CC BY
85
УДК 8 ББК 81.053
МИР ЛЮДЕЙ И ИДЕЙ В БЕСТИАРНОЙ ПРОЕКЦИИ
Д Е.В. Дубовая
Аннотация. В статье прослеживается история семантизации зооморфных образов в художественном контексте произведений разных времен и народов, начиная от конкретных изображений животных в примитивном искусстве, далее к показу человеческого характера, от него - к тотему - звериному предку племени, затем к мифологическому персонажу. Впоследствии бестиарные типы выходят в новое измерение психологического анализа, аллегории, персонификации, мистического символа.
370
Ключевые слова: бестиарные образы, тотем, мифологема, психологический тип, аллегория, символ.
Summary. The article examines the history of semantically zoomorphic images in the context of art works of different times and peoples, ranging from specific images of animals in primitive art, to show human nature, from this stage to Totem - animal ancestor of the tribe then to the mythological character. Subsequently, bestiary types appear in a new dimension of psychological analysis, allegories, personifications, mystical character.
Keywords: bestiary images, Totem, mythological character, psychological type, symbol, allegory, character.
Различные состояния человека настолько «сродны» силам природы, «так взаимно поддерживают и услов-ливают друг друга, что вряд ли можно живо изобразить одно из них, не принимая вместе с этим в свой план целого круга» [1, с. 170]. Эти слова Гумбольдта, сочувственно цитируемые многими видными лингвистами, лишний раз подтверждают неоспоримый факт, что мир людей и идей неразрывно связан с миром природы: внешняя природа во всех своих проявлениях оказывает влияние на че-
ловеческую жизнь. Полученные извне впечатления, оказавшие сильное эмоциональное воздействие на сознание, человек всегда стремился воплотить в ту или иную художественную или религиозно-культовую форму.
На той стадии развития мышления, когда человек еще не научился выделять себя из внешнего мира, «принимает себя за внешний мир» [2, с. 591], элементы живой и неживой природы служат основными ориентирами в «динамическом континууме» (по терминологии Н.И. Жин-
Преподаватель ^
1 / 2014
кина), при этом излюбленными референтами являются представители фауны, очевидно, в силу своего физиологического сходства и подобия.
Оперирование животными образами чрезвычайно характерно для примитивного искусства, в наиболее ранних памятниках которого первое место отводится показу зоологических персонажей, во много раз превосходящих изображения самого человека, не говоря уже о растениях или других природных феноменах. Звери находились в тесном соседстве и играли исключительную роль в обеспечении жизнедеятельности первобытных людей, основными занятиями которых были охота и рыбная ловля. Повадки и хитрости лесных обитателей были хорошо известны древнему охотнику. Вечером, сидя у огня со своими сородичами, он с увлечением пересказывал им различные случаи, приключившиеся с ним за день, вновь и вновь эмоционально переживая их в своем воображении.
Выразить свое собственное эмоциональное состояние нетрудно, гораздо труднее «переложить в голову другого всю совокупность ощущений, которыми это возбуждение вызвано». Художник должен был «сложную совокупность ощущений и мыслей выразить средствами одного языка — словесного, живописного, музыкального и т. п. Выразить так, чтобы произведение могло [...] ретранслировать эту совокупность ощущений, [...] чтобы произведение обеспечивало бы эффект эмоциональной информации» [3, с. 100].
Автор вышеупомянутых строк, Л. С. Салямон, анализируя процесс восприятия, отмечает дальше, что художественное произведение «не фиксирует всей суммы падающих на орга-
ны чувств сигналов: художественная литература — не протокол, а картина — не фотография [...]. Художнику приходится [. ] выискивать концентрат доминирующих ощущений и способ их доходчивой передачи. Процессы, происходящие в центральной нервной системе при эмоционально-эстетической активности человека, — согласно теории А. А. Ухтомского — определяются доминантой, которая регулирует механизмы отбора информации. Доминантные установки, протекающие с участием коры полушарий и сопровождающиеся эмоциональными реакциями, выражают личность, ибо «мерой увиденного можно измерить душевное богатство человека [...]. Человеку всегда свойственно сравнивать что-то с чем-то не по химическому составу и не по функциональным свойствам, а по тем впечатлениям и чувствам, которые вызывает в нас окружающий мир» [3, с. 101, 104].
Поскольку архаическое сознание ставит практически все живые существа на равную ногу с человеком, постольку психологическая установка личности определяется анималистической доминантой. Концентрация внимания на внешней ситуации, преобладание внешнего действия, свойственное творчеству ранних периодов, приводит к тому, что как обстановка и отдельные события, так и абстрактные понятия, суждения, душевные движения, переживания человека выражаются посредством конкретного зооморфного образа. Эмоциональная интерпретация информации способствует обогащению анималистического ядра многочисленными ассоциативными наслоениями и глубинными смыслами. Формируется многоуровневая система изображения, в которой
371
372
непосредственная зарисовка того или иного животного постепенно обрастает различными идеями, верованиями, мифологическими представлениями.
В индейском народном предании «Гайавате» на первом плане повествования «пустынные равнины», «чащи темных, мрачных сосен», «болотные топи», «озера Страны Полночной» и тот животный мир, который их населяет и без которого немыслимо человеческое существование. Повсюду, «в неприступных дебрях бора», «в тишине лесов зеленых», «на болотах и на топях», «в тундрах Севера печальных», в самых разнообразных ситуациях героев саги окружают животные, с образами которых связано множество мотивов и сюжетов:
Повторяю эти сказки, Эти старые преданья По напевам сладкозвучным Музыканта Навадаги. Если спросите, где слышал, Где нашел их Навадага, — Я скажу вам, я отвечу: В гнездах певчих птиц
по рощам, На прудах, в норах бобровых, На лугах, в следах бизонов, На скалах, в орлиных гнездах
[4, с. 7] На деревьях пел Овейса, Пел Овейса синеперый
[там же, с. 129] Опечи пел на вигваме, Опечи пел красногрудый
[там же]
Где среди осоки бродит Цапля серая Шух-шух-га
[там же, с. 7] На носу его пироги Села белка, Аджидомо:
Точно травку луговую, Раздувал прохладный ветер Мех на шубке Аджидомо
[там же, с. 67].
Изучивший с колыбели повадки и особенности животных, узнавший их «имена и тайны», человек, кажется, научился понимать их язык:
Всех зверей язык узнал он, Имена их, все их тайны: Как бобер жилище строит, Где орехи белка прячет, Отчего резва косуля, Отчего труслив Вабассо; Часто с ними вел беседы, Звал их «братья Гайаваты»
[4, с. 31].
Первобытный человек считает себя связанным с животными «симпатическими узами столь тесным образом, что «благополучие одного находится в зависимости от благополучия другого и смерть животного влечет за собой смерть человека» [5, с. 637-638]. Звери настолько близки человеку, что он называет их «мои цыплята», «мои друзья», «мой товарищ», «мои братья». Ему представляется, что с животным-побратимом, или тотемом, его связывают отношения тесной дружбы и родства. В «Гайавате» в числе звериных предков отдельных кланов значатся журавль, бобр, медведь, черепаха, олень и др.:
И на столбиках могильных Все тогда нарисовали Каждый — свой фамильный
тотем,
Каждый — свой домашний
символ: Журавля, Бобра, Медведя, Черепаху иль Оленя. Это было указаньем,
Преподаватель
1 / 2014
Что под столбиком
могильным Погребен начальник рода
[4, с. 123].
На древних тотемических верованиях основаны мифологические представления. Человек отождествляет себя с внешними стихиями, с явлениями внешнего мира, ведет от них свое происхождение. Это — «прямой результат редуплицирующего мышления. Человек повторяет все, что попадает в его орбиту, потому, что для него объект (мир) и субъект (человек) неразличимы. В нем творец и творимое отождествлены» [2, с. 591]. Такое мировоззрение характерно для мифологического сознания. Так постепенно намечается переход от образа животного к человеческому характеру, от него — к тотему-вождю и от последнего к мифу, который представляет собой попытку осмысления сущности окружающего мира, объяснения связи явлений природы.
Миф, который охватывает и выражает собой всю без исключения жизнь первобытного человека, представляет собой определенную систему значимостей. При этом «ни одна мифологема не является в конечном счете чем-нибудь иным, кроме космогонии, потому что тотемизм понимает жизнь человека в виде внешних стихий, а стихии принимает за людей» [там же, с. 589]. Бестиарные типы, участвующие в воссоздании космогонии, отличаются универсальной распространенностью, что подтверждает мысль исследователей о том, что «компоненты истории и всей в целом культуры будут, без сомнения, всегда одни и те же. Они всегда будут выражением материального хода вещей, как и материальный
мир вещей будет языком их формообразований» [там же, с. 600].
В мифологии как мировосприятии, запечатленным древнейшим бессознательным художественным творчеством народа, «выражением материального хода вещей» становится «мир зверей». В индейских легендах в инологике мифа задействованы куница, бобр, выдра, росомаха, барсук, рысь. Говорится о чудесных превращениях героев в казарку, скворцов, дроздов, соек, сорок: Забавлял гостей рассказом Об Оджиге, о кунице: Как она пробила небо, Как вскарабкалась на небо, Лето выпустила с неба; Как сначала подвиг этот Совершить пыталась выдра
[4, с. 135] Как барсук с бобром и рысью На вершины гор взбирались, Бились в небо головами, Бились лапами, но небо Только трескалось над ними; Как отважилась на подвиг, Наконец, и росомаха. «Подскочила росомаха, — Говорил гостям рассказчик, — Подскочила — и над нею Так и вздулся свод небесный, Словно лед в реке весною! Подскочила снова — небо Гулко треснуло над нею, Словно льдина в половодье! Подскочила напоследок — Небо вдребезги разбила, Скрылась в небе, а за нею И Оджиг в одно мгновенье Очутилася на небе!
[там же, с. 136] Молча в тихий пруд с бобрами Опустился По-Пок-Кивис. Черной, гладкой и блестящей
373
374
Стала вся его одежда. А хвосты лисиц на пятках В толстый черный хвост слилися, И бобром стал По-Пок-Кивис
[там же, с. 145]. Поглядел кругом Оссэо И увидел, что и сестры, И мужья сестер-красавиц В разных птиц все превратились! Были тут скворцы с дроздами, Были сойки и сороки, И все прыгали, порхали, Охорашивались, пели, Щеголяли блеском перьев, Распускали хвост, как веер
[там же, с. 106]. А. Веселовский в работе «К вопросу о дуалистических космогони-ях» приводит сведения о том, что в ирокезских сказаниях в разной связи речь идет о нырках, черепахе, жабе, лягушке, змеях, медведях, пантерах. В алгонкинских мифах упоминаются бобр, мускусная мышь. В алтайских преданиях о мироздании одна из ведущих ролей отводится лягушке, которая достает землю из воды. Есть там змея, собака, медведь, барсук, крот, кабан, а также черви и различные насекомые: мошки, пауки, саранча, комары. В белорусских космогонических легендах действуют такие персонажи, как корова, козочка. В польской легенде встречаются образы утки, ястреба, рыбы. В грузинских и сванских сказаниях фигурируют конь, осел, козел [6, с. 33-45].
«Разные этносы и племена, независимо от различия физического строения, цвета кожи и волос, пользуются одинаковыми орудиями, следуют одинаковым обычаям и веруют в одинаковые легенды», — пишет В. Жирмунский [7, с. 9].
Эта закономерность распространяется и на основные зооморфные типы, представленные в мифах и легендах народов Западной и Восточной Европы, Индии, Азии, Америки.
В мифологическом слое эпической литературы, которая представляет собой следующую стадию в эволюции мифологической системы, герои претерпевают чудесные превращения, связанные с образами волка, быка, птицы, лебединой девы. Такие метаморфозы часто обусловлены происхождением героя от предка-животного: змея, архара, оленя, лошади. Мифологический бестиарий, воспринятый среднеазиатскими, германскими, скандинавскими и другими эпическими циклами, включает образы льва, верблюда, быка, вепря, лося, медведя, тигра,орла, кита, лебедя, щуки, коровы, кречета, собаки и др. [там же, с. 95-368]. Большое внимание уделяет эпос богатырскому коню. В богатырских сказках конь может сам менять свой вид, превращаясь в других животных — птиц, муху. В мифе и сказке кони часто бывают крылатыми [там же, с. 26-27].
Широкое использование животных образов всегда было характерно для народного и поэтического языка. Примитивные сказки и истории о животных древних народов претерпевали модификации, переосмысливались. На их основе возникали притчи-назидания, затем басни, в которых животные представлялись как носители свойств человеческого характера, людских пороков и недостатков. Им придавались черты человеческого лица, а в их повадках и поведении усматривали сходство с человеческими поступками.
Преподаватель
1 / 2014
Галерея зверей, выведенная в памятниках мировой литературы, характеризуется скорее всеобщей распространенностью, чем спецификой. Достаточно сослаться хотя бы на французский «Роман о Лисе» середины XII века. Похождения Лиса, его хитрости и лукавые проделки были необычайно популярны в средневековой Франции и даже разыгрывались бродячими актерами-жонглерами. Помимо главного действующего лица лиса Ренара в числе протагонистов романа волк Исенгрин, медведь Брэн, кот Тибер, петух Шантеклер, курица Бланш, лев Благородный. На страницах романа встречаются персонажи овчарки Рунель, зайца Трусливого, верлюда, оленя, осла, кабана, рыси, белки, синицы, сверчка и др. [8, с. 71, 187].
В этих забавных историях о животных реальное часто переплетается с фантастическим и неправдоподобным. Вот, к примеру, непритязательные зарисовки эпизодов из жизни зверей, как их видели сельские жители, простолюдины, служки со скотного двора:
Et Renart celle part s'adresce, Tout coiement le col bessie S'en vint tout droit vers le plessie. Moult fu Renart de grant pourchaz Mais la force des espinars Li destourne si son affaire Que il n'en puet a bon chief traire, Ne pour mucier ne pour saillir N'aus gelines ne vuelt faillir. Acroupiz s'est emmi la voie, Moult se defripe, moult coloie, Il se pourpense, que s'il saut Pour quoi il chiece auques de haut, Il iert veuz et les gelines Se ficheront souz les espines. Si pourroit tost estre seurpris
Ainz qu'il eust gaires acquis. Moult par estoit en grant esfroi, Les gelines veult traire à soi Que devant lui voit paturant. Et Renart vait cheant levant
[9, I, p. 18-19]. Лис подстерегает добычу: бесшумно, на мягких лапах, почти распластавшись по земле, он делает заходы то справа, то слева, стараясь подкрасться незамеченным к курам, которые мирно поклевывают зернышки на лужайке.
Кот Тибер забрался в дом, где спрятана крынка с молоком. Почти засунув морду в кувшин, он с наслаждением пьет молоко, забыв обо всем на свете:
Tibers, si est dedens sailli. Au pot en vint, n'a pas failli, Sa teste a bien dedens botee Au let boivre a mis sa pensee Tybert durement hume et boit
[ibid, IV, p. 17]. Служанка выходит, чтобы загнать кур на ночь в сарай, зовет их по именам, но никто не бежит на ее зов, и вдруг она видит, что петуха уносит в зубах лис.
La bone feme del mainil A overt luis de son cortil. Car vespres ert por ce voloit Les jelines remettre en toit. Pinte apela, Bise et Rosete. L'une ne l'autre ne recete, Quant voit que venues ne sont, Molt se merveille qu'elles font. Son coc rehuce a grant aleine, Renart regarde qui l'enmeine
[ibid, I, p. 27]. Лис по неосмотрительности выпустил из пасти свою добычу. Петух захлопал крыльями и взлетел на яблоню, а лис разочарованно смотрит на него снизу.
375
316
Quant cil senti lache la boce, Bati les eles, si s'en toche Si vint volant sor un pomer. Renars fu bas sur un fomier
[ibid, I, p. 28] А сколько раз доводилось крестьянину видеть лиса, который, пригнувшись к земле, убегал в сторону леса, спасаясь от собак!
Vers le bois trestot eslaissie S'en va fuiant le col baissie Ne s'est gueres arresteü Tant qu'en la forest est venu
[ibid, VII, p. 8O]. Со временем в тексте романа появляются сцены, в которых животные становятся настоящими людьми. Они собираются при дворе короля, держат совет, организуют осаду замка. Верблюд превращается в выдающегося юрисконсульта, лис Ренар подается в бродячие актеры и забавляет зевак своими прибаутками. Его жена постоянно ругается с женой волка, в конце концов, они устраивают драку, вцепившись друг другу в волосы, падают и продолжают потасовку, катаясь по земле. Лис несется на своем скакуне, в руке у него сокол: он охотится на уток. Это уже не сказки или басни. Это прямой показ человеческой жизни, перенесенной в зоологическую сферу, где каждое животное, имитируя поведение человека, воплощает определенный психологический тип. Антропологическая манера подачи бестиарных персонажей позволяет автору изобличать порочные страсти и губительные наклонности современников, высмеивать нелепые предрассудки и вульгарные нравы общества своей эпохи.
Помимо прочего автор «Романа о Лисе» обнаруживает пристрастие к различного рода аллегориям, кото-
рыми насыщена вся французская средневековая литература, что свидетельствует о «продолжении истории наделения зверей смыслами» [10, с. 88]. Дальнейшее порождение многочисленных аллегорий, персонификаций, развернутых метафор, мистических символов на основе бес-тиарных образов позволяет говорить, что зооморфные типы вводятся в оборот на новом уровне абстракции, переходят в новое измерение психологического анализа и духовно-религиозных рефлексий.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Потебня, А.А. Мысль и язык [Текст] / А.А. Потебня. - М. : Лабиринт, 2007.
2. Почепцов, Г.Г. Русская семиотика [Текст] / Г.Г. Почепцов. - М.: Рефибук ; К. : Ва-клер, 2001.
3. Салямон, Л.С. Элементы физиологии и художественное восприятие [Текст] / Л.С. Салямон // Художественное восприятие / ред. Б.С. Мейлах. - Л. : АНСССР, 1971.
4. Лонгфелло, Г. Песнь о Гайавате [Текст] / Г. Лонгфелло. - М. : Правда, 1982.
5. Фрезер, Д.Д. Золотая ветвь [Текст] / Д. Д. Фрезер. - М. : Изд-во политической литературы, 1983.
6. Веселовский, А. Еще к вопросу о дуалистических космогониях [Текст] / А. Веселовский // Веселовский А.Н. Избранное : Традиционная духовная культура. - М. : РОССПЭН, 2009.
7. Жирмунский, В.М. Народный героический эпос. Сравнительно-исторические очерки [Текст] / В.М. Жирмунский. -М.-Л., 1962.
8. Sudre, L. Les sauces du Roman de Renart [Text] / L. Sudre. - Paris, 1893.
9. Les aventures du Maître Renart [Text] / Par A. Paulin / - Paris, 1861.
10. Бестиарии и стихии [Text] // Res e verba - 2 : сборник статей. - М. : Intrada, 2013. ■
Преподаватель
1 I 2014
