CC BY
26
вующую заявку передал турецким властям российский посол. Однако Анкара отказалась удовлетворить просьбу Москвы. «Саммит глав тюркоязычных стран - не Организация Исламская конференция. У нас другие принципы, и мы обычно не приглашаем наблюдателей», - таков был ответ турецкого МИДа.
Прогнозируя дальнейшие планы Анкары в Средней Азии, эксперты не исключают, что Турция может теперь начать еще активнее теснить Россию в регионе. Для достижения этой цели Анкара может усилить шаги для претворения в жизнь идеи премьер-министра Турции, озвученной им в ходе Курултая тюркоязычных государств и народов, проходившего в сентябре этого года также в Анталии. Тогда Р. Эрдоган выступил с инициативой создания Содружества тюркоязычных государств, которое, по его словам, «подготовит условия для их экономической интеграции и позволит им выступать на международной арене с единой позиции». Он отметил, что нужно противостоять попыткам изолировать друг от друга тюркоязычные страны. «История предоставляет нам уникальный шанс для объединения усилий наших стран, имеющих общую культуру и общие исторические корни», - подчеркнул премьер-министр Турции. Астана, в последнее время часто заверявшая Москву в своих исключительно союзнических чувствах, никак официально не опровергла эту идею. На этом сентябрьском курултае «делегаты форума выразили всестороннюю поддержку идее президента Казахстана о создании центральноазиатского союза и парламента тюркоязычных государств». В ходе прошедшего саммита Н. Назарбаев в своем выступлении вновь предложил создать межпарламентскую ассамблею тюркоязычных государств, а также совет старейшин тюркских стран, в который войдут самые видные государственные и политические деятели тюркоязычного мира.
«Республика», Алма-Ата, 24 ноября 2006 г., с. 8.
Руслан Сикоев, кандидат филологических наук МУСУЛЬМАНСКОЕ ДУХОВЕНСТВО В ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ АФГАНИСТАНА
Нынешняя ситуация в стране обусловлена рядом факторов. К важнейшим из них относятся два государственных переворота -
80
антимонархический, совершенный в 1973 г. М. Даудом, и события 1978 г., приведшие к власти марксистскую Народно-демократическую партию Афганистана (НД11А). Затем началась многолетняя гражданская война, усугубленная иностранным военным вмешательством. Тогда к власти поочередно приходили то исламские фундаменталисты-моджахеды (1992), провозгласившие Афганистан исламским государством, то радикальное движение «Талибан», на большей части территории страны узаконившее военно-теократический режим в форме Исламского эмирата, рухнувшего в конце 2001 г. под ударами войск международной антитеррористической коалиции, возглавляемой США, и «Северного альянса». Годы междоусобной войны привели к огромным людским потерям, разрушению политической, экономической и культурной инфраструктуры, изменению демографической ситуации, эмиграции миллионов людей. (Только в Пакистане, по данным ООН, до сих пор насчитывается около 3 млн. афганских беженцев.) Война и политика сменявших друг друга режимов нанесли чувствительный удар по вековым морально-этическим нормам и традиционному укладу жизни афганцев, по их привычкам и обычаям. Не стала исключением и религия, ведь ислам - важнейшая часть образа жизни населения страны. Самым непосредственным образом война затронула положение мусульманского духовенства и исламские институты. В зависимости от того, какая политическая сила приходила к власти, священнослужители то подвергались преследованиям и репрессиям, как это происходило при правлении НДПА, особенно в начальный период, когда пострадали кланы Моджаддиди, Ваэзи, Кияни и других авторитетных религиозных деятелей, то возносились к вершинам власти, как это было при лидерах моджахедов и талибов.
Чтобы понять место, значение и роль духовенства в жизни современного общества, необходимо совершить экскурс в прошлое. В течение многих веков (У11-Х1), со времени окончательного утверждения ислама в качестве господствующей религии, в стране складывалась многоступенчатая социально-экономическая иерархия. Составлявшие ее группы духовенства отличались друг от друга как по уровню материального благосостояния, так и по силе идеологического воздействия на народные массы. На высшей ступени находились уламайе дины (религиозные улемы), куда входили ученые-богословы: маулави, мудариссы-мутабаххиры (эрудиты), факихи и др., как правило, получившие высшее религиозное обра-
81
зование в таких зарубежных исламских центрах, как Деобанд в Индии, Аль-Азхар в Египте и др. Из этой элитной группы обычно формировалось и официальное духовенство. Оно было представлено в таких структурах, как Совет улемов, исламская полиция нравов - «Ихтисаб», суд, Министерство по делам ислама и вакуфов. По существу эти люди являлись государственными чиновниками, получавшими заработную плату от правительства и проводившими его политику, но особой популярности в народе они не имели. Привилегированную касту составляли сайиды, хазраты, хаджега-ны, ишаны, возводившие свою родословную к Пророку Мухаммаду и его потомкам или к «праведным халифам». Британский журналист А. Гамильтон, посетивший Афганистан в период правления эмира Хабибуллы (1901-1919), отмечал: «Порицание сеида (потомка Магомета), ученого богослова и гражданских властей нака-зуется 20 ударами и штрафом въ 50 рупий». Представители этой группы, как правило, были связаны с различными суфийскими братствами, часто занимали высокие посты в государственных структурах. Так, в нынешнем парламенте только одних сайидов насчитывается 16 человек. Весьма почетное место в обществе занимали пиры и шейхи - главы суфийских орденов «Накшбандия-Моджаддидия», «Кадирия», «Чиштия», «Сухравардия», «Тейфу-рия» и др. У каждого из этих братств были свои зоны влияния. А наиболее влиятельные ордена - «Накшбандия-Моджаддидия» и «Кадирия» - имели своих послушников-муридов не только в Кабуле и других крупных провинциальных городах, но и во всех районах страны. Основную массу их муридов составляла знать: ханы, племенные вожди, высокопоставленные госчиновники, богатые торговцы и другие состоятельные люди. В числе их последователей бывали даже члены королевских семей. Суфийские братства получали от своих послушников щедрую финансовую помощь. И наконец, самую низшую ступень занимали деревенские муллы, имамы сельских мечетей, учителя и талибы сельских медресе, суфии-аскеты, содержатели суфийских ханак, хранители мазаров и других мест паломничества (зияратгах), где, согласно легендам, покоились святые, и т.п. Эта прослойка существовала в основном за счет подношений прихожан или же занималась приработком: огородничеством, разведением цветников, выполняла несложные строительные работы. Но именно эта категория пользовалась в народе наибольшим авторитетом и влиянием, поскольку ее предста-
82
вители постоянно находились в гуще людей и, образно говоря, сопровождали мусульманина «от колыбели до гроба».
Роль религии и духовенства в социальной и политической жизни отражена в исторических документах. В частности, все конституции страны (от первой, принятой в 1923 г., до действующей сегодня, утвержденной в 2004 г.) наглядно свидетельствуют, что история афганского общества - это история борьбы между светской и духовной властью, которая шла с переменным успехом. Особенно упорно она велась за установление влияния духовенства в судопроизводстве и образовании, которые священнослужители всегда считали своей традиционной вотчиной. Кстати, анализ всех Основных законов страны позволяет выявить закономерность: всякий раз, когда светская власть слабела, в области юриспруденции и просвещения усиливались позиции духовенства, и наоборот. А первый серьезный удар в сфере юриспруденции духовенству был нанесен судебной реформой короля Амануллы-хана, серьезно ограничившей полномочия шариатских судей. Именно священнослужители, недовольные реформаторской деятельностью Аманул-лы-хана, инспирировали мятеж против него. «Особым влиянием пользовались улемы, - подчеркивал афганский историк Мир Гулям Мухаммад Губар, - которые смогли внушить народу, недовольному способом управления государством, что шах является безбожником и проклят Всевышним». Однако уже после свержения Ама-нуллы-хана и с приходом к власти Надир-шаха духовенству удалось восстановить свои пошатнувшиеся позиции и даже усилить их. Как раз в тот период создан Совет улемов и восстановлена исламская полиция нравов - «Ихтисаб». В дальнейшем, со времени восхождения на престол короля Мухаммада Захир-шаха (1933) вплоть до падения режима президента Наджибуллы (1992), влияние духовенства и его контроль над судом и школой практически были сведены на нет. Еще в Конституции 1964 г., принятой при Захир-шахе, было зафиксировано положение о том, что «соблюдение религиозных норм и обрядов» не является обязательным, как это было определено в предыдущем Основном законе страны (1931), что прямо свидетельствовало о потере влияния духовенства на жизнь общества.
Сферой образования и юриспруденции амбиции определенной части национальной элиты не ограничивались. Исповедуя принцип нераздельности духовной и светской власти, она всегда мечтала руководить страной или, по крайней мере, всей духовной
83
жизнью общества, чтобы таким образом инкорпорироваться в политическую структуру власти. Однако эта часть элиты никогда не обладала достаточной силой, чтобы пытаться ликвидировать светскую власть и занять ее место, и предпочитала компромиссы и сотрудничество. При этом религиозная верхушка оставалась лояльной светской власти лишь до тех пор, пока не затрагивались ее корпоративные интересы, в первую очередь - экономические. Но стоило духовенству почувствовать угрозу своим привилегиям и положению в обществе, как оно вступало в конфликт с руководством государства, зачастую инспирируя выступления населения под лозунгами защиты ислама против неугодных правителей, объявляя их «безбожниками» и «иностранными марионетками». Примеры тому - Шах Шуджа (1842), упомянутый выше Аманулла-хан (1929), Наджибулла (1992). Эту роль афганского духовенства еще в начале XX в. отмечал А. Гамильтон: «...Религия, - подчеркивал он, - единственный очаг, откуда могут подняться мятежные элементы».
О том, что лидеры улемов всегда лелеяли тайную мечту видеть Афганистан «подлинно» исламским государством, где гражданская и духовная власть сосредотачивалась бы в руках «наместника Аллаха на земле», а сами они являлись бы на деле вершителями судеб страны, существует немало свидетельств, в том числе один весьма любопытный документ. В 1920 г. премьер-министр сардар Абдул Куддус обратился к кандагарским улемам с просьбой высказать свое мнение относительно «конституционализма и афганских конституционалистов», на которую был получен такой ответ: «Единственной приемлемой для Афганистана формой государственного устройства они единодушно сочли халифат, так как, по их мнению, только такая форма государственного устройства служит укреплению веры». Эта химерическая идея не забыта и в наши дни. Спустя почти 80 лет талибские муллы выступили с откровенным заявлением о том, что созданный ими Исламский эмират они рассматривают лишь как первый этап на пути создания Всемирного халифата. «Наша заветная мечта, - отмечалось в официозе "Тулуйи афган", - состоит в том, чтобы все мусульманские страны мира в конечном счете объединились в один, единый, нерушимый исламский халифат и выступили как одна великая сила». К характеристикам мусульманского духовенства Афганистана помимо его роли в качестве ниспровергателя безбожных правительств следует добавить еще одну - муллы и
84
улемы всегда играли роль катализатора возмущения народных масс, их мобилизации, организации движения сопротивления зарубежным агрессорам. Достаточно вспомнить знаменитого шейха Наджмундина Ахунд-зада, более известного под именами «Хадда Мулла» и «Хадда Сахиб»; муллу Дин Мухаммада, прозванного «Мушки Алям»; муллу Абдул Гафура Лангари; муллу Рашида Ахунд-зада; муллу Халиля и муллу Мухаммада, вышедших из сословия простых деревенских священнослужителей и прославившихся в годы трех англо-афганских войн как организаторы сопротивления иностранным захватчикам. Именно тогда англичане, столкнувшиеся с ожесточенным отпором со стороны народного ополчения, вдохновляемого религиозными вождями, были вынуждены признать: «Религиозные чувства против британцев были весьма сильны, а ислам оказался действительно скалой, с которой мы столкнулись». Да и в 1979 г. инициатором войны против режима НДПА и иноземного военного присутствия (на сей раз советского) выступило высшее мусульманское духовенство. Так, 26 января 75-летний пир ордена «Кадирия» Мия Гульджан Тагави издал фет-ву, призвавшую к священной войне (джихаду) против «безбожного правительства НДПА и его союзников». (По другим данным, фетву о начале джихада издал Себгатулла Моджаддиди - глава ордена «Накшбандия-Моджаддидия».) Как бы там ни было, но уже 27 ноября авторитетные религиозные деятели, лидеры военно-политических группировок моджахедов (Б. Раббани, С. Моджаддиди, С.А. Гилани, М. Наби-Мухаммади, Ю. Халес, Г. Хекматьяр), собравшиеся в Пешаваре, единогласно объявили о начале джихада, приведшего к братоубийственной войне, смуте и разрухе.
Ныне Афганистан переживает очередной трудный этап. В стране находится многочисленный иностранный воинский контингент, что не может не вызвать недовольства населения; продолжаются вооруженные вылазки талибов; сохраняется напряженность в межэтнических отношениях; нет существенного прогресса в восстановлении разрушенной войной экономики; за пределами государства все еще остаются миллионы беженцев; не прекращается нелегальный поток афганских наркотиков. В этих условиях несомненный интерес вызывает вопрос о роли исламского духовенства в современной жизни. Важно понять, сохраняет ли оно способность, как в былые времена, влиять на формирование общественного мнения и активно участвовать в социально-политических про-
85
цессах, происходящих в стране, или его роль снизилась. Ведь ныне на передний план все активнее выдвигаются политические партии, большей частью создающиеся на политико-идеологической и этнической основе.
Обратимся к некоторым фактам, которые доказывают, что за прошедшие военные годы господствующее положение религии в обществе не изменилось. Так, согласно Конституции, принятой в 2004 г., ислам по-прежнему является «государственной религией» и позиции его незыблемы. В этом же документе зафиксированы фактически главенствующая роль мусульманства и его приоритет над светской властью. Статья 3 (§ I) гласит: «Ни один закон в Афганистане не может противоречить законам и указаниям священной религии ислама». Кроме того, согласно Основному закону, духовенству удалось добиться юридического закрепления своей главенствующей роли не только в сфере образования, но и во всей системе идеологического воздействия на население, особенно на молодежь. Так, ст. 17 обязала государство принять необходимые меры для «повышения образования на всех уровнях, развития религиозного обучения, упорядочения и улучшения положения мечетей, медресе и религиозных центров». Еще более показательна в этом плане ст. 45, в которой указывается: «Государство разрабатывает и претворяет в жизнь единую программу обучения, основывающуюся на законах священной религии ислама и национальной культуры, а также готовит программу религиозных наук для школ (макта-бов) на основе исламских толков, существующих в Афганистане». На практике это означает, что религиозные науки отныне станут основой обучения не только в медресе, но и в мактабах (светских школах). Наряду с этим, согласно Конституции, судейский корпус по-прежнему составляют мусульманские правоведы с высшим религиозным образованием, знатоки шариата и фикха (мусульманского права). Новый Основной закон сохранил положение прежних конституций, наделявших судей правом при определенном условии использовать положения фикха при разбирательстве дел. Так, ст. 130 разрешала судьям во всех случаях, когда для разбирательства дела ни в Конституции, ни в других законах не имелось соответствующих указаний, воспользоваться «законами ханафитского толка фикха» и решить вопрос «по справедливости и наилучшим образом».
Ныне действующая Конституция закрепила компромисс между светской и духовной властью. Иного трудно было ожидать. Это закономерный результат, отражающий внутриполитическую
86
обстановку, которую по-прежнему во многом определяют бывшие религиозно-политические лидеры моджахедов, обладающие реальной властью. Их и сегодня уважительно называют «вождями джихада», руководившими «национальным сопротивлением». (Не случайно в новой Конституции официальными праздниками объявлены две даты: 28 асада (18 августа) - День восстановления независимости Афганистана и 8 саура (27 апреля 1992 г.) - День прихода к власти исламских фундаменталистов-моджахедов.) Последний пример, наглядно иллюстрирующий роль ислама и его служителей в жизни общества, - состоявшиеся в сентябре 2005 г. выборы в парламент и провинциальные советы. Прежде всего, следует отметить некоторые особенности избирательной кампании. Во-первых, в этот период пресса страны, особенно столичная, развернула активную пропагандистскую кампанию в пользу духовенства. Например, материалы публиковались под такими заголовками: «Решающая роль улемов в обществе», «Религия и политика неразделимы» и т.п. Большинство кандидатов в своих биографических данных и программах подчеркивали, что они выходцы из авторитетных религиозных семей или сами получали духовное образование и участвовали в «священной войне» - джихаде. Другие предпочитали вести свою предвыборную агитацию в мечетях. Третьи, объявляя себя сторонниками демократии и борцами за права человека, тем не менее неизменно подчеркивали, что все эти принципы должны осуществляться исключительно в рамках ислама и шариата. Результаты подобной пропаганды не замедлили сказаться: исламские фундаменталисты (моджахеды, проталибские силы) получили в парламенте более 50% мест. Почти во всех списках депутатов от столицы и провинций оказались лица духовного звания -муллы, маулави, а также авторитетные исламские лидеры: сайиды, пиры, шейхи и т.п. Вот лишь некоторые примеры. От Кабула избран мулла Тадж Мухаммад Моджахед, от Бадахшана - маулави Абдул Азиз, от Бадгиса - мулла Маланг, от Пагмана - маулави Аб-дулхакк, от Фарьяба - маулави Шейх Ахмад, от Гура - маулави Дин Мухаммад Азими, от Хоста - маулави Ханиф-шах аль-Хусайни, от Лагмана - маулави Сайид аль-Рахман, от Нангархара - маулави Атаул-ла Лодин, от Самангана - маулави Мухаммад Ислам Мухаммади и т.д.
Оценивая религиозно-политическую ситуацию в стране, необходимо обратить внимание на новое, по нашему мнению, обстоятельство. В самом духовенстве наметилось противостояние между его консервативной ортодоксальной частью, выступающей
87
против демократических преобразований и «вестернизации» афганского общества, которые во многом увязаны с иностранным военным присутствием, и реформаторскими религиозно-политическими силами, выступающими за использование достижений цивилизации в развитии общества и призывающими «открыть врата иджтихада» (свободного, самостоятельного суждения на основе священных текстов), как основного пути для «ренессанса ислама». Для иллюстрации сказанного сошлемся на мнение двух газет, выражающих позиции этих сил. Так, «Пайаме моджахед» («Послание моджахеда»), орган «Моджахедов Афганистана», осуждая влияние западного образа жизни на афганское общество, саркастически вопрошала: «Являются ли ношение европейской одежды, демонстрация аморальных фильмов, совместное обучение юношей и девушек - символом демократии? Если это так, то такая демократия мусульманам не нужна». Другая столичная газета «Мардом» («Народ»), орган партии «Исламское движение народа Афганистана», в статье: «Критика - первое условие для религиозного ренессанса» призывала духовенство «открыть двери для дискуссий, не завязывать рты» и утверждала, что только использование всех достижений научно-технического прогресса откроет новые горизонты «и не позволит религии покрыться ржавчиной».
Суммируя вышеизложенное, подчеркнем следующее.
Религия ислама по-прежнему сохраняет в Афганистане свое господствующее положение, остается неотъемлемым и незыблемым элементом образа жизни афганцев.
В ходе войны духовенство понесло значительные потери: многие его представители, особенно низшего звена, погибли в ходе боевых действий, было подорвано его материальное положение.
Вместе с тем, несмотря на годы войны (может быть, даже благодаря ей, поскольку она велась под лозунгом джихада), элита священнослужителей и поддерживающие ее политические силы укрепили свои позиции в структурах государственной власти и по-прежнему пользуются влиянием среди большей части населения.
Можно предположить, что традиционная тенденция к противостоянию духовной и светской власти сохранится, а в будущем проявится и в каких-то новых формах, например в виде оппозиции нынешнего парламента (особенно учитывая его состав), а также в политике правительства президента X. Карзая.
«Центральная Азия и Кавказ», Лулео (Швеция),
2006 г., № 2, с. 147-153.
88
