CC BY
50
с/
*
С-_ * -<
С/
/
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
^ С/
т
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Е. В. Толкачева, соискатель,
кафедра истории русской литературы ХХ-ХХ1 вв.,
Московский государственный университет
им. М. В. Ломоносова,
г. Москва, Россия,
МОТИВ ВСТРЕЧИ В ПИСЬМАХ М. ЦВЕТАЕВОЙ
Тема встречи (или более узко — мотив) является центральной в русской литературе: она очень часто служит завязкой сюжета. В литературоведении этому мотиву тоже уделено внимание. Большую работу в данном направлении проделал И. Силантьев на материале прозаических произведений А. С. Пушкина1. Что же касается рассмотрения мотива встречи в цветаеведении, то до настоящего времени отдельной работы по этому вопросу не существует, хотя, безусловно, «контекст» встреч в жизни поэта рассматривался как его биографами (А. Са-акянц, В. Швейцер, И. Кудрова), так и учеными (Л. Мнухин, Е. Айзенштейн, И. Ше-веленко и др.).
Определение встрече М. Цветаева дала в одном из частных писем: «Совпадение в своем — вот. А ведь иначе — одиночество, не-встреча, разминовение. ...А разминове-ние ведет к равнодушию»2.
Цветаева искала во встречах родную душу, ту, которая понимала бы ее. Поэтому от одного увлечения она переходила к другому. Знакомые осуждали за многочисленные «связи», она же отвечала, что «главная ее страсть — со-беседничество»3. Так, мотив встречи первой половины 1910-х годов харак-
Цветаева искала во встречах родную душу, ту, которая понимала бы ее. Поэтому от одного увлечения она переходила к другому.
Со второй половины 1910-х годов мотив встречи в ее письмах получает более «осязаемый» облик — рождение лирического произведения, если, конечно, не остается на уровне решения каких-то бытовых проблем и простого человеческого общения. Теперь адресат становится вдохновителем все новых и новых поэтических сюжетов. Но его реального образа Цветаева почти не замечает: он есть явление ее фантазии. Оттого встреча в конце концов оказывается невстречей и несет ей страдание и еще большее одиночество.
Для понимания дальнейшей картины развития интересующего нас мотива обратимся к письмам, наиболее ярко иллюстрирующим данный процесс и обращенных к людям совершенно разных жизненных полюсов.
В 1922 году настоящим «солнечным ударом», если воспользоваться формулировкой И. Бунина, обернется для Цветаевой знакомство с редактором и издателем А. Вишняком («Геликоном»).
Это были недели почти каждодневных встреч и писем Цветаевой, которые, за исключением нескольких, останутся без ответа и позже оформятся
теризуется желанием избежать скуки, тоски, ею (единственный случай во всем ее эпи-одиночества, желанием нравиться. Вскоре столярном наследии) в отдельное произ-
он начинает соседствовать с мотивом друж- ведение под названием «Флорентийские
бы и эмоционально-чувственного влечения. ночи». В этих письмах мотив встречи по-
№ 3 (33) МАРТ 2013
ДИСКУССИЯ 4
журнал научных публикаций Щ
родил мотив любви, страсти, соединился со скрытыми отсылками к произведениям других авторов, что вылилось в особый язык двоих, метаязык. Мотив встречи вызвал к жизни мотивы твор- -
ческого подъема, вдохновения, горения и стал сюжетообразующим началом романтического произведения, романа в письмах — дань любимым Цветаевой XVIII и XIX столетиям. В своих письмах она никак не могла определиться с обращением к Вишняку: он для нее и «друг», и «мой дорогой», и «мой любимый», и «мой мальчик», и «дорогое дитя»... Лишь десять лет спустя Цветаева, вспоминая историю их дружбы-любви, напишет ему: «Вы играли, как ребенок, — а Вы и есть ребенок». Так возник новый «спутник» мотива встречи — мотив материнства. Эти два мотива, начиная с 1920-го года, с писем к Е. Ланну, а затем к А. Бахраху, Н. Гронско-му, А. Штейгеру, все чаще будут объединяться. Этому есть свое объяснение: во-первых, в эмоциональной сфере (любви или дружбы) Цветаева ощущала себя старшей (что определялось и возрастом ее адресатов), во-вторых, изначально она строила отношения с мужчинами через образ нежной, заботливой матери, и, в-третьих, мечтала о сыне и как бы уже разыгрывала эту роль. Она нигде не упрекает Вишняка в том, что не получает от него ответных писем, сама же пишет ему в основном для себя. Позже А. Бахрах поставит подобному эпистолярному «диалогу» точный диагноз: «Ей менее важен был человек, к которому в тот или иной момент устремлялись ее чув- =
ства, чем излияние этих чувств на бумаге — в словах, в строках»4. Да, она моделировала людей согласно своему воображению. И в итоге все произойдет, как обычно, по цветаевскому «сценарию»: «Все тот же вы, который никогда не при- =
ходит к той самой мне, все ждущей его. <...> Все это скоро кончится, я уже чувствую, как оно уходит»5. Так она выводит конкретную ситуацию в архетипический ряд: Вишняк
Мотив встречи первой половины 1910-х годов характеризуется желанием избежать скуки, тоски, одиночества, желанием нравиться,
Цветаева ощущала себя старшей (что определялось и возрастом
ее адресатов), во-вторых, изначально она строила отношения с мужчинами через образ
нежной, заботливой матери, и, в-третьих, мечтала о сыне и как бы уже разыгрывала эту роль.
приобретает черты «многих», как и она — тех, кто вечно ждет и не дожидается. Рождается цветаевская мифологема невстречи, нелюбви (она сидит, он стоит — Татьяна и Онегин, она ждет, он не идет).
Только с «равными» по психо-эмоциональ-ному уровню корре-_ спондентами ее эпистолярные романы-встречи могли длиться долго. Но из «равных себе по силе», по ее собственному признанию, она встретила лишь Б. Пастернака и Р. М. Рильке.
В письмах к Пастернаку мотив встречи всегда будет соседствовать с мотивом любви, родства («мой большой брат»), мотивом дороги (путешествия). Мотивы дороги и странничества более явственно начинают сопровождать мотив встречи у Цветаевой именно в эмиграции.
Их встречу Цветаева представляла себе наглядно: ночью, у фонарного столба (скажем, встречи с П. Юркевичем и К. Родзе-вичем ей тоже виделись ночью, при свете фонарей, в безлюдном месте, да и письма к тем адресатам, которые попадали в орбиту ее эмоционально-чувственного жара, она всегда писала ночью, потому что «ночью только души. И духи! Остальное спит.»6). То есть встречу Цветаева видит как таинство: лишь без посторонних глаз могут слиться в одно две души.
У встречи могут быть и свои маркеры. Так, не имея возможности лично увидеть Пастернака, она попросит знакомых купить и передать ему книгу И. П. Эккермана «Разговоры с Гете». Книга эта стала символом родства двух поэтов в мире лирических стихий. Сам жест Цветаевой явился для Пастернака скрытым предзнаменованием: спустя двадцать лет он будет переводить «Фауста» Гете. Мотив встре-= чи, таким образом, сразу попадает в разновременное пространство: прошлого, настоящего и будущего.
Прослеживая же историю планирования встреч Цветаевой и Пастернака, пони-
®
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
маешь: была важна не встреча, а предчувствие встречи (об этом говорят и слова Цветаевой: «Мне мало нужно, знать, например, что через столько-то месяцев я тебя увижу. Но знать. Ждать»7). =
На протяжении всей своей четырнадцатилетней переписки поэты постоянно обсуждают вопрос будущей встречи, намечая каждый раз ей новый год (1925, 1926, 1927, 1928, 1932) и новое место (Веймар, Лондон, Париж, Рос- =
сия, снова Париж), но внутренне, под разными предлогами, оттягивают ее реальное осуществление. Так, у Цветаевой страстно высказываемое желание личной встречи вступало в противоборство с восприятием самих ее «контуров»: «Мой любимый вид общения — потусторонний: сон. Я не люблю встреч в жизни: сшибаются лбом.»8. За внешним противоречием слов и образа поведения поэта скрывается единственно приемлемый для Цветаевой путь: она хотела таких встреч, личных или заочных, какие в реальной жизни невозможны. Наиболее благоприятное для них — сновидческое пространство. Соответственно, как правило, мотив встречи соседствует с мотивом сна, а он, в свою очередь, постепенно переходит в мотив надмирного существования, отчего и встречи все больше ей видятся в мире небесном («В Царствии небесном все встре-тимся...»9). Так, со второй половины 20-х годов мотив встречи в письмах и в лирических поэмах («Попытка комнаты», «Поэма Воздуха», «Новогоднее») начинает соответствовать мотиву отказа от земной жизни, желанию самоустранения. Это привело к тому, что через несколько лет Цветаева устроила себе встречу с Пастернаком «воочию»: повесила на стену юношеский портрет поэта кисти его отца. Таким образом, мотив встречи приобрел невербальное, визуальное выражение.
Реальная встреча с «поэтическим братом», о которой в частном письме она замечала как о близящейся катастрофе, все же произойдет. В 1935 году они увиделись в Париже. Тогда Цветаева узнала, что Пастернак «заигрывает» с властью и пишет на требуемые временем темы. В ее глазах
Мотив встречи в эпистолярном наследии М. Цветаевой прошел несколько стадий развития. Возникнув из естественного желания автора уйти от одиночества, он стал сильным импульсом для появления лирических произведений.
он мгновенно уронил звание Поэта. Таким образом, состоявшаяся в реальности личная встреча обернулась на самом деле невстречей, но чувство благодарности Пастернаку за эпистолярное общение, за осуществившуюся в письмах и в рукописях встречу Цветаева навсегда сохранит в себе.
Подводя итог, отметим, что мотив встречи в эпистолярном наследии М. Цветаевой прошел несколько стадий развития. Возникнув из естественного желания автора уйти от одиночества, он стал сильным импульсом для появления лирических произведений (практически все состоявшиеся и несостоявшиеся встречи вдохновляли Цветаеву на стихотворные строки). Затем в сознании поэта этот мотив был перенесен в пространство сна: там происходили те встречи, о которых она мечтала в реальной земной жизни. Внутренний душевный трагизм поэта, его «обреченность на время» вывели мотив встречи в иную сферу — небесную, где, по мнению Цветаевой, только и могли произойти настоящие встречи, и творец мог бы реализоваться до конца. ^
1. Силантьев И. В. Поэтика мотива. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — С. 125-225.
2. Цветаева М. И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 4—7 / Сост., подгот. текстов, примеч. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. - М.: Эллис Лак, 1994-1995. -С. 315-316.
3. Швейцер В. А. Быт и бытие Марины Цветаевой. — М.: Молодая гвардия, 2003.
4. Бахрах А. В. Письма Марины Цветаевой // Мосты. — 1960. — № 5. — С. 303.
5. Цветаева М. И., Пастернак Б. Л. Души начинают видеть: письма 1922-1936 годов / Подгот. текста Е. Б. Коркиной, И. Д. Шевеленко. — М.: Вагриус, 2004.С. 478-479
6. Цветаева М. И. Собрание сочинений. Т. 6. С. 575.
7. Цветаева М. И., Пастернак Б. Указ. соч. С. 467.
8. Там же. С. 16.
9. Там же. С. 437.
