CC BY
37
МОТИВ КАК ЕДИНИЦА СЮЖЕТА : ОБЩЕЕ И РАЗЛИЧНОЕ В СКАЗКАХ БАШКИР И СИБИРСКИХ ТЮРКОВ
Г.Р. Хусайнова
Ключевые слова: фольклор, сказки, указатель, сюжеты, мотивы.
Keywords: folklore, the tales, the index, plots, motifs.
Сравнительно-сопоставительное исследование сказочного наследия разных народов всегда была актуальной проблемой. Это позволяет выявить как близкие параллели, так и отличительные моменты в однотипных сказках, которые сказковедами определяется по международным указателям сказочных сюжетов А. Андреева [Андреев, 1929] и
А. Аарне-Томпсона [The Types, 1961].
Целью своей статьи мы также определили текстологический анализ волшебных сказок башкир и ряда сибирских тюрков для выявления общих и отличительных моментов.
Для сравнительного изучения мы остановились в основном на волшебных сказках башкир, алтайцев, тувинцев и якутов (к сожалению, тексты волшебных сказок хакасов на русском языке оказались труднодоступными). В качестве сопоставительного примера мы привлекли алтайскую сказку «Боролдой-Мерген» [Алтайские сказки, 1937], в которой наше внимание, прежде всего, привлекла общетюркская лексика, в том числе и слово «мерген». Данное слово активно фигурирует даже в названиях башкирских сказок, например, «Кильтяй -Мэргэн и его сестра» [Башкирское народное творчество, 1988, с. 367374], «Булансы-Мэргэн» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 199-202] и др. Конечно же, содержания башкирских и алтайских сказок из-за отдаленности регионов могут быть несовпадающими, но при изучении мотивов в двух национальных текстах оказалось, что почти каждый мотив имеет параллель в башкирских сказках. Говоря о мотиве, мы имеем в виду мотив, как образную повествовательную формулу, закрепленную в традиции [Силантьев, 1999], и на инвариантном уровне, согласно которому: «мотив - это стереотип, схематическое обобщение ситуации, коллизии, события, поступка, характеристики» [Путилов, 1991, с. 83]. Так, в алтайской сказке привлекает внимание мотив бегства сестер от кровожадной Алмыс (Дьелбеген), при этом, согласно содержанию сказки, чудесными помощниками выступают обычные предметы из быта: отцовский брусок превращается в непро-
лазно-густую глухую тайгу [Алтайские сказки, 1937, с. 51], ножницы -в стальную гору высотой до неба [Алтайские сказки, 1937, с. 52], гребень - в бор, да такой, «что змея проползла бы с трудом» [Алтайские сказки, 1937, с. 55], а в башкирской сказке «Убыр-эби» [Алтайские сказки, 1937, с. 92] при бегстве сестры берут гребешок, зеркало и точило, бросив их, они на время создают препятствия противнику и убегают дальше. Сравним, во что превращаются волшебные предметы героинь башкирской сказки: гребень - в дремучий лес, точило - в огромную гору, упиравшуюся вершиной в небо (как и в алтайской сказке), зеркало - в большое озеро, в котором убыр-эби утонула [Башкирское народное творчество, 1989, с. 94]. Как видно из примеров, героини сказок обоих народов берут в дорогу почти одинаковые предметы (отличаются: ножницы - в алтайской, зеркала - в башкирской сказках), при этом созданные противнику препятствия тоже похожи - гора, лес.
Далее идет мотив спасения девушек от Алмыс (Дьелбеген) с помощью рыжей лисы. Похожий мотив мы имеем в башкирской сказке «Шагали» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 100], где герою на помощь тоже приходит лиса, предлагает свою «помощь» Убыр-эби, бросает топор в воду, но не залепляет глаза противнику, а залепляет место рубки дерева, тем самым тянет время, которое необходимо сказочному герою. В алтайской сказке убежавшие героини оказываются у моря, и лиса также помогает им переправляться на другой берег, а Ал-мыс (Дьелбеген) тонет в море, то есть в сказках обоих народов антагонисты героев находят свою смерть в большой воде (вода, по мировоззрению тюрков, выступает границей между мирами).
Интересен также мотив выбора мужа, отражающий древнейшие отголоски семейно-брачных отношений. Выбор царевнами женихов при помощи «бросания» в толпу яблок или других предметов встречается в башкирских сказках довольно часто, хотя более традиционным для башкирских сказок о женитьбе героя на царевне является богатырское состязание женихов [Башкирское народное творчество, 1976, с. 325]. В алтайской сказке девушки, сидя на вершине высокого кедра, бросают свои кольца с правой руки вниз и охотники, которые смогли поймать эти кольца, женятся на них [Алтайские сказки, 1937, с. 62]. Этот эпизод близок к соответствующему эпизоду башкирской сказки «Златохвостый-серебряногривый» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 33], в которой девушки, выбирая себе будущих мужей, бросают яблоки в толпу и в кого они попадают, те и становятся женихами, так, старшие царевны выходят за солдата, офицера, а младшая - за батрака [Башкирское народное творчество, 1989, с. 37]. То же самое про-
исходит и в алтайской сказке: старшие сестры выходят за богатых охотников, а младшая - за бедняка [Башкирское народное творчество, 1989, с. 62-63]. Последний эпизод напоминает башкирскую сказку «Незнай» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 41-51], где старшие царевны выходят замуж за приближенных царя, то есть за богатых, а младшая - за Незная, то есть бедного.
Далее в алтайской сказке мужья надолго уходят на охоту, а жены обещают им подарки к их приезду: первая намеревается из небольшой кожи сшить тридцать пар очень прочных, красивых сапог; вторая желает из одного зернышка приготовить девять мешков толокна; третья хочет родить дочь с золотой головой и серебряным телом [Алтайские сказки, 1937, с. 64-65]. В башкирских народных сказках, соответственно: первая жена обещает родить сына, вторая - дочь, третья - сразу дочь и сына [Башкирское народное творчество, 1989, с. 322]; старшая жена обещает к приезду мужа сшить рукавицы из вошьих шкур, а младшая - родить луноликого мальчика [Башкирское народное творчество, 1989, с. 328-329]; старшая обещает из звериной шерсти чулки, варежки связать, а из шкур одежду сшить; средняя - приготовить еду из мяса диких зверей; младшая - родить прекрасного сына [Башкирское народное творчество, 1989, с. 333]; первая жена обещает каждый день стрелять по воробью с сорока ребрами и кормить его мясом сто слуг; вторая жена - соткать сапоги из песка; третья - сшить рукавицы из кожи вшей; четвертая - родить двух сыновей с золотыми головами, жемчужными зубами и серебряными волосами [Башкирское народное творчество, 1989, с. 336]; старшая жена кумыс готовит, средняя одежды шьет, «младшая - бременем отяжелена, Санай батыра вынашивает» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 345-346].
То есть, как представляется из текстов алтайских и башкирских сказок, старшие жены могут удивить мужей только искусством готовить еду и шить одежду, а младшая - родить детей, единственным небольшим отличием является то, что, если в башкирских сказках иногда младшая жена рожает двоих детей за раз, то в алтайской - в разное время. Так, героини алтайской сказки в следующий отъезд мужей обещают им: первая - из овчины с ладонь сшить шестьдесят крепких шуб, вторая - из одной чашки молока наварить араки шестьдесят ташауров, третья - родить сына с серебряной головой [Алтайские сказки, 1937, с. 67-68]. В данных примерах о том, что старшая жена хочет шить, средняя - готовить еду, а младшая - родить, то есть, по сути, способности жен те же - первые - хорошие хозяйки, а младшая - хорошая мать, но качество выполненных обещаний изменилось: в первом слу-
чае жены использовали числа тридцать и девять, а во втором - шестьдесят и, соответственно, младшая жена первый раз родила дочь, второй раз - сына. Этот общий эпизод для алтайской и башкирской сказок далее завершается следующим эпизодом о «выбрасывании» старшими женами (сестрами) детей младшей жены (сестры) в реку (в алтайской сказке), в озеро (башкирской сказке), и замена черным щенком ( в башкирской сказке), слепым щенком и грязным слепым котенком (в алтайской сказке). Также общим для сказок обоих народов является и то, что, согласно законам сказки, дети не погибают: в алтайской сказке - «ранним солнечным утром выходят из воды и на травке зеленой резвятся» [Алтайски сказки, 1937, с. 74] и в башкирской сказке - «вышли на берег, стали резвиться - играть и кататься на песку» [Башкирское народное творчество, 1989, с. 342], а также в текстах сказок обоих народов совпадает мотив заманивания детей материнским молоком [Алтайские сказки, 1937, с. 74; Башкирское народное творчество, 1989, с. 342]. В сказках одинаковым является способ наказания виновных: завистливых старших жен (сестер) привязывают к хвостам коней и отпускают в степь (в долину) [Башкирское народное творчество, 1989, с. 343; Алтайские сказки, 1937, с. 77], но в алтайской сказке, в отличие от башкирского, подобному наказанию подвергается и отец детей.
Алтайская сказка, которую мы выбрали для сравнительного изучения, имеет логическое сюжетное продолжение: так, дети вырастают, а их мама умирает, брат охотиться, а сестра остается дома. Уходя на охоту, брат запрещает сестре варить суп из осердия, играть в бабки, пешки и ходить на зеленый холм. Запреты нарушаются, и девушка погибает - в поисках огня она попадает в дом Алмыса-бабы, которая укладывает девушку на колени, ищет вшей на голове и пьет кровь из ее тела [Алтайские сказки, 1937, с. 82,85]. То же самое происходит в башкирской сказке «Кильтяй Мэргэн и его сестра»: девушка нарушает запрет брата, в поисках огня попадает к мяскяй-людоедке, которая под предлогом «поищи в голове» «сосет ее кровь из жил и мозг из костей» [Башкирское народное творчество, 1988, с. 368]. Мотив добывания огня для домашнего очага и избавление от мяскяй, высасывающей кровь, часто встречается в башкирских и других тюркоязычных сказках разных сюжетных типов [Башкирское народное творчество, 1976, с. 353].
Интересен мотив захоронения, встречающийся в сказках обоих народов: в алтайской сказке брат схоронил сестру в скале [Алтайские сказки, 1937, с. 86], а в башкирской - девушка положила тело брата в дупло дерева [Башкирское народное творчество, 1988, с. 369]. Данный мотив напоминает распространенный в очень далеком прошлом у мно-
гих народов обычай первичного захоронения на высоком дереве (вторичное захоронение производилось в дольмене - сооружении из четырех огромных плоских камней, когда от мертвеца оставался только скелет). Этот обычай сохранялся на Кавказе, у некоторых абхазских племен, ХУП столетия [Башкирское народное творчество, 1976, с. 362]. Согласно В.Я. Проппу: «сказка отражает широкое представление, что два мира (а иногда и три - подземный, земной и небесный) соединены деревом» и «с культом мертвых дерево связано» [Пропп, 2005, с. 180].
Примечательным является еще один мотив в сказках двух народов - это облачение сестер в одежду погибшего брата и отправление за средством для его исцеления (сравните: [Башкирское народное творчество, 1988, с. 369; Алтайские сказки, 1937, с. 89]. Мотив сватовства к царевне женщины, переодетой в мужчину, известный по русской былине о Ставре Годиновиче и по западноевропейским новеллистическим сказкам, как видно, находит своеобразную параллель в волшебных сказках тюркоязычных народов [Башкирское народное творчество, 1976, с. 353]. Вооружившись луком и стрелами брата, героиня башкирской сказки участвует в состязаниях, побеждает и добивается рук трех царевен с чудесными палками, с помощью которых оживляет брата [Башкирское народное творчество, 1988, с. 370-371], а, чудом ожившая, благодаря капле живой воды рядом протекающей реки, героиня алтайской сказки с помощью золотого рожка, т.е музыкой заманивает трех красавиц, которые по подсказке белобородого старика «трав могильных в воде настояли и в рот музыканту настой этот влили, обмыли молочной водой, а потом окурили можжевелом», после чего юноша ожил [Алтайские сказки, 1937, с. 93, 94]. Так, благодаря своим сестрам, которые привели трех красавиц, оживают башкирский Кильтяй-Мэргэн и алтайский Боролдой-Мерген. Как видно из примеров, в сказках можно рассмотреть формы умерщвления и воскресения. Как пишет
В.Я. Пропп, «формы эти очень разнообразны» [Пропп, 2005, с. 73].
Таким образом, на примере одного текста алтайской сказки нам удалось выявить целый ряд близких параллелей мотивов и персонажей с башкирскими сказками.
Для сопоставления нами выбран следующий текст тувинской сказки - «Медвежий сын силач Ыйгылак-Кара» [Тувинские народные сказки, 1994, с. 227]. У башкир существует несколько вариантов сказок с подобным названием: «Мальчик с медвежьими ушками», «Богатырь-Айыу-голак», «Аюголак» [Башкирское народное творчество, 1988, с. 420]. Сравнение текстов показало, что и по содержанию, и в составе персонажей сказки башкир достаточно схожи с тувинской: совпадает
имя главного героя сказок двух народов, дается объяснение о происхождении имени. Так, в башкирской сказке: женщина пошла в лес за дровами, заблудилась, угодила в медвежью берлогу, тот ее схватил, накормил, напоил, но домой не отпустил [Башкирское народное творчество, 1989, с. 171], а в тувинской: женщина отправилась за водой (она жила на опушке леса. - Х.Г.), а там, где брали воду, ее медведь подстерегал; он схватил женщину в охапку и унес [Тувинские народные сказки, 1994, с. 227]. Затем по сюжету в сказках обоих народов женщина рожает сына с большими ушами, мальчик растет очень быстро. В тувинской сказке об этом повествуется так: « Ол тврупалган оглунуцвЗYген деп 4Yee3u, бир хонарга-ла6 «Бир харлыг мен»-дээр, ийи хонарга «Ийи харлыг мен», Yш хонарга <^ш харлыг мен», - дээр» (Этот родившийся мальчик так быстро рос!.. Одни сутки прошли - «Мне один год», - говорит; двое суток - «Два года мне», - говорит; трое суток прошло - «Три года мне», - говорит) [Тувинские народные сказки, 1994, с. 226].
Примечательно также и то, что в сказках двух народов герои в пути встречают богатырей общими характеристиками: в башкирской -Имэн батыр (Дуб-богатырь) с корнем вырывает деревья и пересаживает их на другое место и Тау-батыр (Гора-богатырь) - переставляет горы с одного места на другое [Башкирское народное творчество, 1978, с. 144]; в тувинской - Дыт-Турар Узун-Сарыг-Меге (Корчеватель Лиственниц Узун-Сарыг-силач) выдергивает лиственницу и сажает на место другой лиственницы [Тувинские народные сказки, 1994, с. 231] и Хая-Турар Улуг-Кара Меге (Корчеватель Скал Улуг-Кара-силач) вырывает одну скалу и на место другой скалы ставит [Тувинские народные сказки, 1994, с. 233].
Однотипны также антагонисты героев: в башкирской сказке -старик - “сам ростом с вершок, а борода - с тысячу вершков” [Башкирское народное творчество, 1978, с. 45], в тувинской - улуг эр кижи, чес хаайын, чес дыргаан (огромный мужчина с медным носом, с медными когтями) [Тувинские народные сказки, 1994, с. 243]. В сказках обоих народов спутники героя не признаются, что встретились с хозяином дома, а Аюголак / Ыйгылак-Кара, встретившись с ним, пытается его удержать, но тот убегает. Далее он, оставив товарищей наверху, преследует противника в подземелье. По пути встречает: в башкирской сказке - друг за другом трех девушек, а в тувинской - старуху с тремя дочерьми. В сказках обоих народов эти девушки становятся нареченными батыров; богатыри предают товарища - вырезают аркан и батыр обратно падает вниз. Батыр спасает птенцов Самригуш (башк.)
/ Хаан-Херети (тувинск.) от прожорливой девятиглавой аждахи (башк.) / пятнадцатиголовый змей (тувинск.), за что птица обещает батыра поднять в Верхний мир. В башкирской сказке Самригуш велит батыру запастись сорока мисками мяса, молока, а в тувинской - настрелять уток, выбравшись, батыр находит товарищей. В башкирской сказке он велит им стрелять из лука со словами: “Если не виноваты, с вами ничего не случится”, но стрела возвращается и убивает их наповал. В тувинской сказке же батыр убивает Корчевателя ЛиственницУзун-Сары-силача, который перерезал аркан.
Таким образом, текстологический сравнительный анализ однотипных сказок двух родственных народов показал большое их сходство в сюжетном отношении. В то же время обнаруживаются небольшие отличительные моменты, не влияющие на сюжетную канву сказки. Так, например, в башкирской сказке встречным богатырям нет необходимости Аюголаку доказывать свое превосходство в физической силе, тогда как тувинские богатыри требуют, чтоб Ыйгылак-Кара повторил их действия. Или в башкирской сказке старик - “сам ростом с вершок, а борода - с тысячу вершков” требует, чтобы его накормили. Первые два дня батыры остаются без ужина, а третий день, когда с ним столкнулся Аюголак, этого не случается, в тувинской же сказке такой эпизод отсутствует. Привлекает внимание, как мифическая птица помогает герою выбраться в Верхний мир, но перед выходом заканчивается еда для птицы и в башкирской сказке батыр кормит птицу куском мяса, отрезанным из своей ноги, а в тувинской - бросает ей в рот свою шапку. То есть в деталях достаточно много отличительных моментов, но содержания сказок двух народов одинаковое. Сходство сказок, в частности башкир, алтайцев, тувинцев, объясняется, не только типологией сюжетов и мотивов в сказках разных народов, а, прежде всего, генетическими связями родственных народов.
В репертуаре волшебных сказок якутов тоже имеет место сказка «Медвежий сын Мишка-Михайло» [Якутские сказки, 1976, с. 138], но содержание якутской сказки в корне отличается от одноименных сказок башкир и тувинцев. Общим является только то, что он тоже растет быстро: «не по дням, а по часам: за сутки - как за месяц, за двое суток -как за два месяца» [Якутские сказки, 1976, с. 139], а потом уговаривает мать уйти к людям. Во всем остальном это самостоятельный сюжет. Так, в сказках башкир и тувинцев медведь берет в жены старуху, а в якутской - молодую девушку. Последнюю отец отправил за забытым им в дороге мешком муки и та попала в лапы зверя, осталась у него,
затем родила «ребенка-медвежонка» (у башкир и тувинцев это был человек, только уши их были медвежьи). Медвежий сын со своей матерью приходит в город (а не в аил, как в башкирской и тувинской сказках). Придворные через царя заставляют Медвежьего сына за ночь построить «золотой мост от крыльца дворца до церкви», затем «сорок четыре золотых колонны, на верхушках которых сидело бы по золотому клесту» [Якутские сказки, 1976, с. 141]. Потом Мишка-Михайло разоблачает коварную старуху-бабку, подменившую царских детей и спасает царицу от гибели, за что получает в жены старшую дочь царя. В брачную ночь, «сняв медвежью шкуру, чудесным образом он превращается в доброго молодца в золотом одеянии». Жена бросает медвежью шкуру в кипящую смолу, муж уходит от нее, она его разыскивает, они счастливы.
Как видно, сюжетная линия якутской сказки о медвежьем сыне в корне отличается от башкирской и тувинской и является контаминацией нескольких сюжетов: АТ650 А (Юный силач) + ср. АТ 449 (Царская собака) + АТ 440 (Муж-змей, рак, лягушка и т.п. АТ 435 (Амур и Психея) + 400 (Поиски исчезнувшего мужа).
Таким образом, в данной статье на примере текстологического сопоставления башкирских сказок с отдельными текстами других тюркоязычных народов: алтайцев, тувинцев и якутов одного нами выяснялись параллели на уровне мотивов, персонажей, символики с выяснением общего и различного.
На конкретных примерах сказок родственных народов с башкирскими сказками нам удалось выявить целый ряд близких параллелей в мотивах и составе персонажей, сюжетных эпизодах, которые объясняются типологическим сходством или общими генетическими корнями. При этом нами также представлены отличительные моменты, которые относятся сугубо национальной специфике башкирской сказки.
Литература
Алтайские сказки. Новосибирск, 1937.
Андреев Н.П. Указатель сюжетов по системе Аарне. Л., 1929.
Башкирское народное творчество. Сказки. Уфа, 1976.
Башкирское народное творчество. Сказки. Уфа, 1978.
Башкирское народное творчество. Уфа,1988. Т. 3: Богатырские сказки.
Башкирское народное творчество. Уфа,1989. Т. 4 : Волшебные сказки.
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2005.
Путилов Б.Н. Мотив // Народные знания. Фольклор. Народное искусство. М., 1991. Вып. 4.
Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике : очерк историографии. Научное издание. Новосибирск, 1999.
Тувинские народные сказки. Новосибирск, 1994.
Якутские сказки. М., 1976.
The Types of the Folktale : a Classification and Bibliography, Antti Aarne’s Ve^Kchrns der Märchentypen translated and enlarged ву S. Thompson // FF Communications 184. Helsinki, 1961.
