CC BY
131
УДК 821.161.1.09
морозов Николай Георгиевич
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова
мотивы древнерусской литературы в очерке б.к. зайцева «слово о родине»
(Статья первая)
В статье осуществляется попытка раскрыть жанрово-стилистическое своеобразие духовной публицистики Б.К. Зайцева, показать значение произведений древнерусской литературы и наследия русской классики XIX века в очерке Зайцева «Слово о Родине». По мнению автора статьи, самим заглавием очерка Зайцев определял себя в русской литературе как писателя, наследующего традиции древнерусской книжности. В сознании русских писателей начала XX века большевистская власть воспринималась как второе татаро-монгольское нашествие, от которого они пытались защитить верующую, православную Россию. Автор статьи рассматривает признаки разных жанров, свойственных прозе Зайцева и одновременно характерных для произведений древнерусской литературы, останавливается на явлении жанрового универсализма, характерного для обоих рассматриваемых в статье временных эпох. Зайцев создаёт новый вариант древнерусского монументального стиля, одновременно размышляет о легендарных временах Руси времен Владимира IВеликого, золотом веке русской классической литературы и культуры начала XX столетия. Автор статьи рассуждает в целом о публицистике Зайцева, ее тематике, проблематике, анализирует ее прогнозируемое и реальное воздействие на читателя.
Ключевые слова: Б.К. Зайцев, «Слово о полку Игореве», Владимир Святой, Пушкин, «Поэт», «Памятник», «Пророк», святые Борис и Глеб.
Очерк Б.К. Зайцева «Слово о Родине» был опубликован в газете «Возрождение» 24 июня 1938 года, в номере 4137 [2, с. 509]. Своё произведение в жанре духовной публицистики Зайцев посвятил 950-летию Крещения Руси, отмечавшемуся в 1938 году не только православной частью русской эмиграции, но и всей христианской общественностью мира. Самим заглавием очерка Зайцев определил своё ранговое положение в истории отечественной словесности: в качестве писателя, наследующего духовно-нравственные традиции древнерусской книжности Киевской Руси. Само название очерка незамедлительно вызывало в сознании всех современников Зайцева, имевших за плечами гимназию и университет, ассоциации с двумя известными шедеврами литературы Древней Руси - «Словом о полку Иго-реве» и «Словом о погибели Русской земли». Второй памятник литературы Древней Руси идейно и психологически входил в резонанс с представлениями не только Зайцева, но и А. Ремизова, И. Бунина, И. Шмелёва, остро переживавших катастрофическое обрушение исторической российской государственности в начале XX века. В сознании этих писателей власть большевиков воспринималась как новое татаро-монгольское нашествие, вторжение в пределы Руси иноплеменных полчищ, варварски уничтожавших святыни, культуру, православную христианскую цивилизацию.
Иван Ильин, Иван Бунин, Борис Зайцев были очевидцами и - каждый по-своему - участниками последней битвы защитников старой, православной России с новыми вандалами во время известных событий в Москве, осенью 1917 года. Варварский обстрел соборов Кремля из тяжелых орудий, языческий, с явным антихристианским уклоном, обряд похорон красногвардейцев-рабо-
чих и солдат - под кремлёвской стеной, ужаснувший верующих жителей Москвы, - эти действия новой власти не могли не вызвать у будущих писателей-эмигрантов определённых историко-культурных ассоциаций. Они резонно полагали, что их Родина испытывает трагедию, сходную с той, которую некогда испытала Владимиро-Суздальская Русь в 1237 году. В «Повести о разорении Рязани Батыем» почти натуралистически описаны жестокость, зверства, множественные убийства мирного населения, поругание храмов и монастырей, разрушение городов. Мотивами летописных памятников XIII века, «повестей» и «слов» о нашествии безжалостных завоевателей-разрушителей Отечества овеяны известные произведения Русской Смуты начала XX века («Окаянные дни» И. Бунина, «Слово о погибели Русской земли» А. Ремизова, «Солнце мёртвых» И. Шмелёва).
Очерк Зайцева не мог не всколыхнуть бурю воспоминаний о не столь давних трагических событиях в Отечестве. Зайцев явно находился под впечатлением от «Слова о погибели Русской земли», когда писал о благодатной жизни своего поколения в Отечестве, покинутом из-за переворота большевиков. Однако при внимательном чтении очерка Зайцева определяются не только мотивы древнерусских произведений, но и всего наследия великой русской классической литературы XIX века. Есть основания пристально рассмотреть жанрово-стилистическое своеобразие, композицию, идейное содержание «Слова о Родине».
Все, кто внимательно читал «Слово о Родине», не могли не отметить воздействие на стиль автора древнерусской литературы XI-XII веков. Зайцев упоминает «Слово о полку Игореве» - шедевр литературы Древней Руси конца XII века, чудом сохранившийся в списке XVI века в Спасско-Ярос-
© Морозов Н.Г., 2015
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова М- № 1, 2015
109
лавском монастыре в те печальные, трагические времена, когда «Азия затопила средневековье наше» [2, с. 8].
В своё время Н.В. Гоголь, для того чтобы яснее представить себе Русь, обозреть мысленным взором её города и селения с чиновным, поместным, дворянским, крестьянским, мещанским и купеческим людом, должен был отъехать в далёкую, прекрасную Италию. И вот, в 30-х годах ХХ-го столетия другой писатель, навсегда покинувший Россию, но сердцем привязанный к ней, понял, что даёт русскому художнику для всестороннего и глубокого постижения Родины позиция «со стороны», вне пределов любимого Отечества: «Уже говорилось, что древняя наша духовная культура с чужбины нам кажется и величественней, и значительнее, и старше. Но не одна древняя. И на девятнадцатый век - иной угол зрения. Пушкины и Толстые не только очаровательное наше домашнее, отцы и деды, земляки по московским и тульским губерниям, вскормившие и вспоившие нашу юность, охранявшие её, подобно домашним ларам. Они выступили теперь на международном сквозняке. И в нём ещё выросли. Слово их оказалось не местным, а в русской одежде "всеобщим", на весь мир сказанным, и настолько "своим", ни на что не похожим» [2, с. 9-10].
С огромной исторической высоты обозревает Зайцев отечественную историю, и это обстоятельство даёт писателю понять особую, неисчерпаемую мудрость и взвешенность в оценках исторических событий и их последствий для многих поколений соотечественников и - шире - Родины и Вселенной. Русские и татары, и многие другие племена и языки слились в единый социокультурный этнос и создали великую культуру и великую державу. Это тем более примечательно: ведь автор «Слова о Родине» пережил катастрофу обрушения исторической государственности в 1917 году, стал вместе с многими соотечественниками изгнанником, не нужным никому в чужой стране человеком, нежелательным элементом. И потому не мог не обратиться мысленно к довольно известному произведению Древней Руси.
Зайцев прямо не называет «Слово о погибели Русской земли», но первые же строки «Слова о Родине» овеяны тем же горьким чувством грусти, тоски о невозвратной, некогда цветущей Отчизне. В «Слове о погибели», в первой его, лирической, части, исчислены дивной красоты пейзажи, грады, сады монастырские, целительные, почитаемые народом источники, грозная и талантливая аристократия. Заключая этот блистательный перечень богатств и красот Земли Русской, безымянный средневековый автор называет главную причину этого изобилия и процветания - правоверную веру христианскую. Этими древнерусскими мотивами «Слова о погибели» пронизано всё «Слово о Роди-
не» Зайцева - от начала и до конца. В начале определяется интонация плача о потерянном рае - России старой, с тысячелетним богатым наследием: «В России мы некогда жили, дышали её воздухом, любовались её лесами, полями, водами, чувствовали себя в своём народе. Нечёсаный, сермяжный мужик был всё-таки родной, как и интеллигент российский - врач, учитель и инженер...» [2, с. 5]. На первый взгляд, есть ощущение тематического и лексического схождения между двумя «Словами.» - древнерусским и зайцевским. Но тут же возникает противоречащее древнерусскому памятнику направление мысли автора, подкреплённое лексикой, более принятой в художественных текстах литературы Х1Х-ХХ веков: «поля, воды» и «сермяжный мужик», а затем «интеллигент» с перечнем профессий в духе чеховских рассказов, повестей, пьес. И над всем этим социокультурным ландшафтом доминирует всеохватывающее слово-символ: Родина. Если учесть важное для понимания специфики эстетического метода Зайцева-публициста обстоятельство, то наиболее близким источником в данном случае окажется стихотворение М.Ю. Лермонтова «Родина» (1841). Именно там поэт раскрывает новое для читателей понимание Родины, заключающееся не в официальных свидетельствах державного величия, и даже не в гигантских размерах лесов, полей и рек. Теперь Родина - это крестьянская Россия с её пейзажем, строениями, хозяйственными и жилыми, - и бытовыми реалиями жизни «пьяных мужичков» [3, с. 324]. «Сермяжный мужик» Зайцева - родня лермонтовским «пьяным мужичкам». «Поля, леса, воды» в «Слове.» Зайцева - оттуда же. Следовательно, автор «Слова о Родине» создаёт оригинальный стиль: в чём-то повторяющий стиль «Слова о полку Игореве». Зайцев, «свивая славы оба полы сего времени» [1, с. 28.], создаёт новый вариант древнерусского монументального стиля. Писатель одновременно размышляет о легендарных временах Руси времен Владимира I Великого, золотом веке русской классической литературы и культуры начала ХХ столетия. Далее Зайцев, обращаясь к себе и тем «интеллигентам», которые разделили с ним горькую участь вынужденной эмиграции, гонимых исторической судьбой сынов старой России, делает важное, горестное для эмигрантов признание. В чём? В легкомыслии гражданском, историко-культурном, в безответственной нелюбви к Родине: «Никак нельзя сказать, чтобы у нас, у просвещённого слоя, воспитывалось тогда чувство России. Скорее - считалось оно само не вполне уместным. Нам всегда ставили в пример Запад. Мы читали и знали о Западе больше, чем о России, и относились к нему почтительнее. К России же так себе, запанибрата. Мы Россию даже мало знали. Многие из нас так и не побывали в Киеве, не видали Кавказа, Урала, Сибири. Случалось,
110
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2015
лучше знали древности, музеи Рима, Флоренции, чем Московский Кремль» [2, с. 5]. За этот недопустимый, инфантильный взгляд на сокровища культурные и духовные Отечества «интеллигенты» всех поколений рубежа XIX-XX веков заплатили сломанными судьбами, исковерканными жизнями. Период детской веры в то, что родители вечны, Родина вечна, завершился, как и бывает во взрослой и суровой жизни, неожиданной смертью старших. Судьба внезапно осиротевших, никому не нужных детей - вечных чужестранцев и скитальцев бесприютных, обрушилась на поколение Зайцева, Бунина, Шмелёва всей своей тяжестью. Все они по-разному и в разные годы эмигрантской своей эпопеи написали об этой страшной беде. Так, после «Окаянных дней» И. Бунина, И. Шмелёв опубликовал в 1927 г. в Париже статью под красноречивым заглавием: «Как нам быть?» По справедливому суждению А.М. Любомудрова, Шмелёв, как, впрочем, и Бунин в «Окаянных днях», в разрушении российской государственности обвинил образованный слой русского общества: «Истоки русской катастрофы 1917 года он видит в отсутствии национально воспитанной, сильной русской интеллигенции, крепкого национального ядра. Представители русского образованного слоя, по мысли Шмелёва, занимались самооплёвыванием, завидовали европейской истории, западным революциям, но упускали из виду «первейший из идеалов - идеал Родины, знание своей почвы» [6, с. 91-92].
В 1938 году в очерке «Слово о Родине» Зайцев не только не повторит, апеллируя к бесценному наследию тысячелетней российской культуры, эти мысли И. Шмелёва, но и введёт в текст своего очерка шмелёвское слово «ядро», характеризующее представление окончательно разочаровавшейся в западничестве, патриотически настроенной части русской эмиграции. Такого рода декларации в публицистике Шмелёва и Зайцева призывала писателей-эмигрантов служить будущей, духовно крепкой России. И вот теперь, в юбилейном для всех православных патриотов России 1938 году, Зайцев в своём «Слове о Родине» попытался дать внятный ответ на вопрос: что нам теперь делать? Прежде всего, Зайцев, оглядываясь на прожитые в счастливой России годы, подводит неутешительный итог этой жизни: Родину он и его поколение не знали, не хотели знать и устремляли жадные взоры на Запад. Достаточно прочитать внимательно некоторые рассказы Зайцева 1900-х годов - «Черные ветры» и «Студент Бенедиктов», письма, где он высказывается о цивилизованной прекрасной Италии и стране скифов - России. И вот теперь, в 1938 году, наступило пусть и запоздалое, но все-таки прозрение.
Что же надлежит совершить русскому интеллектуалу-эмигранту в нынешних обстоятельствах, по мнению Зайцева. Во-первых, покаяться всена-
родно, в печати в грехе небратолюбия и гордыни по отношению к собственному народу, «сермяжному мужику». Когда-то великий знаток и певец крестьянской Руси Н.А. Некрасов призывал русскую интеллигенцию в стихотворении «Железная дорога»: «Благослови же работу народную и научись мужика уважать». К несчастью, призыв услышали очень немногие. И вот, оказавшись «в стороне» от России, выкинутые этим самым мужиком на обочину мировой цивилизации, вчерашние западники прозрели. И обратили взоры свои к Родине в стремлении узнать её заново, поглубже, поосновательнее, чем прежде. На юру европейской цивилизации, злыми ветрами нужды, одиночества, тоски по Отечеству, Зайцев принял решение покаяться в грехах прошлого и попытаться вернуть себе духовные и культурные ценности Родины, любимой и прекрасной.
Далее автор «Слова о Родине», как бы приглашая читателей совершить познавательную экскурсию в прошлое Отчизны, даёт яркий аналитический обзор наиболее замечательных и ценных по всем стандартам мировой культуры достижений Руси-России за более чем тысячелетнюю историю её развития: «Нынешний год для России в некотором смысле юбилейный, он уже назван Владими-ровским: девятьсот пятьдесят лет Крещения Руси.
Князь Владимир Святой - нечто и поэтически-легендарное, и сказочное, и школьное, но вместе - и совсем уже История, началась настоящая, большая История России - под солнечным светом, при солнце! Каков был в действительности этот Владимир, через толщу веков сказать трудно, осталось всё же дуновение вольности и широты, широкошумности и света - света самое главное! <...> Некие черты поэта были во Владимире. Стороной художественной, видимо, уязвило его и христианство: в свете принято христианство не столь для "порядка", "устоев", нравоучения, сколько за его внутренно светлый, музыкальный дух. Россия с тем вместе возведена ко вселенскому» [2, с. 6-7].
Этот фрагмент нуждается в отдельном комментарии. Повествуя далее о колоссальных по масштабам и глубине последствиях Крещения Руси для отечественного искусства, исчисляя шедевры зодчества (храмы, монастыри), живописи (Дионисий, Андрей Рублев и т. п. [2, с. 7]), Зайцев на свой лад перелагает «Слово о Законе и Благодати» Иллариона. Он, сам поэт в прозе, находит ещё одно, очевидное, свидетельство плодотворных следствий принятия предками-славянами новой веры: расцвет искусства! Без христианства не было бы в Отечестве поэзии, литературы XIX века, Пушкина, Гоголя, Л. Толстого, Достоевского, Чехова. И Владимир Святой, по мнению Зайцева, - первый поэт Руси-России, великий художник на троне, создавший свой шедевр: христианскую Русь. Зайцев демонстрирует здесь особого рода талант -
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова М- № 1, 2015
111
интуитивного понимания далёких, глубинных явлений древнерусской отечественной и культурной жизни. И потому его «Слово о Родине» напитано аллюзиями, точными по существу самих древних текстов. Вряд ли Зайцев перечитывал специально «Повесть временных лет». Но творческий энтузиазм, художественную натуру Владимира Святого писатель неосознанно выразил в следующем фрагменте в восторженной похвале обновленной духовно, охваченной жаждой слепого поиска и созидания Руси эпохи Владимира: «Молодая страна! Молодая культура!» [2, с. 8]. Эмоционально-психологическое состояние автора этих строк, как эхо, созвучно восторженно-благоговейным словам Владимира Святого: «Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его, посмотрел на небо и сказал: "Христос бог, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать тебя, истинного бога, как познали тебя христианские страны"» [7, с. 133].
В «Слове о Родине» фрагмент, посвященный Владимиру Святому, имеет достаточно выраженные признаки похвального слова князю. Такого рода жанровые явления были распространенными в древнерусской литературе: от «Слова о полку Игореве» до похвалы рязанским и муромским князьям в третьей, заключительной, части «Повести о разорении Рязани Батыем». Но в данном фрагменте Зайцев создавал своё похвальное «Слово» о Владимире, который, благодаря духовной одарённости своей, кардинально изменил исторические судьбы славян, русских и всех прочих народов, живших в пределах Киевской Руси. В древнерусской литературе есть только одно произведение, содержащее обстоятельную похвалу князю Владимиру за его грандиозный по масштабам и следствиям подвиг христианского просвещения своего народа. Это «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона. Зайцев ясно испытал сильное влияние «Слова» Иллариона, полностью разделяя высокие оценки, данные митрополитом Владимиру I Великому. В оценках Иллариона князь Владимир предстаёт человеком, наделенным даром нравственной и эстетической интуиции, способным улавливать духовную ценность учения Христа на расстоянии - временном и пространственном. Так, Д.С. Лихачёв обращает внимание на похвалу Иллариона, касающуюся духовной мудрости и нравственно-религиозной зоркости Владимира: «...Он уверовал в Христа, не видя его, он неустанно творил милостыню; он очистил свои прежние грехи этой милостыней; он крестил Русь - сильный и славный народ - и тем самым равен Константи-
ну, крестившему греков» [5, с. 14]. Все дальнейшие рассуждения Иллариона, исчислявшего достоинства и заслуги Владимира, вполне близки мыслям автора «Слова о Родине». Так, концепция Иллариона о включении в состав Руси всех народов и племён, объединенных защитой и покровительством христианской веры, Зайцев трансформирует в отдельный фрагмент об уникальном свойстве России соединять творческие усилия разноликих народов.
Д.С. Лихачёв справедливо заметил в своё время: «Следуя за великими болгарскими просветителями - Кириллом и Мефодием, Илларион излагает учение о равноправности всех народов, свою теорию всемирной истории как постепенного и равного приобщения всех народов к культуре христианства.
Широкий универсализм характерен для произведения Иллариона. История Руси и её крещение изображены Илларионом как логическое следствие развития мировых событий <...>.
Таким образом, всё "Слово" Иллариона от начала до конца представляет собой стройное и органическое развитие единой патриотической мысли. И замечательно, что эта патриотическая мысль Иллариона отнюдь не отличается национальной ограниченностью. Илларион всё время подчеркивает, что русский народ только часть человечества» [5, с. 15].
Продолжение следует
Библиографический список
1. Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениз-дат, 1985. - 495 с.
2. Зайцев Б.К. Сочинения: в 3 т. - Т. 2. - М.: ТЕРРА, 1993.
3. Лермонтов М.Ю. Собр. Соч.: в 4 т. - Т. 1. -М.: Правда, 1969.
4. Лебедев Ю.В. Православная традиция в русской литературе XIX века. - Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. - 428 с.
5. Лихачёв Д.С. Великое наследие. - М.: Современник, 1975. - 160 с.
6. Любомудров А.М. Б.К. Зайцев, И.С. Шмелёв в жизни и творчестве. - М.: ООО «Русское слово -учебник», 2012. - 160 с.
7. Памятники литературы Древней Руси. Начало Русской литературы. XI - начало XII века. - М.: Худож. лит., 1978. - 413 с.
8. Пушкин А.С. Собр. соч.: в 8 т. - Т. 9. - М.: Худож. лит., 1969.
9. Пушкин А.С. Собр. соч.: в 8 т. - Т. 3. - М.: Худож. лит., 1968.
112
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова ¿j- № 1, 2015
