CC BY
58
УДК - 809-3
МОТИВ СТОЛКНОВЕНИЯ ВЛАСТЕЛИНА СУДЬБЫ И МАЛЕНЬКОГО
ЧЕЛОВЕКА
В НОВОЙ ПЕТЕРБУРГСКОЙ ПРОЗЕ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВЕКОВ
Т.К. Ермоченко
В статье «Мотив столкновения «властелина судьбы» и «маленького человека» в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков» новая петербургская проза характеризуется мотивной структурой человека и властелина судьбы, восходящей в мотивной организации классического петербургского текста XIX-XX веков.
Ключевые слова: петербургская проза, властелин судьбы, поэтика чина, мотив, маленький, человек, контекст.
«Петербургский мир предстает в официальных знаках государственной субординации: по чинам, наградам и заслугам», - справедливо отмечает О.Г. Дилакторская [1, с. 144]. Действительно в произведениях A.C. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского и др. «социальный статус» героев тщательно воспроизводится в соответствии с чиновной «Табелью о рангах». Конечно, данный документ утратил свое значение в советском хронотопе, однако петербургская «поэтика чина» оказалась живучей. Петербургская проза конца XX- начала XXI веков художественно зафиксировала и осмыслила столкновение властелина судьбы и маленького человека в новых исторических условиях рубежа двух эпох.
Отметим несколько наиболее распространенных вариантов развития мотива, получивших свое воплощение в русле уже сложившейся традиции. Прозаики констатируют - ушли в прошлое застолье интеллигентов 60-80-х годов, о которых с такой ностальгией вспоминают герои повести «Две смерти» И. Долиняка и «Путешествия в одну сторону» А. Вяльцева. Вечерами «молодые инженеры, художники, работавшие дворниками при жилконторах, артисты, филологи» самозабвенно спорили, обсуждали, острили под песни Галича и Окуджавы, даже не думая о каких-то существующих различиях в социальном положении [2, с. 55]. Конец XX века перевел стрелки на прежнее петровское время, теперь, как и при жизни Башмачкина, Шумкова и др., перед государственными чиновниками высшего ранга уже необходимо «поприжаться» - в разговорах, поведении («Мне вспоминается случай, когда в наш институт приехал какой-то чиновник из министерства и меня вызвали к нему по поводу одного проекта. Чиновник был немалой шишкой, но, не ведая этого, я обратился к нему как к равному, и тут же поймал на себе его раздражительный взгляд.
Разве так разговаривают с влиятельными людьми? - укорял меня после начальник отдела.-Надо было поприжаться!» [2, с. 52].
И в культурных «интеллигентских гнездах», и в коммунальных квартирах проявляется ранее скрытая иерархия. Так в романе «Зеркало Монтачки» М.Кураева «квартуполномоченный» Окоев - значительное лицо, занимающее особый статус среди всех проживающих на квадратных метрах в доме на канале имени Грибоедова. «Всего лишь квартуполномоченный, быть может самое мелкое на свете правительство, но точно так же как и то, большое, недосягаемое, он был загадочен и в своих поступках непредсказуем, - пишет М.Кураев. - Окоев разговаривал с вами так, что вы невольно чувствовали не то чтобы разделяющий вас барьер, но какую-то стоящую перед вами непреодолимую решетку» [3, с. 238]. Остальные жильцы коммуналки - «мореплаватель и прачка, музыкант, могильщик, учительница, швея-мотористка, вдова композитора и неведома чья дочь» занимают в негласной советской «Табели о рангах» совершенно незначительные места [3, с. 244]. Не случайно генерал (бывший начальник Окоева), посетивший коммунальную квартиру семьдесят два, проходит по коридору, кухне «ни с кем не здороваясь и никого не замечая» [3, с. 240]. А его слова: «Вот так живут наши люди», - произнесены таким тоном, что все «разнообразнейшие лица, сошедшиеся на кухне в вечерний час, не сговариваясь поняли, что наши относится не к ним, а исключительно к квартуполномоченному Окоеву» [3, с. 240-241].
Сцена, художественно воспроизводимая М.Кураевым, при всех нюансах и вариациях, хорошо знакома по «петербургскому тексту» - встреча генерала, «чина» и «подчиненного».
И все-таки автор романа «Зеркало Монтачки» трансформирует известный сюжет. Если в
повести «Шинель» Н.В. Гоголя изображен «жестокосердный» по отношению к Башмачкину генерал, строго соблюдающий чиновную иерархию, то в «Слабом сердце» Ф.М. Достоевского, напротив, Юлиан Мастакович либеральный начальник, делающий послабление подчиненным, поддерживающий Васю Шумкова. В романе же М.Кураева описана встреча с «отставным» генералом, уже не явлющимся начальником Окоева. Однако психологический комплекс низшего в негласном «табеле о рангах» остался таким же, как и столетие назад («Окоев отпрянул в сторону, переломившись, затворил дверь»; «... движения были произведены с поразительной легкостью, даже стремительно, чего никак нельзя было ожидать от такого рослого и солидного человека»; «несколько уменьшившийся в размерах Окоев» [3, с. 238-240]). Текст «Зеркало Монтачки» художественно воспроизводит превращение значительного «квартуполномоченного» (по
сравнению с жильцами семьдесят второй коммунальной квартиры) в «маленького» человека (уменьшившегося даже в физических размерах) при общении с «влиятельным» лицом. Усиливает ощущение «вернувшегося» петербургского хронотопа XIX века и сравнение появившегося генерала с барином: «В прежние времена человека с таким лицом приняли бы за барина.» [3, с. 240]. Эта соотнесенность получила широкое распространение на страницах новой петербургской прозы. В повести «Две смерти» И.Долиняка описание нового хозяина жизни Панакеева также построено на обыгрывании «барского начала» персонажа: «Все это засело в жирных морщинах возле его глаз, в самодовольном похихикивании, в барской самоуверенности каждой фразы, каждого жеста» [2, с. 52].
Проанализированные сцены встречи значительного лица и маленького человека в новой петербургской прозе не просто воссоздают «картинку» из жизни России рубежа веков. Авторская поэтика художественно убеждает: новый властелин сознательно «реанимирует» комплекс униженного и оскорбленного в собеседнике. «Он мог шутить, откровенничать, будто бы становиться на одну доску, но самое наизадушевное обращение означало не более чем возню кота с мышью. Панакеев поглядывал на меня, и по губам его проскальзывала усмешка: ну, и чего стоит твое образование? чего добился ты своей прилежной службой? пришло, пришло-таки время превратиться тебе в попрошайку», - так понимает истинный подтекст своего разговор с бывшим однокурсником безработный архитектор, главный герой повести «Две смерти» [2, с. 52]. Показателен в контексте отмеченных тенденций и рассказ Анатолия Бузулукского «Должник» (2000). Одно из действующих лиц произведения Андрей дал в долг значительную сумму «жалкому, тщедушному и смиренному» Петровичу, однако тот оказался «торжествующим мошенником», вовсе не собирающимся возвращать чужое [4, с. 10]. И теперь герой на личной встрече с «решительным лицом», «важной персоной» (а в эту классификацию автор включает «бандитов», «коммерсантов», «милиционеров») хочет договориться об условиях возвращения денег. Оптимизм Андрея поддерживает «ажиотажная заинтересованность» «разводящего бандита Катасонова», «неотлучно» звонившего и предлагавшего «незамедлительно состыковаться, пока «карась не соскочил с крючка» [4, с. 7]. Однако при личной встрече «Леха объявил, что дело Андрея, к сожалению, безнадежно» [4, с. 8]. Бандит «ровным полушепотом прошелся по тому же кругу объяснений и второй, и третий раз, начиная. уставать от многословия и свирепеть», провоцируя героя на вопрос, ради которого и затеял он всю эту комедию с «помощью».
«Что же делать? - спросил Андрей.
Леха как будто только и ждал подобного простодушия. Он ответил мгновенно, воодушевленно и спасительно:
-Утереться, и все.
-Как утереться, - глупо спросил Андрей и польстил своим ничтожеством Леху в самое
сердце.
-А вот так.
И Леха показал, как надо было в данном житейском случае утереться лоху Андрею. Темной, набухшей ладонью Леха шумно провел по своим асимметричным губам, захватывая большим и указательным пальцами весь нос, как будто собирая слюни и сопли в кулак. Потом он встряхнул рукою, освобождаясь от мнимой слизи, и скрестил руки на набрякшей груди» [4, с. 8]. Сцена завершается наполеоновским жестом «решительного лица», указавшего маленькому человеку (или «лоху», по классификации «важных персон» нового времени) его место и возможности, после чего современный властелин судьбы с чувством выполненного долга покидает униженного им персонажа. И последняя деталь: уже уходя, «Леха наступил Андрею на ногу, на кончики пальцев. Давление было болезненным, но оконфузившийся Андрей себя не выдал, а Леха не заметил» [4, с. 9].
И все-таки маленький человек конца XX - начал XXI века лишен наивной веры в доброго генерала. Герои прекрасно понимают, что представляет из себя современное значительное лицо, знают истинную цену «барскому гневу и барской любви». Андрей Петрович из повести «Две смерти» И. Долиняка спокойно реагирует на то, что ему отказались заплатить за работу. Также невозмутимо герой воспринимает и зеркально противоположную ситуацию: по прихоти властелина судьбы он получает деньги («Корочун сказал: - Заплатить тебе, говоришь? А ну-ка сыпься отсюда, да побыстрей! Чтобы духу твоего здесь не было, сегодня же!
Что-либо доказывать было бесполезно, а ведь подонок прекрасно знал, какие работы и как долго выполнял я по указанию Панакеева.
Я повернулся и пошел прочь.
-Стой!
Я оглянулся. Корочун вытащил из кармана портмоне, украшенное серебряными вензелечками и метнул на стол пять сотенных долларовых купюр, упавших эффектным веером. Готов поклясться, раскошелился он, чтобы пофорсить перед своими собеседниками. Барин может и кнутом, а может и швырнуть несколько медяков. Я подумал немного и взял деньги» [2, с. 114]. В отличие от петербургской прозы XIX века маленький человек утратил иллюзии, и уже не отправится умирать от громогласного крика генерала. И все же этот герой сохраняет комплекс униженных и оскорбленных: в нем словно генетически заложены представления о
бессмысленности бунта.
Несколько изменяется в новой петербургской прозе и поэтика чина. В рассказах, повестях, романах Н. Галкиной, И. Долиняка, М. Кураева, А. Бузулукского и др. титулы, звания, ордена
заменены интерьером, который призван компенсировать и компенсирует новым влиятельным лицам утраченный «Табель о рангах» (с его превосходительством, тайным советником, орденом св. Андрея Первозванного и т.д.). Описанный кабинет Панакеева - «шестидесятиметровая комната» -похож на жилище «не слишком разборчивого любителя редкостей или антикварную кладовую»: «мраморные головы в древнегреческих шлемах», «фрагмент резного иконостаса, с распахнутыми царскими воротами, в них кощунственно горбилась фигурка Мефистофеля», ли церковная, то ли намогильная плита с горельефом Иисуса, несущего крест» [2, с. 49-50]. Бандит Леха Катасонов вписан в интерьер «гобеленистого, текстурного» бара «Астории», куда привратниками допускались лишь «посвященные», а чашечка кофе стоила десять долларов [4, с. 7-8]. Все эти похожие друг на друга люди, «несмотря на разнообразие дорогих курток, кейсов, золотых и золоченных браслетов, очков с темными стеклами» именуются в текстах «деловыми людьми», «дельцами значительными», «шишками», «влиятельными людьми», «важными персонами» и т.д. Новое время порождает новые титулы, знаки отличия заменяют доллары, неизменно одно -властелин судьбы нуждается в визуальном контакте с маленьким человеком, в ощущении его беззащитности, неустроенности и происходит самоутверждение влиятельных лиц.
In the article «The Motif of the Lord of Fate and a Little Man confrontation in New Petersburg Prose of the Late XX and the early XXI Centuries» the literary trend announced is characterized by a motif structure of man and the lord of fate, which goes back to the motif organization of the XIX - XX centuries classical Petersburg text.
The key words: Petersburg prose, the lord of fate, rankpoetics, a motif, a little man, context.
Список литературы
1. Дилакторская О. Петербургская повесть Достоевского. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. 348 с.
2. Долиняк И. Две смерти // Звезда 1999. № 1. С. 42-120.
3. Кураев М. Зеркало Монтачки. М. ЗАО. Изд. «Центр-полиграф», 2001. 231-605с.
4. Бузулукский А. Должник // Нева. 2001. № 2. С. 7-11.
Об авторе
Ермоченко Т. К. - кандидат филологических наук, старший преподаватель Брянского государственного университета имени академика И.Г.Петровского.
