CC BY
24Степанов Е.И., Аксентьев В.А., Головин Ю.А., Куконков П.И.
МОНИТОРИНГ СОЦИАЛЬНЫХ НАПРЯЖЕНИЙ И КОНФЛИКТОВ В КРУПНЫХ РЕГИОНАЛЬНЫХ ЦЕНТРАХ РОССИИ
(на примере Нижнего Новгорода и Ярославля)
МОНИТОРИНГ СОЦИАЛЬНЫХ НАПРЯЖЕНИЙ И КОНФЛИКТОВ В РЕГИОНАХ РОССИИ: КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ
Концептуально-методологические основания конфликтологического мониторинга региональных конфликтов. Идейную основу всех исследовательских усилий, которые предпринимались последнее время ис-следователями-конфликтологами Института социологии РАН, составила международная Программа «На пути к культуре мира», разработанная ЮНЕСКО и принятая ООН в конце ХХ века, продемонстрировавшего особенно острую конфликтогенность и связанные с ней опасности для всего человечества втянуться в разрушительные вооруженные конфликты как мирового, так и регионального и локального масштаба. Ибо в этой Программе провозглашена и обоснована необходимость в корне покончить с отверженностью, равнодушием, озлобленностью и враждебностью между людьми и образуемыми ими общностями и группами, разорвав тем самым порочный круг их взаимных оскорблений, противостояний и применения насилия, в том числе — и вооруженного. При этом одним из «краеугольных камней» разработки данной Программы выступило уже сложившееся к этому моменту понимание конфликтов, их роли и значения для жизнедеятельности любого общества, согласно которому конфликты не только неизбежны, но и могут иметь свои позитивные стороны, неся с собой инновации, изменения, рефлексии. Но этот позитив зависит от нашей способности управлять конфликтом, справедливо разрешать его и предотвращать его насильственные, разрушительные, деструктивные проявления. Тем самым, основную задачу составляет «управление конфликтом в интересах совместного развития»1.
Представить некоторые общезначимые направления и результаты усилий по решению этой задачи применительно к России и ее реги-
1 Адамс Д. Концепция культуры мира: основные принципы // Культура мира: от утопии к реальности. Казань, 1999. с. 22.
онам, предпринятых за последнее время учеными ИС РАН и его региональными партнерами, и составляет основную цель и содержание предлагаемой статьи.
Прежде чем перейти к конкретному рассмотрению и сопоставлению нынешней ситуации в России и ее регионах, необходимо отметить, что она во многом складывается под влиянием глобализации — как процесса втягивания всех освоенных человечеством регионов и всех основных сфер его общественной жизни во всемирное взаимодействие. По оценке одного из наиболее известных отечественных социологов культуры Б.Ерасова, под воздействием современной агрессивной глобализации, проводимой Западом под лозунгом тотального человеческого прогресса, «в собственно цивилизационном плане отмене или изъятию подлежит вся культура и история народа с его накопленным опытом, сложившимися структурами общения, жизненными устремлениями, представлениями о мире и о себе. Насильственная смена ценностей, норм и смыслов часто ведет к ниспровержению прежней символики, на которой в значительной степени держалось общество. Разрушение «других» культур прямо заложено в формулу «модернизации» как тотального разрыва с «архаикой» и «пережитками прошлого»2. Ибо, по убеждению проводников и последователей этого процесса, будущее за теми, кто действует совместно с «передовым миром» и от его имени, не считаясь со всем, что остается в прошлом.
Вряд ли стоит специально доказывать, что такого рода опасность в достаточно большой степени угрожает и России — как в целом всему российскому обществу, так и его отдельным сферам и регионам. Все мы, его граждане, на какой бы части занимаемой ею огромной территории мы ни жили и какими бы специфическими отличиями эта наша «малая Родина» ни обладала, на собственном опыте убеждается, как в условиях сегодняшнего «посткоммунистического» периода, одной из основных целей которого наша властвующая радикал-либеральная элита провозгласила «цивилизованное вхождение в мировое сообщество», тотальную «перестройку» взаимоотношений с «цивилизованным западным миром», рушатся все основания и принципы прежнего жизнеустройства и открываются горизонты безудержной и безбрежной «свободы» от всех привычных норм и ценностей.
Ближайшее негативное следствие этого процесса—рост аномии, маргинализация и криминализация российского общества, которые оказываются, таким образом, оборотной стороной современной глобализации. И это способствует широкому распространению аморализма и преступности по всем российским регионам при активном содействии к тому же
2 Ерасов Б. Унификация мира. Глобализация подрывает жизнеспособность незападных цивилизационных структур // «НГ». 2001. 14 марта. С. 9.
средств массовой культуры и информации, многократно тиражирующих через свои структуры смакование сцен и способов осуществления насилия и жестокости во взаимоотношениях людей, их различных групп и общностей. В том числе — и в межэтнических взаимоотношениях.
Больше того, в этом последнем аспекте стремление сокрушить все прежние принципы и традиции общежития различных этносов, накопленные прежними поколениями, в интересах, якобы, выстраивания «новой системы глобальной регуляции» усугубляется в российской действительности поддержкой западными институтами движений этнических меньшинств в ущерб более крупным геокультурным единицам национального, конфессионального или цивилизационного плана. По справедливому утверждению Б. Ерасова, «поддержка таких движений приводит не только к ослаблению крупных государственных образований, но и к многоликому «этническому возрождению», возвращающему мир в «доосевое время».
Подобная деструктивная тенденция прослеживается, — притом наиболее отчетливо по сравнению с другими российскими регионами, — на всей территории юга современной России, прежде всего — в мегарегионе Северного Кавказа, или в Южном Федеральном округе. Все последнее десятилетие ее концентрированным выражением был жесткий сепаратизм Чечни, получивший многообразную поддержку извне, начиная с финансовой и кончая помощью оружием и боевиками.
Но наряду с чеченским «узлом» в последнее время все туже начинает завязываться новый «узел» влияния деструктивной глобализации на северокавказский регион в целом и на составляющие его территории, — в частности. Речь идет о вытеснении русского населения национальных образований Северного Кавказа из местных структур власти, из важных сфер деятельности и исторически сложившихся мест проживания, заставляющем его мигрировать в другие территории региона и другие регионы страны. Эту тревожную констатацию подтверждают следующие данные: на территории Ингушетии русских осталось менее 2% населения. В Дагестане, где еще 10 лет назад доля русских составляла 12%, сейчас их осталось около 6%. В Северной Осетии только во Владикавказе удельный вес русских, по экспертным оценкам, за последние 10 лет уменьшился с 50 до 30%. В Карачаево-Черкессии каждая третья русская семья желает выехать из родных мест. Наконец, в Чечне, где до вооруженного конфликта проживало около 400 тыс. русских, сегодня их почти не осталось. Они разместились в основном в пределах краев и областей Южного (384 тыс. чел.), Центрального (114 тыс. чел.) и Приволжского (9 тыс. чел.) округов.
В определенном смысле этот деструктивный процесс имеет даже более глобальные негативные последствия, нежели чеченский кризис. Ибо под его влиянием северокавказские республики не только стре-
мительно превращаются в мононациональные образования, но и теряют черты гражданского общества, приобретая черты общества кланового, феодального.
Какие же выводы для себя в концептуальном плане должна сделать из всего вышеизложенного отечественная конфликтология? Во-первых, развитие событий на Северном Кавказе подтверждает, что принятие и практическая реализация идей современной глобальной доктрины вообще, той ее части, которая провозглашает, под видом содействия мировому развитию, поддержку движений этнических меньшинств против вхождения в более крупные геокультурные единицы, — в особенности, на деле ведет к деградации, деиндустриализации, «неоархаизации» самих национальных образований.
Во-вторых, сама тотальная глобалистская доктрина, ориентированная на «продавливание» принципов и интересов западной цивилизации по всему мировому пространству, никогда не выступает в своем общем, «чистом», абстрактном виде, а «локализуется», «регионализу-ется», приобретает ту или иную специфику в соответствии с особенностями, в том числе этническими, того региона, где ее принципы принимаются «проводить в жизнь». Это создает многообразие ее проявлений, для которого уже даже придуман парадоксальный термин — «гло-кализация». Поэтому и борьба с ее деструктивным влиянием как по форме, так и по содержанию также должна быть многообразной.
Наконец, в-третьих, эту борьбу, это противодействие разрушительному напору современного глобализма должны вести сообща и российское государство, «Центр», и российские регионы. Причем последние не вправе уповать на центральную власть в нейтрализации этого напора и содействующих его целям и задачам внутренних неурядиц, а должны заниматься всем этим сами, стремясь максимально «опереться на собственные силы».
Одна из ближайших неотложных задач в этом плане — изучение и регулирование разного рода напряжений и противостояний, возникающих и обостряющихся как на пространстве всей Российской Федерации, так и во входящих в ее состав национальных республиках, краях и областях. Для успешного решения этой задачи, в свою очередь, требуется прежде всего организовать региональные центры конфликтологии во всех этих образованиях или по крайней мере в некоторых, наиболее для этого подготовленных, а также активизировать разработку региональной конфликтологии как особого направления современных конфликтологических исследований, обеспечиваемую как местными научными и образовательными структурами, так и центральными исследовательскими учреждениями — прежде всего Российской академией наук.
ОРГАНИЗАЦИОННО-МЕТОДИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ МОНИТОРИНГА РЕГИОНАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ
В настоящее время наибольшие трудности в урегулировании и предотвращении региональных конфликтов и конфронтаций связаны, как представляется, прежде всего с недостаточностью фундаментальной проработки проблем и методов мониторинга и всестороннего анализа конфликтогенных ситуаций в регионах, а также с их эффективным менеджментом в виде службы «быстрого реагирования».
Мониторинг региональных конфликтов представляет собой процедуру создания такого целостного образа конфликтной ситуации, в котором должна найти отражение вся реальная совокупность конфликтных процессов и отношений, которые зарождаются и развертываются в данном регионе. Посредством этой процедуры осуществляется постепенный переход от установления простейших параметров и зависимостей, отражающих отдельные стороны конфликтной ситуации в регионе, к параметрам и зависимостям, воспроизводящим эту ситуацию достаточно полно и разносторонне. При этом получаемая в конечном итоге модель конфликтогенности данного региона должна быть максимально пригодна для практического использования, особенно теми общественными органами и административными структурами, которые имеют возможность принимать конкретные решения.
Основной акцент в реализации этой задачи предстоит сделать на выявлении, осмыслении и концептуальном интегрировании информации о конфликтогенных факторах (политических, экономических, социально-психологических, этнических, культурных, религиозных и т.п.), вызывающих и обостряющих типичные конфликтные ситуации в общественных взаимоотношениях в регионе, складывающихся в различных сферах его жизни, в особенности тех, которые ведут к разного рода принуждению и насилию, на раскрытии дестабилизирующих и деструктивных последствий действия этих факторов, а также на поиске и обосновании с помощью всего этого возможных мер по их нейтрализации и по приданию социальным конфликтам в регионе характера и форм, содействующих общему улучшению социальной ситуации и движению общества к развитой демократической стадии.
Предварительная экспертиза характера и состояния региональных социальных конфликтов в нашем обществе выявила также одну общую сложность в обеспечении их мониторинга и опирающегося на него конфликтного моделирования, которую предстоит учесть в исследовательской и образовательно-просветительской деятельности. Она состоит в том, что в современных условиях кризисные процессы, развертывающиеся в экономической, политической, межэтнической и идеологической сферах общественной жизни, подвержены сильному
взаимовлиянию. Это отчетливо демонстрируют уже развернувшиеся в стране региональные конфликты. Их развертывание начинается, как правило, с ухудшения экономического положения в регионе, что провоцирует ухудшение общественных отношений, активизирует деятельность местных кадров и элит. Последняя, воплощаясь в определенных политических движениях и программах, еще больше взвинчивает социальное напряжение и обостряет проблемы, вместе с тем зачастую осложняя их разрешение и ухудшая тем самым экономическую, политическую, идеологическую ситуацию и социально-психологический климат. Происходит дальнейшая радикализация региональных движений, настроений экстремизма, сепаратизма и т.д.
Это обстоятельство заставляет внимательно учитывать данные взаимные влияния. В соответствии с ним становится настоятельно необходимым формирование междисциплинарной группы экспертов из социологов, психологов, политологов, этнологов, экономистов для экспертной оценки состояния конфликтов в регионе, а также для соответствующего мониторинга конфликтных ситуаций, их диагностики, прогнозирования, регулирования и предотвращения.
Такая группа может, на основе широкого использования как вторичных материалов, так и полевых эмпирических исследований и опирающихся на них экспертных оценок дать сопоставительный модельный анализ тех сфер жизнедеятельности региона, где острота социальных конфликтов высока, с теми, где их возможность под действием соответствующих факторов и условий быстро нарастает, и теми, где региональная ситуация более спокойна. А модельный анализ различных сфер жизнедеятельности позволит выявить и обосновать необходимую и достаточную совокупность подходов к оптимизации региональных конфликтов, предложить адекватные меры по их предотвращению и урегулированию.
В процессе налаживания конфликтологического моделирования, опирающегося на мониторинг и менеджмент региональных социальных конфликтов, предстоит решить следующие основные аналитические и практические задачи:
а) определить формы и уровни недовольства различных социальных групп населения своим экономическим, политическим, социальным положением, культурным и бытовым состоянием как по ряду конкретных субструктур региона, так и по региону в целом;
б) выявить конфликтогенные факторы объективного и субъективного порядка, дестабилизирующие социальную ситуацию, их взаимосвязь и взаимосоотнесенность по степени важности и значимости в зависимости от способности влиять на обострение конфронтации региональных социальных групп и общностей;
в) понять тенденции и условия развития региональной ситуации в направлении ее стабилизации и нормализации, а также основные ба-
рьеры на этом пути, включая сложившиеся идеологические стереотипы и социально-психологические установки;
г) оценить уровень готовности представителей различных социальных групп и этнических общностей к конфронтационным или компромиссным и консенсусным формам поведения в конфликтных ситуациях, а также степень их образовательной и специальной подготовки к активному участию в предотвращении, урегулировании и ненасильственном разрешении конфликтов.
д) разработать и предложить для реализации соответствующим представительным органам и административным структурам в регионе научно обоснованные способы и формы предотвращения и урегулирования конфликтных ситуаций на основе создания их концептуальных моделей, обеспечивающих систематизацию, интеграцию, учет и нейтрализацию конфликтогенных факторов, стабилизацию общей экономической и социально-политической обстановки, корректировку массового сознания и поведения в направлении более широкого и основательного освоения демократических норм и правил.
Основной упор в разработке концептуальных оснований и организационных принципов регионального конфликтологического мониторинга следует делать, как представляется, на учете и использовании внутренней мотивации поведения представителей конфликтующих групп и общностей, их ценностных ориентаций и социально-психологических установок, идентификаций и стереотипов. Это связано с тем общим представлением, что человек или группа людей, включенные в систему общественных отношений, могут определенным образом трансформировать свое поведение, лишь корректируя свои идентификации с теми или иными общностями, их установками и ориентациями и тем самым меняя регуляторный механизм своего индивидуального и группового поведения.
ОПЫТ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ КОНФЛИКТОЛОГИЧЕСКОГО МОНИТОРИНГА В РЕГИОНАХ РОССИИ
Социальную ситуацию в современной России можно определить как опасное социальное расслоение, ослабление солидарности взаимодействующих в социальном пространстве групп и индивидов, обострение абсолютной и относительной депривации. Сложившаяся таким образом ситуация угрожает утратой управляемости общественными процессами и институтами, распадом основных социальных связей. В российских регионах подобная ситуация во многом определяется положением дел в центрах, аккумулирующих основные региональные противоречия, напряжения и конфликты.
Следует сразу с сожалением отметить, что пока внимание к задачам выявления, учета и практического урегулирования социальных напряжений и конфликтов внутри любых российских регионов со стороны тех исследовательских структур, которые осуществляют ныне мониторинг складывающейся социальной ситуации в России, неоправданно мало по сравнению со значимостью этих проблем для организации нормальной жизнедеятельности всей страны. Это во многом объясняется неразработанностью важных методологических и технологических проблем. В частности, таких, как соотнесенность, взаимопревращение, локально-территориальная обусловленность напряжений и конфликтов в социальной сфере, роль в их возникновении, обострении и преодолении тех или иных активно действующих на региональном пространстве социальных субъектов. Изучение феномена социальной напряженности практически не используется для прогнозирования и предупреждения нежелательных социальных конфликтов. Вместе с тем, представляется, что значительные возможности для подобного использования получаемых эмпирических данных о социальной напряженности реально существуют, особенно под углом зрения выявления их взаимосвязи с такими опасными для жизнедеятельности общества явлениями, как социальная дезинтеграция, аномия, депривация и т.п.
Сущность социальных процессов, протекающих в России, весьма точно отражает замечание А. Турена: «Проблемы власти и социального господства не исчезли, область структурных конфликтов только расширяется по мере того, как область священного тает в огне запланированных или организованных трансформаций»3.
Трансформации, наблюдаемые в современной России, постоянно сопровождаются насилием в различных формах. Именно поэтому для понимания природы многих конфликтных процессов важное значение имеет концепция структурного насилия, которое Й. Галтунг обозначает как принудительное, насильственное воздействие определенных социальных институтов как на отдельных индивидов, так и на целые социальные группы. Специфика конфликтов данного типа заключается в том, что их участники чаще всего не имеют никакого отношения к тем лицам, которые ответственны за структурное насилие, и зачастую даже не подозревают о том, что являются его жертвами4. С учетом этого, связь социальной напряженности и насилия может быть понята как взаимозависимость между определенным состоянием общественной жизни и одним из компонентов общественной системы.
В истории России насилие вообще является одной из распространен-
3 Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный мир, 1998. С.157.
ных форм общественного взаимодействия. Насилие, традиционно и наиболее ярко проявлявшееся в форме «русских бунтов», можно рассматривать как целенаправленную борьбу «низов» за улучшение своего социально-экономического положения. Развертывание этой борьбы сопровождалось возникновением в стране недоверия широких слоев населения к существующей власти. Правда, исторически в ходе внутрироссийских конфликтов происходили изменения не только в отношении к власти, но и в отношениях между основными классами общества. В частности, вплоть до первой четверти XVIII века (время Петра I) крестьянство служило дворянству, а дворянство — царю, то есть государству. Но ко времени Екатерины II дворянство, в сущности, перестало быть «служилым» сословием, и, как подчеркивал В.О. Ключевский, крепостное право потеряло прежний смысл, свое главное политическое оправдание5.
В настоящее время внутри российского общества нарастает процесс взаимной идентификации, осознания различий, уточнения, нюансировки прав и обязанностей основных социальных групп, обостряются процессы относительной депривации. Можно предположить, что основные показатели трансформации социальных напряжений в открытые социальные конфликты в условиях России во многом связаны с ростом относительной депривации, сопряженным с резкими изменениями в отношении как всего народа, так и отдельных социальных групп к власти, проявляющимися, прежде всего, в утрате доверия к последней. Как относительная, так и абсолютная депривация представляют собой реальную основу нарастания социальной напряженности в современной России. Больше того, по мере утраты доверия к существующей власти, девальвация в общественном мнении роли социальных групп, интересы которых эта власть представляет, становится «спусковым механизмом» открытых социальных конфликтов.
Один из центральных этапов превращения растущей массовой неудовлетворенности в социальную напряженность — идентификация лиц, групп, организационных структур, блокирующих деятельность, движение к целям, приемлемым для основных социальных групп, действующих в определенном регионе, в том числе, в его столице. Взаимная идентификация участников событий превращает возникшее на этой основе объективное противоречие между ними в субъективное переживание в форме его восприятия как конфликтной ситуации. В качестве основного механизма на этом этапе действует «избирательная рациональность», позволяющая выявлять и отмечать среди окружающих противников и союзников.
4 Galtung J. Violence, peace and peace research //Journal of Peace Research. Vol. 6. 1969. №3. С.294.
5 См.: Ключевский В.О. Сочинения. М., 1956-1959. Т. 3.
Следует подчеркнуть, что для канализации недовольства, напряжения, накапливающихся в социальной сфере, воздействия на ее основные элементы властными элитами могут быть использованы социальные институты, включенные в гибкую систему, обеспечивающую снижение уровня социальной напряженности, локализующую или оптимизирующую развертывающиеся конфликты.
Фиксация «степени неудовлетворенности» населения, позволяющая уточнить направления исследования социальной напряженности, открывает перспективу соотнесения ее с составом и действиями социальных субъектов, на которых гражданами, в той или иной мере, возлагается ответственность, вину за существующее положение дел, в частности, за характер, направленность, динамику ощущаемого насилия. Исследование связи нарастания социальной напряженности и разворачивающегося на этой основе социального конфликта предполагает сбалансированное соотношение реальных и нормативных показателей, четко фиксирующих соответствие того и другого.
Цели пилотажного конфликтологического исследования, проведенного в июне-ноябре 2005 г. в Нижнем Новгороде и Ярославле, были сформулированы следующим образом: уточнение концептуальной схемы становления социального конфликта; выявление и анализ особенностей, динамики и факторов процесса трансформации социальной напряженности в социальные конфликты в крупных региональных центрах России, где такая трансформация проявляется наиболее отчетливо.
В выборку были включены значимые для исследования группы респондентов-экспертов, выявленные в ходе предыдущих опросов (1999, 2001, 2002 гг.). В ходе исследования реализована квотная выборка с целью фиксации и описания различий в ролевых позициях и, по возможности, в типах личности экспертов. В Нижнем Новгороде было опрошено 162 человека, в Ярославле — 51. Опрошенные представляют органы государственной и муниципальной власти, общественно-политические партии, блоки, движения, профсоюзы, общественные (некоммерческие) и предпринимательские (занятые бизнесом) организации, средства массовой информации.
Мы исходили из того, что социальная неудовлетворенность — пространство, в котором происходит процесс трансформации того или иного объективного социального противоречия в феномен его сознательного восприятия, оценки и учета в ходе активных действий причастными к нему и испытывающими его влияние социальными субъектами. Эта неудовлетворенность выявляется, в частности, с помощью вопросов типа: «Какие острые проблемы, существующие в регионе, беспокоят Вас в настоящее время?», «Оцените свою удовлетворенность различными сторонами Вашей теперешней жизни» и т.п. На этой основе и возникает возможность выявить и оценить нарастаю-
щую социальную напряженность, основным содержанием и выражением которой является идентификация «своих» и «чужих», «возлага-ние ответственности», поиск «виновных». Она выявляется с помощью вопросов типа «Кто, на Ваш взгляд, несет главную ответственность за возникновение наиболее острых проблем?» и т.п.
В свою очередь, возникающая и обостряющаяся таким образом на основе нарастания неудовлетворенности социальная напряженность составляет исходное основание для появления и развертывания социального конфликта как завершающего этапа усиления неудовлетворенности определенных социальных групп теми или иными сторонами их жизнедеятельности и жизнеобеспечения, действиями тех, от кого состояние этих жизненно важных сторон зависит. Особенности их поведения в конфликтной ситуации выявляются вопросами «Как часто Вам приходилось участвовать в конфликтах?», «Когда вам приходилось быть участником конфликтов, что Вы обычно предпринимали?» и т.п.
Структурное насилие — причина структурных конфликтов, возникающих вследствие насильственного действия определенных социальных институтов в отношении как отдельных индивидов, так и целых социальных групп. Его состояние выявляется с помощью вопросов, однотипных при фиксации социальной напряженности. Конфлик-тогенность — предрасположенность социальных субъектов к участию в конфликте, интенсивность такого участия. Она выявляется с помощью вопросов типа: «Принимали ли Вы когда-либо участие в следующих акциях...?», «Если власть в вашем городе не выражает интересы граждан, следует ли гражданам предпринимать в этой ситуации следующие действия.», «Намерены ли Вы протестовать против ...?» и т.п. Объект предпринятого конфликтологического исследования — мотивация и актуальное поведение индивидов и наиболее конфликтных групп крупного города. Предмет данного анализа — основные особенности межгрупповых (межсубъектных) отношений в динамичной ситуации конфликта в региональном центре.
Основная гипотеза исследования: конфликтогенность отдельных групп обусловлена уровнем их неудовлетворенности существенными сторонами жизнедеятельности и направленностью процесса уточнения «возлагаемой ответственности» за наиболее острые социальноэкономические проблемы города. При этом: 1.1. Чем выше неудовлетворенность, тем более сфокусирован процесс «возлагания ответственности». 1.2. Чем более сфокусирован процесс «возлагания ответственности», тем выше конфликтность группы.
Альтернативная гипотеза: процесс трансформации социальной напряженности в социальный конфликт в разных группах имеет отличительные особенности: высокий уровень неудовлетворенности не всегда
трансформируется в соответствующий уровень социальной напряженности и далее — в соответствующий уровень конфликтности.
Программа и инструментарий пилотажного исследования разрабатывался общими усилиями представителей конфликтологических центров Москвы, Ставрополя, Нижнего Новгорода, Ярославля. В ходе пилотажного исследования осуществлялась проверка качества инструмента для сбора социологической информации от экспертов о социальных напряжениях и конфликтах, отрабатывался проект методики, который авторы в дальнейшем намерены опробовать в условиях массового полевого исследования.
В ходе исследования пилотировались вопросы, структура и композиция анкеты, а также проблематика исследования. Учитывая особенности выборочной совокупности, особое внимание уделялось проверке доступности респондентов-экспертов, отработке эффективной процедуры их поиска, процедуры самого опроса (время, место и способ организации опроса, продолжительность заполнения анкеты). Анкета в основном, состояла из полуформализованных вопросов, предполагающих получение однотипной информации от каждого респондента. Эти вопросы использовались для выявления и описания стереотипов поведения в напряженных, конфликтных ситуациях, распространенности различных конфликтных практик в той или иной социальной группе.
Пилотажное исследование было проведено в форме полуформали-зованных интервью с экспертами, содержащих элементы самозапол-нения. Авторы исследования учитывали, что самозаполнение анкет чаще всего ухудшает качество информации. Однако, как представляется, в некоторых случаях (интимные вопросы, а также вопросы, связанные с конфликтами, напряжениями) этот метод может оказаться не только приемлемым, но и единственно возможным. Негативные следствия самозаполнения могут быть преодолены в случае, если са-мозаполнение сопровождается последующим уточняющим интервью по открытым и полузакрытым вопросам.
В ходе исследования выяснилось, что анкеты, ориентированные даже на частичное самозаполнение, должны быть максимально фокусированными, т.е. содержащими только одну тему и сохраняющими логическую последовательность вопросов. Резкое чередование тем у многих респондентов вызвало отторжение, снизило уровень заполня-емости анкеты. Таким образом, особенности социоконфликтологичес-кого исследования диктуют необходимость фокусирования логической схемы анкеты на основных блоках показателей, фиксирующих становление социального конфликта, а также необходимость жесткого отсечения нерелевантной информации.
Исследование показало также, что совершенствование инструментария возможно как путем детализации логической структуры анке-
ты, так и путем увеличения числа открытых вопросов, предусматривающих подробную запись ответов.
Полученные в ходе социологического исследования данные свидетельствуют о том, что основные показатели, фиксирующие возникновение социального напряжения, находятся в пространстве относительной депривации, сопряженном с резкими изменениями в сфере отношений народа и власти. Эти изменения проявляются, прежде всего, в утрате доверия к последней. Как в Нижнем Новгороде, так и в Ярославле сравнительно более высок уровень доверия к президенту РФ. В Ярославле сравнительно выше, чем в Нижнем Новгороде, доверие к губернатору и правоохранительным органам.
Основным показателем относительной депривации выступает неудовлетворенность различными сторонами жизни. Обращает на себя внимание низкий уровень удовлетворенности опрошенных жизненными перспективами и жизнью в целом. Некоторое исключение составляют представители политических партий и бизнеса, более оптимистично оценивающих свои жизненные перспективы.
Таблица 1. Настроение, преобладающее в последнее время в Нижнем Новгороде и Ярославле (% от числа опрошенных)
Н-Новгород Ярославль
Хорошее 13,6 25,5
Нормальное 59,3 54,9
Раздражение, тревожность 24,1 19,6
Как видно из таблицы, в Ярославле более заметна доля опрошенных, отметивших преобладание хорошего настроения, здесь меньше ощущается раздражение и тревожность. Можно предположить, что эти отличия в настроениях связаны с динамикой экономической ситуации в данных городах. Опрос подтвердил наши предположения (см. табл.2).
Как респонденты Нижегородской области заметно чаще отмечают ухудшение экономической ситуации, тогда как практически половина опрошенных в Ярославле (45,1%) говорят об ее улучшении. Анализ показал, что в сознании опрошенных в Нижнем Новгороде доминируют такие проблемы, как плохое благосостояние, низкие зарплата, низкий уровень жизни, нищета, неравномерное распределение доходов. Вторую позицию занимают проблемы «развала», «деградации» экономики и инфраструктуры (транспорт, ТЭК, дороги). На третьем месте проблемы демографии и медицины. Далее идет проблема власти, в частности, низкое качество государственного аппарата. В Ярославле проблемы благосостояния отошли на второе место, здесь лидируют проблемы демографии, медицины и безопасности.
Таблица 2. Изменение экономической ситуации в последние 1-2 года
(% от числа опрошенных)
Характер изменений Н-Новгород Ярославль
Значительно улучшилась 1,9 9,8
Немного улучшилась 33,3 35,3
Не изменилась 30,9 29,4
Немного ухудшилась 13,6 9,8
Значительно ухудшилась 16,7 3,9
Затрудняюсь ответить 3,7 11,8
Респонденты отметили, что главную ответственность за возникновение наиболее острых проблем региона несет федеральный Центр. В Нижнем Новгороде об этом заявили 38,3% опрошенных. Причем, в этом едины представители всех групп. На региональную исполнительную власть главную ответственность возложили 24,7%, на органы местного самоуправления — 19,1%. Следует подчеркнуть, что представители политических партий основную долю ответственности возлагают на федеральный уровень, тогда как представители бизнеса распределяют ее между различными уровнями власти более равномерно.
Анализ результатов показал и возрастающую роль требований, которые адресованы не столько какой-то другой социальной группе, сколько системе власти, ставя, по существу, вопрос о легитимности сложившейся политической системы. Такой подход выводит из пространства конфликта социальные группы, фактически принимающие решения и легитимизирующие их при помощи официальной власти.
Политико-административные элиты как Нижнего Новгорода, так и Ярославля, пытаясь играть роль третейского судьи в учащающихся трудовых конфликтах, конфликтах в сфере собственности, распределения и использования торговых площадей, рынков, по существу, делают хорошую мину при плохой игре. Но эта роль для них явно непо-
Таблица 3. Иерархия ответственности за возникновение наиболее острых проблем города (по рангам)
Н-Новгород Ярославль
Федеральный центр I II
Региональная и местная власть II I
СМИ III IV
Криминальные структуры №-У III
Беженцы, переселенцы, мигранты №-У VIII
Профсоюзы VI V-VII
Политические партии и движения VII V-VII
Предприниматели VIII V-VII
сильна в связи с крайне низким авторитетом властных структур, которые чаще всего выступают в качестве орудия, используемого одной из сторон. Об этом убедительно свидетельствует то, что значительная доля опрошенных в Нижнем Новгороде (41%) и в Ярославле (более 50%) фактически отказалась отвечать на вопрос: «Кому из тех, кто обладает большим влиянием на решение проблем в регионе, Вы более всего доверяете?». И в Нижнем Новгороде, и в Ярославле, как оказалось, партиям и движениям, главе региональной администрации, профсоюзам доверяет примерно одинаковая часть опрошенных. Несмотря на то, что эти позиции оказались в верхней части нашего «рейтинга», речь скорее может идти о недоверии, чем о доверии. Зафиксированное в ходе исследования в обоих регионах недоверие к власти объясняется, на наш взгляд, тем, что власть в целом воспринимается как насильственная структура, контролируемая определенными «монопольно ориентированными» элитами. Наиболее выражено такое отношение среди представителей политических партий и движений, а также средств массовой информации.
Власть, контролируемая «монопольно ориентированными» элитами, неизбежно заинтересована в блокировании процесса осознания «нижестоящими» неудовлетворенности своим положением и обусловленной этим мобилизации для защиты собственных интересов. Для решения этой задачи используются, прежде всего, СМИ, которые, как показало исследование, в настоящее время в основном обслуживают интересы узкой группы богатых, близких к власти людей. Значительная часть респондентов, особенно в Ярославле (29,4%), подчеркнула такую роль СМИ, как «отражение позиции начальства и тех, у кого есть деньги». В Нижнем Новгороде 33,3% отметили ее, как предоставление реальной возможности открытого обсуждения конфликтной ситуации и путей выхода из нее. И в том, и в другом городе примерно каждый пятый респондент считает, что СМИ провоцируют обостре-
Таблица 4. Уровень доверия руководителям страны, региона, города
(% от числа опрошенных)
Кому лично из нынешнего руководства Вы доверяете? Н-Новгород Ярославль
Президенту РФ 48,1 56,9
Губернатору области 22,8 37,3
Председателю ОЗС 25,9 25,5
Главе администрации района 17,3 19,6
Прокурору района 5,6 23,5
Председателю районного суда 9,3 23,5
Начальнику РОВД 9,3 19,6
Руководителю областной профсоюзной организации 30,2 21,6
Руководителю своей организации 61,7 52,9
ние конфликтов за счет публикации вздорных слухов и сенсаций. Обращает на себя внимание редкое единодушие опрошенных, отметивших «нулевую» роль региональных и местных СМИ в деле защиты интересов «простых» людей.
В качестве источника социальных конфликтов опрошенные наиболее часто называют раскол общества на бедных и богатых, отсутствие равенства всех перед законом, несовершенство законодательства, правовую безнаказанность и криминализацию всех сфер жизни. Если попытаться дать определение общественному строю, для которого наиболее характерны указанные источники конфликтов, оно может быть сведено к формуле «бандитский капитализм». Успешному разрешению социальных конфликтов, по мнению опрошенных, мешает, с одной стороны(и в первую очередь), стремление части социальных субъектов действовать, исходя только из своих интересов, с другой, — плохое знание законов и своих прав большинством населения. Логика рассуждений респондентов может быть интерпретирована следующим образом: жадность и неразборчивость в средствах одних и «простоватость», неспособность защитить себя — других стали предпосылкой «криминальной приватизации по Чубайсу», дефолта 1998 года, законов о монетизации льгот, о страховании автогражданской ответственности и т.п. Ситуация может быть также описана и как неразвитость гражданского общества вследствие массированного проникновения криминала во все без исключения сферы российского общества и неслыханного роста коррупции.
Не менее 90% опрошенных считает, что конфликты в жизни — естественны и неизбежны, 60% согласны с тем, что они необходимы, более 90% имеют опыт участия в конфликтах, почти каждый четвертый участвуют в них часто. Эти данные убедительно подтверждают наше предположение о повышенной конфликтности групп, попавших в выборку.
Большинство опрошенных (Нижний Новгород — 56.8%, Ярославль — 49%) считают важным способом защиты простых людей массовые действия протеста. Вместе с тем, значительная часть отметила, что такие действия усиливают социальную напряженность. В ходе опроса зафиксирована близость позиций власти и бизнеса по отношению к массовым действиям протеста. Но при этом их точка зрения по данному, вопросу существенно отличается от позиции политических партий и других представителей гражданского общества. Представители СМИ некую промежуточную позицию между указанными группами, что, в принципе, соответствует их роли «ретрансляторов» общественного мнения.
Более трети опрошенных в Нижнем Новгороде и Ярославле обеспокоены проблемой межэтнических отношений (тех, кого эта проблема не беспокоит или мало беспокоит, оказалось около 60%). Среди оп-
рошенных в Нижнем Новгороде не оказалось ни одной группы, представителей которой совсем не беспокоит проблема межэтнических отношений в городе. Наибольшее беспокойство в этом отношении проявили представители партий и профсоюзов, заметная часть бизнеса (21%). Значительная часть представителей партий(45,2%) и бизне-са(42,1%), треть из общественных (некоммерческих) организаций (34,8%) считают, что в регионе есть национальные группы, интересы и права которых ущемляются. Эти факты свидетельствуют о заметной распространенности взаимных претензий между различными этническими группами, проживающими в крупных городах России. Очевидно, что игнорировать подобные настроения, сводить их к хулиганству скинхедов —явно упрощать ситуацию.
В ходе исследования выяснилось, что частота участия опрошенных в конфликтах в Нижнем Новгороде и в Ярославле практически не отличается. Каждый третий-четвертый среди опрошенных часто принимает участие в них. Сравнительно более конфликтны представители политических партий, блоков, движений и СМИ, менее — государственной власти и бизнеса.
Обращает на себя внимание то, что представители политических партий и бизнеса чаще других конфликтуют с окружающими по поводу национальной принадлежности. Если учесть, что речь идет о наиболее активных субъектах политического и экономического пространства города, можно прогнозировать рост конфликтогенного потенциала усиливающихся миграционных потоков, поскольку мигранты прежде всего и будут сталкиваться с представителями именно этих групп.
Наиболее популярной формой протеста среди опрошенных являются различные обращения и заявления, критика, агитация против власти. На первом месте по числу обращений — суд и правоохранительные органы, на третьем — власть. Менее приемлемы участие в работе оппозиционной партии и в акциях неповиновения. В Нижнем Новгороде более склонны к акциям протеста в разных формах, здесь более выражена ориентация на участие в акциях неповиновения и оказание сопротивления силовыми методами. В Ярославле зафиксирована заметная ориентация на участие в работе оппозиционной партии.
Характер и направленность действий наемных работников в случае серьезного ущемления прав и интересов опрошенными в Нижнем Новгороде и Ярославле представляются практически одинаковыми. Хотя нижегородцы несколько чаще предпочитают обращения в различные инстанции и активные действия по защите своих прав и интересов. Силовые методы наименее популярны, особенно среди представителей профсоюзов и бизнеса. Используя эти особенности протест-ной активности, российским политико-административным элитам в последние годы удавалось легко уходить от ответственности за суще-
ствующую в стране социально-экономическую ситуацию, перекладывая ее на другие политические силы или перераспределяя ее между различными уровнями властной вертикали.
Для эффективного разрешения социальных конфликтов в регионе, по мнению опрошенных, необходимы, прежде всего, реальное повышение уровня и качества жизни массы населения, защита прав и свобод граждан и обуздание преступности. По существу, эта позиция полностью совпадает с той, которая была зафиксирована в процессе иерархизации наиболее острых проблем двух городов.
В ходе исследования в основном нашла подтверждение гипотеза, в соответствии с которой процесс трансформации социальной напряженности в социальный конфликт в разных группах имеет отличительные особенности: высокий уровень неудовлетворенности не всегда трансформируется в соответствующий уровень социальной напряженности и далее — в соответствующий уровень конфликтности.
Разнообразие сценариев трансформации социальных напряжений в социальные конфликты в условиях крупного регионального центра позволяет предположить, что одним из наиболее перспективных способов управления социальным конфликтом в крупном городе является оптимизация социальной напряженности, предполагающая изучение в мониторинговом режиме не только состава и структуры этих социальных явлений, но и процессов их становления, взаимопревращения, последовательности и соотнесенности в социальном пространстве.
Как с концептуальной, так и с практической точки зрения важно не только понять роль и место социальной напряженности в развертывании структурных конфликтов, но и превратить их изучение в крупном региональном центре в реально наблюдаемый и замеряемый в мониторинговом режиме процесс. Ибо — и это необходимо особо подчеркнуть — разовые замеры конфликтности не дадут желаемого эффекта как в ее изучении в качестве системно-целостного социального явления, так и в разработке и научном обосновании рекомендаций по ее конструктивному практическому преодолению.
