CC BY
14М.В. Ильин, В.С. Авдонин, И.В. Фомин
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ВЫЗОВ. ПРИРАЩЕНИЕ УЧЕНОСТИ. ЧЕГО НЕДОСТАЕТ В ЭПОХУ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ? ЧТО МОЖЕТ ВОСПОЛНИТЬ ЭТУ НЕХВАТКУ?1
После предпринятого в прошлогоднем выпуске МЕТОДа интеллектуального эксперимента с образами и образностью мы вновь возвращаемся к максимально широкой рамке трансдисциплинарного переноса знаний и умений. Это не означает, конечно, что нынешний выпуск нашего ежегодника просто заполнен всем, что имеет какое-то отношение к методологической трансдисциплинарности. Должны признаться, что нам пришлось с огромным трудом искать смысловой фокус нашей нынешней публикации. При подступе к тому, чтобы дать обобщенную картину методологических поисков, значимых для всего пространства социально-гуманитарных исследований, а возможно, и науки в целом, мы столкнулись с небывалым обилием идей, начинаний и результатов, удивившим даже нас, занимавшихся методологическими синтезами уже примерно целое десятилетие.
Одних только публикаций и библиографических материалов оказалось так много, что Дропбокс отказался поддерживать наше хранилище -трехъярусную, а местами и более глубокую систему папок. Помимо папок верхнего уровня по трем трансдисциплинарным органонам - метретике, морфетике и семиотике - туда попали папки по информации, эпигенетике, эволюции, психофизической проблеме (mind - body problem). Ниже помещались папки по эволюции и эмергенции (возникновению - эволюционному и не только), а также по энтенциональности (ententionality) - что это такое и чем интересно, постараемся показать уже в этом выпуске. Дальше шли папки по возникновению субъектности и агентивности (в том числе распределенных), языка и мышления, по айгенформам и айгенпроцессам,
1 Работа выполнена в рамках темы «Способы обновления методов социально-гуманитарных наук» Программы РАН на 2013-2020 гг.
6
по семиотической интерпретации генетических процессов и структур и т.п. Наше собрание включало персональные папки недавно открытых нами для себя авторов - Терренса Дикона, Поля Кокельмана, Гюнтера Витцани, Алексея Шарова, Пера Оге Брандта, Роберта Логана, а также папки с новыми публикациями старых друзей и коллег - Боба Ходжа, Ка-леви Куля, Сёрена Бриера, с новыми интерпретациями Чарльза Сэндреса Пирса, Луи Ельсмслева, Конрада Уоддингтона, Джоржио Проди, Манфре-да Эйгена, Рене Тома и др. Даже поверхностный обзор всего собранного и прочитанного нами за последние полтора-два года не поместился бы, пожалуй, в этот выпуск МЕТОДа.
Для данного выпуска МЕТОДа пришлось отбирать и тщательно просеивать материалы. Искать самое для нас важное. Так возник особый многомерный подход, своего рода триангуляция трех основных побудительных моментов, составных частей и углов зрения. Это нехватка и ее восполнение. Это обретение искомым своей плоти и действенности, материализация, воплощение, именование и оязыковление. Наконец, это приращение и могущество научения (advancement and proficience of learning).
Звучит туманно и интригующе, не правда ли? Однако уверяем, что речь идет о весьма практических и актуальных для науки делах. Так сделаем же необходимые пояснения, начав с последнего - с приращения учености.
Of advancement and proficience of learning
Нелегко перевести и даже просто интерпретировать1 три известные версии (две английские и одну латинскую) названия великого труда Фрэнсиса Бэкона о приумножении наук [Бэкон, 1971]: «The Proficience and Advancement of Learning Divine and Human» [Bacon, 1605], расширенный латинский перевод «Dignitate et Augmentis Scientiarum» [Opera Francisci Baronis de Verulamio, 1623] и обратный перевод с латыни на английский [Bacon, 1640].
Нередко слово learning не совсем точно переводят как «знание» -возможно, под влиянием латинского scientiarum. Это не просто знание как наличная информация. Это, скорее, приобретаемое или уже приобретенное знание, т.е. познание. Прежние представления, будто все, что нам следует делать, - это поверить в извечные мудрость и всеведение Господа, принять законы Разума, прочесть великую книгу Природы, приобщиться к объективному, в самих вещах пребывающему знанию, не достойны ни нас,
1 Перевод, интерпретация, трансляция, трансфер и метафора - это все «переводные», словесные версии одной по существу идеи, имеющей общую когнитивную схему переноса или переброса. Это одна из причин того, что ключевой публикацией выпуска стала обширная статья о теории перевода нашего постоянного автора С.Т. Золяна.
7
ни нашего интеллектуального и научного творчества. Эти божественные или объективные «знания» - не более чем наши собственные уловки, для того чтобы комфортно спрятаться в самим себе навязанном, «самопови-ненном» несовершеннолетии (selbstverschuldete Unmündigkeit). Чтобы стать взрослыми, просвещенными и современными, следует неустанно, смело и свободно учиться и научаться знаниям, создавать их и воплощать в новую, небывалую действительность.
Наше научение (learning) - это сразу и знание, и способность его обретать, т.е. ученость. Так тоже порой переводят. Однако точнее всего было бы перевести английское слово learning как «узнавание» или «научение»1. В конечном счете познание и даже ученость как раз и становятся результатами узнавания-научения-учебы.
Динамическую трактовку познания как узнавания и научения усиливает второе слово - advancement. Его тоже непросто перевести. Исходный глагол advance выражает идею движения вперед. Он произошел от старофранцузского advancer, где d было добавлено в качестве ошибочной гиперкорректировки. Наивные пользователи восстановили, как им казалось, предполагаемый предлог ad в составном позднелатинском наречии abante. На деле оно образовалось путем добавления приставки ab (от) к простому наречию ante (прежде). Смысл этого наречия «прочь, в противоположную сторону от прошлого». В итальянском возникло слово avanti, во французском avant-guarde и т.п. Связь этих слов с английскими словами ощущалась во времена Бэкона, ощущается и сегодня. Таким образом, advancement исходно и фундаментально означает устремление прочь от чего-то нежеланного или неполного, недостаточного. Это очень важно с точки зрения материалов данного выпуска. Не упустите это из виду.
Следующее слово в бэконовской формуле - proficience. Сейчас бы англичане сказали proficiency, имея в виду способность и компетентность. Что же в этом случае подсказывает внутренняя форма? В истоке - латинский глагол proficio, proficere, который образован приставкой pro (по направлению к, для) и исходным глаголом facio, facere (от протоиталийского **fakio и, в свою очередь, от протоиндоевропеского корня *dHehi- со смыслом «делать, класть». От него произошло, кстати, и наше слово дело. Получается что-то похожее на «ради дела», т.е. ради желанной цели).
Таким образом, первая квалификация познания-научения связана с уходом от нехватки, ее преодолением, а вторая - с достижением чаянного. Такое движение от нехватки к обретению и составляет важнейшую характеристику познания. И не только познания. То, что происходит между нехваткой и достигаемой полнотой, можно по-русски назвать развертыва-
1 См. опубликованный в этом выпуске перевод наброска Ч.С. Пирса «Что такое знак»: «Мысль (Thought) является чувством научения (sense of learning), а оно - это средство, с помощью которого мы переходим от неведения к знанию (pass from ignorance to knowledge)».
8
нием, увеличением или, как нам кажется удачнее, его приращением. Однако глубинный смысл связан - пусть и не очевидным образом - с эволюцией познания.
Так как достигается приращение познания? За счет чего происходит возникновение, эмергенция? Чем движется эволюция? Какое место во всем этом занимают нехватка и ее восполнение?
Нехватка и ее восполнение
Одним из наших запоздалых открытий, о которых говорилось в самом начале, была книга выдающегося американского антрополога Террен-са Дикона «Неполнота природы. Как разум возник из материи?» [Deacon, 2011]. Об этой книге в нашем ежегоднике речь зайдет не раз, равно как и о других публикациях нашего замечательного коллеги. Восполнение нехватки Дикон рассматривает как своего рода принцип, движущее начало эмергенции и эволюции.
Именно эволюция и составляет одну из ключевых тем нынешнего выпуска МЕТОДа. Так что читатель найдет на страницах МЕТОДа не просто рассказ о методологических аспектах трансфера знаний, но прежде всего обсуждение того, как приумножать познание, добиваться его приращения или эволюции с помощью трансферов, переводов и метафор. Именно они с помощью сдвига, переброса-переноса-перемещения причиняют новое, порождают его, становятся «виновниками» эмергенции (emergence). Это тоже весьма красноречивое слово, если дать заговорить его внутренней форме. Индоевропейский этимон *mesg- (помещать в жидкость, воду) в латыни сохранился как глагол mergo, mergere (погружать, топить). Добавление приставки ex (из) дало глагол emergo, emergere (выныривать, появляться). Соответственно, его причастие настоящего времени среднего рода множественного числа («возникающие») звучит как emergentia. Вот и получилась наша эмергенция, возникновение из ничего. Добавим, опять опережая события, - не из ничего, а из нехватки, дефицита, неполноты чего-то наличного.
Эволюция - это бесконечная череда эмергенций. Одно открытие-всплывание-появление. И эта череда раскручивается. Таково смысловое ядро слова эволюция. Сама его внутренняя форма образована той же самой приставкой ex (из) и глагольным корнем volvo со смыслом «кручу». Получается раскручивание, извлечение все новых проявлений в ходе бесконечного вращения. Нечто подобное как раз и происходит в случае приращения познания.
Пока что в наших заметках объяснение возникновения и развития сводится к голой схеме эмергенции и эволюции. Кстати, наличие в русском языке пар «возникновение - эмергенция» и «развитие - эволюция» оказывается очень удобным. Можно закрепить базовые схемы за трансли-
9
терациями из научной латыни, а проявление и фактическую реализацию схем - за широкоупотребительными русскими словами. Но тут возникает и следующий вопрос: как же осуществляется проявление и происходит фактическая реализация обобщенных теоретических схем?
Материализация, воплощение и оязыковление эволюции
Прежде чем рассуждать об обретении искомым своей плоти и действенности, о материализации и воплощении эмергенции, об именовании и оязыковление эволюции, вспомним замечательные слова, которые произносит Тесей в «Сне в летнюю ночь»:
Любовники, безумцы и поэты Из одного воображенья слиты!.. Тот зрит бесов, каких и в аде нет (Безумец то есть); сей, равно безумный, Любовник страстный, видит, очарован, Елены красоту в цыганке смуглой. Поэта око в светлом исступленье, Круговращаясь, блещет и скользит На Землю с Неба, на Небо с Земли -И, лишь создаст воображенье виды Существ неведомых, поэта жезл Их претворяет в лица и дает Теням воздушным местность и названье!1
(перевод Ф.И. Тютчева)
В этом потрясающе точном - и буквально, и еще более по смыслу -тютчевском переводе, как и в шекспировском оригинале, множество емких формулировок и формул, которые самым прямым образом связаны с осуществлением и даже материализацией схем появления и развития в жизни и действиях людей. Прежде всего поэт, а также всякий человек «дает теням воздушным местность и названье» (gives to airy nothing a local
1 The lunatic, the lover and the poet
Are of imagination all compact:
One sees more devils than vast hell can hold,
That is, the madman; the lover, all as frantic,
Sees Helen's beauty in a brow of Egypt:
The poet's eye, in a fine frenzy rolling,
Doth glance from heaven to earth, from earth to heaven;
And, as imagination bodies forth
The forms of things unknown, the poet's pen
Turns them to shapes and gives to airy nothing
A local habitation and a name.
10
habitation and a name). Прости, читатель, за маленькую дерзость исправления Тютчева, а может быть, даже и Шекспира. Имя тут кажется точнее названья, а место пребывания - местности. Дать место пребывания и имя. Это звучит точнее всего.
Но перед этим у Тютчева намечено условие - «лишь создаст воображенье виды существ неведомых». У Шекспира «as imagination bodies forth the forms of things unknown» - прямей и точнее. Воображение не только создает вид, но уже воплощает (bodies forth) пока не существа (или вещи), а только их формы. Но уже формы воплощения - пока еще грядущего.
А еще раньше все это готовит рефлексивное колебание (fine frenzy rolling) ока поэта, всякого человека между предельными очищением-одухотворением и воплощением-материализацией (from heaven to earth, from earth to heaven). Так готовится сначала создание форм чаемого воплощения, а затем и само воплощение этих форм.
Только после этих двух подготовительных шагов «поэта жезл их претворяет в лица и дает теням воздушным местность и названье» (the poet's pen turns them to shapes and gives to airy nothing а local habitation and a name). И пусть Тютчев снова чуть отступает от оригинала: жезл (волшебная палочка кудесника?) вместо пера (pen), лица вместо обликов (shapes), т.е. фигур, форм1. Про местность и названье уже сказано выше. Он ярко передает смысл воплощения в своем великолепном переводе.
Как бы то ни было, речь идет о том, как самые разные явления, объекты и процессы возникают и претерпевают изменения в череде превращений. Ответ, весьма созвучный шекспировскому, дал уже упоминавшийся антрополог Терренс Дикон. Напомним, его отправной тезис заключается в том, что эмергенция и эволюция являются ответом на неполноту природы или на любую иную нехватку. Однако чуда мгновенного появления вооруженной Афины из головы (разума?) Зевса не происходит. Нехватка - лишь условие. Не менее важно и то, что потенциально может восполнить нехватку, неслучайный результат восполнения. Возможность и вероятность восполнения становятся своего рода действующей и влекущей причиной восполнения.
Сам механизм связи между условием и потенциальным результатом Дикон характеризует как энтенциональность (ententionality)2. Этот термин можно не только транслитерировать, но и перевести на русский язык как предназначенность. Вообще же данное понятие является расширением и уточнением идеи интенциональности, которую удобно передавать русским словом преднамеренность. Терренс Дикон отталкивается от трактов-
1 Напомним, что в прошлом выпуске нашего ежегодника также уже заходила речь о сущностной связи между формой, обликом, ликом, образом, конфигурацией, паттерном, эйдосом и т.п. [Ильин, 2018].
2 Подробнее см. публикуемый в данном выпуске реферат Г.И. Остапенко об энтен-циональности Дикона.
11
ки Францем Брентано [Brentano, 1874] созданного еще схоластами понятия интенциональности (intentionality) в модусе нацеленности сознания на предмет, его преднамеренной желанности [Deacon 2011, p. 233]. Далее Ди-кон удваивает и развертывает это отношение нацеленностью самой реальности-действительности на восполнение наличной в ней самой нехватки. Крайне грубо и прямолинейно можно охарактеризовать энтенциональ-ность как объективную и неслучайную предназначенность, а слова энтен-циональный и энтенция переводить как предназначенный и предназначение. Русские эквиваленты терминов intentionality, intentional и intention будут тогда звучать как преднамеренность, преднамеренный и преднамерение. Впрочем, транслитерация брентановских и диконовских терминов также возможна, а порой даже более удобна.
Для понимания концепции энтенциональности важно, что именно это «объективно» предназначенное восполнение нехватки в модусе неслучайной ожидаемости становится порождающей целевой причиной эмер-генции и эволюции.
Эти общие принципы теоретически крайне важны, но практически ничего бы не стоили, когда бы не подкреплялись космологической материализацией, биологическим воплощением (embodiment) [Lakoff G., Johnson, 1980; Varela, Thompson, Rosch, 1991] и человеческим оязыковлением (languaging) [Heathcote, 1983; Becker, 1991; Cowley, 2005; Steffensen, 2009], которые открыты эмпирическому изучению и даже предполагают его. Подобное изучение разных типов осуществления как раз и стало предметом усилий самого Дикона, его последователей и дружественных критиков, в число которых входим и мы. Разумеется, все способы восполнения конкретных нехваток важны и равно значимы для науки. Однако в нашем «предвзятом» ракурсе методологии социально-гуманитарных исследований наибольший интерес, конечно, вызывает оязыковление. Далее за этим самым изощренным и сложным типом осуществления идут воплощение и, наконец, материализация. Он легче всего поддается эмпирическому анализу. Именно этим он и ценен. Гораздо хуже на современном уровне научного развития открыто эмпирическим исследованиям биологическое и, шире, биосферное воплощение. Что же касается оязыковления, то мы находимся в самой начальной стадии его строгого эмпирического изучения1.
Оязыковление и мультимодальность
Интерес к оязыковлению самым непосредственным образом связан с уже на протяжении ряда выпусков осваиваемыми в МЕТОДе способами изучения мультимодального и многоязычного, а значит, в чем-то и муль-тиметодологического общения. С этой точки зрения оязыковление исклю-
1 Подробнее см. публикуемый в данном выпуске реферат М.И. Киосе.
12
чительно важно. Мы открыли для себя это явление и литературу о нем совсем недавно, года полтора назад. Прежде мы полагались в основном на мультимодальность, разработанную Гюнтером Крессом в рамках социальной семиотики [Kress, van Leeuwen, 1996; Kress, 2009]. Конечно, мульти-модальность прекрасно сочетается с мультидисциплинарными исследованиями и остается для нас важнейшей опорой. Мы продолжим работать с ней. Однако ее выгодно дополняет и в некоторых отношениях даже превосходит оязыковление.
Под оязыковлением понимается коммуникация как неустанное порождение речи в ряду других семиотически значимых действий (политических, экономических, любых других) и выработки актуального на момент общения языка как закрепителя и выразителя социальных действий. Фактически язык в строгом лингвистическом смысле трактуется как лишь верхушка айсберга мультимодальной коммуникации, всей толщи социальной практики.
Оязыковление предстает как неполная, развертывающаяся и частично проявленная система. В ходе коммуникации она достраивается и перестраивается подобно знаковой системе дискурса (дискурс-системе). Однако помимо нее оязыковление включает и то, что возникает в ходе коммуникации (дискурс-результат), а главное - и тут выход за пределы жесткой дихотомии langue /parole - это само приспособление друг к другу и взаимная переделка общающимися испытываемых ими знаковых систем (дискурс-конвертор). Систем разных, альтернативных, мультимодаль-ных, мультидисциплинарных, мультиметодологических. Действительно, представители разных дисциплин и наук обращаются к разным языкам и модусам общения для совместной работы. У них нет готового метаязыка-креола. И создавать его они обычно не намерены. Разве что в перспективе, вместе с созданием новой гибридной дисциплины. А пока все не завершено, лучше всего назвать этот неоконченный проект словом оязыковление.
Вероятно, эти два слова - английское и русское - для читателя будут звучать крайне непривычно. К тому же у нас даже лингвисты слово оязыковление зачастую используют некорректно. Его смысл и значение сводят преимущественно или исключительно к приданию языкового выражения какому-то концепту. В данном случае уместнее было бы слово вербализация. Что же касается оязыковления, то оно помимо вербализации предполагает и создание того, что вербализуется, т.е. смыслов-сигнификаций и значений-референций.
При междисциплинарном сотворчестве представителей разных наук происходят как раз встречные и параллельные оязыковления, которые воздействуют друг на друга. В результате и сам этот процесс, и его результат предстают как переязыковление, или translanguaging1. Увы, у нас
1 Благодарим В.З. Демьянкова за крайне содержательные пояснения в отношении употребления терминов languaging и translanguaging, а также их русских аналогов.
13
ни о каком переязыковлении никто не писал - а жаль, золотое дно. В англоязычной же литературе слово translanguaging присвоили представители обучения английскому и другим языкам как иностранным [Creese, Black-ledge, 2010; Canagarajah, 2011; Lewis, Jones, Baker, 2012; Garcia, Wei, 2014; Jaspers, 2018; Prinsloo, Krause, 2019; Pennycook, 2019]. В основном это связано с эмпирическими исследованиями попыток говорить на иностранных языках. Очень похоже на попытки генетиков «лингвистически» объяснить полученные ими результаты или на усилия лингвистов наконец-то «профессионально прочесть» геном.
Так что может наиболее эффективным образом способствовать оя-зыковлению и переязыковлению? Что помогает освоению мультидисцип-линарных, мультиметодологических и в конечном пределе трансдисциплинарных методологий - решению нашей главной проблемы? Это способности практиковать коммуникацию сразу с использованием нескольких модусов, дисциплинарных подходов и методологических принципов. Такие способности наиболее ярко проявили и проявляют полиматы, полигисторы и полиглоты.
Полиматы и полиматия
Полиматами или полигисторами именуют таких людей, которые своими занятиями охватывают самые разные науки и отрасли практики. Это Пифагор и Аристотель, Пьер Абеляр и Раймунд Луллий (Рамон Льюль). Подобных титанов дала эпоха Возрождения - от Джованни Пико делла Мирандола и Леонардо да Винчи до Галилео Галилея и Френсиса Бэкона. Да и следом за ними творили Ян Амос Каменский, Готфрид Вильгельм Лейбниц, Михаил Ломоносов, Иоганн Вольфганг Гёте. При всем своем великолепии и гениальности эти люди вполне отражали дух и манеру познания своего времени. Эпоха научной специализации уже с XIX в. сделала подобные фигуры исключительными. Типичными стали «специалисты, подобные флюсу». Наука, исследование, преподавание резко разделились на дисциплины. И деление это, или дивергенция, продолжается и усиливается. Мы узнаем все больше о все меньшем и меньшем. Результат -наши знания мельчают. Их смысл и значение оказываются привязаны к сегодняшнему моменту. Широта и глубина утрачиваются. О каком же приращении познания, о какой эволюции науки и учености позволительно говорить?
Читатель может язвительно заметить: вы мечтаете о возвращении Леонардо да Винчи, Гёте и братьев Гумбольдтов; на худой конец Френсиса Гэлтона и Чарльза Пирса. Смешно. Во-первых, откуда им взяться, а во-вторых, что им делать в современной науке?! Интенсивность и объем научных исследований возросли безмерно. Требуются не просто интеллектуальные озарения и принципиальные идеи. Нужно постоянно и неук-
14
лонно выдавать детализированные результаты, многократно проверенные и подкрепленные огромными информационными базами. Такая работа не под силу отдельному человеку. Порой даже большие коллективы не могут справиться с такими задачами. Взять хотя бы поддержанный Российским научным фондом (РНФ) проект, ставший продолжением и развитием деятельности Центра перспективных методологий и ежегодника МЕТОД «Трансфер знаний и конвергенция методологических традиций: Опыт междисциплинарной интеграции политических, биологических и лингвистических исследований». Одна только библиографическая и информационно-аналитическая работа с литературой приобрела масштабы, о которых шла речь в начале этой статьи. Ясно, что даже десятку специалистов, вошедших в наш коллектив, обработка таких объемов литературы едва по силам. А ведь немало, видимо, осталось за пределами нашего охвата. А тут кроме первичной обработки литературы нужна еще углубленная работа с ней, требуются самостоятельные поиски новых альтернативных возможностей и решений, необходимы получение новых результатов и их проверка. Что тут может поделать полигистор или полимат? Ответ вполне ясен. Если научный проект не замыкать на поисках все большего знания (объема информации) о все меньшем (предмете или проблеме)1, а, напротив, - сосредоточиться на исследовательских вопросах и задачах, потенциально открытых для любых дисциплин, то в высшей степени востребованными оказываются ученые, которые способны отнюдь не дилетантски, а профессионально адекватным образом откликнуться на масштабные вопросы и осознать действительно актуальные задачи, перемещаясь по всему пространству научного познания сквозь дисциплинарные границы.
Откуда взяться полиматам? Условия для появления нынешних подобий полиматов парадоксальным образом создают именно специализация и образование все новых научных дисциплин. Действительно, в традиционном обществе люди рождались наследниками некой судьбы и занятия, был «приговорены» к этому занятию пожизненно. Когда в эпоху Ренессанса «распалась связь времен» (the time is out of joint), порвалась и перепуталась «великая цепь бытия» (great chain of being), наиболее смелые и предприимчивые люди оказались способны перемещаться между меняющимися островками прежних порядков и сквозь них. Таких островков было немного, но они были рассеяны чуть ли не по всему пространству человеческого существования. Так вот - смельчаки и авантюристы преуспевали на разных поприщах, не только дерзко осваивая начала пока еще только будущих профессий, но и фактически создавая их. Сегодня едва ли не каждые 5-10 лет в поле зрения наших коллег появляются новые дисциплины, каким-то образом затрагивающие их занятия. А если стать чуть смелее, приподняться и заглянуть за горизонт, число таких но-
1 Благодарим за эту точную формулу постигшего нас «научного прогресса» А.Ю. Мельвиля.
15
ваторских начинаний удвоится, утроится, учетверится. И везде рекрутируются смелые и предприимчивые профессионалы из смежных, а зачастую и далеких дисциплин. И в каждой из новых областей требуется создавать и оттачивать профессиональные стандарты. Вот вам и аналогия. Новые полиматы и полигисторы глобально-сетевой эпохи становятся кочевниками между дисциплинами и сквозь них. Они выступают как наследники, продолжатели и подражатели практик и стилей Ренессанса и первой волны научной революции.
Полиглоты и полиглотия
Интенсивность и объемы обмена информацией заставляют новых полиматов, да и не только их, столь же интенсивно осваивать и усваивать новые языки - от привычных естественных языков до языков программирования, представления данных, трансфера знаний и т.п. Широко используются не только естественные языки, но и специалекты или языки для специальных целей, в том числе профессиональные и научные. Подключаются иные языки модуса общения, включая компьютерную визуализацию и математическое моделирование. Именно подобные языки и модусы общения, практики оязыковления и переязыковления в дополнение к общим принципам и основаниям научных дисциплин как раз составляют минимальную профессиональную базу для включения в междисциплинарные и трансдисциплинарные исследования.
Существует распространенное мнение, будто решение проблем междисциплинарного взаимодействия осуществимо за счет создания метаязыков или междисциплинарных языков-креолов. Спору нет, что в условиях отпочкования новых гибридных субдисциплин такой подход способен не только помочь практике исследований, но и продвинуть консолидацию новых дисциплинарных площадок. Однако при этом есть угроза, что одновременно с методологической конвергенцией новых предметно-методологических доменов будет происходить не только их дивергенция, обособление не только от дисциплин-прародителей, но и их отгораживание от общего пространства науки.
В этой ситуации развитие научной полиглотии становится насущной необходимостью, предпосылкой не только формирования новых научных направлений, но и сохранения их связей с более широкими пространствами научного творчества. Однако главное, где они просто незаменимы, -это львиная доля конкретных научных проектов, где по разным, фактически едва ли не по любым основаниям сходятся представители разных дисциплин и методологических традиций. Тут без полиглотии никак не обойтись. А она осуществляется прежде всего за счет трансферов и переводов. И не только между исследователями и их группами, а также и внутри многих, едва ли не большинства групп креативных исследователей. Именно поли-
16
глотия является средством преодоления и творческого использования дисциплинарных и методологических противоречий и конфликтов. Это одна из причин того, что одна за другой статьи и материалы нынешнего выпуска МЕТОДа так или иначе касаются вопросов трансфера и перевода. Но это уже наша традиционная тема содержания предлагаемого читателям выпуска нашего ежегодника.
Содержание выпуска
Открывает выпуск статья М. Ильина. Он вновь возвращается к нашей постоянной теме трансдисциплинарных органонов. Он показывает их противоречивую связь с интеллектуальными традициями, научными направлениями и дисциплинами, методологическими подходами и парадигмами, а также отдельными методами, приемами и навыками исследований.
Первая рубрика - «Власть смысла» - посвящена эволюционному потенциалу семиозиса и перспективам эволюционного развития самой семиотики. Рубрику открывает масштабная работа Пола Кокелмана, в которой представлена попытка радикального расширения области применения принципов семиозиса, с тем чтобы описать через призму процессов означивания (signification) и отбора (selection) множество разномасштабных и многоуровневых явлений - от взаимодействия нейронов до коммуникации между культурными сообществами посредством компьютерных сетей, от биосемиотических процессов в масштабах одного организма до процессов, разворачивающихся в масштабах целых экологических ниш. По замыслу Пола Кокелмана, именно процессы означивания и отбора лежат в основе множества эмергентных форм организованной сложности.
Рассмотрению семиотических процессов в контексте теории сложности, биологии и генетики посвящен продолжающий рубрику обзор ряда ключевых идей из недавно вышедшей книги Боба Ходжа «Социальная семиотика для мира сложности». Автор этого обзора Иван Фомин обращает внимание на высказанные в книге идеи о необходимости внедрения в сфере социальной семиотики некоторых категорий и принципов из области кибернетики и теории хаоса, а также на предпринятые Бобом Ходжем амбициозные попытки интеграции грамматик Ноама Хомского и Майкла Халлидея и создания общей теории трансформаций.
Завершают рубрику реферат И.С. Дёгтевой и статья А.В. Алексеева, посвященные концептуальным и методологическим проблемам, с которыми социальная семиотика сталкивается на пути своего становления в качестве междисциплинарной научной области.
Во втором разделе «Власть природы: Биополитика и биосемиотика» мы размещаем три статьи и сводный реферат. В двух статьях, Владимира Авдонина и Кирилла Фокина, речь идет о конвергенции знаний биологических и политических наук и действительно упоминается термин «био-
17
политика», хотя при этом оговаривается, что его употребление в современных исследованиях неоднозначно. Во всяком случае, в статьях раздела речь не идет о постмодернистской концепции критической биополитики, восходящей к идеям Мишеля Фуко о «биовласти» или Джорджо Агамбена о «голой жизни» и т.д. Этой версии противопоставляется иное направление, связанное с научным пониманием «биосоциальных» и «биополитических» исследований как области применения знаний биологических наук в изучении политики.
Владимир Авдонин в историко-научном ключе размышляет о проблеме границ между биологией и политологией и основных вариантах их преодоления для эффективной конвергенции соответствующих знаний. Он полагает, что на фоне уже сложившейся версии конвергенции - через эволюционную биологию поведения, эволюционную психологию, биокультурную эволюцию и политическое поведение - сегодня формируется и другая, связанная с изменениями в самих биологических науках. Но смогут ли происходящие в биологии «эпигенетическое расширение» эволюционного синтеза и бум «постгеномных» исследований создать новую парадигму конвергенции с политической наукой?
Наш молодой, но уже многообещающий1 автор Кирилл Фокин рассматривает конкретный пример конвергенции биологических и политических знаний в исследовании феномена политического авторитета, показывая, что способы его изучения могут быть усовершенствованы за счет привлечениях данных, теорий и гипотез из этологии и эволюционной антропологии.
Биосемиотика представлена в разделе глубокой и своего рода программной статьей хорошо известного в этой области российского автора Сергея Чебанова. Он выдвигает и обосновывает смелую идею фундаментальной перестройки современного биологического знания на основе семиотических принципов. Фактически Чебановым сделан поистине революционный шаг. Он заявляет, что семиотически осознаваемая биология (СОБ) может и должна занять такое же место в науке, что и синтетическая теория эволюции (СТЭ). Эта идея предполагает такие важные моменты, как признание знаковости, а значит, и смысла в живых организмах, переосмысление СТЭ в информационных категориях, разработку в семиотике представления о биологическом смысле и т.д. Несомненный интерес также представляют суждения автора о принципиальном изменении биотехнологий (семиотические биотехнологии), которые повлечет за собой семиотическая перестройка биологии, и об их конкуренции с имеющимися типами биотехнологий.
Сходные идеи о семиотической перестройке биологии с акцентом на анализ исследовательской практики современной генетики высказывает и
1 По итогам 2018 г. К. Фокин стал лауреатом премии им. А.М. Салмина журнала «Полития», вручаемой за лучшую публикацию молодым исследователям [Фокин, 2019].
18
известный австрийский генетик и семиотик Гюнтер Витцани. Он выдвигает концепцию коммуникативной природы, а также предлагает оригинальные трактовки биокоммуникации. Сводный реферат по ряду его работ также представлен в этом разделе.
В третьем разделе «Власть перевода», который посвящен традиционной для МЕТОДа проблематике трансфера знаний, помещены две очень разные, но крайне интересные и значимые для этой темы статьи. Наш постоянный автор Сурен Золян посвящает статью теории переводческой относительности, однако на деле охватывает гораздо более широкий круг вопросов, чем одна теория, пусть даже всеобъемлющая. Он рассматривает перевод как своего рода модель трансфера знаний, как практику конструирования межъязыковой эквивалентности, а значит, оязыковления.
Другой, практический аспект трансфера в науке представлен в статье известных российских исследователей регуляции генов Александра Спирова и Екатерины Мясниковой, написанной специально для МЕТОДа. Включение в строгую формальную модель генной регуляции многообразных экспериментальных данных - это тоже своего рода трансфер, требующий особого подхода. Авторы называют его «переводом информации с языка экспериментов на языки моделирования». Он представляет собой развитие «языка» информационно-лингвистического моделирования генов и нечеткого моделирования генной активности. В статье хорошо показаны особенности трансфера в модель всего многообразия экспериментальных данных при учете иерархичности систем и механизмов генной регуляции на примере анализа и моделирования конкретных генно-регуляторных элементов (энхансеров) наиболее изученных генов в эмбриогенезе дрозофилы. Прекрасное знание авторами вопроса, обильные иллюстрации и четкое изложение позволяют читателю разобраться в этом достаточно сложном и специализированном тексте.
Раздел завершает сводный реферат Марии Киосе, в котором представлена литература об оязыковлении в самых разных отношениях, от перспективы наблюдателей и коммуникантов до биосемиотической парадигмы.
В традиционном для МЕТОДа разделе «Методологические альтернативы» помещены две статьи, посвященные методологическим проблемам политической науки и социологии. В полемической статье политолога Ильи Локшина дается сравнительный анализ методологических подходов традиционной политической науки, представленных в работах ее классика Алексиса Де Товилля и известных современных исследователей, практикующих принятые сегодня методы анализа.
В статье социолога Ирины Шмерлиной представлена еще одна методологическая альтернатива. На этот раз она касается социологии и становлению в ней так называемой формальной исследовательской парадигмы. Анализируя исторические прецеденты формальной социологии и показывая их проблемы, автор предлагает альтернативный путь разработок через конвергенцию социологии со знаниями теоретической биологии
19
(номогенез), лингвистики (преформизм), исторической морфологии. Пока этот путь только намечается, но может иметь определенные перспективы.
В традиционной рубрике «Роккановская лекция» на этот раз мы представляем лауреата Роккановской премии Ольгу Малинову, одного из наиболее ярких российских политологов. Будучи крупным специалистом в области изучения символической политики и политики памяти и многолетним другом нашего центра и ежегодника, Ольга Юрьевна любезно согласилась поделиться с читателями результатами своих исследований и обобщений в этой ставшей сегодня чрезвычайно актуальной и многоплановой тематической области политической науки. Читатель найдет здесь не только великолепный и всесторонний обзор этой области, снабженный множеством интересных примеров и наблюдений, но и, что особенно важно для МЕТОДа, анализ ее методологических инструментов (прежде всего, качественной политологии) и способов их применения и совершенствования.
В «Библиографической лоции» на этот раз мы размещаем рецензию калиниградского философа В.А. Чалого на книгу известного ученого-логика и методолога науки В.А. Бажанова «Мозг - культура - социум: Кантианская программа в когнитивных исследованиях».
Раздел содержит также обзоры и рефераты актуальных статьей и книг по тематике выпуска. Реферат трудов Терренса Дикона подготовлен Германом Остапенко, который в качестве отправной точки избрал энтен-цитональность и сопряженные методологические проблемы. О них уже шла речь выше, в нашей вводной статье. Это трудное чтение. Однако именно оно способно в значительной мере настроить на адекватное восприятие последующих материалов выпуска. Наш молодой коллега Егор Веретенников сделал реферат статьи Т. Дикона «Человеческая изменчивость, происхождение и эволюция языка», в которой выдвигается идея ослабленного отбора (relaxed selection), прямо связанного с компенсацией неполноты природы.
Анастасия Пасюк прореферировала две статьи Франтишека Балуш-ки и Вильяма Миллера, осветив научные поиски, связанные с поиском когнитивно определяемой эволюции (cognition-based evolution), а также с открытие сенома, образующего триаду вместе геномом и эпигеномом. Михаил Сущин дал реферат по недавно вышедшей и широко обсуждаемой книге философа Дэниэла Дэннета, а Георгий Хлебников представил обзор статей по проблемам теории информации.
В рубрике «Архив на завтра» мы предлагаем читателю познакомиться с двумя материалами - переводом классической работы Чарльза Пирса «Что такое знак?», подготовленным Ратмиром Канукоевым, и отрывками из работ талантливого российского историка биологии, доктора биологических наук Александра Евгеньевича Седова (1954-2016).
Темы многих работ Седова, написанных более 15 лет назад, оказались поразительно созвучны темам сегодняшнего выпуска МЕТОДа. Седов был творческой личностью, энтузиастом сближения биологических и
20
социально-гуманитарных наук, одним из зачинателей отечественной биосемиотики, продуктивно сотрудничал с Сергеем Чебановым, статья которого входит в текущий выпуск. В разделе мы представляем два фрагмента из неопубликованной книги А.Е. Седова, озаглавленной в рабочем варианте «Этюды о био-логике» (часть материалов из нее была опубликована в статьях Седова). Первый фрагмент посвящен разным структурным уровням организации биосистем и проблеме транспонирования между иерархическими уровнями этой организации. Второй - использованию метафор в истории генетики и в современных генетических исследованиях (как назвал это автор - «логика и история науки, запечатленная в метафорах ее языка»). Оба фрагмента связаны идеей структурных уровней и их связей через транспонирование. Они, на наш взгляд, и сегодня очень актуальны. Надеемся, что и читателям будет интересно познакомиться с ними.
Завершая вводную статью, хотим рассказать и о наших планах на будущее. Мы намерены подготовить несколько выпусков МЕТОДа с названиями, которые открывались бы одинаковыми словами: «Вслед за...», а дальше имя одного из великих ученых. Ближайший выпуск будущего года мы хотим назвать «Вслед за Декартом. Идеальная чистота и материальная основа мышления, познания и научных методов». В нем речь пойдет о соотношении идеальных моделей мышления, познания и научных методологий и непосредственной практики мыслительной и исследовательской деятельности, отягощенной телесными и инструментальными ограничениями исследователя. Отправными пунктами выпуска станут картезианский дуализм души и тела, а также психофизическая проблема (mind - body problem). Помимо противопоставления психическое - телесное (mind - body) мы обратимся также к контрапунктам семиозис - когниция, человеческое -животное, естественное - искусственное. В этом контексте первостепенное внимание будет уделено изучению «трудной проблемы сознания» (hard problem of consciousness), а также воплощенной (embodied) и расширенной (extended) когниции, распределенному языку (distributed language). Мы обсудим перспективы использования открытий нейронауки и психосоматики для обновления методов и приемов социальных и гуманитарных наук.
Последующие выпуски мы хотели бы связать с творчеством и актуальными поныне идеями Иммануила Канта, Чарльза Сандерса Пирса, Альберта Эйнштейна. Ждем предложений.
Список литературы
Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: в 2 т. - М.: Мысль, 1971. - Т. 1. - С. 87-546. - (Философское наследие).
21
Ильин М.В. Образ: Исходные когнитивные схемы и этимоны // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. - М.,
2018. - Вып. 8. - С. 12-24.
Фокин К.В. Гипотеза сверхъестественного наказания. Критический обзор // Полития. -
2019. - № 1 (92). - С. 60-80.
Bacon F. Of the advancement and proficience of learning, or, The partitions of sciences: IX books. - Oxford: Printed by Leon Lichfield for Robert Young & Edward Forrest, 1640
Bacon F. The Proficience and Advancement of Learning Divine and Human. - London: Printed for Henrie Tomes, 1605.
Becker A.L. Language and languaging // Language & Communication. - 1991. - Vol. 11, N 1/2. -С. 33-35.
Brentano F. Psychologie vom empirischen Standpunkt. - Leipzig: Duncker & Humblot, 1874.
Canagarajah S. Codemeshing in academic writing: Identifying teachable strategies of translan-guaging // The Modern Language Journal. - 2011. - Vol. 95, N 3. - P. 401-417.
Cowley S.J. Languaging: How Babies and Bonobos Lock on to Human Modes of Life // International Journal of Computational Cognition. - 2005. - Vol. 3, N 1. - P. 44-55.
Creese A., Blackledge A. Translanguaging in the bilingual classroom: A pedagogy for learning and teaching? // The modern language journal. - 2010. - Vol. 94, N 1. - P. 103-115.
Deacon T.W. Incomplete nature: How mind emerged from matter. - N.Y.; L.: WW Norton & Company, 2011. - 624 p.
García O., WeiL. Translanguaging // The Encyclopedia of Applied Linguistics. - 2014. - P. 1-7.
Heathcote D. Learning, knowing, and languaging in drama: An interview with Dorothy Heathcote // Language Arts. - 1983. - Vol. 60, N 6. - С. 695-701.
Jaspers J. The transformative limits of translanguaging // Language & Communication. - 2018. -Vol. 58. - P. 1-10.
Kress G. Multimodality: A social semiotic approach to contemporary communication. - L.: Routledge, 2009. - 232 p.
Kress G., van Leeuwen T. Reading images: The grammar of visual design. - L.: Psychology Press, 1996. - 288 p.
LakoffG., Johnson M. Metaphors we live by. - Chicago: University of Chicago Press, 1980. -242 p.
Lewis G., Jones B., Baker C. Translanguaging: Developing its conceptualisation and contextuali-sation // Educational Research and Evaluation. - 2012. - Vol. 18, N 7. - P. 655-670.
Opera Francisci Baronis de Verulamio Vice-comitis Sancti Alvani. Tomus Primus: Qui Continet de Dignitate et Augmentis Scientiarum Libros Ix. In officina Joannis Haviland. - London, 1623.
Pennycook A. From translanguaging to translingual activism // Decolonizing Foreign Language Education: The Misteaching of English and Other Colonial Languages / Ed. by D. Macedo. -N.Y.; London: Routledge, 2019. - P. 169-185.
Prinsloo M., Krause L.S. Translanguaging, place and complexity // Language and Education. -2019. - P. 1-16.
Steffensen S. V. Language, languaging, and the extended mind hypothesis // Pragmatics & Cognition. - 2009. - Vol. 17, N 3. - P. 677-697.
Vare la F.J., Thompson E., Rosch E. The embodied mind: Cognitive science and human experience. - Boston: MIT Press, 1991. - 328 p.
22
