CC BY
42
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070
религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке к совершению действий...» [6], направленных не только на разжигание межнациональной розни, но и на подрыв безопасности Российской Федерации, заключающийся в незаконном присвоении властных полномочий или насильственном изменении конституционного строя РФ.
Здесь на первый план выходит совместная работа лингвистов и юристов, где лингвисты могут выявить и разграничить лексические признаки правонарушения, а юристы квалифицировать деяние. При этом глубокие познания лингвистов в области речевых стратегий манипуляции и дискредитации помогут в освещении наиболее сложного вопроса - наличии умысла оскорбить или унизить.
Может показаться, что освещение событий в резко отрицательном свете на бездоказательной базе не привлечет среднестатистического читателя. Однако анализ сетевых комментариев показывает, что срабатывает особый психологический прием, при котором происходит «заражение» отрицательными эмоциями. Усиление этого приема при помощи специальных языковых тактик и средств приводит к тому, что многие читатели авторских блогов выражают свое однозначное согласие с изложенной информацией и пишут одобрительные комментарии. Выявление стратегий и тактик дискредитации в текстах Интернет-блогов и широкое освещение истинных коммуникативных намерений авторов статей, манипулирующих массовым сознанием, - важная и интересная работа филологов-профессионалов. Список использованной литературы:
1. Щербинина Ю.В. Речевая агрессия. Территория вражды / Ю.В. Щербинина. - М.: Форум, 2012. - 400 с.
2. Воронцова Т.А. Речевая агрессия: коммуникативно-дискурсивный подход: автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. Челябинск, 2006. - 43 с.
3. Копнина Г.А. Речевое манипулирование: учеб.пособие / Г.А. Копнина. - 5-е изд., стер. - М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. - 176 с.
4. Бринев К.И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза: монография / К.И. Бринев; под редакцией Н.Д. Голева. - Барнаул: АлтГПА, 2009. - 252 с.
5. Чернышова Т.В. Типологические признаки медиатекстов с псевдосоциальнойоценочностью // Филология и человек. 2013. № 3. - С. 161-174.
6. Федеральный закон от 25 июля 2002 г. Ш14-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» [Электронный ресурс] // URL: Российская газета: http://www.rg.ru/2002/07/30/extremizm-dok.html
© Аношина Е Ю., 2016
УДК 81' 373
Е.В. Воронова,
кандидат культурологии, доцент Вятского государственного университета,
г. Киров, РФ
МЕТАФОРИЧЕСКОЕ И СИМВОЛИЧЕСКОЕ НАПОЛНЕНИЕ ЛЕКСЕМ ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ ГРУППЫ «ФЛОРА И ФАУНА КРЫМА» В ИДИОЛЕКТЕ И.Н. КНОРРИНГ
Аннотация
Статья направлена на изучение лексико-семантической группы «флора и фауна Крыма» в аспектах состава, структуры, функциональных потенций в дневниковом дискурсе эмигрировавшей из российского полуострова в 1920 г. И.Н. Кнорринг. В рамках семантико-когнитивного анализа выявлены лексические репрезентанты животного и растительного мира Крыма периода Гражданской войны и начала русского
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070
рассеяния, проанализированы их семантический объём, дискурсивные особенности, метафорическое и символическое наполнение; состав и структура группы соотнесены с языковым сознанием автора.
Ключевые слова
Когнитивно-дискурсивный анализ, лексико-семантическая группа, языковая картина мира, документально-
художественный дискурс, российская эмиграция, Крым.
Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ №16-34-01083/16 «Семантическое поле "Крым" в лингвокультурологическом аспекте (на материале автодокументальной прозы русской эмиграции "первой волны")».
1. Введение
Цель настоящей статьи - на материале семантико-когнитивного анализа метафорического и символического наполнения единиц, входящих в лексико-семантическою группу (ЛСГ) «флора и фауна Крыма», рассмотреть особенности трансформации образов полуострова в сознании русской эмиграции.
Источниковую базу исследования составляют документально-художественные дневники Ирины Николаевны Кнорринг, вынужденно эвакуировавшей из Севастополя вместе с Добровольческой армией в 1920 г., «О чём поют воды Салгира. Беженский дневник. Стихи о России» [9]. Трагические обстоятельства «Крымского исхода», отражённые в дневниковых записях, способствовали увеличению знакового статуса полуострова и определили его повышенную семиотизацию [подробнее о ЛСГ, репрезентирующих концепт КРЫМ, см.: 5, 6, 7]. Выстраиваемые в автодокументальном дискурсе автора лексико-семантические аспекты образа животного и растительного мира Крыма наряду с конкретно-вещественным приобрели символическое значение, образуя различные ассоциативные ряды. Частотность употребления, семантическая осложнённость, соотнесение собственно фактологического и концептуального содержательных уровней текста позволяют утверждать, что единицы рассматриваемой группы входят в число ключевых лексем И.Н. Кнорринг и тем самым становятся одним из средств выражения идиостиля автора и ментального образа мира русского рассеяния.
Характер изучаемого материала и дискурсивно-когнитивная научная парадигма, в рамках которой выполнено исследование [см.: 1, 3, 10, 11], обусловили применение описательно-аналитического метода, метода дистрибутивного и контекстного анализа, элементы метода компонентного анализа.
2. Состав, структура и функции лексико-семантической группы существительных-наименований флоры и фауны Крыма в дневниках И.Н. Кнорринг
Из дневника «О чём поют воды Салгира» методом сплошной выборки были извлечены 88 лексических единиц, входящих в ЛСГ «флора и фауна Крыма». Анализ содержания номинаций свидетельствует о том, что ЛСГ представлена двумя подгруппами, самой актуализированной из которых является «растительный мир» (77 лексем, или 87,5%), менее - «животный мир (11, или 12,5%).
Изучение существительных, называющих мир растений Крыма, позволил выделить в дневниках И.Н. Кнорринг следующие лексико-тематические группы:
• «поля, поляны, травянистые места»: поле (7), листья (4), трава (2), зелень (1) (также глагол «зазеленело» - 1 упоминание), далёкая аллея (2) в Лазаревском саду;
• «лес, деревья»: лес (11), берёза (4), деревья (3), сирень (1), ель (1), липа (1), тополь (1);
• «цветы, растения»: цветы (23), роза (4), мимоза (2), вьюны (1), примус (1), крапива (1), ромашка (1), клевер (1), полынь (1), кувшинки (1), растение (1), пшеница (1);
• «фрукты»: фрукты (2), абрикосы (1).
Среди наиболее часто встречающихся лексем тематической группы «поля, поляны, травянистые места» в дневниках писательницы доминируют такие существительные, как поле и листва. Проанализируем их семантику подробнее.
Согласно «Русскому ассоциативному словарю», самыми популярными реакциями на слово поле являются чудес (57 из 540), широкое (38),русское (35), перейти (22),ржи (14), чистое (13),рожь (11), зрения (10), пшеничное (10), большое (9), луг (9), пшеницы (9), боя (8), картошка (8), бескрайнее (7), зеленое (7), лес
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070 (7), цветы (7), ягода (7) [12, URL: http://www.tesaurus.ru/dict/dict.php]. В дневнике И.Н. Кнорринг встречаются похожие ассоциативы: поле воспринимается как необозримое, пшеничное, несжатое. Остальные эпитеты индивидуальны, отражают ощущение спасающегося бегством из родного дома изгнанника: поле автора глухое, сплошь заросшее либо находящееся в глуши, красное, утреннее, колючее, сухое - непропитанное водой и влагой, оголённое - лишённое травы, зелени, полевых цветов, вымершее. Лексема поле появляется в дневнике, как правило, при воспоминании о России, становясь тем самым одним из её знаков-символов. Можно выделить две взаимоисключающих семы в слове: 1) 'большой и богатый, возделанный, урожайный участок'; 2) 'безлесая, захолустная, дикая равнина, лишённая окультуренных растений'. Возможно, образы-воспоминания полевой России и Крыма - это и символическое воссоздание исчезающего ценностно-значимого мира, необходимое для того, чтобы пережить ужасы военного времени.
Языковая единица листва (листья) также достаточно частотна в дневнике И.Н. Кнорринг. Листья автора всегда опавшие и «вплетенные» в воспоминания о довоенной, не расколотой на несколько враждующих лагерей России. Листья в сознании писательницы репрезентируют страну её мечты: Будет мне напоминаньем Первый листик золотой. Я его беру украдкой И в страницы дневника, - Где таится дней загадка, Пусть судьба моя горька, - Я кладу своей рукою. Он живёт, он не увял. Пусть бегут года чредою, Как за валом мчится вал [9, с. 34]. Ср. ещё примеры: Россия - <...> шуршание листьев осенних, Коричневых, желтых и красных [9, с. 45]; Разве можно не помнить о юной тоске В истомлённый, полуденный зной; О шуршании шины на мокром песке, О беззвучности лунных ночей в гамаке Под широкой, узорной листвой [9, с. 63]. Отождествление страны с опавшей листвой неслучайно: опавшие осенние листья - это древняя метафора смертности всего живого. По словам Д. Тресиддера, листва часто использовалась для изображения проходящего времени [13, с. 198]. Уподобление России опавшей листве включает революционные преобразования в царской империи в неизменный вселенский закон сменяемости жизни и смерти. Исторические события вписываются в извечный ход природы. В результате унизительные и болезненные жизненные вехи лишаются бессмысленности и абсурдности, даже наделяются героическим пафосом.
Лексемы лес, лесная тишина, лесная опушка, глушь лесов для автора - символы России и Севера: Там лес, и степь, и тишина, И серо-дымчатые дали («Россия») [9, с. 75]. Глухой, дремучий и необжитый лес воспринимается не как место неизвестности и опасности, а как желаемое убежище: Где мрачных лесов вековая печаль Угрюмой манит красотою («Север», 1920 г., Симферополь) [9, с. 31]. Традиционное русское представление о лесе как о неизученном, неуправляемом месте [13, с. 193-194] меняется на противоположное. Вероятнее всего, обилие леса на бескрайних российских пространствах создало устойчивое представление о множестве дикорастущих деревьях как о крае отцов, сформировало к характерному и узнаваемому растительному миру России доброе отношение как к родному, безопасному, близкому топосу.
Единицы деревья, берёза, сирень, ель, липа и тополь в дневниках И.Н. Кнорринг также становятся знаками Отечества. И листья медленно шуршат, Сливаясь в жалобы и стоны, И кротко теплится душа Грошовой свечкой у иконы. И липа белая цветет, И пахнет ель смолою клейкой. И бабьим голосом поёт В лесу пастушечья жалейка. И в глушь лесов, и гор, и дол Тропинка узкая змеится. По ней Иван-царевич шёл За несказанною Жар-птицей («Россия») [9, с. 76]. Ср. ещё пример: Лиловая мохнатая сирень Напоминает детство и Россию [9, с. 53], «Россия - <... > Стволы тополей серебристых [9, с. 45].
Интересен тот факт, что автор, характеризуя деревья Крыма, не упоминает традиционный русский символ государева леса - лиственницу или многолетнее растение с кроной и твёрдым стволом, воспетое русскими лириками как символ крепости и вечности, - дуб, а пишет про берёзу, а также сирень, ель, липу и тополь. Конечно, в богатой лесами стране эти деревья распространены: «зеленокосая» берёза, вечнозелёная ель с чешуйчатыми шишками и душистая сирень растут повсеместно, липа с желтовато-белыми цветками и сердцевидными листьями и тополь с цветками в виде цилиндрических серёжек - в европейской России. Выбор деревьев вносит дополнительные черты в образ воспринимаемого И.Н. Кнорринг геопространства. Так, согласно традиционным представлениям, сирень - провозвестница весны, солнечного мая, благоухающей зелени, природного обновления и женской красоты. Ср.: Пока еще не отцвели сирени, И сладкое дыханье их волнует грудь, Иной раз хочется пасть на колени, Сказать весне: Не отходи! Побудь...
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070 [8, URL: http://granina.narod.ru/library/zolotn/siren.htm]. Липа - символ женской сердечности, доброжелательности, нежности и мягкости [4, с. 126-127]. Ель - воплощение жизненной силы и всего того, что не обречено на смерть или тление; «женское» дерево. Тополь, наоборот, - знак траура и/или одинокого девичества. Актуализация в дневниковых записях лексических единиц сирень, липа и ель - это словно бессознательная попытка наделить силой исчезающую, близкую сердцу страну, оживить её и вернуть себе «потерянную» в условиях Гражданской войны и изгнания изысканную женственность и красоту.
Интересно и то, что в сознании И.Н. Кнорринг нашли отражение образы деревьев, которые склонились ветвями к земле [9, с. 31], залиты ярким светом [9, с. 22] и распускаются, но при этом не вызывают священного душевного волнения. Ср.: Зелёная трава и зелёные деревья залиты ярким солнцем, а я сижу здесь в душной комнате и думаю: «В Харьков». Как глупо [9, с. 22]. Согласно О. Вовк, дерево - это символ «динамического роста, жизненной силы, сезонной смерти и регенерации» [4, с. 119]. Возможно, на фоне природного расцвета и бурного «воскрешения» жизни стали ярче ощущаться абсурдность и горечь вынужденного бегства и крушения юношеских надежд. Обновляющиеся после зимы деревья Крыма стали «укором»-напоминанием о разрушенном счастье. Так возрождение природы в сознании автора противопоставляется ломающемуся и исчезающему миру дореволюционной России и истязаниям скорбящей души. Ср.: Распускаются деревья, цветут абрикосы, солнце палит. В этом году весна запоздала, и ожидается большой урожай фруктов. И <... > развивается сильная эпидемия холеры [9, с. 22]. Ср.: расцветшая лиловыми душистыми цветками, собранными в кисти, сирень за окном стала источником и воспоминаний о родине, и треволнений: Лиловая мохнатая сирень Напоминает детство и Россию. Стук сердца и тревожный стук часов. А в сердце - дрожь, усталость и безволье [9, с. 53], Призрак лёгкого счастья растаял с наивными снами, И тяжёлая радость наполнила трудные дни. Я уже не найду той скамейки под тёмной сиренью, Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз [9, с. 67].
Часто упоминаемая в дневниках лексема цветы почти никогда не символизируют «мир, красоту и совершенство; юность, весну и расцвет; нежность, любовь и гармонию» [4, с. 143], «беспредельное совершенство природы» [13, с. 402-403]. Автор делает акцент на символике, связанной с краткостью жизни цветка, и «печальных ассоциациях с отжившими чувствами и блеклой старостью» [4, с. 144]. Писательница расширяет спектр индивидуально-авторских определений, актуализируя такие атрибутивы, как: уродливы, сухие, бесплодные, колючие, безжизненные, неживые, увядающие, гордые, нерасцветающие, с траурной и грустной красотой и с корявыми ростками; роза, мимоза, вьюны, примус, ромашка, кувшинки. Ср., например: Встаёт уродливый цветок Сухой, бесплодный и колючий [9, с. 72]; Передо мной в заржавленной банке стоит прекрасный букет цветов - большие тёмно-зеленые вьюны и тёмная, пышная зелень. Траурная, грустная красота! [9, с. 22]; Мы голубых цветов не рвали В тумане утренних полей. Мы ничего не замечали На этой солнечной земле («Пилигримы») [9, с. 53]. Цветы равнодушны к мучениям отчаявшейся души молодой девушки, так как они - часть бездушного, озлобленного мира: Как просто звучало признанье Безмолвною ночью, в глуши. И сколько таилось страданья В словах наболевшей души. И капали робкие слёзы - Их не было сил удержать <... > А горе так долго томило, Что сердце устало страдать: <... > О горе цветам рассказало, Но гордо молчали цветы, - Одна лишь росинка дрожала, Едва серебрила листы. И ночь пролетела в молчанье, Лишь слёзы таились в глуши, И сколько звучало страданья В мольбах изболевшей души!.. [9, с. 32-33].
Цветы становятся индикатором подавленного и удручённого состояния автора, идентифицирующего себя с травянистыми растениями, в частности, с засохшей, бесплодной и уродливой Иерихонской розой: Вдруг стало ясно: жизнь полна Непоправимою угрозой, Что у меня судьба одна С моей Иерихонской розой. Вот с той, что столько долгих дней Стоит в воде, не расцветая, В унылой комнате моей, - Безжизненная, неживая [9, с. 72]. Название Иерихонской розы образовано от древне-греческих слов «ещё (раз), снова, опять» и «делать живым, оживлять» и связано с биологическими особенностями растения: после того, как листья растения опадают, а ветви плотно сжимаются, шаровидный стебель отрывается ветром от корней и перекатывается по пустыням и степям на дальние расстояния (перекати-поле). Однако, если розу поставить в воду, мёртвое растение расправляет ветви - как будто оживает. Отрыв от исторических корней и родного дома, изгнание в небытие, ощущение наступившей смерти роднит И.Н. Кнорринг с анастатиком. Отличаются
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070
они лишь тем, что физически объяснимое и закономерное «воскрешение» цветка в благоприятных, влажных, условиях у И.Н. Кнорринг не происходит: Но словно в огненном бреду, С упрямой безрассудной верой День ото дня я жадно жду, Что зацветет комочек серый... Себя стараюсь обмануть, Другим - сплетаю небылицы, О, только бы хоть как-нибудь От пустоты освободиться! Проходят дни и вечера, Я с каждым днём скупей и строже. Сегодня - то же, что вчера, А завтра - заново всё то же. И мой цветок не расцветет. Быть может, и бывают розы, Что зацветают дважды в год, И что не вянут на морозе, Но только это не для нас, Не для таких, как я, должно быть: <... > И я с безжизненной тоской Склоняюсь грустно и влюбленно Над неудачливой сестрой, Над розою Иерихона («Роза Иерихона», 1931 г.) [9, с. 72].
Животный мир Крыма в рассматриваемых текстах представлен в основном птицами. Ср. лексемы, включённые в данную группу: птицы / птички (2), чайки (1), птица вирь (1), Жар-птица (1), а также кузнечики (1), лягушки (1), цикады (1), звери (1), бабочки (1) и комары (1). Например, описывая степь рядом с Симферополем, И.Н. Кнорринг отмечает: Тихо, ни души, только трещат кузнечики да щебечут птички [9, с. 29].
Вспоминая детство и Россию, автор пишет: Расскажу большие сказки-были Про зверей, поля и города [9, с. 59], Переплески южных морей, Перепевы северных вьюг - Всё смешалось в душе моей И слилось в безысходный круг. <...> Я не знаю, что больше люблю - Треск лягушек или цикад [9, с. 51]. Жужжит комар назойливо и звонко [9, с. 60]. Данные «Частного словаря современного русского языка» свидетельствуют о том, что восприятие автором фауны Крыма в основном соответствует общенародному. Так, в словаре число употреблений на миллион слов леммы птица равно 94.5, в нехудожественной литературе - 111.0. Ipm леммы зверь - 49.1, бабочки - 21.3, чайки - 17.6, комара - 15.2, лягушки - 10.5, кузнечика - 4.8, цикады - о, выри - 0 [14, URL: http://dict.ruslang.ru/freq.php?]. Частотность употреблений леммы птицы в сравнении с общим количеством вышеназванных лемм равна 5/11. Такое же соотношение упоминаний животных в дневниковых записях И.Н. Кнорринг.
Обращает на себя внимание метафоризация и семиотизация пернатых животных. Птица традиционно воплощает человеческую и космическую душу, абсолютную свободу, стремление к высоким целям [4, с. 239]. В дневниках автора лексемы, обозначающие птиц, - вирь, чайка и условно Жар-птица. Вирь (с финно-угорского, мокшанско-эрзянского - «лес») встречается в стихотворении И.А. Бунина «Вирь» (1906 г.), где символизирует тоску, грусть, рыдания, страдания больного человеческого сердца: Есть птица Вирь. <... > взор Исполнен скорбного привета. Она так жалостно поет, С такою нежностью глубокой, <... > Вирь в темноте тревожной вьется, В испуге бьется средь ветвей, Тоскливо стонет и рыдает, И тем тоскливей, тем грустней, Чем человек больней страдает... [2, URL: http://a-pesni.org/romans/vasilenko/vir.htm]. И.Н. Кнорринг, актуализируя лексему стонущей вири, создаёт образ отчаявшейся, угнетённой и испуганной души. Ср.: Там златоглавый монастырь Весь полон светлым перезвоном. И тихо стонет птица вирь, Сливаясь с шорохом зелёным («Россия») [9, с. 75].
Лексема чайка встраивается в похожую ассоциативно-метафорическую цепочку. Крик чаек напоминает надрыв или плач. Сам образ наполнен символикой материнского плача по своим детям и значением тоскующей женщины, превратившейся в грациозную и красивую птицу после смерти своего любимого мужа-рыбака. В дневниковом стихотворении «Над морем», посвященном встрече с беженкой Любой Ретивовой, автор сопоставляет себя и подругу с чайками, кружащими вдали: И вот - где мы встретились снова, Окутаны смертной тоской, - Далёко от края родного, Над мутной морскою волной. Мы долго с тобой вспоминали О том, что минуло давно. Два розные сердца страдали, Но горе их слило в одно. Мы жили одним лишь желаньем, Дышали незримой мечтой... Мы связаны были страданьем, Родимою грешной землей. Мы молча бродили над морем, Смотрели в туманную даль, Одним мы томилися горем, Одну мы знавали печаль, «И чайки кружились вдали» [9, с. 20-21]. Параллель с чайками окрашивает неожиданную встречу подруг на пути изгнания над морем в элегические тона. Воспоминания превращаются в плач-надрыв, образы героинь - в архетипические знаки потерявших самое ценное жен/матерей.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №10-3/2016 ISSN 2410-6070 Наконец, воспоминания о том, что в Крыму Иван-царевич идёт за сказочной Жар-птицей, актуализируют мифологию, связанную с Фениксом: И в глушь лесов, и гор, и дол Тропинка узкая змеится. По ней Иван-царевич шёл За несказанною Жар-птицей («Россия») [9, с. 76]. Согласно легенде, птица Феникс, существовавшая с самого начала мира, погибала и возрождалась в очищающем пламени на рубеже эпох. Принося себя в жертву, она продолжала хранить мир, в котором свила себе гнездо. Являясь совершенным творением Единого, она наделяла всех, кто хотя бы издали видел её, чудесным даром. Те же, кто слышал о ней, верили, что, подобно чудесной птице, и они обладают бессмертной душой, лишь меняющей оболочки. Аналогия с Фениксом - это попытка показать бессмысленное и жестокое уничтожение «прежней» России, выстроить обнадёживающую логику жертвы ради мира и последующего возрождения. 3. Заключение
Семантико-когнитивный анализ метафорического и символического наполнения единиц, входящих в ЛСГ «флора и фауна Крыма», в дневниковом дискурсе И.Н. Кнорринг показал, что в описаниях природы доминируют лексические единицы двух подгрупп: 1) ЛСГ «растительный мир»; 2) ЛСГ «животный мир». Доминирующими лексемами, реализующими авторские интенции и воплощающими систему тем, мотивов, являются лексемы цветы, поле, лес, листья, берёза, роза, деревья, а также птицы, трава и др. Лексемы-доминаты, наряду с первичным номинативным значением, за счёт семантической осложнённости, соотнесения собственно фактологического и концептуального содержательных уровней текста, приобретают в дневниках автора метафорическое и символическое значения. Выявленные контекстуально обусловленные вторичные метафорические значения и символические характеристики ядерных лексем позволяют интерпретировать культурные смыслы дискурса на основе субъективных переживаний утраты Родины и вынужденного изгнания.
Список использованной литературы:
1. Алефиренко Н.Ф., Корина Н.Б. Проблемы когнитивной лингвистики. Нитра (Словакия): Университет им. Константина философа, 2011. 215 с.
2. Антология русского романса. Серебряный век. / Сост., предисл. и коммент. В. Калугина. М.: Изд-во Эксмо, 2005. URL: http://a-pesni.org/romans/vasilenko/vir.htm
3. Болдырев Н.Н. Когнитивная семантика. Введение в когнитивную лингвистику. Тамбов: ТГУ, 2014. 236 с.
4. Вовк О.В. Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, 2006. 528 с.
5. Воронова Е.В. Лексико-семантическая группа номинаций чувств и эмоций российской эмиграции в период «Крымского исхода» (на материале дневников И.Н. Кнорринг) // IN SITU. 9 сентября 2016.
6. Воронова Е.В. Лингвокультурологическая характеристика лексико-семантического субполя «военно-политические аспекты Крыма» (на материале дневников И.Н. Кнорринг) // CETERIS PARIBUS. 29 августа 2016.
7. Воронова Е.В. Семантический потенциал, символика и функционирование единиц лексико-семантической группы «Социальная инфраструктура Крыма» в документально-художественном дискурсе И.Н. Кнорринг // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2016. №7.
8. Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах и преданиях. М, 1913. URL: http://granina.narod.ru/library/zolotn/siren.htm
9. Кнорринг И.Н. О чём поют воды Салгира. Беженский дневник. Стихи о России. М.: Кругъ, 2012. 208 с.
10.Кубрякова Е.С. В поисках сущности языка: Когнитивные исследования. М.: Знак, 2012. 208 с.
11.Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М.: Восток-Запад, 2007. 314 с.
12.Русский ассоциативный словарь. URL: http://www.tesaurus.ru/dict/dict.php
13.Тресиддер Д. Словарь символов. М.: Фаир-Пресс, 1999. 444 с.
14.Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка) / Авт.-сост. Ляшевская О.Н., Шаров С.А. М.: Азбуковник, 2009. URL: http://dict.ruslang.ru/freq.php?
©Е.В. Воронова, 2016
