CC BY
13
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 821.161.1 ПРОСКУРИНА В.Л.
кандидат филологических наук, преподаватель, БПОУ ОО «Орловский областной колледж культуры и искусств»
E-mail: vera0804@yandex.ru
UDC 821.161.1 PROSKURINA V.L.
Candidate of Philology, Teacher, Orel Regional College of
Culture and Arts E-mail: vera0804@yandex.ru
МОРЕ КАК СРЕДСТВО ПОЗНАНИЯ СМЫСЛА ЖИЗНИ В ЛИРИКЕ НИКОЛАЯ МИНСКОГО SEA AS A MEANS OF KNOWLEDGE THE MEANING OF LIFE IN THE LYRICS OF NIKOLAY MINSKY
В статье проведен анализ маринистической лирики Николая Минского. Установлено, что в стихотворениях поэта реализуется его мэоническая теория и находит отражение философия природы как источника благодати, дарованной Богом. Представления о природе и ее воздействии на человека восходят к традициям романтизма и являются основой для формирования художественной концепции символизма.
Ключевые слова: Николай Минский, мэон, природа, маринистическая лирика, лирический субъект
The article analyzes the marine poetry of Nikolai Minsky. It has been established that the poet's poems implement his meonic theory and reflect the philosophy of nature as a source of grace bestowed by God. Ideas about nature and its impact on humans go back to the traditions of romanticism and are the basis for the formation of the artistic concept of symbolism.
Keywords: Nikolai Minsky, mayon, nature, seascape lyrics, lyrical subject.
Переходный характер эпохи конца XIX века, глубокий кризис, охвативший человечество в 1880-1890-х годах, стали причиной создания Николем Минским спорной и неоднозначной философии мэонизма, которая изложена им в трактате «При свете совести: мысли и мечты о цели жизни» (1890).
Мэон Минского - Абсолют, Бог, совершенный и наделенный всеми добродетелями, неизменный, тождественный самому себе. Однако Бог не существует во времени, он «умер», принося себя в жертву, ввиду своей бескорыстной любви к людям [5]. По Минскому, цель жизни человека заключается в стремлении к Богу: «Если, несмотря на отсутствие в жизни бескорыстно-доброго, вечного, целесообразного, я все-таки мыслю их и стремлюсь к ним, значит, моей душе присуще понятие об истинном добре, о конечной цели, о вечном бытии, обретающихся где-то вне меня, вне человеческой души, вне земной жизни» [5, с. 92].
Для философа существует лишь один мир - мир бытия, другого - Божественного мира нет, т.к. Бог пожертвовал им. Поэтому человек не может познать Бога, но может приблизиться к нему через состояние экстаза. Именно экстаз - единственная точка соприкосновения с Богом, «критерий «близости» к Единому, чувство, свидетельствующее о нахождении на последней ступени познания» [1, с. 27]. Следовательно, экстаза можно достичь, только пройдя определенное количество ступеней - состояний, и в конечном итоге найти смысл жизни, испытать радость подвижничества - служения Богу.
Бёмиг Микаэла справедливо характеризует философию Минского как синкретический сплав «отдельных
положений христианской антропологии, элементов коренящегося в трудах Шопенгауэра и Ницше волюнтаризма и почерпнутых из мистических учений Востока откровений» [2, с. 68].
Абсолютно естественно, что поэзия Минского стала средством выражения его философских взглядов. В каждом маринистическом стихотворении лирический субъект проходит эволюцию, открывает для себя истинный смысл жизни. В своем философском сочинении Минский пишет, что природа - не является проявлением Бога: «Святыня одинаково противоположна природе и человеку, святыня есть мэон» [5, с. 256]. Однако Минский не умаляет таинственного влияния природы на человека: «Если созерцание природы мистически потрясает душу, то лишь потому, что в природе мы видим реликвию единого, символ великой жертвы, результат божественного искупления» [5, с. 256].
Природа - не Бог, но именно ее созерцание в ма-ринистике поэта приводит лирического субъекта к экстазу - чувству, благодаря которому он приближается к «святыне мэонов». Между тем в стихотворениях поэта природа и человек не занимают одинаковую позицию - они не «одинаково противоположны» святыне. Природа - объект поклонения, обладающий чудодейственной силой для человека, символ жертвы, которую принес Бог ради людей.
Так, взгляд лирического субъекта стихотворения «Блеском солнца небо ослепляет...» сосредоточен на море, небе и горном береге: «Я гляжу - и сердце млеет От блаженства и стыда» [6, с. 12].
© Проскурина В.Л. © Proskurina V.L.
Ему представляется, что морская природа является целительной для «души измученной людской». «Блаженство» здесь - есть тот экстаз, благодаря которому человек может приблизить к Творцу, а используемое поэтом существительное «стыд» и дублирующийся далее предикатив «стыдно» включают в себя смешанные эмоции и мысли лирического субъекта, который испытывает чувство смущения и неловкости от осознания ошибочности своего прежнего представления о жизни и ее основах:
«Стыдно мне, что нужно так немного Для души измученной людской, Чтоб затихла в ней тревога И борьбу сменил покой» [6, с. 12]. Следовательно, лирический субъект проходит определенный путь, ищет успокоения и находит его в созерцании природы.
В стихотворении нет красочного описания пейзажа. Однако образы «вод и скал» перманентно присутствуют в стихотворном тексте как способ передачи чувств и мыслей человека: тревога повседневной жизни противопоставлена покою, ощущаемому на лоне природы. Антитетичными являются образы «бездушных вод и скал», созерцаемые лирическим субъектом, и человечества:
«Стыдно мне, что плачу от волненья Пред лицом бездушных вод и скал, -Я, кто тщетно утешенья Средь живых людей искал...» [6, с. 12]. «Бездушные» объекты природы - «воды» и «скалы» - оказываются спасительными для лирического субъекта, который тщетно искал избавления от душевной муки среди социума.
Последний катрен стихотворения построен на неожиданной, нетривиальной антитезе: «сознательное горе» противопоставлено объектам природы, контами-нирующимся в одушевленный образ «радости»: «Что сильней сознательного горя Кипарисов благовонный лес, Шорох листьев, шепот моря И безмолвие небес...» [6, с. 12]. Важно отметить, что измученная душа и «сознательное горе» - концепты мира цивилизованного, в котором существуют лирический субъект и все люди. В то время как собирательный образ радости включает в себя созерцаемые и ощущаемые тактильно, обонятель-но и зрительно объекты природы: вечнозеленые кипарисы источают приятный аромат, листья и море издают негромкие и глухие звуки, а небо молчит. Эти признаки природы - есть совокупный образ счастья, умиротворения, «блаженства» - экстаза. Минский умышленно проводит своего героя через постепенное осознания смысла жизни: природа помогает лирическому субъекту освободиться от уныния.
О волнении лирического субъекта свидетельствует выбранный поэтом размер стихотворения. 5-ст. хорей в первых двух строках каждой строфы чередуется с 4-ст. в третьей и четвертой строках. Прием метрического усе-
чения подчеркивает недоговоренность, отрывистость мыслей носителя речи.
Так, лирический субъект Минского приходит к мысли, что именно природа способна возродить человека к жизни, открыть ее смысл. В стихотворении «Блеском солнца небо ослепляет.» отразились философские воззрения Минского о «моэнах», в то же время представление о природе, о ее позитивном воздействии через созерцание, безусловно, восходит к традициям романтизма, к школе «чистого искусства» и ранней лирике Ф.И.Тютчева, и является одним из постулатов еще не существующего в 1886 году (год написания стихотворения) направления, которое получит название «символизм».
Следовательно, природа у поэта способна «мистически потрясать душу» не сама по себе, а через восприятие ее человеком - созерцателем. Минский не рассматривает природу в ее самостоятельной функции, она - необходимая ступень в душевных исканиях человека, в обретении им смысла своего существования.
Идея спасительного влияния природы на человека передана в стихотворении Минского «На смерть поэта». В размышлениях о жизни творцов, лирический субъект раскрывает неразрывность связи поэтического творчества со стихиями воды, огня и воздуха.
Природа для поэта - средство уйти от повседневных проблем, циничных людей, непонимания. В отличие от лирического субъекта стихотворения «Блеском солнца небо ослепляет.» творец в стихотворении «На смерть поэта» осознал значимость природы и не ищет понимания среди людей:
«Как часто на шепот природы Менял он беседы людские И слушать пустынные воды Бежал на прибрежья морские» [4, с. 78]. Морская стихия способна возродить в человеке лучшие качества, заменить любовь и славу: «Их голос бесстрастный и ровный Любил он сильней и печальней, Чем женщины шепот любовный, Поклонников шепот похвальный» [4, с. 78]. Морские объекты (волны) обладают «бесстрастием», что достаточно традиционно для символистов. Этот эпитет встречается у Д.С. Мережковского, В.С. Соловьева и означает высшую ступень Божественной благодати, связанную с Богом в душе человека.
Чувства, испытываемые лирическим субъектом-поэтом в стихотворении Минского, полностью соответствуют тем, которые испытывает человек, приближаясь к истине и пониманию смысла жизни: «любил он сильней и печальней». «Сила» означает радость подвижничества, а концепт печали рассматривается поэтом не совсем традиционно. Минский так комментирует контаминацию этих антиномий: радость возникает, «когда в душе нашей возникают мэоны, т.е. понятия о том, что абсолютно противоположно миру» и мы осознаем, что это и есть высшая цель. Но «сознание, что мэоны, как абсолютная противоположность миру, аб-
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
солютно не существуют, наполняют нашу душу безысходной скорбью» [5, с. 217-218]. Вследствие смешения этих чувств возникает чувство экстаза. С.В. Сапожков и Д.А. Баталова, интерпретируя сочинение «При свете совести.», отмечают: «Скорбь возникает от осознания, что наш мир никогда не сможет достичь Единого и что наше стремление к нему всегда разбивается о пустоту, на месте которой мы жаждем видеть святыню, но которой не может там быть, ведь существование нашего мира, мира «множеств», исключает бытие мира Единого» [1, с. 27].
Интересно, что в православии один из видов печали подобен тому, о котором пишет Минский: печаль по Богу. Это печаль о своей отдаленности от Бога, печаль, которую носили в себе все святые и праведники. Такая печаль очищает человека, рождает спокойствие, мир и радость о Господе. «Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению» (2 Кор. 7, 10).
Лирический субъект Минского через созерцание морской природы приходит к мысли о своей греховности, о ложности своих жизненных представлений, об отдаленности от Бога, которого не дано ему постичь, и открывает для себя истинные ценности.
Так, в поэзии Минского формулируется мысль о том, что «идеально прекрасными кажутся образы и звуки, отражающие душевный разлад, борьбу, разнообразность чувств, радость и страдание, слитые в чувстве экстаза» [5, с. 209]. Мысль о значимости приближения к истине через созерцание «идеально прекрасного» образа моря лежит в основе стихотворения «Херсонес». Увиденная лирическим субъектом картина, услышанные звуки оказывают на него живительное воздействие, снова связанное с чувством восторга и скорби: «Да у меня в душе молитвенно звучали Аккорды нежные восторга и печали» [6, с. 56]. В стихотворении «Херсонес» представлена антитеза локуса берега и моря. Херсонес - античный город, находившийся на побережье Крыма и переставший существовать в XV веке. Руины Херсонеса, останки домов, сравниваемые с могилами, унылый бурьян вызывают «холодный страх» у лирического субъекта. Страх, скорбь и бессмысленные скитания по руинами приводят к обрыву моря, которое показано бурным, но пленительным:
«Жемчужные валы к подножью припадали И, неутешные, метались и рыдали...» [6, с. 55]. Динамичные движения морской стихии, переданные глаголами интенсивной семантики (припадали, метались, рыдали), создают картину бурного пейзажа вне времени: валы не могут найти успокоения, ищут и бьются в поисках чего-то. Далее описывается наступление яркого заката:
«Меж тем закат разлил кровавые ручьи На море зыбкое, и тучек вереницы Поднялись в глубь небес, как огненные птицы, И день им посылал последние лучи» [6, с. 55]. Состояние переходного времени суток передается цветописью: жемчужные волны, кровавый закат, огнен-
ные птицы. Красный цвет в христианской символике «цвет мученических страданий христиан. На божественном языке символов красный является цветом Божественной любви. Концепция красного как цвета любви восходит к огню, несущему тепло» [7, с. 99], с последним связано появление огненных птиц.
Символичный красный цвет здесь относятся к небу и служат маркером перехода от дня к вечеру. Все атрибуты моря и неба - закат, море, тучки, небеса - показаны олицетворенными. Кульминационным центром стихотворения является колокольный звон:
«Проснулся колокол в беззвучном отдаленье И слил с рыданьем волн торжественное пенье» [6, с. 55].
Колокол Херсонеса является самой известной его достопримечательностью. Однако колокол Херсонеса в 1886 году, в год написания стихотворения, находился во Франции после Крымской войны, поскольку быт взят в качестве трофея войсками Англии и Франции, и был возвращен на родину только в 1913 году. Поэтому можно предположить, что Минский имеет в виду здесь церковный колокол, находящийся неподалеку. Тем не менее, значимость колокола как атрибута церкви в стихотворении очевидна. Пение бурных рыдающих волн сливается со звучанием колокола.
Лирический субъект наблюдает постепенное наступление ночи. Вторая часть стихотворения начинается с противительного союза но и отображает смену погоды и времени суток. Солнце садится, «отблеск роз» уже угасает, уходят яркие цвета и наступает ночь, «просыпаются небеса», воцаряется тишина, лишь на время нарушаемая гулом прибоя.
Контаминация звуков моря и колокола, безусловно, свидетельствует о исцеляющем душу свойстве моря, о приближении к «небытию», о скорби по Богу и радости осознания его противопоставленности реальному миру. Чувство приближения к трансцендентному вызвано необыкновенной красотой морской природы и доносящимися до слуха звуками.
В стихотворении «Снежные главы Кавказа мерещатся в небе лазурном.» описание жизни на берегу моря и движений моря заканчивается утверждением безмерной силы Единого. Изображение суши включает в себя горы Кавказа, берег, лес, ущелья, кипарисы, минареты. Весь пейзаж представлен умиротворенно-тусклым:
«Видно сквозь дым золотистый, как холмы, сомкнувшие берег,
Мелким кудрявятся лесом и делятся мраком ущелий. В сети полдневных лучей затих городок живописный,
Здесь кипарисом рисуясь, там белым кичась минаретом» [6, с. 165].
Большая часть стихотворения посвящена описанию суши, однако кульминационную роль здесь играет море: «Парус вдали розовеет - и все: отдаленные горы, Холмы, леса и ущелья, и город, и розовый парус.» [6, с. 165].
Поэт умышленно дублирует цвет паруса, так же «отблеск роз» в стихотворении «Херсонес» означал угасание красного заката в связи с наступлением ночи. Здесь розовый цвет также выбран автором для передачи тумана, за которым, в отдалении, окажется красный парус. Красный цвет также символизирует Божественную любовь и акцентирует внимание на дальнейшем действии. Лирический субъект переносит свой взгляд с суши на море, меняя «точку зрения». И парус оказывается центральным объектом созерцания, приковывая взгляд к морю.
Морская стихия становится в тексте стихотворения отражением мощи и бесконечной силу Бога:
«Все они внемлют, как море, лазурно-зеленое море, Мощным гекзаметром оду поет и поет непрерывно, Оду о силе Господней, оду о днях мирозданья.» [6, с. 165].
В последнем двустишии заключена основная мысль текста. Звуки моря уподоблены гекзаметру, шестимерному античному стиху. При этом стихотворение написано нетрадиционным для его времени размером, использование которого свидетельствует не только на указание традиций греческой поэзии, но об обращении к вечной теме внутренней связи поэтической души и моря - излюбленной теме романтиков.
Значимым является в тексте и определение жанра «песен моря» - ода - торжественный гимн, воспевающий Бога, его силу, Вселенную.
Уподобление звуков моря оде, с одной стороны, свидетельствует об антропоморфности стихии, с другой стороны, имплицирует ведущий характер литературы как искусства, способного воздействовать на сознание слушателя и читателя. Семантика моря в этом стихотворении предельно возвышена: море воспевает Бога, а человек и все живое на земле внимает словам о его силе.
Стоит отметить, что Минский часто использует глагол «внимать» в тех случаях, когда необходимо передать важность слов или мыслей. Причем мир внемлет у Минского объектам природы: морю или берегу.
Лирический субъект стихотворения «По взморью бродил я.» также «внимает» морю (глагольная форма «внимать» дважды повторяется): «О чем-то печально и важно Волна вопрошала - и ей отвечал Рассыпчатый берег протяжно» [6, с. 62]. Лирический субъект одинок, он тоскует, а природа помогает ему погрузиться в иные мысли, уводит в свой особый таинственный мир.
Описанию морского пейзажа в стихотворении посвящена всего одна строфа, изображающая закат и наступление ночи:
«Всплыл месяц - и глетчеры дальних вершин Зажглись красотою бесцельной. Раскрылся свод неба - прекрасен и нем, Подобно пустынному раю» [6, с. 62]. Красота природы вызывает у лирического субъекта чувство грусти, связанное с двойственностью природы. В свой трактат «При свете совести» Минский включа-
ет разговор-аллегорию Совести и юноши о красоте: «я мгновенно угадывала и отличала ощущение красоты среди других ощущений жизни. И красота вод и гор казалась мне еще заветнее красоты человека» [5, с. 78]. Красота имеет таинственное влияние, но при попытке найти ответ на вопрос о ее символике и отношении к святыне Совесть утверждает , что красота не символ святыни, красота более губит, нежели лечит: «она будит жажду, не утоляя ее, манит блуждающим огнем, не выводя на дорогу» [5, с. 79]. Поэтому красота ледников бесцельная, свод неба «нем» и сравнивается с пустыней. Но при этом ни одухотворенная природа, ни герой, наблюдающий за ее движениями, не испытывают чувство страха, а наоборот, ледяная пустыня тождественна раю - месту вечного блаженства. Созерцание природы приводит к пониманию сущности красоты.
Однако стихотворение имеет открытый финал: «И волны в тиши вопрошали: зачем? И берег шептал им: не знаю.» [6, с. 62]. Перманентно подчеркивающаяся таинственность вечера открывает связь с религиозным мистицизмом. Природа остается загадкой, разгадывать которую не имеет смысла - нужно наслаждаться тем, что человек способен испытать, созерцая окружающие пейзажи.
В стихотворении «Волны» лирический субъект, созерцающий море, стремится разрешить загадки природы и жизни. Море предстает постоянно меняющимся. Днем волны изображаются в бесконечном радостном движении. В тексте стихотворения они сравниваются с мифическими наядами:
«Смеялась и плясала вкруг камней, Иль мчалась, впереди сестер мятежных. То был прозрачный смех и молодой.» [4, с. 54]. При описании игры волн поэт использует аллегорию, связанную с любовным мотивом. Волна показана как женское начало, поэтому сравнивается с наядами, а небесное светило - солнце - как мужское начало: «Играли волны — вольные наяды. И солнца луч их влажные тела Пронизывал пылающим лобзаньем. И каждая волна была светла.» [4, с. 55] Почти в каждой строчке подчеркивается белизна волн: «волна.светлей небес», «белая пена», «волна светла», «жемчужные раковины». Эти светлые цвета создают живую картину, наполненную чувством радости. Поэтому лирический субъект невольно сравнивает созерцаемое с жизнью, волны кажутся ему «торжеством мгновений».
С наступлением сумерек скрытое за скалами и холмами море издает иные звуки:
«Их голоса, раздельные средь скал, Их буйный смех, и звон, и шепот влажный Теперь слились в печальный гул протяжный» [4, с. 56].
В изображении заката поэт использует яркие олицетворения и эпитеты, включающие традиционный для творческой манеры Минского красный цвет: «склонился день багряный», «день.. .умирал от жгучих ран заката»:
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
«И кровь его лилась на неба свод, На облака, на море в дали синей, Где солнца шар, коснувшись черных вод, Казался то курганом над пустыней, То куполом, то пламенным шатром» [4, с. 56]. Красный цвет заходящего солнца заполняет все пространство. Он становится символом смерти: замолкают птицы, морской ветер становится холодным и пронизывающим, «стирает краски жизни»: «И в саван тусклый, серый и тяжелый, Поспешно кутал небеса и долы» [4, с. 57]. Со смертью сравнивается именно закат - переход от дня и ночи: «О, мертвый час меж солнцем и луной,/ Меж явью дня и сновиденьем ночи!» [4, с. 57].
С наступлением ночи картина меняется, после «оцепенения души» в природе снова возникает гармония: «Земле уснувшей грезилась луна, И небу снилась бледная страна, Похожая на прежний брег холмистый, И морю снился трепет звезд лучистый» [4, с. 58]. Прозрачные лучи между небом и землей показывают неразрывную связь параллельных объектов Вселенной: земля - луна, небо - земля, море - звезды. Так же, как в начале стихотворения, лучи солнца соприкасаются с волнами, а в заключении морю грезится мерцание лучистых звезд.
Маркером перехода от пейзажного описания ночного моря к размышлениям лирического субъекта о смысле жизни служит песня моря. Ее звучание локализовано берегом и католическим храмом:
«А там, в туманах влажных, где Капелла Зажглась пятном, морская бездна пела» [4, с. 58]. Так, созерцание природы и звучание моря позволяет лирическому субъекту приблизиться к пониманию мира:
«А ровный шум глубин и отдалений, Дыханье жизни пред лицом судьбы, Рассказ без чувств, молитва без мольбы. Печаль и радость умерли бесследно, А песнь звучит бесстрастно и победно» [4, с. 58]. Финал стихотворения лишен жизнеутверждающего смысла. Красота природы, ее движение, ее одухотворенность оказываются недоступными для лирического
субъекта. Чувства, возникшие при созерцании картин живого мира, исчезают, лирический субъект утрачивает способность постичь истинный смысл существования и, по философии Минского, «отсутствие в нашей душе чувства экстаза может служить вернейшей приметой» того, что мы удаляемся от мэона - от Бога» [5, с. 217].
Таким образом, море у Минского - это обязательный атрибут пейзажных зарисовок. Оно является частью природы, взаимодействие с которой приближает человека к Абсолюту. В трактате «При свете совести» Минский обращает внимание на то, что природа и человечество равно далеки от мэона, от Бога. Анализ мари-нистической лирики поэта, напрпотив, доказывает, что природа значительно ближе к Абсолюту, поэтому имеет превосходство над человеком и является одной из ступеней познания истины. При этом природа не обладает таинственными свойствами, но она влияет на сознание человека и в конечном итоге проводит к открытию смысла жизни через глубочайшее эмоциональное потрясение, через переживание высшей степени восторга. Исключением является позднее стихотворение «Волны», содержание которого обусловлена кризисным характером эпохи.
Большая часть художественных приемов, которыми пользуется Минский при создании пейзажа, восходят к традициям русского романтизма: это и одухотворенность моря, и параллелизм состояний человека и морской стихии, и отображение восторга, испытываемое человеком при созерцании открытого морского пространства, чаще всего бурного, находящегося в постоянном движении.
Однако у романтиков море оставалось стихией непознаваемой, в маринистической лирике Минского именно созерцание моря приводит к изменению сознания человека, к особым ощущениям, которые помогают, если и не понять смысл бытия, то приблизиться к его постижению, помогают почувствовать и раскрыть смысл неизведанного в поэтическом слове. Так, в лирике Минского реализуется один из основных принципов русского символизма - это возможность избранных, истинных творцов, прикоснуться к тайнам мироздания и понять смысл бытия.
Библиографический список
1. Баталова ДА., Сапожков С.В. О некоторых философских источниках «мэонизма» Н.Минского (трактат «При свете совести: мысли и мечты о цели жизни») // Наука и Школа, 2019. № 5. С. 20-33.
2. Бемиг М. «Итальянские» стихотворения Николая Минского: от политической аллегории к философии «меонизма // Крымский архив, 2015. №2 (17). С. 61-74.
3. Второе послание Коринфянам св. ап. Павла / Библия [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://drevo-info.ru/articles/96.
html
4. Минский Н.М. Новые песни. СПб: тип. М.М.Стасюлевича, 1901. 120 с.
5. Минский Н.М. При свете совести: Мысли и мечты о цели жизни. СПб.: тип. И. Ефрона, 1890. 261 с.
6. МинскийН.М. Стихотворения. Изд.2-е. СПб.: тип. С.В. Балашева, 1888. 248 с.
7. Телицын В.Л., Багдасарян В.Э. Символы, знаки, эмблемы. Энциклопедия. М.: Библиотека энциклопедических словарей. 2005. 198 с.
References
1. BatalovaD.A., SapozhkovS.V. About some philosophical sources of «meonism» of N. Minsky (treatise «In the light of conscience: thoughts and dreams about the purpose of life») / Science and School, 2019. No. 5. Pp. 20-33.
2. Bemig M. "Italian" poems by Nikolai Minsky: from political allegory to the philosophy of "meonism" / Crimean archive, 2015. No.2 (17). Pp.61-74.
3. Second Epistle to the Corinthians of St. ap. Paul / Bible. [Electronic resource]. Access mode: https://drevo-info.ru/articles/96.html
4. Minsky N.M. New songs. SPb .: type. M.M. Stasyulevich, 1901, 120 p.
5. Minsky N.M. In the light of conscience: Thoughts and dreams about the purpose of life. SPb .: type. I. Efron, 1890. 261 p.
6. Minsky N.M. Poems. 2nd edition. SPb .: type. S.V. Balasheva, 1888.248 p.
7. Telitsyn V.L., Bagdasaryan V.E. Symbols, signs, emblems. Encyclopedia. M .: Library of encyclopedic dictionaries. 2005.198 p.
