные потребности, которые навязываются извне посредством эксплуатации психологических комплексов (например, рекламой) и диктуют определенный формат поведения (имидж), несомненно, являясь самовыражением личности в определенном кругу единомышленников, в действительности не могут претендовать на высший уровень потребностей и не являются духовными потребностями личности.
Выделение духовных потребностей в отдельную группу устремлений личности кажется совершенно очевидным по той причине, что такие потребности, как определение объективных смыслов жизни и предназначения человека и мира, являются самостоятельными и не менее значимыми потребностями человека. Игнорирование и неудовлетворение духовных потребностей приводит к духовной деградации и гибели личности (за которой обычно следует и физическая гибель), особенно в условиях избыточного предложения благ, удовлетворяющих физические потребности человека. Именно наличие и способность удовлетворять свои духовные потребности выделяет человека среди всего биологического многообразия.
Попытки выделить духовные потребности были предприняты в разное время, как последователями, так и противниками предложенной теории, в результате чего пирамида Маслоу превращалась в пирамиды с более_подробно структурированными потребностями. В пирамиде Маслоу и ей подобных духовные потребности выделены вследствие искусственной детализации: выбора из числа всех возможных потребностей
определенного набора, который соответствует единственно субъективному авторскому предпочтению. Детализация не может охватить всех возможных форм потребностей и производится, напротив, в ущерб естественного укрупнения, которое должно отвечать объективному личностному строению человека.
Механизм потребления, предложенный Маслу, также кажется не совсем корректным. Так, Маслоу утверждает, что самоактуализация личности берет начало с самых низших уровней побудительной иерархии. Это процесс саморазвития личности, постоянного внутреннего движения субъекта в предмете своей деятельности, постоянного усложняющегося «вращивания» в социальное пространство человеческой деятельности. Это производительная линия развития личности. Одновременно развивается подчиненная по отношению к ней линия поддержания жизнедеятельности и социального существования личности - потребительская линия, включающая в себя удовлетворение потребностей жизнеобеспечения и самосохранения, получение необходимого комфорта и безопасности, статуса и влияния. А. Маслоу утверждает, что по мере удовлетворения дефицита потребительской сферы на соответствующие уровни накладываются потребности «роста», или уровни производительной сферы.
Однако духовные специально-человеческие потребности вовсе не образуют лишь поверхностные образования, наслаивающиеся на физио-логически-социальный базис, а степень удовлетворения материальных (физических) потребностей не всегда способствует (или препятствует) степени самоактуализации человеческой личности. Весьма сомнительным является утверждение о том, что духовные (личностные) потребности возникают у личности в момент удовлетворения потребности в пище или крове или могут не возникнуть вовсе, если определенные физиологические потребности по какой-либо причине (и даже сознательно) не насыщаются. Такое утверждение не объясняет, в частности, примеры творческих достижений и высоких социальных проявлений среди тех, кто не продвинулся по иерархии базовых потребностей.
В действительности очередные потребности не всегда переживаются человеком как актуальные. Например, удовлетворение насущной потребности в пище иногда представляет для чело-
века меньшую важность, чем удовлетворение потребностей общественного уровня (в акте политической голодовки) или духовного уровня (во время поста в религиозной традиции). Надо отметить, что это не является примером специфически человеческого поведения: известно, что даже животные зачастую предпочитают игру удовлетворению потребностей в пище. И напротив, потребность, принимаемая в качестве насущной даже не являясь таковой, превращается во влечение, и удовлетворение такой потребности становится наиболее актуальным в данный момент. Кроме того, «есть определенные свидетельства тому, что если исключить обеспечение жизнедеятельности организма, все остальное не выстраивается в предложенную Маслоу жесткую последовательность»22. Иными словами, удовлетворение потребностей происходит иным, избирательным способом, отличным от декларированного Маслоу последовательного способа удовлетворения очередных потребностей.
В условиях рафинированного потребления, когда один акт поведения, ограниченный одним промежутком времени, направлен на удовлетворение нескольких потребностей, трудно измерить количество времени, затраченное субъектом на удовлетворение конкретной потребности. Так, нередко приобретаемая вещь удовлетворяет уже не только насущную нужду в том или ином благе, но и служит средством самовыражения. Владение или даже факт приобретения вещи должны свидетельствовать о некотором социальном статусе владельца. Конечно, такое свидетельство несет на себе только статусная вещь, т.е. вещь, которая у основной массы значимых для владельца людей заранее уже увязана с принадлежностью к соответствующему кругу (сословию, профессии, виду деятельности, уровню благосостояния, группе и т.п.) и определенным положением в нем.
Статусной вещь становится в результате действия многих разнородных факторов. Однако несомненно, что определяющим фактором является целенаправленная рекламно-пропагандистская деятельность производителей и продавцов соответствующей продукции. Чем лучше, надежнее свидетельство вещи о статусе владельца, тем выше ее цена и больше доля прибыли в ней. Особенность удовлетворения потребности в самовыражении через владение вещью заключается в том, что оно достигается через реакцию окружения владельца. Поэтому статусная значимость
вещи прямо связана с наличием людей, желающих иметь данную вещь, силой этого желания и количеством желающих. Чем большее число людей желает, но не может приобрести вещь, чем сильнее это желание, тем больше статусная значимость вещи, тем лучше удовлетворяется потребность в самовыражении владельца и тем выше ее цена. Преодолением указанного противоречия может стать выделение ведущего мотива.
Известно, что удовлетворение потребностей ограничивается двумя способами: посредством вещных форм и посредством деятельности.
Удовлетворение потребностей в процессе деятельности является непосредственным. Слушатели и исполнители - соучастники (соделате-ли) процесса художественного творчества, процесса удовлетворения социальных потребностей. Без их эмоционального отклика музыка как искусство утрачивает своё могущество. При этом восприятию музыки способствует концентрация внимания и фантазия, без которых процесс либо не осуществляется, либо не раскрывает всех имеющихся возможностей. Особо подчеркнем мысль
о том, что соделательность - это великая борьба против одиночества. Великая - потому, что рост возможностей удовлетворения материальных потребностей вступает в противоречие с возможностями удовлетворения духовных и социальных потребностей. Как отметил кинорежиссёр Павел Лунгин при создании знаменитого фильма «Остров» «в обмен на некую комфортность существования у людей отняли смысл жизни. А человек не рождён для того, чтобы осознавать себя как небольшое, но рентабельное предприятие, в которое он вкладывает деньги, которые сам же и зарабатывает».
В целом оценка музыки регулируется историей - сравнением последующего с предшествующим. В реальном творчестве нет чистых типов исполнительства. Импровизация и композиция, устное и письменное сообщались даже в самые «нотные» времена европейской музыки. В инструментальных и вокальных сочинениях Баха, как правило, не целиком выписывалась партия чембало (клавесина). Исполнитель имел дело с йотированной басовой линией и с цифровыми обозначениями аккордов. Как эти аккорды расположить, как связать между собой, как сделать голосоведение живым и перекликающимся с мелодией вокалиста, флейтиста или скрипача, чемба-лист решал «на ходу», импровизируя. И даже в му-
зыке классиков ХУШ-Х1Х веков выделялись специальные «резервации для импровизации» - не выписываемые композиторами каденции солистов в инструментальных концертах. В XX же веке композиторы нередко впускают исполнительскую импровизацию в конструктивную сердцевину замысла, оставляя на усмотрение исполнителя даже последовательность фрагментов сочинения, как в «Моментах» (1965 г.) Карлхайнца Штокхаузена23.
Замечания об исполнительской импровизации весьма значимы для понимания формирования смыслов в связи с нижеследующим.
Попытки философов, в том числе А. Шопенгауэра, Ф. Ницше и других мыслителей, обратившихся, в частности, к анализу музыки, не выходят за рамки абстрактной феноменологии культуры. Исследователи выводят художественные феномены из духа самой культуры, игнорируя при этом ее социально-историческую обусловленность.
Так, немецкий критик и философ Ф. Шлегель выдвинул идеал культуры, устремленной к «бесконечной полноте универсума». Мир, по его мнению, находится в непрестанном процессе творческого становления. Но как обрести искомую полноту мироощущения, как выработать «новую мифологию», призванную обеспечить всеохватность искусства, - на эти вопросы немецкий философ дать ответ не смог.
А. Шопенгауэр пытался провести различие между аналитико-рефлексивными и интуитивными, созерцательными компонентами культуры. Отдавая предпочтение последним, он рассматривал музыку как высшее из искусств, поскольку она имеет своей целью не воспроизведение идей, а непосредственное отражение самой «мировой воли».
«Композитор раскрывает сокровеннейшее существо мира, - подчеркивал он, - и высказывает глубочайшую мудрость на языке, которого его разум не понимает; как магнетическая ясновидящая дает разгадки вещей, о которых она наяву не имеет понятия»24.
И далее: «...Всюду музыка выражает только квинтэссенцию жизни и ее событий, никак не их самих... именно эта исключительно ей свойственная общность, при точнейшей определенности, сообщает ей то высокое достоинство, которым она владеет как панацея всех наших страданий. Если таким образом музыка слишком старается приладиться к словам и к событиям, то она силится говорить языком, который не есть ее собственный»25.
Абсолютизируя интуитивные, созерцательные, импульсивные элементы духовно-художественного опыта человечества, А. Шопенгауэр называл мир воплощенной музыкой. Смысл же философии он видел отнюдь не в культивировании рефлексии как движения отвлеченных понятий. Напротив, Шопенгауэр полагал, что тот, кто даст верное и полное определение музыки, тот, следовательно, выразит и сущность философии. Обнаружив в современной ему культуре господство рационалистических элементов, немецкий философ видел свою задачу в том, чтобы заменить их другими, более важными, по его мнению, компонентами культуры.
Наверное, искусство не может изменить человека, но оно помогает слушателю (зрителю) проявить себя, будит то, что в нем спит, о чём сам человек, может, никогда и не догадывался или боялся себе признаться.
В результате и происходит формирование и репрезентация смыслов жизнедеятельности.
Примечания
1 Рымарёва А.С. Разъяснение мотивационного механизма корпоративной культуры посредством преодоления недостатков теории А. Мас-лоу // Организационные системы: теория и практика управления. - 2007. N°4. - С. 206.
2 Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. - М. : Академический Проект, 2004. - С. 29.
3 Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. - М. : Мысль, 1983. - 284 с.
4 Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. - М. : Академический Проект, 2004. - С. 30.
5 Верещагина Л.А., Карелина И.М. Психология потребностей и мотивация персонала: Научное издание. - X.: Изд-во Гуманитарный центр, 2002. - С. 9.
6 Там же. - С. 17.
7 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. - М., 1999.
8 МаклюэнМ. Галактика Гутенберга. - М., 2003.
9 Stonier Т. The Wealth of Information: A Profile of Post-Industrial Economy. - L., 1983.
10 Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. - М.: Весь мир, 2003.
11 Луман Н. Общество как социальная система. - М.: Логос, 2004; Он же. Эволюция. - М.: Логос, 2005.
12 Луман Н. Невероятные коммуникации // О:\ЛУМАН\Н_Луман- НЕВЕРОЯТНОСТЬ КОММУНИКАЦИИ^
13 ОдесскийМ.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность. -М.: РГГУ, 2005.
14 Фельдман Д.М. [Интервью] // Аудитория. -2006. - №5.
15 Кронгауз М. Слово под лупой // Отечественные записки. - 2003. - №4. - С. 43.
16 См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. - М.: ООО «Издательство АСТ: ЗАО НПП «Ермак», 2004. - 588 с.
17 Грачев М.Н. Средства коммуникации как инструмент преобразования социально-политической действительности // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Политология. - 2001. - №3. - С. 88-103.
18 См.: ЩедровицкийГ.П. Знак и деятельность. 34 лекции 1971-1979 годов. - М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2006. - 353 с.
19 Щедровицкий Г.П. О методе исследования мышления. - М.: Фонд «Ин-т развития Г.П. Щед-ровицкого», 2006. - 600 с.
20 Московичи С. Век толп / Пер. с фр. - М.: Изд-во «Центр психологии и психотерапии», 1996. - 478 с.
21 Маслоу А.Г. Мотивация и личность / Пер. с англ. - СПб.: Евразия, 1999. - 478 с.; Маслоу А.Г. Дальние пределы человеческой психики / Пер. с англ. - СПб.: Евразия, 1999. - 432 с.
22 Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. - М.: Академический Проект, 2004. - С. 90.
23 Чередниченко Т.В. Музыка в истории культуры. Вып. I. - Долгопрудный: Аллегро-Пресс, 1994. - С. 190.
24 Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. - М., 1892. - Т. 1. - С. 316.
25 Там же. - С. 318.
