CC BY
43
Сер. 2. 2007. Вып. 3
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
МУЗЕОЛОГИЯ
A.A. Бондаренко
Музей-институт семьи Рерихов в Петербурге
МУЗЕЙ: ОТ РИТУАЛА К СОЦИОКУЛЬТУРНОМУ ТВОРЧЕСТВУ
Постановка вопроса о природе Музея как феномена общественной жизни и института социокультурного творчества и рассмотрение связанной с этим вопросом проблематики вызваны сложным комплексом причин, не поддающимся поверхностному анализу. Однако можно выделить три важных определяющих аспекта указанного комплекса. С одной стороны, эти причины касаются истории феномена и современных интеллектуальных поисков места и роли музея как особой социокультурной формы в пространстве общечеловеческой культуры с ее имманентными механизмами сохранения, наследования и актуализации культурного достояния. С другой стороны, они имеют отношение к нахождению путей индивидуального творчества и личного самосовершенствования человека, его самоидентификации и самореализации в социуме. С третьей стороны, упомянутые причины затрагивают коренные вопросы общественного развития и переустройства, достижения общественного мира и справедливости. Локально заданная таким образом обобщенно-трехмерная система координат и определяет нам рамки постановки и рассмотрения обозначенной проблемы.
Введение. В работе автора «Античный Мусейон: рождение музея из мифа и ритуала»1 представлен подход к феномену Музею через признание его ярко выраженного имманетного общезначимого сакрально-творческого характера, восходящего к античному Мусейону (Moucrei'ov), который является нам как некий историко-культурный пик, вобравший в себя религиозно-творческие искания древних сообществ и унаследовавший таким образом некоторые их архетипические черты.
Древняя мифо-ритуальная практика собирания и накопления материальных свидетельств или условий общения с высшей сферой бытия, управляющей миром человека и природы, имела двоякую цель обретения действенных и надежных средств и приемов этого общения, познания себя и мира и сохранения этого выхода за пределы биологического существования и доступа к Высшему путем подношения богам и помещения своих даров им в святилищах и храмах. Отсюда ярко выраженный двойственный охранительно-твор-ческий характер и «обеспечительное» значение первых собраний и коллекций. Ибо сам мир, само время представлялись древнему мышлению в виде пространства, разделенного на отрезки, которые, в свою очередь, представлялись в виде совокупности гармонически соотнесенных друг с другом вещей.
Трансляция базовых социальных практик собирания, сохранения, упорядочения и идентификации через ритуал и миф (= вербализованный ритуал) означает прорыв
© A.A. Бондаренко, 2007
в знаковое пространство, движение от природы к культуре, от «естественного» к «искусственному» 2. «Жизнь и смерть, дух и тело, души умерших, тень и двойники, сон и сновидение, культурные факторы - огонь, искусственно добываемый, опьяняющий напиток с его загадочным действием на душу, искусство врачевания, чары поэзии, музыка и пение, закон, правда, неправда - весь мир чувств социальных и многое другое - вот огромная область явлений, в пределах которой было достаточно простору и импульсов для деятельности мысли и воображения - для шифослагательного творчества»3. Результатом этого творчества становится собрание представлений о мире, их осмысление и интерпретация. Ритуал, миф, язык выступают как три грани призмы культуры, собирающие и фокусирующие опыт мировосприятия и метафорически преломляющие его в практическую деятельность. При этом важнейшим хранилищем древней истории и культуры социума, орудием его памяти выступают язык и поддерживаемая им устная традиция.
Язык, речь, пение, слово как базис вотивной человеческой деятельности послужили основой для формирования в Древнем мире комплекса так называемых мусических искусств. Занятия мусическими искусствами изначально почитались как высший труд и служение, доступные лишь посвященным. С этими представлениями генетически связан важнейший в древности институт мистерий, который был призван выявлять достойных, проводя претендентов через комплекс испытаний, и приводить их к священному служению, посвящать их избранному богу и виду деятельности. Обрядовость, символизм и иная атрибутика были обязательными для процесса посвящений, за покровами которого должен был вестись творческий поиск подлинности, поиск истины, не отделимый от испытаний и жертв на путях установления справедливости, гармонии и красоты.
Основной целью участников таинства становится восстановление целостности и единства принесенной жертвы, воссоздание ее в первородном, изначальном качестве. Именно в этом ритуальном собирании обнаруживается корень собирательства и коллекционирования вообще. Смыслом здесь является совместное, коллективное воссоздание целостности мира, его первородной гармонии, его воскрешение в новой жизни через внутреннее, духовное приобщение к процессу созидания, жертвы и воскрешения, интимно даруемое участнику мифо-ритаульной практикой.
Ранее нами было отмечено ключевое значение для древних мистерий арийского культа Огня (Света, Солнца) и основного космогонического мифа древности4. В рамках подобных представлений именно огонь выступал средством связи с божеством и в этом своем качестве становился главным объектом заботы и хранения. Так многими нитями универсальная доктрина Огня - Солнца Миро - творчества и Света Его Мудрости оказывалась связанной с первобытным культом огня освещающего, согревающего и поедающего, с повседневной практикой древних сообществ. А наблюдаемое человеком калейдоскопическое разнообразие внешнего мира вещей являлось сознанию человека овеществлением мира идей, слов, представляющих собой рассеяние единого Света - Глагола мудрости. Общий корень слов «вещь» и «весть», «вещать» и «ведать» как раз и является закреплением в языке древней универсальной космогонической доктрины. Мир артикулируется, «выговаривается» в вещах5.
От идеи собирания, концентрации ценностей в жертвенном месте для взаимодействия и связи со сферой божественного, через идею исчисления, упорядочения окружающего предметного пространства, затрагивающего и пространство внутренней жизни, совершается исторический смысловой переход к социально институализированным формам собирания, упорядочения, хранения и презентации - в ритуале, мифе, языке, мистериях и иной культовой и повседневной практике, в культуре.
Здесь чрезвычайно важным оказывается соблюдение баланса центробежных и центростремительных тенденций. Именно поэтому обнаруживается тесная связь социокультурных форм собирания и посвящения с символикой источника вдохновения, благодати, благодатной влаги или огня, света и т. п. и последующего спасения от смерти или избавления от жажды, голода, страдания, тьмы незнания и т. п. Здесь прежде всего выступает идея непременности обратной связи, идея благоволения Высшего избранному низшему, нашедшая свое отражение в многообразных представлениях о мировой духовной иерархии и духовной эволюции6. С символом благодатного источника связан и обряд коллективной трапезы, совместного вкушения жертвенного, освященного снизошедшей благодатью, который станет одним из признаков бытования античного мусейона и даже повседневной практики европейских музеев Нового и новейшего времени.
Антично-эллинистический Мусейон явился важнейшим социокультурным институтом своей эпохи, воплотившем в себе важнейшие архетипические мифо-ритуальные механизмы собирания, исчисления-упорядочения и гармонизации окружающего мира (в том числе и внутреннего мира человека познающего и совершенствующегося), механизмы поддержания связи человека и социума со сферой высших сил, обеспечения устойчивости системы микро-мезо-макрокосма среднеземноморской цивилизации на протяжении последнего ее тысячелетия. Его основой была универсальная духовная традиция, поддерживавшаяся на протяжении тысячелетий институтом древнеегипетских мистерий и далее линией мистерий Древней Греции, соединивших в себе исторически преемственные культы Диониса, Аполлона и Деметры, изоморфные многочисленным культам древнего Ближнего и Среднего Востока и Индии. Наиболее ярким символом этого светлого рационализма стал Аполлон-Феб, Бог света, победитель Пифона мрачного хаоса, покровитель искусств и наук.
И именно в недрах Мусейона освященная авторитетом Аполлона и Муз родилась наука как социально-познавательная и социально-преобразующая сила, ставшая также основой античного рационализма. Отсюда - неизбывный аполлинизм античного рационалистического дискурса, составляющий самую его сердцевину. «Две рукоятки философии - арифметика и геометрия», - говорили в Академии. И если человек не знал ни музыки, ни геометрии, ни астрономии, но претендовал стать учеником, то он вполне мог услышать в свой адрес: «Ступай прочь: тебе не за что ухватить философию!»7 «Не знающий геометрии да не войдет!» - вот предельно символическое выражение этого рационализма как пропуск-напутствие к служению Музам и свету Аполлона. Этот девиз прозвучал как конкретизация уже провозглашенного дельфийским оракулом принципа «Познай себя» и обозначил движение «от мифа к Логосу», как назвал историю С.С. Аверинцев, говоря о «первом рождении» европейского рационализма и научности как «идеале, не воплощенном до конца, но все время воплощающемся в непрерывном настойчивом движении»8.
Музей и механизмы сборки. От всего до сих пор сказанного попробуем перебросить мост к осмыслению Музея как фактора социального развития и института творчества в рамках подходов современного рационализма9. Мы будем рассматривать социум, общество как необходимую форму существования (и сосуществования) людей, основанную на их имманентной духовной общности, общности труда и общности ценностно-смысловых ориентиров. Такое понимание общества сочетает в себе реалистический, деятельност-ный и феноменологический дискурсы и не исключает интерпретаций натуралистического характера10. Здесь также делается допущение о корреляциях в парах указанной триады дискурсов: «духовная общность - общность форм деятельности», «общность духа - общность
ценностно-смысловых ориентиров», «общность труда - общность ценностей жизни». Более того, такое счастливое сочетание трех основных философских подходов представляется возможным и по-настоящему продуктивным как раз в рамках универсального эволюционизма примерно в том понимании, которое придавал последнему H.H. Моисеев, отождествляя его с современным рационализмом".
Подразумевая под культурой субъекта (индивида или общества) совокупность достижений (ценностей, смыслов, норм, знаковых систем, форм и т. д.) его деятельности (= творчества в широком смысле), укорененной в его духовной основе, мы приходим таким образом к пониманию культуры как важнейшей формы или системы социализации человека, его социокультурного укоренения. Культура в реальности и потенциале ее бесчисленных обличий есть база самоопределения, самоидентификации субъекта в мире, будь то отдельный человек, некая профессиональная или иная общность, целый народ или все человечество. Человек самоопределяется в социуме и, посредством опять-таки многообразной его социальности, самоопределяется в мире в целом. Это самоопределение есть установление и восстановление, актуализация глобальной вселенской связи, потенции всесвязности и всеединства, как могли бы сказать представители замечательной плеяды мыслителей XIX-XX вв. от B.C. Соловьева до Т. де Шардена, от С.Н. Булгакова до Н.К. Рериха.
Творчество человека здесь - это, как уже было отмечено выше, духовно укорененная деятельность. Ее многообразие простирается от самых примитивных форм жизнедеятельности, основанных на незыблемых канонах и нормах религиозно-мифологического характера, находя выражение в ритуале, до высших проявлений человеческого гения в области искусства, интеллекта и святости, где духовным каноном вдохновенного труда становится интуиция или совесть. Таким образом, творчество предполагает наличие обратной связи в паре «субъект-цель». Сама эта обратная связь в ее подлинности и первородстве является не только необходимым условием, но и истинной целью, в то время как получаемый и осязаемый результат, преследуемый как цель, оказывается ее знаком, формой ее обретения12. Так что «кристаллизованный» опыт обретения связи в виде результатов творчества и условий их достижения пополняет сокровищницу культуры, составляя самую ее суть, то, что принято называть культурным достоянием. На Востоке этот аспект деятельностного, творческого усовершенствования жизни традиционно именуется карма-йогой. Где словом йога обозначается связьп, а словом карма - духовная деятельность, в чем бы она не выражалась, творчество вместе с комплексом порождаемых им результатов и последствий. Рассматривая под этим углом зрения вопрос о сути и природе творчества, заметим, что творческий потенциал может тогда интерпретироваться как актуализированный духовный потенциал, а сам процесс творчества как процесс актуализации обратной связи в восходящем эволюционном процессе, отмеченный спецификой порождаемых им культурных форм и пополнением культурного багажа.
Что же тогда следует понимать под словосочетанием «социокультурное творчество»? На наш взгляд, это - создание условий и форм активизации и организации творческого потенциала общества как совокупного потенциала составляющих его элементов и системных связей, творческий процесс, субъектом которого выступает общественное сознание, сознание социума, определенным образом иерархизированное, структурированное и ин-ституциализированное. Таким образом, парадоксальное на первый взгляд словосочетание «институт творчества» вполне осмысленно в случае, когда субъектом творческой деятельности выступает социум, его сознание. Институциальность творчества здесь выражается
в ритуальной практике или, например, в создании и деятельности соответствующих общественных (например, региональных, государственных и надгосударственных, частных и корпоративных и т. п.) институтов науки, образования, искусства, социальных и природных преобразований (в том числе и в настоящее время в значительной степени технического характера).
Одной из основных особенностей творчества как института является его регулярный характер. Таким образом, институт творчества должен на регулярной основе обеспечивать выполнение функций сохранения, передачи (трансляции) и актуализации обратной связи. В этом частичном повторении ранее сказанного сделаем акцент на аспекте обеспечения регулярной обратной связи, причем связи означенной.
В древности с ее социальной нерасчлененностью таким институтом и регулярным механизмом был ритуал и позднее наследовавшие ему древние мистерии, составлявшие в определенный исторический период смысловую сердцевину социокультурного бытия современного им общества. Мистерии стали главным результатом отмеченных ранее процессов онтологизации, персонализации, субъективизации, символизации, историза-ции, вербализации и др. на определенном их этапе14. Вместе с этими процессами была онтологически «вдвинута внутрь» индивида, субъекта и таким образом персонализирована проблема источника творчества.
Именно поэтому, возвращаясь в нашем рассмотрении от социума к индивиду, мы возвращаемся к сердцевине вопроса об истоке творчества, о его тайне, о вдохновении, названном нами выше обратной связью в эволюционном процессе. Такое название или, лучше сказать, обозначение дает нам понимание роли вдохновения как генератора законов творчества и деятельности человека в целом, т. е. неких канонов, требующих исполнения, сохранения и передачи их последующим поколениям в качестве образцов и эволюционных ориентиров. Однако вдохновение как обратная связь ничего не говорит нам о своем собственном источнике. Именно вопрос об источнике вдохновения всегда волновал великих мыслителей и творцов культуры всех времен. В зависимости от его решения решался и вопрос о его достижимости и тем более регулярности.
В полном согласии с платоновскими представлениями о мире идей и мире вещей П.И. Чайковский бывало часами и даже днями просиживал в слезах над чистым нотным листом в ожидании хотя бы одной музыкальной мысли, идеи. Хорошо известно о настойчивых творческих исканиях и терзаниях М.А. Врубеля и A.A. Блока. H.A. Римский-Корсаков, отличавшийся исключительной организованностью своей работы, прямо утверждал, что «вдохновение должно стать регулярным». Особое внимание своему творческому общению с Музами уделял A.C. Пушкин, ставший главным выразителем аполлинического культа в России. Многочисленные подобные примеры поисков регулярности вдохновения, или озарения, этой архимедовой «эврики» в области научного творчества приводит в своей книге Ж. Адамар15. «Озарение» - такое название носит вторая книга свода рериховской Живой Этики или, на восточный лад, Агни Йоги16, посвященного современному синтезу западных и восточных подходов к исследованию природы и человека, условий творческого развития, индивидуальной и социальной эволюции.
Всюду здесь речь идет о стихийных попытках или осмысленных и регулярных подходах к своеобразному структурированию некоей «институциализации» приемов подготовки сознания к принятию вдохновения, установлению связи с беспокоящей сердце творца целью. Именно в этом, подчас мучительном беспокойстве и священном трепете сердца творец предчувствует ту самую волну вдохновения или вспышку озарения,
которая уносит прочь завалы сознания, изгоняет тени страхов, просвещает и возвышает над океаном изменчивых форм, над майей, как сказали бы на Востоке, восхищает сердце в обители светлые, зовет к священной лире (и священной жертве). С другой стороны, это беспокойство неискушенного сердца может усугубляться обманом неинституциализиро-ванного сознания, вызванным майявическим размыванием или многократным иллюзорным отражением цели, затемняющим, затуманивающим и ставящим под сомнение выбор пути ее обретения. И именно культура, содержащая опыт уже преодоленных искушений сердца и раскрытых обманов сознания, есть основа правильного выбора, т. е. узнавания и решения. Такой выбор вправе называться творческим, ибо в конце концов он и приводит к цели творчества. Акт выбора становится творческим актом17.
Что же наиболее целесообразно творчеству? Что является главной опорой совершения ответственного выбора? Что является главной институцией культуры? Это - память. Механизмы памяти, припоминания являются необходимой составляющей так называемых «механизмов сборки»18, направляя и обеспечивая действие каналов обратной связи19.
Здесь необходимо пояснить, о какой сборке ведется речь. Динамика социума, как и динамика Универсума, подобна турбулентному потоку, в котором периодически возникают вихри, которые, распадаясь, дают материал новым вихрям, идущим им на смену. Эти процессы объединения элементов возникают непрерывно на всех уровнях организации материального мира - и в так называемой неживой, косной природе, и в живом веществе, и в обществе. Есть все основания считать, что динамика психоэмоциональной сферы человека определяется теми же фундаментальными законами20. Эта непрерывная перестройка организации систем и их объединения в новые формирует основу «мирового движения». Тенденция к «кооперативности» универсальна, она пронизывает все уровни мироздания: макрокосм, мезокосм, микрокосм. Естественно предположить, что эта тенденция есть проявление той самой всепроникающей потенции всеединства, о которой шла речь выше. Определяющие ее законы так же фундаментальны, как и законы сохранения энергии и вещества. Причем одни не сводятся к другим, а дополняют друг друга. Механизмы, определяемые этими законами кооперативности, мы и называем механизмами сборки. Их изучение крайне важно не только в естествознании, в теории самоорганизации и синергетике, но и особенно в сфере общественных наук, в применении к разнообразным социальным процессам, где синергетическая парадигма также успешно прокладывает себе дорогу.
Память как ключевое звено творческой сборки обеспечивает сохранение и наследование опыта, преемственность культурного достояния субъекта, индивидуума или социума. Институциализированным механизмом такого «кооперативного» наследования в обществе и выступает музей21.
Музей, таким образом, может рассматриваться как институт социокультурных механизмов сборки. Он связывает законы сохранения и законы появления новых форм единым узлом; сохраняет не только избранные исторические формы, но и равно потенции их воспроизведения в новых формах. Не только сохраняет, но и выявляет эти потенции, значимые для будущего, значимые для творчества, т. е. создает условия для актуализации памяти как основы рождения нового. Такое сочетание функций превращает музей в резонансную систему. Музей становится базой творческого социокультурного резонанса, институтом социокультурного творчества. Он предстает перед нами как один из важнейших институтов социализации вообще, как, пожалуй, ключевой ее институт. Однако это ни в коем случае не современный «плоский» рынок с его господством горизонтальных
взаимосвязей и не кладбище как предел натурализации. Скорее - это своеобразный театр, представляющий зрителю, посетителю, участнику основную драму истории - драму творчества жизни.
Вещь как собеседник и учитель. Одной из главных, если не главной целью музея является сохранение преемственности в обществе, связи времен, так называемой социальной памяти путем музеефикации, т. е. вскрытия потенциала вещей (объектов культурного или природного наследия) как музейных предметов. Ее результатом становится преображение и служение вещи в качестве знака, символа, вести, ведущей свое «кристаллизованное» повествование о «днях и битвах минувших», не переставших быть реальностью, реальностью, которая просто свернулась, подобно улитке, а лучше сказать, врубелевской Раковине, в своей фрактальной беспредельности. Радуя нас совершенством своих форм, эта Реальность притягивает к себе наше внимание в ожидании заветного часа, когда окружающая тишина и наши отверстые уши окажутся готовыми услышать Ее голос и таким образом удостоятся явления живой субстанции Ее прекрасного кристалла - ожившей речи времен.
Это не что иное, как рукотворный пантеизм. Музей изначально, генетически несет на себе неистребимую печать этого своеобразного пантеизма и панкреационизма. Вещи в музее словно окаменевшие стихийные духи Времени, «временами загорающиеся, временами потухающие», ведущие свой интимный диалог с избранным и заслуженным, как мог бы здесь сказать A.A. Ухтомский, собеседником22. Эта индивидуализация диалога с прошлым и поддерживает базу культурной преемственности и социальности.
Конечно, пространство музея подчас наполнено и как будто навсегда затверженными текстами: этикетками, описаниями, экскурсионными монологами, эдакими говорящими улитками-граммпластинками. На память приходит Бабочкина куколка Льюиса Кэрролла, твердившая Алисе о том, что главное - помнить о главном, и тут же утверждавшая, что это не главное. Однако главными лицами музейного действа все же являются живые свидетельства-свидетели прошлого, готовые отвечать на наши вопросы, если мы только готовы им их задавать, готовые раскрывать тайны собственного происхождения и жизни своих творцов. Музейная вещь как живой свидетель несет нам прежде всего весть о своем сотворении и последующем бытовании, а тем самым о тех, кто ее создавал, быть может, в творческих муках и «воспитывал» в атмосфере своего окружения, устремления и труда.
Эти интимные истории передаются не во всеуслышание, а также доверительно как мастер-учитель передает ученику секреты своего мастерства, знания, добытые личным трудом и открытые ему в свою очередь его учителем. Поэтому когда речь заходит об образовательных функциях современного музея, об образовательных музейных технологиях и программах или музейных подходах в сфере образования, мы не должны упускать из виду наставительную роль музея, исходно и внутренне ему присущую. При этом стоит обратить внимание на то, что указываемое здесь наставничество ни в коем случае не является наставничеством обезличенным, ведущим к пресловутой образованщине. Как раз, напротив, при правильном, так сказать, употреблении музей способен осуществлять наставительные функции в наиболее чистом и продуктивном их варианте, а именно через мобилизацию внутренних познавательных и творческих ресурсов личности, когда знание и умение рождаются как бы изнутри. Как известно, это «как бы» главное в искусстве каждого настоящего педагога, учителя, наставника. Это - старая истина о том, что дверь может быть открыта, надо только (!) уметь в нее постучаться. Ибо в реальности не бывает иного обретения, кроме обретения собственным трудом.
Таким образом, активизация собственного познавательного и творческого потенциала посетителя является важнейшей задачей настоящего музея. В идеале - это самопознание, самоусовершенствование и преображение жизни. Именно так и определял главную предельную задачу музея Н.К. Рерих, стремившийся возвратить музею его исконное понимание Союза и Обители Муз всех родов человеческого творчества. Именно на этом пути стимулирования индивидуального совершенствования и творческого служения общему благу он видел главные задачи и перспективы музейного строительства. Несомненно это - просвещенческий идеал и одновременно реальная цель деятельности музея.
Переходя, таким образом, от понимания Музея как института сохранения социальной памяти к пониманию его как института социально образовательного и социально преобразующего, института социокультурного творчества, мы вплотную подходим к интерпретации музейной системы социума как своего рода компенсаторного механизма социального метемпсихоза. Пока ограничимся здесь лишь этим тезисом и указанием на наличие целого ряда интересных историко- и геокультурных соображений, связанных с общими чертами пифагорейско-платонического и индуистско-буддийско-даосского миросозерцания, а также современными подходами, в том числе в области так называемой трансперсональной психологии. В этой связи представляется продуктивным интерпретация музейного пространства как аполлинического пространства творческого служения и жертвы, где жертвенным выступает сохраняемое и экспонируемое, иными словами, плоды творческого гения. Возникающая таким образом музейная коммуникация предстает перед нами как литургия и последующая трапеза с вкушением жертвенного, т. е. созерцанием творческих даров, пресуществленных интимностью проникновения в тайну их творения. Несомненно, это своеобразная, возможно, эволюционно неизбежная компенсация за секуляризацию, а точнее, десакрализацию человеческого бытия, потерю чувства сопричастности с вечностью. И восстановление этой сопричастности, пожалуй, в наиболее чистой и демократической форме.
1 Бондаренко A.A. Античный Мусейон: рождение музея из мифа и ритуала // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. 2007. Вып. 1. С. 257-273.
2 Топоров В.Н. Предисловие / Евзлин М. Космогония и ритуал. М., 1993. С. 18-19.
3 Овсянико-Куликовский Д.Н. Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности в связи с ролью экстаза на ранних ступенях развития общественности. Ч. 1. Одесса, 1884 // Цит. по: Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 17.
4 Бондаренко A.A. Указ. соч. С. 258-260.
5 Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии веков. М., 1988. С. 306.
6 Именно отрицание феномена избранничества привело Жиля Делеза к отрицанию творческого характера акта выбора и идее «низвержения платонизма». - Об этом см.: Маковецкий Е.А. Музей и «низвержение платонизма» // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 6. 2006. Вып. 1. С. 34-39; Бондаренко A.A., Мельников B.JI. Музейная идеология Н.К. Рериха: проблемы актуализации рериховского наследия // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 6. 2006. Вып. 1. С. 42-44.
7 Диоген Лаэртский. IV, 2.
8 Вторым рождением европейского рационализма С.С. Аверинцев считает «подготовку революции в мысли Фрэнсиса Бэкона [...] эпоху энциклопедистов; и затем стабилизацию результатов в философии первой половины XIX в.» (Аверинцев С.С. Два рождения европейского рационализма и простейшие реальности литературы // Человек в системе наук. М„ 1989. С. 332-342).
9 Моисеев H.H. Расставание с простотой. М., 1998.
10 Очерки социальной философии // Под ред. К.С. Пигрова. СПб., 1998.
11 Моисеев H.H. Указ. соч. С. 62-69.
12 Рерих Н.К. Наставление ловцу, входящему в лес // О вечном... М., 1994. С. 438-443.
13 Заметим, что и слово «религия» является производным от латинского religare, т. е. связывать, связывать с миром Высшего.
14 Бондаренко A.A. Указ. соч. С. 258.
15 Адамар Ж. Исследование процесса изобретения в области математики. М., 1970.
16 Агни-Йога.: В 3 т. Самара, 1991-1992.
17 Ср.: Бондаренко A.A., Мельников В.Л. Музейная идеология Н.К. Рериха: проблемы актуализации рериховского наследия//Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер, 6. 2006. Вып. 1. С. 42-44.
18 Моисеев H.H. Указ. соч. С. 75.
19 Ср.: Платон. Федр / Соб. соч.: В 4 т. Т. 2. М., 1993. С. 158.
20 См., напр.: Агни Йога; Князева E.H., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М., 1994.; Богданов В.А. Ясновидящая материя. Космология общества. СПб., 1995; Князева E.H., Курдюмов С.П. Основания синергетики. СПб., 2002.
21 По существу, такой точки зрения придерживаются М.С. Каган, З.А. Бонами, В.Ю. Дукельский и некоторые другие специалисты.
22 Ухтомский A.A. Заслуженный собеседник: Этика. Религия. Наука. Рыбинск, 1997.
Статья принята к печати 5 мая 2007 г.
