Межкорейский диалог: прошлое, настоящее и перспективы Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

МЕЖКОРЕЙСКИЙ ДИАЛОГ:

ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ.

Толстокулаков Игорь Анатольевич,

доктор исторических наук, профессор кафедры корееведения, директор Центра кореевед-ческих исследований Дальневосточного федерального университета, г. Владивосток, Россия E-mail: tia1963@rambler.ru

Tolstokulakov Igor A.

PhD, Doctor of History, Professor at the Chair of Korean Studies, Director of the Center for Korean Researches, School of Regional and International Studies, Far Eastern Federal University, Vladivostok, Russia E-mail: tia1963@rambler.ru

Переформатирование современной международной системы не может не сказываться на состоянии и на перспективах региональных проблем, включая движение к национальному единению у разобщённых наций и государств. Не остаётся в стороне от данного процесса и Корейский полуостров, на смену многолетней конфронтации РК и КНДР с весны 2017 г. постепенно приходят явные и скрытые механизмы, призванные облегчить взаимодействие двух корейских государств, но при этом вряд ли решающие корейскую проблему в целом или приближающие перспективу объединения страны. Тем не менее, современная ситуация в каждом корейском государстве создаёт определённые условия для их взаимного сближения двух. Прежде всего, нам хотелось бы видеть снижение степени прямой зависимости межкорейского диалога от идеологических устоев Севера и Юга. Определённую позитивную роль могло бы сыграть также усиливающееся на рубеже XX—XXI вв. чувство этнической и культурной целостности корейской нации.

Сразу же оговоримся, что речь идёт, скорее о намечающихся тенденциях, нежели чем о случившемся факте.

Прошлое: очевидное засилье идеологии

К сожалению, история межкорейского взаимодействия на протяжении семидесяти трёх лет развивалась по более чем нестабильному и, преимущественно, конфронтационному сценарию.

Проблема воссоединения Кореи всегда занимала важное место в идеологии двух корейских государств. КНДР и РК не раз выступали с собственными объединительными концепциями, формирование

и применение которых всегда определялись политическими интересами государственной верхушки. К сожалению, идеология национального единения, несмотря на её безусловную популярность и доминирующее положение в общественном сознании Севера и Юга, так и не стала приоритетом национальной политики ни Северной, ни Южной Кореи. Оба корейских государства видели главную свою задачу в обеспечении интересов и безопасности собственных политических элит, поэтому их идеологический курс был направлен в большей степени на сохранение национального раскола, нежели на его преодоление.

Разумеется, идеология межкорейских отношений за прошедшие семьдесят с небольшим лет претерпела определённую эволюцию, и здесь мы можем выделить несколько этапов:

- ориентация на «силовое» решение корейской проблемы (1948 — начало 1960-х гг.);

- поиск точек соприкосновения и путей сотрудничества (1960 — конец 1980-х гг.);

- взаимное признание и построение равноправных межгосударственных отношений (с начала 1990-х гг. по 2008 г.);

- возврат к конфронтационному режиму межкорейских отношений (2008—2017 гг.);

- попытка «ренессанса» корейской оттепели (с весны 2017 г.).

Позволим себе небольшой исторический экскурс, который может

оказаться полезным для понимания текущей ситуации.

Руководство КНДР изначально нацеливается на сохранение собственной власти любыми средствами, но на раннем этапе (до начала 1990-х гг.), не менее важной была установка на распространение социалистической системы на Юг, именно этому служила массированная пропагандистская обработка собственного населения и мобилизационная политика в разных её вариантах, начиная с классического чуч-хе и заканчивая концепцией сонгун. Концентрированным выражением такого подхода к проблеме национального раскола стали идеологема «Хару палли тхонъирхаджа! / „Незамедлительно (букв. — за одни сутки) объединим [Родину]!"» и пришедшая её на смену в 1970-х гг. более умеренная модификация о «достижении единства Родины ещё при жизни данного поколения». В то же время партийно-государственное руководство КНДР не без оснований опасается потерять своё привилегированное положение в результате экономического и политического давления со стороны южнокорейской элиты. И, хотя объединительные лозунги окончательно с повестки дня не сняты, с приближением XXI в. их усилили т. н. «политическим завещанием великого вождя Ким Ирсена», который за несколько дней до кончины в июле 1994 г. призвал граждан КНДР «объединить родину в скорейшие сроки, но при этом сохранить верность революционным чучхейским идеалам».

Сеульское руководство также рассчитывает поставить единую Корею под свой контроль, но в этом случае следует учитывать не только его официальный курс, но и общественное мнение Южной Кореи. Для массового сознания Юга характерны «тревожные» ожидания

в связи с предстоящим решением корейской проблемы: процесс объединения ассоциируется с серьёзными экономическими лишениями и угрозой потерять работу, положение в обществе или стать объектом политических репрессий. Граждане Республики Корея не хотят рисковать своим благосостоянием, привычным образом жизни, демократическими завоеваниями даже ради того, чтобы ускорить национальное единение. Общественное сознание апеллирует к негативным сторонам германского опыта, принёсшего немецкому народу серьёзные экономические и социальные проблемы, при этом подчёркивается, что в условиях Кореи ситуация ещё более усугубляется спецификой и многочисленными внутренними проблемами современной Северной Кореи.

Мы не случайно столько места в выступлении отвели идеологии, поскольку она всегда играла и продолжает играть определяющую роль в формировании режима межкорейского взаимодействия. В случае Северной Кореи это нам, выходцам из Советского Союза, вполне понятно. Однако и Южная Корея в данном вопросе оказывается весьма зависимой от идейных конструкций.

Обратим внимание на эволюцию отношений РК и КНДР с начала 1990-х гг. Южнокорейское руководство с приходом в него одного из трёх великих Кимов (Ким Джонпхиль, Ким Тэджун, Ким Ёнсам) — Ким Ёнсама в 1990 г. — постепенно внедрило демократические принципы и в сферу межкорейского взаимодействия. Отсюда — успех 1991 г., когда в декабре были подписаны беспрецедентные для двух корейских государств документы: Соглашение о примирении, ненападении, сотрудничестве и обменах от 13.12.1991 г. и Декларация о безъядерном статусе Корейского полуострова от 30.12.1991 г. Сегодня о них практически никто уже не вспоминает, а зря ведь это был первый реальный шаг к национальному примирению. Либеральные президенты Ким Тэджун и Но Мухён продолжил движение в рамках известной политики «солнечного тепла», и это сделало возможным первые межкорейские саммиты в июне 2000 и в октябре 2007 г.

От начала 1990-х гг. до 2007 г. был пройден огромный путь, главное, что, начиная с Ким Ёнсама, демократы проводили последовательную политику в отношение КНДР, лишённую внутренних противоречий и «откатов» назад. Отметим, что все они, невзирая от какой — оппозиционной или правящей партии — избирались президентом, следовали демократической идее в межкорейском взаимодействии.

Однако 2008 г. изменил всё, по той причине, что следующие девять лет политику Сеула определяли консерваторы, приведшие к полному разрыву межкорейских отношений и прекращению каких бы то ни было контактов. И снова во главе угла — идея, но теперь уже о том, что не следует помогать Пхеньяну наращивать свой экономический и военный потенциал. Вопрос: почему же в октябре 2007 г., уже после первых ядерных испытаний и выхода КНДР из режима нераспространения, можно было идти даже на саммит, а через несколько месяцев — нельзя. Ответ мы дали, но только частично: (1) изменилась идеология южнокорейского руководства, демократические тенденции сменились

консервативными. Но есть ещё одна причина, о которой не следует забывать, особенно сейчас, в нашем стремительно меняющемся мире: (2) с приходом к власти консерваторов вновь возросла зависимость Сеула от Вашингтона. Эти два обстоятельства практически за несколько месяцев свели на нет почти 20-летние усилия по нормализации отношений КНДР и РК, начавшиеся с конца 1980-х гг.

Настоящее: ренессанс «межкорейской оттепели»

К счастью, история имеет свойство время от времени повторяться, и политику Южной Кореи сегодня снова определяют демократы, на этот раз, скорее центристы, чем либералы. Политическая жизнь РК теперь определяется переформатированием политических сил, случившимся весной 2017 г. в ходе внеочередных президентских выборов. Результатом этого переформатирования стало появление новой партии — Демократической партии Тобуро. На наш взгляд, она стала особым явлением внутриполитической жизни Южной Кореи; изначально партия строилась на основе союза консервативно настроенных демократов и демократически настроенных консерваторов. Иными словами, Тобуро — это объединение умеренной части политический элиты, взгляд которой можно считать центристскими; по крайней мере, в том варианте, когда она вышла на президентские выборы 2017 г. Отметим, что для политической системы РК пока не характерно формирование центристских партий и, тем более, их приход к власти. Вопрос в том, сохранит ли Тобуро свои центристские свойства в ходе практической деятельности или начнётся дрейф в ту или иную сторону, что может привести её к расколу или окончательному выбору в пользу демократической или консервативной позиции.

Это важно по той причине, что центристские силы способны «умирять» крайности демократической и консервативной идеологии, т.е. от них можно ждать меньшей зависимости от идейных установок и большего прагматизма в практических действиях. Во всяко случае, мы сейчас это видим по смягчению режима межкорейского взаимодействия, активно начавшемуся с весны 2018 г., после стабилизации партии Тобуро и администрации Мун Джэина. Важно, что президент при поддержке своей партии и примерно 40—48% населения (по данным опросов общественного мнения в октябре — ноябре 2018 г.) решает две принципиальных внешнеполитических проблемы: (1) реализует установку на примирение и сотрудничество с КНДР и (2) пытается придерживаться большей самостоятельности во внешней политике, включая межкорейское взаимодействие. В данном контексте он, на наш взгляд, достаточно близок к позиции двух демократических президентов РК Ким Тэджуна и Но Мухёна.

Думаю, что в нашей аудитории нет необходимости описывать конкретные события текущего этапа межкорейского взаимодействия, который мы условно назвали «попыткой «ренессанса» корейской

оттепели», напомню лишь, что здесь мы видим широкий спектр: от июньского 2017 г. (15.06.2017 г.) предложения возобновить диалог Севера и Юга без каких-либо условий в случае отказа КНДР от новых ракетных и ядерных испытаний и до двух новых саммитов в апреле и сентябре 2018 г. Если верить источникам, планировалась и третья встреча в середине декабря, на которой мог быть поставлен вопрос даже о регулярном авиасообщении между Сеулом и Пхеньяном.

Иными словами, Мун Джэин уже сделал немало для нормализации отношений с Севером. На наш взгляд, уместно вести речь об осторожной и постепенной реинкарнация «политики солнечного тепла» как идейной основы для восстановления межкорейского диалога.

Возвращение в политический дискурс и практику южнокорейского государства идеи о поддержании диалога с КНДР — это чрезвычайно важное событие последних двух лет. Оно отражает намерение Сеула самостоятельно решать северокорейскую проблему в рамках прямых контактов с Пхеньяном.

Перспективы:

Сеул по - прежнему стоит перед выбором

Сейчас мы видим пять основных проблемы, способные повлиять на перспективу развития ситуации:

1. Способность Сеула сохранять самостоятельность в действиях по отношению к КНДР.

2. Способность внешних сил влиять на ситуацию на Корейском полуострове, включая поддержание санкционного режима против КНДР.

3. Способность Сеула выдвинуть повестку дня, приемлемую для северокорейского руководства.

4. Отсутствие преемственности в политике по отношению к КНДР

5. Способность Сеула обеспечить политике в отношение КНДР достаточную поддержку общества.

Степень самостоятельности внешнеполитического курса южнокорейского государства всегда оставалась под вопросом, даже в лучшие времена, когда Но Мухён демонстративно подчёркивал свой отказ от слепого следования в русле политики Вашингтона. Мы уже слышала и иногда наблюдали подобные «попытки» некоторых представителей администрации Мун Джэина. Так, нередко озвучивалась мысль о том, что ждать уступок со стороны КНДР можно лишь при условии «встречного движения», и поэтому Сеул рассматривает возможность понизить масштабность южнокорейско-американских военных учений, уменьшить количество американских стратегических вооружений на юге полуострова. Специальный помощник президента по вопросам внешней политики и безопасности Мун Чжонин даже заявил, что военный союз с США не является незыблемым, есть вероятность его осложнения из-за споров вокруг THAAD.

Но ведь по многим вопросам дальше громких заявлений так и не пошло... Судьба американской противоракетной системы в Южной Корее теперь уже и не обсуждается. Основой внешней политики Сеула остаётся стратегический альянс с США, и он будет сохраняться при любой южнокорейской администрации. До последнего времени Вашингтон позволял Сеулу проявлять больше самостоятельности в разрешении кризиса на Корейском полуострове, однако уже сейчас есть тревожные симптомы: 30 ноября администрация президента РК заявила, что точная дата визита Ким Ченына в Сеул остаётся неопределённой, но в декабре он точно не состоится. Мы уверены, что фактический отказ от проведения третьей встречи лидеров корейских государств в 2018 г. напрямую связан а с отменой американо-северокорейского саммита. Значит давление Вашингтона на Сеул остаётся вполне результативным. Свобода действий Сеула по отношению к КНДР по-прежнему ограничена.

Подобная изменчивость позиций вполне укладывается в курс Дональда Трампа, склоняющегося к максимальному давлению на КНДР и вовлечённости в него Сеула. Сингапурская встреча была нужна для внутриамериканской политической повестки, цели достигнуты, и теперь по отношению к Пхеньяну снова можно стать строгим. Ждать от США реальной и последовательной поддержки межкорейского урегулирования, по меньшей мере — наивно, Мы уже привыкли, что Д. Трамп говорит одно, а делает другое или даже сначала говорит одно, потом другое, а делает третье. Такая непоследовательность американцев — главная угроза начавшемуся процессу межкорейского потепления.

Вовлечённость внешних сил — это ещё один аспект, затрудняющий решение корейской проблематики в целом и снижающий возможную её самостоятельность в частности. Опыт проведения и результативность шести сторонних переговоров — тому подтверждение. Слишком разные интересы и приоритеты у заинтересованных сторон на Корейском полуострове. Свои цели преследуют и США, и Япония, и даже Китай. Полагаю, что Пекину КНДР ещё долго будет нужна как раздражающий фактор в пику Вашингтону, особенно на фоне развивающихся сейчас взаимных противоречий. Единственное в чем можно быть уверенным — это заинтересованность руководства КНР в снижении степени напряжённости на полуострове, а значит — в реальной поддержке межкорейского диалога.

Российская политика на Корейском полуострове является значительно большим вкладом в решение его проблем, более покладистым Пхеньян делают конкретные экономические и гуманитарные программы, снижающие степень напряжённости экономических, социальных, продовольственных и прочих проблем Северной Кореи, вовлекающие КНДР в международное сотрудничество и обучающие её руководство вести себя цивилизованно, руководствоваться общепринятыми нормами.

Отметим, что важным обстоятельством успешных контактов с Пхеньяном является приемлемая для него повестка переговоров.

Сеул вроде как ведёт речь о диалоге без предварительных условий, но это выглядит лукаво, и не понятно кому данное лукавство адресовано: то ли северокорейскому руководству, то ли южнокорейскому общественному мнению... Ведь одно условие развития диалога остаётся: это отказ от новых ядерных и ракетных испытаний и дальнейшая денуклеаризация КНДР. Пхеньян согласился на отказ от новых испытаний, но «денуклеаризацию» две корейские стороны понимают по-разному. Для Сеула она означает уничтожение северокорейского ядерного арсенала, а для Пхеньяна — всего лишь отказ от его дальнейшего наращивания. Примирить эти мало совпадающие позиции, кажется, невозможно, но необходимо, иначе не получится ни межкорейского, ни американо-северокорейского переговорного процесса. Значит, и в отношении «денуклеаризации» нужен компромисс, устраивающий КНДР. Насколько к нему готова Южная Корея? У нас ответа на этот вопрос нет, но мы помним, как негативно настроен к подобному компромиссу Вашингтон.

Учитывая это, мы можем предположить, что Мун Чжэин готов проявить стратегическое терпение в отношение КНДР, чтобы подготовить почву для перемен на Севере, но для этого ему потребуется максимальное сотрудничество с мировым сообществом с целью вовлечении Пхеньяна во взаимодействие. Этому мешает санкционный режим, а точнее — делает его невозможным. На наш взгляд международный санкционный режим против КНДР (1) после возобновления межкорейского диалога выглядит анахронизмом и вредным, (2) в современной России он давно себя уже дискредитировал. Я не призываю снять санкции с Пхеньяна здесь и сейчас, но относиться к ним нужно более гибко, иначе хрупкая конструкция перемирия может сломаться от одного неверного действия. Наиболее негативное влияние санкционный режим оказывает на экономическую сферу, проще говоря он делает невозможным какое-либо взаимодействие двух корейских государств в экономическом отношении. В таких условиях бессмысленно вести речь не только о масштабных межкорейских или трёхсторонних (с участием России) проектах, но даже о возобновлении элементарного экономического взаимодействия и обмена. Что же остаётся? Исключительно политическая и гуманитарная сфера. В современных условиях можно лишь надеяться на последовательное смягчение режима межкорейского взаимодействия, для большего требуется принятие кардинальных решений международным сообществом, что выглядит малореальным.

КНДР и РК, за счёт стремительной демократизации южнокорейского общества и формирования новой идеологической среды после кончины Ким Ченира в КНДР — всё это создаёт условия для взаимного сближения двух корейских государств. Однако в политике Сеула на Корейском полуострове нет преемственности, она может меняться даже не один раз в 10—15 лет, как это было с конца 1990-х гг., а каждые четыре года, если к власти в Сеуле поочерёдно будут приходить представители разных политических сил. Отсутствие

последовательности и преемственности северокорейского курса РК — весьма серьёзная угроза, которую наши южнокорейские коллеги должны осознать и ввести какой-то иной внутриполитический механизм, нежели действующие сейчас.

И, наконец, сложность общественного восприятия политики по отношению к КНДР, которая существует в южнокорейском обществе. Подробно об этом мы говорить не будем, подчеркнём лишь объективное обстоятельство: смену поколений в двух корейских государствах. С одной стороны, это явление облегчает путь к взаимопониманию, ибо среди молодого поколения образ врага в лице соседа не столь ярок. Новым поколениям лидеров и простых граждан легче поддерживать межкорейский диалог; однако, с другой стороны, они в меньшей степени заинтересованы в воссоединении, поскольку не испытали на личном жизненном опыте непосредственную трагедию раскола, братоубийственной войны и разделённых семей.

Северная Корея решает вопрос преемственности поколений по проблеме объединения привычным и достаточно эффективным методом идеологической обработки населения, в первую очередь подрастающего поколения. На Юге ситуация выглядит иначе, здесь представлен широкий спектр подходов к проблеме национального раскола: от радикальных призывов к незамедлительному объединению с КНДР без каких-либо предварительных условий и подготовки до полного отрицания самой возможности или необходимости единения.

В настоящее время большинство специалистов отрицают вероятность единовременного объединения Кореи в результате какого-либо политического акта, в равной степени нереальным считают они и «силовой» вариант. В такой ситуации не лишне обратиться к китайскому опыту, основанному на идеологеме «одна нация — две систе-мы». Такой вариант решения общей проблемы может максимально устроить обе стороны, поскольку постепенный и поэтапный процесс восстановления национального единства позволяет избежать дестабилизирующих и высокозатратных факторов, но даёт надежду на решение проблемы разделённой нации в перспективе. Признав такую возможность, можно запустить наиболее реальный объединительный механизм: первостепенное развитие всестороннего экономического и гуманитарного сотрудничества, работающего на восстановление единого национально-культурного пространства, на этноконсолида-цию. И только после этого можно будет вести речь о политическом сближении и объединении двух Корей, но для этого нужно, опять же, начать с существенной идеологической перестройки в сознании и в сердцах корейцев, живущих и на Севере, и на Юге.

Парадигма развития ситуация на Корейском полуострове в последние годы сохраняет угрозу конфликта и делает её достаточно реальной. В таких условиях устранение главной причины — конфронтации Республики Корея и КНДР — вне всяких сомнений, главное условие для обеспечения не только региональной, но и глобальной безопасности. На корейских, и в первую очередь, южнокорейских

коллегах лежит вся полнота ответственности за развитие ситуации на Корейском полуострове. Не только Пхеньян, но и Сеул отвечают за сохранение мира в СВА, а обеспечить его можно только при поддержании сбалансированных отношений двух корейских государств. Сегодняшняя задача заключается в восстановлении нормального режима межкорейского взаимодействия, к сожалению, пока лишь политического и гуманитарного, завтра при определённых условиях можно будет возрождать экономические контакты, и только послезавтра — надеяться на что-то большее.

ЮЖНОКОРЕЙСКИЙ ВЗГЛЯД НА СЕВЕРОКОРЕЙСКИЕ РЕАЛИИ (по материалам южнокорейской прессы)

Симоненок Анна Владимировна

к.и.н., научный сотрудник Лаборатории ситуационного анализа Центра Азиатско-Тихоокеанских исследований Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, г. Владивосток E-mail: asimonenok@yandex.ru

Simonenok Anna V.

Candidate of science (history), researcher of Laboratory for Strategie Case-studies, Centre for Asia-Pacific Studies, Institute of history, archeology and ethnography of Peoples of Far East FEB RAS, Vladivostok E-mail: asimonenok@yandex.ru

После долгого периода охлаждений межкорейских отношений и ещё более опасного обострения между Вашингтоном и Пхеньяном на Корейском полуострове началась «весенняя оттепель». Прогресс в межкорейских отношениях на межгосударственном уровне привёл к сдвигам в общественном сознании южнокорейцев, сформировав у них более доверительное и дружелюбное отношение к северному соседу. Эта тенденция прослеживается и на уровне общественного мнения, и на уровне экспертных оценок.

Согласно последним опросам общественного мнения 8 из 10 южнокорейцев приветствуют движение двух Корей навстречу друг другу и поддерживают подписание мирного договора с КНДР [1]. Переломным в этом вопросе стал межкорейский саммит 27 апреля 2018 г. Если до него доверяли Северной Корее лишь 15% опрашиваемых, то