CC BY
20
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №05 (73) 2008 ■
Модернизация экономики - сложный процесс. Проблему нельзя решить одним махом, невозможно никого заставить перейти на инновационные рельсы. Бизнес будет делать то, что выгодно. Надо спокойно, методично создавать условия для технического обновления производства. Так считает вице-президент Российской академии наук
Александр Некипелов.
Модель тришкиного кафтана
Александр ТРУШИН
— Александр Дмитриевич, какие направления подразумевают, когда говорят о модернизации экономики?
— Модернизация — это комплексный процесс. В качестве важнейшей составной части он включает переход на новые технологии. К сожалению, здесь у нас пока огромные неиспользованные резервы. Ситуация после 90-х годов понемногу исправляется. Вторая часть — серьезные изменения в самой структуре производства, в том числе, связанные с повышением роли современных высокотехнологичных отраслей. И третье направление — формирование современных институтов рыночной экономики и государственного управления. Здесь достигнут довольно большой прогресс. Мы сейчас уже спорим не о том, нужна ли промышленная политика — она есть, а о том, правильная она или неправильная.
— Сейчас много говорят о нашей технологической отсталости. Почему она возникла, можно ли ее преодолеть и как?
— Проблема в том, что страна наша долго находилась в жестких условиях инвестиционного кризиса, почти все 90-е годы. Он привел к известному всем феномену — старению материально-технической базы. Она просто не соответствует современному уровню развития науки и техники в мире и нуждается в значительной степени в замене. В последнее время наметилось ускорение инвестиционного процесса, прирост очень хороший. Доля накоплений выросла с 17% до более чем 19% ВВП.
— В апрельском номере нашего журнала мы опубликовали прогноз Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, где говорится, что для устойчивого развития необходимо увеличить долю накопления до 30—35% ВВП. С такими темпами, по 2% в год,
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №05 (73) 2008
мы будем очень долго выдвигаться на лидирующие позиции в мире.
— Да, конечно, я знаю этот прогноз. 19% ВВП — это меньше, чем было у Кореи или у стран-«азиатских тигров», когда они осуществляли технологический прорыв. Все же показатель более-менее приличный, потому что увеличение на 2 п.п. связано именно с новыми технологиями. Ведь в старые технологии никто вкладываться не будет. Иначе страна просто обречена на почти тотальную неконкурентоспособность, за исключением сырьевых отраслей.
— А в каких отраслях сосредоточена эта 19% доля накопления?
— В значительной степени инвестиции идут в наиболее прибыльные секторы — сырьевые. Конечно, эти отрасли тоже нуждаются в обновлении, нельзя же резать курицу, которая несет золотые яйца. Что-то перепадает и остальным отраслям, хотя и в меньшей степени. Здесь тоже есть движение вперед. Однако масштабы потерь столь значительны, что удручают. Мы в Академии наук часто обсуждаем вопросы развития современных технологий, приглашаем на эти дискуссии не только ученых, но и представителей бизнеса. И часто видим, что возникают очень серьезные препятствия для развития современных производств. Они связаны, например, с тем, что в стране просто исчезло производство высокотехнологичных материалов. Это само по себе стало тормозом на пути развития высокотехнологичных отраслей, которые должны эти материалы использовать. Причем такого рода жалобы исходят не от представителей науки, а от предпринимателей, от представителей бизнеса.
самолетов. Весь мир уже давно перешел на компьютерное проектирование. У нас специалистов, умеющих это делать, очень мало. Приходится наверстывать упущенное. По свидетельству генерального директора ОАО «Сухой» Михаила Погосяна, Комсо-мольское-на-Амуре производственное объединение из всех предприятий холдинга оказалось наиболее продвинутым, и там эти задачи решаются наилучшим образом. А в других местах это представляет огромную проблему, просто нет людей. Конечно, нехватка кадров — это очень серьезный ограничитель модернизации экономики.
— Значит, возникают новые требования к образованию?
— Да, как к техническому, так и к образованию в целом, в том числе и школьному. Я возглавляю Московскую школу экономики (подразделение МГУ). Мы существуем четыре года. И видим, что с каждым годом
Александр Некипелов: «Важные вопросы нельзя решить одним приемом. Их решение связано с развитием всей экономики — и с институциональной стороной, и с динамикой экономического развития»
— Мне рассказывали, что когда в Комсомольске-на-Амуре приступили к сборке опытного самолета SSJ-100, выяснили, что там нет специалистов по композиционным материалам...
— Это еще один аспект проблемы, чрезвычайно важный. Мы потеряли значительную часть квалифицированной рабочей силы, инженерного и технического потенциала. А тот, что есть, уже в силу отсталого производства не соответствует современному мировому технологическому уровню. То же наблюдается, например, в проектировании
абитуриенты все хуже и хуже подготовлены по математике. Это относится и к элитным столичным школам.
— Почему происходит такое сползание — ив образовании, и в экономике?
— Экономика — очень инерционная сфера. С одной стороны, это хорошо: разрушительные процессы действует не так быстро, как могли бы. Но зато это сказывается на переходе от «разрушительного» этапа к конструктивному. Очень трудно такой переход происходит, требуется очень много сил, чтобы эту инерцию преодолеть. Во многих
Для того чтобы научно-технические достижения стали товаром, необходима эффективная защита прав собственности
случаях это связано и с просчетами идеологического плана, когда чудовищные по своему содержанию концепции закладывались в основу реформ. В отношении школьной подготовки за кулисами говорили так: не нужно, чтобы все шли в вузы, пусть остаются рабочими, им ни к чему математика. А тот узкий слой, который нужен в качестве управленцев, можно отдельно подготовить. Но жизнь показала, что это было ошибкой. В результате значительная часть выпускников школ математики просто не знает.
Деградация затрагивает не только отведенные ей рамки, но заражает и всю сферу обучения. Я думаю, что сейчас базовому звену образования будет уделено больше внимания. Надо будет многое переосмыслить. Но отдача почувствуется не скоро.
Оптимизм внушает то, что за последние годы в стране произошли сдвиги в плане формулирования желаемого образа России, ее места в мире. Сейчас уже никто не говорит, что «рынок сам все решит». Начали, наконец, понимать, в мировой экономике каждая страна жестко отстаивает свои интересы. Никто уже не говорит, что чем больше либерализации — тем лучше. И если мы хотим восстановить сектор высокотехнологичных производств, надо формулировать и задачи в области образования. И вся эта глупость и шелуха, которая накопилась, будет рано или поздно отброшена. Хотелось бы пораньше.
— Честолюбивых задач сейчас более чем достаточно. И что мы займем пятое место в мире по объему ВВП к 2020 году, и что в четыре раза вырастет производительность труда. А как этого достичь? Помню, еще в 2000 году тогдашний президент Росбанка Виктор Иванов говорил: сейчас главная задача добиться перетекания капиталов
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №05 (73) 2008 ■
из сырьевых отраслей в обрабатывающие. До сих пор не добились. Акак выйти на пятое место в мире?
— Это все очень важные вопросы. Они не могут решаться одним приемом или узким набором мер. Их решение связано с развитием вообще всей экономики — и с институциональной стороной, и с динамикой экономического развития. Если динамика хорошая, то возникает желание инвестировать. Это, несомненно, зависит от политики, которую государство проводит в отношении своей экономики. Где-то оно должно ее защищать, где-то усиливать конкуренцию со стороны внешнего мира. Связано это еще и с максимальным использованием имеющихся в стране ресурсов. Я убежден, что накопление таких астрономических валютных резервов было основано на ошибке. Не спорю с утверждением, что это своеобразная «подушка безопасности». Но она явно превышает все разумные размеры. Это точно так же, как, если бы мы, создавая дома продуктовые запасы, заполнили ими не один холодильник, а все комнаты. В таком количестве ЗВР не нужны для поддержания равновесия на валютном рынке. Надо вовлечь эти ресурсы в процесс диверсификации экономики. Это значительно лучшая страховка, чем деньги, вложенные в зарубежные активы.
Есть важные институциональные аспекты. Нам не удалось добиться, чтобы хозяйствующие субъекты были ориентированы на инновации. Нельзя эту задачу решить при помощи одного закона. Здесь важен и объем ресурсов, которые выделяются на исследования — от фундаментальных до прикладных. Иногда приходится слышать: денег выделяется достаточно, а отдача маленькая. Во-первых, денег дается недостаточно. Расчеты показывают, что если по уровню ВВП мы сейчас сравнялись с 90-м годом, то по доле расходов на гражданскую науку мы отстаем, на науку у нас идет 0,33% от ВВП. А в 90-м году было 0,96%. То есть в три раза сейчас меньше. Конечно, в один год увеличить в таких масштабах финансирование невозможно, это приведет только к разбазариванию денег. Увеличивать надо так, чтобы обеспечить должную отдачу.
— Но спроса на инновации со стороны предприятий нет? И как его сформировать?
— Здесь, опять же, широкий комплекс проблем. Начинать надо с создания современной системы прав на результаты научно-технической деятельности. В этом плане многое делается. Принята четвертая часть Гражданского кодекса. Но, к сожалению, она не действует, потому что нет необходимых подзаконных актов. Для того чтобы научно-технические достижения стали товаром, необходима защита прав собственности на
Комсомольское-на Амуре авиастроительное производственное объединение оказалось наиболее продвинутым в технологическом отношении из всех предприятий холдинга ОАО «Сухой»
этот товар. Если господствует пиратство, если авторские права не защищены, инновации не работают.
С другой стороны, необходимо стимулировать предприятия налоговыми льготами, если они внедряют новые технологии. Здесь тоже что-то делается. Например, приняты решения по ускоренной амортизации оборудования. Но этого недостаточно. Одна мера в отдельности проблему не решает—ни особые экономические зоны, ни технопарки. Это все нужно, но эффект будет не сразу. Надо действовать системно и заодно запастись терпением. И необходимо понимать, что инерционность экономики не позволяет провести изменения быстро.
— Особые экономические зоны (ОЭЗ) — это отдельный разговор. Я присутствовал на парламентских слушаниях, когда обсуждалась ОЭЗ «Шексна», которую создавал комбинат «Северсталь». Проект завернули, потому что в нем не было иностранных участников. Тогда авторы подключили какую-то финскую деревообрабатывающую фабрику, и проект был утвержден. А без нерезидентов никак нельзя?
— Я думаю, часто сказываются стереотипы. Возможно, где-то считают, что если в ОЭЗ не пригласить иностранцев, то наши предприятия это дело только выхолостят и превратят в способ получения необоснованных льгот. А иностранцы — люди серьезные, у них есть новейшие технологии и т.д. Я понимаю, что эта интерпретация не слишком убедительна, но на практике часто именно так и происходит. По ОЭЗ у меня тоже есть
вопрос, заслуживающий дискуссии. Регионы вносят свои предложения по созданию ОЭЗ, и отбор проводится на основе конкуренции. Какая-то логика в этом есть. Но она не очевидна. Ведь получается, что субъекты федерации борются за право выхода из российского экономического пространства. Кроме того, оказывается, что там, где такие зоны действительно нужны, например на Дальнем Востоке, их создать почти невозможно. Ведь эти регионы в принципе не смогут такой конкурс выиграть. Здесь более дорогое энергоснабжение, высокие транспортные расходы.
Конечно, такого рода нестыковок много. Но к ним надо спокойно относиться. Пока есть желание у руководства страны прагматично решать такие проблемы, в самих проблемах нет ничего страшного. Плохо, когда занимают основанную на идеологических постулатах позицию и не хотят, несмотря на все сигналы реальной экономики, с нее сдвигаться.
— Российская академия наук ориентирована на фундаментальные исследования. И кажется, что они слишком далеки от реальной экономики. Скажите, пожалуйста, какие барьеры мешают перетеканию фундаментальных разработок в практику?
— Барьеров много. У нас сейчас технологическое обновление происходит в основном не за счет инноваций, а за счет приобретения технологического оборудования, причем в основном на Западе. В этом ничего плохого не было бы, если бы этот процесс дополнял, а не заменял инновации. Потому что новейшее оборудование никто нам не продает, дают то, что уже устаревает. Если вы делаете ставку только на импортное оборудование, то вы всегда будете отставать.
— В прошлом номере нашего журнала академик Виктор Полтерович
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №05 (73) 2008
именно к этому и призывал. Он говорил, что для страны догоняющего развития копирование старых технологий — совершенно нормальное дело. Так поступали и Япония, и «азиатские тигры», и Китай.
— На этот счет у нас идет большая дискуссия. На практике как раз и происходит по Виктору Полтаровичу. Почему наши корпорации в очень ограниченных масштабах создают свою фирменную науку? Есть отдельные прецеденты, но их немного. Потому что они считают, что сейчас выгоднее решать задачи обновления путем приобретения импортного оборудования.
С другой стороны, факт, что они так именно действуют, наводит на мысль, что они выбирают такой путь не случайно, а потому что это им выгодно. А если так, то заставить кого-либо рисковать деньгами, вкладываясь в отечественные инновации, невозможно. Но в целом в стране надо создавать условия, чтобы эту тенденцию переломить. Нужно, используя точечные методы, создавать, может, и за счет протекционистской политики, преимущества для тех предприятий, которые будут внедрять современные научные достижения, обеспечивать им условия для снижения рисков. Идея создания венчурных компаний — это как раз и есть результат осознания этой проблемы и попытка ее решения. Надо спокойно, не спеша формировать институциональную среду, которая будет способствовать внедрению инноваций. И здесь надо действовать с двух сторон — и стимулировать предложение инноваций, и воздействовать на спрос.
— Все-таки давайте вернемся к барьерам между фундаментальными исследованиями и реальной экономикой.
— Между фундаментальными исследованиями и прикладными нет китайской стены. Каждый вторник у нас на Президиуме РАН ученые делают доклады. Мы видим, какие возникают практические выходы из самых разных фундаментальных исследований. Было бы странно не создавать условия для их внедрения в реальную экономику.
У нас для этого есть возможности. Наши учреждения зарабатывают около 40% бюджета Академии, выполняя исследования по заказам предприятий. Мы считаем, что это хорошо. А Минфин говорит, что это плохо. Там считают, что если государство финансирует Академию, то доходы мы должны перечислять в бюджет. Это может привести кто-му, что никто зарабатывать не захочет.
Ясно, что здесь есть ограничения. Представим себе: есть некий научно-технический результат, который интересует бизнес, и который сопряжен с инвестициями. Но оказывается, что организационно-правовая форма научного учреждения
препятствует нормальному экономическому соединению научно-технических достижений и производства. Научный институт не имеет права создавать совместные с бизнесом организации. Не решена проблема собственности на результат научно-технических разработок. Непонятно, кто может продавать результаты и вкладывать деньги в совместное с бизнесом производство.
Мы давно предлагали создать «инновационный пояс» Российской академии наук, который действовал бы по понятным для бизнеса принципам, по принципам бизнеса. То есть сформировать при Академии инвестиционно-холдинговую компанию, которая владела бы капиталом акционерных структур и совместно с бизнесом вкладывала бы в инновационные проекты. Это дало бы возможность вовлекать в оборот достижения бюджетного сектора Академии наук, осуществлять вместе с бизнесом серьезные масштабные проекты. А сейчас по бюджетному кодексу мы этого делать не можем. Шаг вправо, шаг влево — побег.
Разумеется, мы при этом понимаем, что нельзя смешивать бюджетные деньги и небюджетные. Такая проблема есть во всем мире. И есть способы ее решения. Но мы против того, чтобы головную боль лечили гильотиной. Нельзя вообще сворачивать инновационную деятельность ученых, это очень дорого обойдется стране. Но такого рода предложения у нас пока даже не обсуждаются. Вот что удивительно.
— Есть и другие удивительные вещи. Например, две госкорпорации: «Росна-нотех» и «Ростехнологии». Для первой выделены бюджетные деньги. Вторая объединяет средства предприятий. По идее, они должны быть как-то связаны. Вы такую связь видите?
— На этот вопрос сложно ответить. Мне не очень понятна вообще правовая суть госкорпораций. Но я считаю существенным, что сделана попытка концентрации ресурсов на очень важных для страны направлениях. Не говорю — правильно или неправильно проблема решается. Может, с ошибками. Но корпорации нужны для ускоренного решения проблемы модернизации экономики.
— Корпорация «Роснанотех», по идее, должна заниматься внедрением научных разработок в экономику. Вот пример. В США разрабатывается на основе нанотехнологий «костюм солдата»: он в жару охлаждает, а в мороз согревает, обеспечивает защиту при ядерном или химическом поражении. Если солдата ранят, костюм сам определяет, какие нужны лекарственные средства и выделяет их. В общем, вся эта фантастика через три года поступит в американскую армию. Наш ответ — новая
военная форма от Юдашкина. Почему бы к этому делу не подключить «Рос-нанотех»?
— Вы опять ставите вопрос, на который сложно отвечать. «Роснанотех» ориентирована на внедрение в производство уже созданных научных достижений. Это правильно. У нас как раз это звено прикладной науки и внедрения в производство в 90-е годы пострадало больше, чем фундаментальная наука. Но цепочка от фундаментальных исследований до внедрения в производство должна развиваться гармонично. Нельзя все ресурсы направлять только в прикладную сферу. Потому что через пять лет задел будет весь использован, и мы начнем вбухивать все средства уже в фундаментальную науку. То есть сами будем создавать модель тришкиного кафтана.
Важно обеспечить развитие всех звеньев цепочки. А впечатление создается, что выбрали модное направление и вбросили туда все деньги.
— ГЬворят, что к 2015 году мир накроет новая технологическая волна. Успеем ли мы к ней подготовиться или опять будем отставать?
— Мне кажется, мы должны сделать все, что можем, чтобы успеть. В жизни есть много вещей, предусмотреть которые невозможно. И есть вещи, которые внушают оптимизм. Сейчас очень серьезное внимание уделяется в стране проблеме стратегического планирования. Это не значит, что завтра проснемся, и у нас все изменится. Но формируется понимание необходимости системного прогнозирования.
Стали чаще вспоминать советский опыт. Его сейчас точно повторить невозможно. Но один из важнейших принципов — технологическое прогнозирование — вполне можно использовать. У нас в Академии такая программа разрабатывается, ее возглавляем мы вместе с академиком Виктором Ивантером. Участвуют как экономисты, так и представители естественных наук. Думаю, шансы успеть у нас есть. Это же не то что поезд ушел, и ты навсегда опоздал, я не верю в такие разговоры. Никто никуда навсегда не отставал. Япония после второй мировой войны тоже казалась отставшей навсегда. А стала одной из ведущих экономик мира. Так же и Германия. А Китай, представлявший собой жалкое зрелище в 70-х годах прошлого века? Кто может говорить, что он отстал навсегда? Мы-то начинаем движение, когда еще сохранился, хотя во многом и деградировал, образовательный, научный потенциал. Мы стартуем не с нуля. Надо просто бережно отнестись к тому, что сохранилось. Воссоздавать заново во много раз дороже, чем попытаться разумно использовать. в
