CC BY
93
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ
СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
2. Білецький О. І. Світове значення Івана Франка / О. І. Білецький // Вінок Івану Франкові. Збірник. - К.: Радянський письменник, 1957. - С. 161 - 167.
3. Москаленко М. М. Нариси з історії українського перекладу / М. М. Москаленко // Всесвіт: Незалежний літературно-мистецький та громадсько-політичний місячник. -К., 2006. - № 5-6. - С. 174 -194.
4. Арват Ф. С. Іван Франко - теоретик перекладу (лекції із спецкурсу: «З історії Українського перекладу») / Арват Ф. С. - Чернівці: Чернів. дерд. ун-т., 1969.- 38 с.
5. Григор’єва Л. М. Погляди І. Франка на переклад та його перекладацька діяльність в аспекті ксенології / Л. М. Григор’єва // Вісник Харк. держ. ун-ту. - № 390: Актуальні проблеми теорії комунікації та викладання ін. мов. - Харків, 1997. - С. 43 - 46.
6. Франко І. Додаткові томи до Зібрання творів у п’ятдесяти томах. - К., 2008. - Т. 51. -987 с.
7. Драгоманов М. П. Гете и Шекспир в переводе на украинский язык / М. П Драгоманов
// Літературно-публіцистичні праці: У 2-х т. - К.: Наук. думка, 1970. - Т. 2. - 594 с.
8. Домбровський О. А. Іван Франко - теоретик перекладу / Домбровський О. А. // Іван Франко. Статті і матеріали. - Львів: Вид-во Львів. ун-ту, 1958. - Вип. 6.- С. 306-331
9. Журавська І. Ю. Іван Франко і зарубіжні л-ри / І. Ю. Журавська. - К.: Академія
Наук, 961. - 380 с.
10. Зорівчак Р. П. Внесок І. Франка в розвиток перекладознавчої думки в Україні / Зорівчак Р. П. // Іван Франко - письменник, мислитель, громадянин: матеріали Міжнар. наук. конф. - Львів: Світ, 1998. - С. 41-46.
11. Дорошенко І. І. Іван Франко - літературний критик / Дорошенко І. І. - Вид-во Львівського ун-ту, 1966. - 210 с.
12. Смаль-Стоцький С. Й. Характеристика літературної діяльності Івана Франка / С. Й. Смаль-Стоцький. — Львів : З друкарні Діла, 1913. — 20 с.
13. Колесса О. М. Наукова діяльність Івана Франка / О. М. Колесса // Літературно-науковий вісник. - 1913. - Т. 63. - Кн. 9. - С. 263-267.
14. Рудницький Л. В. Іван Франко і німецька література / Л. В. Рудницький. - Мюнхен: Logos, 1974. - 226 с.
15. Черемшина М. Фрагменти моїх споминів про Івана Франка // Спогади про Івана Франка ; упорядкування, вступна ст. і примітки М. Гнатюка. - Л. : Каменяр, 1997. -С.283.
Стаття надійшла до редакції 4 квітня 2012 р.
O. Poryadna
THE VALUE OF I. FRANKO’S TRANSLATIONAL ACTIVITY IN UKRAINIAN LITERARY POLYSYSTEM
The article offers an overview the variety of I. Franko’s translational activity, his approaches to the value of translated works for the Ukrainian language, literature and culture. The main focus is concentrated on significance of the creative works of I. Franko’s activity, based on the reception of scientific views of many researchers. The possible ways of further researches are also outlined.
УДК811.162.1’255.4(045) К. Р. Рикев
МИЛОШ: БОЛГАРСКИЕ КОНТЕКСТУАЛИЗАЦИИ
В статье приводится размышление о смысле и возможных интерпретациях
69
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
термина «мировой автор» посредством анализа присутствия в современной болгарской культуре лауреата Нобелевской премии Чеслава Милоша. Болгарские переводы и критические обзоры работ Милоша демонстрируют яркий художественный и интеллектуальный контекст, в некоторых случаях затрагивают конкретные национальные и культурные вопросы. Главный вывод статьи в том, что неожиданный вклад Чеслава Милоша, который породил дебаты по поводу сакральной функции болгарского языка, доказывает его «мировой» статус.
Ключевые слова: мировой автор, болгарский контекст, автоинтерпретация, переводческая интерпретация.
Действительно, несмотря на то, что фраза «мировой автор» не получила широкое признание среди профессиональных литературных критиков, она проникла в современный язык массовой культуры. Коммерческие показатели и популярность стали аргументами, чтобы кого-то объявить художником мирового класса. Сегодня, конечно, достаточно так называемого «субъективного фактора» в распределении таких оценок, особенно в гуманитарных науках, но дать хотя бы элементарное научное обоснование классификации «мировой» нужно искать надежную опору в конкретной культурной среде. Перефразируя известную фразу «думай глобально, действуй локально», одним из возможных вариантов «Милош - мировой писатель» является подтверждением его авторитетного присутствия в болгарском контексте. Что же делает Милоша действительно очень значимым для нас, близких национальной точке зрения и дающих его творчеству жизненные импульсы, которые стимулирует болгарская культурная авторефлексия?
Следует отметить, что в болгарском словесном пространстве Чеслав Милош появляется только после 1989 года. К сожалению, по очевидным причинам его довоенный дебют и, особенно, его стихи 60-х и 70-х годов были малоизвестны в Болгарии до настоящего времени. Даже после получения Нобелевской премии в 1980 году, Милош еще десятилетие будет практически полностью исключен из официальной родной литературной жизни. Конечно, его опосредованное присутствие, благодаря некоторым печатным работам на других языках, дискуссиям о его значении в средствах массовой информации, неоспоримо, но так или иначе масштабное появление Чеслава Милоша на болгарском горизонте произошло только в годы переходного периода. Это позднее вступление, естественно, приводит к ускоренному освоению болгарскими читателями текста польского авторитета - не так много зарубежных авторов, высокой литературы, у которых за последние 2 десятилетия вышло три книги и в ближайшее время предстоит издание избранных произведений в пяти томах (здесь опускаю внушительное количество опубликованных в сборниках и специализированных печатных изданиях отдельные его стихотворения, эссе и критические портреты о Милоше).
Смотря исторически, польская литература за послевоенный период получила очень высокий авторитет в Болгарии, а также были случаи, где она выступала в качестве примера для развития отечественной словесности. Есть два автора, которых в ряду русских, французских, немецких и англоязычных писателей мы можем с уверенностью определить как ключевые в сравнении болгарской традиции с европейской - Адам Мицкевич и Генрих Сенкевич. Во-первых, достаточно упомянуть лишь тот факт, что его крымские сонеты, не самые представительные из его произведений, присутствуют на болгарском языке в многочисленных переводах, отражая общий процесс адаптации наших рецептивных моделей восприимчивых к великому искусству. Лично я считаю, сонеты Мицкевича давно стали совершенно болгаризованными, благодаря болгарской школе по сопоставлению эстетических и
70
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ
СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
мировых вкусов, где оставили свой след в переводе-интерпретации Вазов, К. Христов, Л. Стоянов, Дора Габе, Стоян Бакырджиев [см. 6] ... Аналогичная ситуация и с красноречивым Сенкевичем, чей перевод на болгарский язык с названиями, которые отличаются от оригиналов, могут быть предметом серьезного отдельного исследования. Сенкевич постоянно болгаризировался из-за его популярности среди так называемых «простых читателей», - бесспорный факт, что первый польский писатель, лауреат Нобелевской премии стал мощным фактором привлечения студентов (конечно, в основном мужчин) на польскую филологию славянского факультета Софийского университета в течение нескольких десятилетий (конечно, сегодня эта тенденция ушла). Чрезвычайно красноречивым доказательством неожиданной и, конечно, незапланированной популярности Сенкевича в стране стал обзор, опубликованный в конфиденциальном Бюллетене (I) СБП (Союз болгарских писателей) в 1974 году, согласно которому этот поляк более читаем, чем Боккаччо, Толстой, Диккенс, Гюго, Достоевский, Бальзак ...
В конце прошлого и начале этого века происходит превращение Чеслава Милоша уже польского классика и международного авторитета в значимую фигуру болгарской культуры. В отличие от предшественников, своих соотечественников, которые появились в стране в русских переводах и оригиналах, Милош печатается со значительным опозданием и не только в переводе с польского (отдаю здесь должное деятелям родной полонистики), но и на английском, что закономерно, учитывая биографию писателя и резкую переориентацию отечественной культуры в последние годы. Подобно Мицкевичу и Сенкевичу, его тексты уже имеют несколько переводов - в частности, его небольшие по объему стихотворения получили в переводе несколько интерпретаций. Они наиболее показательны, как в авторедакции Милоша (так как автор лично делает перевод с польского на английский язык уже в зрелом возрасте), так и в творческой рефлексии болгарских переводчиков с использованием оригинальных и / или более поздних версий переводов автора на английский и другие иностранные языки. Прекрасный тому пример раннее стихотворение Среща (II), написанное еще в Вильно в 1937 году, которое впервые появилось на болгарском языке в мини антологии Николая Георгиева Три польских поэта в 1997 году [5, с. 7] (III ). Два года спустя эта же Среща появилась в переводе Кати Митовой в книге Войцеха Карпинского [3, стр. 214]. Привожу эти детали, потому что милошевский текст завершается кратким стихом-шуткой, что в оригинале звучит «Nie z zalu pytam, ale z zamyslenia». Несколько десятилетий после создания появляется текст перевода Милоша и Лилиан Вали на английском языке, где фразе дали несколько иную форму: «I ask not out of sorrow, but in wonder». И теперь появление разночтений между оригиналом, его автоинтерпретацией Милоша и переводом Н. Кынчева (непонятно с какими из вариантов текста он был знаком, переводя его на болгарский язык) определили стремления энтузиаста, знатока и пропагандиста польской культуры актера Богдана Глишева и помогли задуматься о милошевском Среще, его настоящем и возможном будущем переводе. В двустороннем и-меил нападении самая атакуемая точка именно финальное «z zamyslenia» и возможные варианты на болгарском языке. Естественно, мы предложили свои решения загадки (к «мисля си» К. Митовой было добавлено «чудя се», «питам се», «вразмисъл», а ожидаемый консенсус не найден). Споры охладятся признанием философской точки зрения, что неизбежно будут изменения и не один из болгарских переводов этой фразы не станет образцом. В результате Милош-переводчик самого себя был заподозрен в заговоре против себя молодого, так в английском «in wonder» представляется факт подавления собственного философского горизонта ради (я думаю - это возрастное) жизнерадостного «чудене», загадка бытия. На следующей неделе был предложен польский оригинал и английский авторский перевод для обсуждения среди студентов-
71
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
полонистов, которые, конечно, настаивали на своей собственной версии перевода и легком решении этой головоломки. Наконец у меня сложилось впечатление, что Милош действительно непереводим, неуловим, как сама поэтическая загадочность. Радостно убедиться, что ограничение свободы, действительно небольшие дилеммы и многообразие их решений болгарским контекстом превращает Чеслава Милоша в писателя, активно стимулирующего развитие собственного творчества в иноязычном, специфически национальном, совершенно разном контексте. Существование такой непереводимости превращает автора в принципиально значимую фигуру с международной славой в отличие от национального художника, невольно оставившего свой след в неожиданных интеллектуальных процессах. Это доказательство того, что теоретические клише из-за потерь в переводе на практике означают «нащонализиране» вопроса мировой величины, выходящей за рамки частной структуры в иное культурное пространство и время. Другими словами, чтобы подтвердить статус глобального автора, его «svetovnost» следовало бы ограничить рамками отдельной культуры, активным представительством в ней, которое должно быть разным, но не нарушить и в результате подтвердить изначальную и «универсалната» рецепцию автора.
С другой стороны, представление Ч. Милоша в предисловиях, антологиях и сносках необходимо выделить значительные неизбежно замалчиваемые якобы «по-дремните» достоинства, так постепенно кристаллизуется канонический образ автора с его ключевыми идеями и работами. Одним из наиболее распространенных упущений в изучении аспектов его творчества является игнорирование того, что Милош много лет занимался переводом библейских текстов с еврейского и греческого языков (IV). Я убежден, что рассмотрение этой части наследства автора будет особенно плодотворным в болгарском контексте. Интересны не только обсуждения художественных, стилистических или теологических аспектов перевода, но и сам факт того, что такой уважаемый поэт предпринял это грандиозное начинание. Да, в польской культуре, возможно, - и в XVI веке, и в наше время - один par excellence поэт специализируется на переводах священных текстов, именно, в качестве светского авторитета и носителя эстетической меры. С попыткой Милоша создать современный польский Псалтырь связанно желание вместо непригодного для использования в священных писаниях современного языка создать польский язык «висок, възвишен и същевременно прост и стегнат» [10, с. 39]. Именно здесь стоит обратить внимание на возможность перевода сакрального на современный живой язык: то ли попытку адекватно (если не полностью) адаптировать древний текст к текущей языковой и культурной ситуации нации, что в присутствии нескольких других переводов на один язык скрывает больше рисков, чем возможностей для успешного результата. Желание сознательно отступить от живой словесной практики с целью добиться одного, чтобы специально создать достойное и эстетичное, между прочим, подписанное личностью с широко известной словесной эрудицией и мастерством переводчика, дает спорные результаты даже в случае Милоша. Вопреки доброжелательным или только восторженным отзывам об этой работе в современной Польше, его переводы Библии принимаются скорее как авторский вариант, а не надежный «еквивалент» священного слова.
Я хотел бы предоставить эти факты, относящиеся к Чеславу Милошу, в контексте современной болгарской дискуссии о существовании священного или возвышенного языкового регистра в церковнославянском языке. Потому что высокая оценка этой связи в данном контексте представлена голосами «за» замену церковнославянских богослужебных текстов на качественно новый болгарский перевод (V). Эти голоса говорят о всенародной тенденции к большей доступности священной сферы в повседневную жизнь, что привело бы к снятию старомодных (и практически
72
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ
СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
совершенно непонятных обычному потребителю) церковнославянских форм и замене их «разбираеми», «по евангелски» широкодоступными словами болгарского языка, что вызвало опасение в самых престижных институтах в ходе обсуждения отечественными профессорами и теологами. Зарубежный опыт в этой области показал, что при создании одного свободного (хотя необязательно) перевода священного текста неизбежно возникают вопросы о стилистической адекватности, архаизации, эстетическом воздействии, буквальности и метафоричности в новом тексте.
Действительно, в библейских переводах Милоша следует отметить, что современный поляк, не знающий древних сакральных языков, таких как церковнославянский, а близость между польским языком XV, XVI веков и современным намного больше, чем в болгарской действительности. С другой стороны, в своей работе Милош не может игнорировать тот факт, что польские переводы библейских текстов, содержащие аспект, который может быть изображен в качестве самостоятельного поэтического перевода и как парафраз в стихах и прозе некоторых священных книг сделанные рядом авторов, сделан еще в Ренессансе Николаем Реем и Яном Кохановским. Факт того, что статус поэзии в западной традиции изначально высокий, высочайший, до определенной степени сакрален (даже в теорию был внесен глобальный вклад поляком Мачей Казимиром Сарбевским в XVII веке), создает дополнительные трудности в переводе библейских книг людям, которые понимают ответственность, которую несет поэт перед нацией и человечеством. Стоит подчеркнуть, что в прошлом, когда такие переводы являлись верными древнему оригиналу и требованиям церкви соблюдать канон, авторы декларативно отображали ее колебания при согласовании старинной меры поэтического (часто символизируют муз или Аполлона) с преданностью «чистым» библейским истинам.
Болгарский контекст переводов Библии, в свою очередь, содержит еще одну важную особенность - дело как раз в церковной традиции, стоящей как промежуточное звено между «сакрализирания» Старого и Среднего болгарских языков, с одной
стороны, и современного, с другой стороны. Призывы к демократизации церковной жизни, доступности богослужения для всех христиан, сильные и даже смелые версии новоболгарских переводов, содержащие непонятные или искусственные формы-реликты на церковнославянском языке, рано или поздно приводят к необходимости стилизации и вторичной архаизации «иначе коректните» новых переводов. В этом смысле опыт с переводом Чеслава Милоша может снова поднять вопрос, в какой степени имеет смысл отказываться от традиции, которую мы имеем и которая как анахронизм, по-прежнему остается узнаваемой сегодня в живом болгарском языке. Один из самых вдумчивых критиков переводов Милоша Марек Пела [12, с. 213 - 239] (VI), подтвердил, что многие читатели почувствуют язык Псалмов Милоша как «искусственный» и «потребуют дополнительного перевода на собственный [читательский] язык». В связи с этим, я полностью убежден, что любой «актуално», «надмогнало» церковнославянский архаичный перевод библейского текста или даже фразы на современный болгарский язык не найдет читателя свободного от необходимости сверять и уточнять последний перевод со славянской версией. С другой стороны, замена на «достолепните» стилизацию под церковнославянский язык с правильным современным литературным выражением очень сильно подчеркивает необходимость дополнительной архаизации, которая, хотя и не желает этого, воспринимается как внутреннее потребление. Например, теперь мы пользуемся совсем «осветскостеният» приветствием «Христос воскресе» или молитвенным зовом «Господи, помилуй»: люди, давайте (верующие и неверующие, но любящие болгарскую старину и «милеещ»), введем в практику «Христос възккръсна!» и «Господи, помилвай», а затем будем думать о том, как мы, в конце концов, решим проблему
73
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
«библейских переводов на новоболгарский доступный язык».
Потребность в сакральных стилистических и лексических регистрах в современном болгарском литературном языке не ограничивается обсуждением богослужебной практики. Не будем забывать, что подобный слой языка нужен и родной литературе (не только художественной). Наверно таковы опыты, сознательно или нет, предпринятые Пенчо Соловейковым и нашими символистами (можем вспомнить Кървава песен и Епически песни в такой перспективе, а почему не Яворовите Безсъници). Сегодня, однако, имея в виду наследие великих поэтов (от Вазова до социалистических поэтов) и церковнославянскую традицию, легко определить, какая из двух словесных практик имеет больший вес, даже если цель состоит в том, чтобы сохранить торжественность и ритуал в совершенно светском контексте. Есть мнение, что в абсолютной практике сложилась преобладающая техника стилизации языка сообщения, содержащего элемент сакральности. Примером могут служить работы, не получившие одобрения у поклонников высокого слога, но ставшие одними из самых читаемых текстов в стране в последние десятилетия - Властелин Колец и Сильмариллион в переводе Любомира Николова. Позвольте мне попытаться сравнить структуры и выражения, приведенные в книгах, которые имеют церковнославянскую основу с любой другой эстетической моделью, доступной на болгарском языке, и подумать о последствиях в двух направлениях: эстетическом воздействии и буквальном прочтение.
Какие мысли нам приходят о преславутом Пане Тадеуше Мицкевича и его болгарском звучании? Последняя двенадцатая книга в великолепном переводе Блага Димитрова озаглавлена «Да се обичаме» (в оригинале - «Kochajmy sig»), что безупречно с точки зрения буквальности. В словарной статье читаем «Традиционна наздравица в старополските пирове» [7, с. 340]. Переводческое решение и болгарская рецепция звучат адекватно и контекстуально уместно. С одним неизбежным упущением - вопрос «Kochajmy sip> является отголоском литургической практики в болгарском языке, добровольный отказ от церковнославянского пласта нашей речи и мышления, побуждает к поиску более подходящего, с большим соответствием, идущего еще от первого перевода Пана Тадеуша Ефремом Карановым «Да возлюбим друг друга!» [8, стр. 290]. Даже в условиях XXI века мы должны «осовременить» фразу, возможно «Да се възлюбим» будет звучать в духе современного болгарского языка и сохранит исторический контекст, который актуализируется в XII главе польского эпоса. Так бы звучало, если бы церковнославянская языковая реальность, увы, не воспринималась, по определениям забытое, чуждое и непригодное в современных условиях.
Опыт переводов библейских еврейских и греческих книг в Польше дает предупреждение нам, болгарам. Поляки имеют долгую и обширную национальную поэтическую традицию и много прекрасных специалистов, что привело к повторным изданиям не отдельных книг, а целого Писания на родном языке. Мы издавна культивировали чувство культурной недостаточности, постоянно ощущаем ее в области искусства, не может наш академический потенциал (количественно и исторически) сравниться с польскими успехами. Тем не менее, болгары имеют церковнославянскую словесность - источник литургической, стилистической, лексической, синтаксической, эстетической моделей, что вопреки мнению большинства по-прежнему присутствуют (узнаваемые или нет), и влияют на болгарский язык сегодня. Стоит ли отказаться от этой совершенной и проверенной модели, и лишить потенциала национальную культуру? Только от болгарской интеллигенции зависит желание в дальнейшем развивать церковнославянское влияние на язык (вопреки тому, что это воспринимается, как церковное и недостаточно светское, и как славянское,
74
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ
СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
поэтому недостаточно болгарское и современное).
Чеслав Милош, его творчество, включающее библейские переводы, еще будет порождать дискуссии и реинтерпретации на родине и в мире. Возникшие общие и специфические польские вопросы, его успехи и неудачи могут быть очень полезными и поучительными для болгарского контекста. Поэтому можно утверждать, что Милош стал действительно мировым автором, по крайней мере, с болгарской точки зрения.
I. [9, стр. 14]: «самые популярные представители современной мировой классики: Джек Лондон, Николай Островский, Максим Горький, Генрих Сенкевич ...» (материал представлен в качестве работы Научного центра Комитета по печати, 1973).
II. Среща несомненно присутствует среди «мировых» по славе стихотворений Милоша буквально, поскольку они смогли стать плакатом поэтического творчества, установленным между рекламой в Нью-Йоркском метро (благодарю Б. Глишева за подсказку; см. антологию Поэзия в движении ... [11], в антологии представлены стихотворения и Вислава Шимбровского). Также материализовалась, но в настоящее время стационарно, версия Срещи при встречи с плакатом Репертуара театра в Беркли. Мы не должны забывать, что София не стоит в стороне от этого сенсорного выражения «световности» Милоша: 6 декабря 2005 года по инициативе Поэзия на стенах стихотворение Това, в оригинальном переводе Н. Георгиева стало украшать вход в 30 школу «Братьев Миладиновых».
III. Я полагаю, что переводчик использовал главным образом английский и другой иностранный перевод поэмы.
IV. В 1977 году Милош переводит Екклесиаста, Псалмы, Иова, Песню Песней, Руфь, Плач Иеремеев, Естир, Евангелие от Марка, Апокалипсис, Премудрости Соломона. Эта часть его работы собрана в книге Ksiggi biblijne [10].
V. Один из самых разумных и систематизированных критических взглядов на «народный язык» в богослужении можно найти в статье монаха Евтимия [2], хотя и с спорными предположениями. См. также аргументы Николая Антонова [1]. Интересный шаг в противоположную перспективу делает Андрей Кураев в интервью БНР [4].
VI. Статья ценна своей основной критической позицией, многочисленными примерами и ссылками сказанного на этот счет. Интересный подход дается в другой статье того же автора [13].
(Перевод с болгарского Педченко Е. В.) Список использованной литературы
1. Антонов Н. На какъв език се моли българинът? / Антонов Н.// Култура. - София. -2000. - № 15 (21.04.2000).
2. Евтимий, инок. Култовото отношение към църковнославянския език. Последният като естетико-идеологически идол. Възражения във фрагменти. // http://www.pravoslavie.bg/Анализи/Кvлтовото-отношение-към-църковнославянския-език (29.01.2010; достъп на 02.03.2012).
3. Карпински В. Книги бунтовни (прев. Б. Лингорска) /Карпински В. - София: Карина М, 1999. - С. 214.
4. Кураев А. Интервю с дякон Андрей Кураев по Българското народно радио. / Кураев А. // http://www.pravoslavieto.com/docs/intervju_kuraev.htm (5.12.1999; достъп на 02.03.2012).
5. Кънчев Н. Трима полски поети. Чеслав Милош, Збигнев Херберт, Адам Загаевски / Кънчев Н . - София: Аб, 1997.
6. Мицкевич А. Кримски сонети / Мицкевич А . - София: Захарий Стоянов, 2009.
7. Мицкевич A. Пан Тадеуш (прев. Бл. Димитрова) / Мицкевич A. - София: Народна
култура, 1979.
75
ВІСНИК МАРІУПОЛЬСЬКОГО ДЕРЖАВНОГО УНІВЕРСИТЕТУ СЕРІЯ: ФІЛОЛОГІЯ, 2012, ВИП. 6
8. Мицкевич А. Пан Тадеуш (прев. Е. Каранов) / Мицкевич А. - София: Придворна печатница, 1901.
9. П. М. Книгата и читателят в България. Социологическо изследване. // Бюлетин на СБП - Център за литературни изследвания. - София. - 1974. - № 6.
10. Milosz Cz. Ksi^gi biblijne./Milosz Cz. - Krakow: Wyd. Literackie, 2003.
11. Neches N. Poetry in Motion: 100 Poems from the Subways and Buses./Neches N. - NY: W. W. Norton & Company, 1996.
12. Piela М. Czeslaw Milosz jako tlumacz Biblii hebrajskiej./Piela М. // Studia Judaica 8. -Krakow. - 2005. - № 1-2 (15-16). - S. 213-239.
13. Piela M. Jakiego przekladu Biblii hebrajskiej brakuje w Polsce. / Piela M. // Studia Judaica 10. - Krakow. - 2007. - № 2 (20). - S. 235-250.
Стаття надійшла до редакції 30 квітня 2012 р.
К. Рікев
МІЛОШ: БОЛГАРСЬКІ КОНТЕКСТУАЛІЗАЦІІ
У статті наводиться роздум про сенс і можливі інтерпретації терміна «світовий автор» за допомогою аналізу присутності в сучасній болгарській культурі лауреата Нобелівської премії Чеслава Мілоша. Болгарські переклади та критичні огляди робіт Мілоша демонструють яскравий художній та інтелектуальний контекст, в деяких випадках зачіпають конкретні національні і культурні питання. Головний висновок статті у тому, що несподіваний внесок Чеслава Мілоша, який породив дебати з приводу сакральної функції болгарської мови, доводить його «світовий» статус.
K. Rikev
MILOSZ: BULGARIAN CONTEXTS
The paper reflects on the meaning and possible reinterpretations of the cliche term „world author” through analysis of Nobel prize winner Czeslaw Milosz’s presence in contemporary Bulgarian culture. Bulgarian translations and critical reviews of Milosz’s works reveal vivid artistic and intellectual contexts that in some cases depict specific national cultural issues, rather than the author’s universal messages. The paper’s leading conclusion is that Czeslaw Milosz’s unexpected contribution to debates over the sacral function of Bulgarian language validates his ‘"worldauthor” status.
УДК 821.161.2: 929 Кармалюк (О43.3)
Л. В. Романенко
ІСТОРИЧНА ТЕМАТИКА В СУЧАСНІЙ УКРАЇНСЬКІЙ ЛІТЕРАТУРІ (НА МАТЕРІАЛІ ТВОРІВ ПРО ПОДІЛЬСЬКОГО ВАТАЖКА НАРОДНИХ МЕСНИКІВ - УСТИМА КАРМАЛЮКА)
У статті здійснюється аналіз сучасних творів про відомого в ХІХ столітті подільського народного месника. Образ Устима Кармалюка представлений досить широко і в сучасній українській прозі історичної тематики, і в драматичних творах, але художнє осмислення його відрізняється від інтерпретації цієї теми у творчості письменників ХІХ - ХХ століть. Устим Кармалюк у варіації І. Лагунова, зокрема, постає як виключно фольклорний образ, що символізує свою епоху, часи боротьби за свободу українського народу, за його звільнення з-під гніту українських, польських і російських поміщиків.
Ключові слова: літературна кармалюкіана, белетристика, образ, творча
76
