CC BY
92
М.Л. Давыдова
Давыдова Марина Леонидовна — доктор юридических наук, доцент, заведующий кафедрой конституционного и муниципального права Волгоградского государственного университета
Место юридических конструкций в системе технико-юридических средств
За более чем столетие, минувшее с момента, когда Р. Иеринг констатировал, что «выражение «юридическая конструкция» принадлежит к числу самых распространенных технических терминов нынешней юриспруденции», наука не раз обращалась к этому понятию, но по-прежнему, «... на вопрос: что такое «юридическая конструкция»? какова ее цель? по каким принципам она работает? лишь немногие в состоянии будут дать ответ»2.
Любой из существующих в современной научной литературе перечней средств юридической техники содержит конструкцию в качестве одной из основных своих составляющих. Однако то разнообразие интерпретаций, которое звучит, а чаще подразумевается в работах, использующих термин «конструкция», заставляет предположить, что надежда на то, что «...каждый употребляет его и каждый понимает под ним то же, что и все другие...»3 безнадежно устарела. Положение же юридической конструкции в системе технико-юридических средств определяется, в первую очередь, тем, что мы под ней понимаем.
Согласно наиболее цитируемой в настоящее время классификации В.Н. Карташова, средства юридической техники могут быть разделены на три группы: общесоциальные, специально- юридические и технические4. Оставив, ввиду крайней дискуссионности, без внимания третью группу, остановимся на первых двух. Отнести юридические конструкции к числу общесоциальных (или общелогических) средств можно было бы, руководствуясь широко цитируемой в современной отечественной литературе позицией Н.М. Коркунова, писавшего: «Все эти приемы: анализ, конструкция и классификация, суть общие приемы научного исследования, отнюдь не составляющие исключительной принадлежности только науки права»5. Однако большинство исследователей вслед за родоначальником конструктивной юриспруденции Р. Иерингом рассматривают юридическую конструкцию как особый прием логического построения правового материала, отражающий специфику юридического мышления6, что, безусловно, является основанием для отнесения конструкций к группе специально-юридических средств.
Положение конструкций внутри этой группы зависит от того, каким образом интерпретируется само понятие юридической конструкции. В настоящее время в отечественной науке существуют несколько подходов к понятию и сущности юридической конструкции7, среди которых целесообразно выделить два основных. Сторонники первого связывают конструкцию с доктринальным уровнем существования права, рассматривая ее как средство его познания8 или как средство конструирования идеальной структуры права9. Приверженцы второго подхода акцентируют внимание на прикладном значении юридических конструкций, видя в них, в первую очередь, инструменты правотворческой техники10, то есть схемы, которые законодатель должен наполнить нормативным содержанием.
1 Иеринг Р. Юридическая техника / Сост. А.В. Поляков. — М., 2008. — С. 67.
2 Там же.
3 Там же.
4 См.: Карташов В.Н. Юридическая техника, тактика, стратегия и технология (к вопросу о соотношении) // Проблемы юридической техники / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 2000. — С. 18—19.
5 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. — 2-е изд. — СПб., 2004. — С. 422.
6 См.: Иеринг Р. Юридическая техника / Сост. А.В. Поляков. — М., 2008. — С. 67—79. Аналогичные взгляды высказывал и С.А. Муромцев, связывая юридическую конструкцию с особенностями юридического воззрения, имеющего «лишь условное практическое значение». См.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права / Вступ. ст. и коммент. Ю.И. Гревцова. — 2-е изд., доп. — СПб., 2004. — С. 131.
7 Наиболее подробный анализ существующих в научной литературе позиций проведен Д.Е. Пономаревым. См.: Пономарев Д.Е. Генезис и сущность юридической конструкции: Дис... канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2005. — С. 35—68.
8 См.: Тарасов Н.Н. Методологические проблемы современного правоведения: Автореф. дис. д-ра юрид. наук. — Екатеринбург, 2002. — С. 41.
9 См.: Алексеев С.С. Структура советского права. — М., 1975. — С. 31.
10 См.: Иванчин А.В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства: Автореф. дис. канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2003. — С. 15.
Первая позиция восходит к Р. Иерингу, сторонники которого иногда признают конструкции единственными «единицами», которые действительно могут претендовать на выражение своеобразия мышления юристов по поводу права1. Теоретическое значение юридической конструкции в рамках данного подхода признается определяющим. Конструкция в таком понимании выступает в качестве средства, разрабатываемого на доктринальном уровне существования права для его исследования и развития.
Второй подход заключается в рассмотрении юридических конструкций в качестве «архитектурного элемента» нормотворчества2. Именно обращение к конструкциям в ходе правотворчества воспринимается при этом как основание их последующего применения в качестве средства познания (толкования) права3. В результате генеральной функцией правовых конструкций, в которой раскрывается их роль и предназначение, и от которой производны другие функции, признается право-творческая4.
Определяя место юридических конструкций в системе средств юридической техники, мы должны, основываясь на одном из названных подходов, отнести их к группе доктринальных либо нормативных средств.
Возможен, очевидно, и компромиссный вариант, предполагающий, что доктринальный и правотворческий подходы к понятию юридической конструкции не противопоставляются, а определенным образом сочетаются, учитывая, что и идеальная природа конструкции и ее практическое (нормативное) значение признаются сторонниками обоих подходов. Наиболее последовательно теоретическую и практическую стороны юридической конструкции связывает в своем исследовании Д.Е. Пономарев, доказывая, что конструкции всегда создаются каклогико-мыслительные средства разрешения задач юридической практики и по своему содержанию они производны именно от практического назначения5.
Примирительную позицию занимал ранее и автор данной статьи, утверждая, что доктринальная составляющая в сущности юридических конструкций преобладает, сочетаясь при этом с правотворческой6. Следует признать, однако, что в подобных случаях поиска компромисса всегда есть опасность искусственного соединения несоединимого. Часто попытка сгладить противоречия не позволяет в достаточной мере раскрыть научный потенциал каждой позиции.
Строго говоря, различия между правотворческим и доктринальным подходами к сущности юридических конструкций довольно существенны. Наиболее явными эти различия становятся при попытке ответить на конкретные вопросы: когда, где и кем формируется юридическая конструкция? Каков ее минимальный объем? Есть ли какие-либо структурные или иные общие положения, раскрывающие строение юридической конструкции? Как конструкция соотносится с категориями «норма права», «нормативно-правовое предписание», «юридический термин», «законодательная дефиниция»? Возможно ли нормативное установление правил создания юридических конструкций? Каков уровень закрепления этих правил и предел их конкретизации? На все эти вопросы доктринальный и правотворческий подходы дают разные ответы.
Так, рассматривая вопрос о моменте возникновения юридической конструкции, мы приходим к двум противоположным вариантам. С точки зрения правотворческого подхода, автором конструкции является законодатель и формируется она в процессе создания нормативного правового акта, то есть тогда же, когда происходит формирование правовой нормы. Доктринальный подход предполагает, что юридическая конструкция предшествует правовой норме (в случае, когда основываясь на знании идеальной модели, законодатель формулирует и соответствующим образом структурирует содержание правовых предписаний) либо следует за ней (когда идеальная модель формируется в результате доктринального анализа нормативного материала), но не возникает одновременно с нормой.
Аналогичным образом, рассуждая о минимальном объеме юридической конструкции, мы получаем два варианта ответа. Если «местом конструирования» выступает текст нормативного правового
1 См.: Тарасов Н.Н. Методологические проблемы юридической науки. — Екатеринбург, 2001. — С. 259.
2 См.: Кругликов Л.Л. Юридические конструкции и символы в уголовном праве / Л.Л. Кругликов, О.Е. Спиридонова. — СПб., 2005. — С. 65.
3 См.: Деревнин А.А. О понятии юридических конструкций // Академический юридический журнал. — Иркутск, 2004. — № 4. — С. 9—13; ИванчинА.В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2003. — С. 15; Лызлов Д.Н. Юридическая техника: Учебное пособие / Д.Н. Лызлов, В.Ю. Картухин. — М., 2009. — С. 35; Чевычелов В.В. К вопросу об определении понятия «юридическая конструкция» // Современные проблемы государства и права: Сборник научных трудов. — Н. Новгород, 2006. — Вып. 10. — С. 112—123.
4 См.: Иванчин А.В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства: Автореф. дис. канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2003. — С. 15.
5 Пономарев Д.Е. Генезис и сущность юридической конструкции: Автореф. дис.. канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2005. — С. 18.
6Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии. — Волгоград, 2009. — С. 151.
акта, то минимальным носителем конструкции должно стать отдельное правовое веление или суждение законодателя (так как конструкция должна включать в себя хотя бы одну законченную мысль), что ставит ее в один ряд с такими категориями, как нормативно-правовое предписание и норма права. В случае же, когда конструкция создается и существует на уровне правовой доктрины, формы ее отражения в законе не столь значимы и могут быть сведены к любой единице текста, выполняющей номинативную функцию — слову или словосочетанию. Речь, разумеется, идет не о любых словах, а о тех, которые обозначают основополагающие правовые понятия.
Структурно конструкция и предписание предстают в этом случае как явления совершенно не сопоставимые. С текстуальной точки зрения, предписание (предложение) превосходит по объему конструкцию (понятие). А с точки зрения смысловой, значение предписания (элементарного правового веления) может оказаться несравнимо меньшим, чем значение упомянутой в нем конструкции. Например, часть 1 статьи 24 УК РФ содержит следующее нормативное предписание: «Виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности». С точки зрения текстуальной формы, термины «умышленно» и «по неосторожности» являются частью этого предписания. Но сами конструкции умысла и неосторожности этому нормативному предписанию «не принадлежат». Во-первых, смысл их раскрывается в других предписаниях (ст. 25, 26 УК РФ), во-вторых, сами они, помимо рассматриваемой статьи, упоминаются в тексте множества статей УК РФ. Еще более наглядный пример — часть 1 статьи 29: «Преступление признается оконченным, если в совершенном лицом деянии содержатся все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом». Упоминаемое здесь понятие «состав преступления» вообще не имеет определения в тексте УК РФ, являясь при этом ключевой юридической конструкцией уголовного права.
Итак, говоря о соотношении с другими правовыми категориями, правотворческий подход ставит юридическую конструкцию в один ряд с понятиями «правовая норма» и «нормативно-правовое предписание». Для сторонников подхода доктринального она гораздо ближе к категориям «правовое понятие» и «юридический термин».
Отсюда совершенно по- разному выглядит решение вопроса о внутренней структуре юридической конструкции. Обращаясь к данной проблеме, мы обнаруживаем, что только правотворческий подход дает нам основания к поиску универсальных элементов, описывающих строение любой юридической конструкции. Не случайно так много в отечественной литературе было и есть версий структуры правовой нормы или нормативно-правового предписания (ведь здесь речь идет о чем-то конкретном, материальном, имеющем текстуальное выражение). Версии структуры юридических конструкций в науке практически отсутствуют. Исключение составляют случаи, когда уже существующие структуры, например, нормы права объявляют юридической конструкцией. Так, в одном из новейших отраслевых исследований А.В. Демин в качестве простейшей разновидности юридической конструкции предлагает рассматривать нормативно-логическую конструкцию, строящуюся по схеме «если — то — если не то — тогда это» 1. Фактически речь идет о вариациях на тему логической нормы С.С. Алексеева2, которая на уровне идеальной структуры права объединяет несколько предписаний, изложенных в тексте закона. Поиск юридической конструкции ведется, таким образом, в надтекстовых структурах: она «мысленно конструируется путем логических трансформаций исходного материала, в качестве которого выступают взаимосвязанные правовые нормы»3. Помимо попытки приписать юридической конструкции элементы правовой нормы, собственных структурных элементов у нее исследователи чаще всего не выделяют. Это лишний раз указывает на то, что сама конструкция, в отличие от нормы или предписания существует на уровне идеального, и непосредственно в тексте нормативного акта мы ее не обнаруживаем или не знаем, что искать.
Если для сторонников правотворческого подхода конструкция — это объединение нескольких связанных по смыслу норм или предписаний (в категориальном ряду она должна тогда стоять между нормой права и правовым институтом, который также представляет собой совокупность связанных по смыслу правовых норм), то для тех, кто придерживается позиций доктринального подхода, искать конструкцию нужно в противоположном направлении — углубляясь в значение употребляемых в норме понятий. Одно такое понятие может охватывать целый правовой институт, но не механически объединяя все его нормы, а схватывая основную суть, логику его строения. Найти универсальную структуру такого понятия, наверное, невозможно. Если структура нормативного предписания (правового веления) представляет собой типичные модели связок между элементами, назначение которых в придании элементам определенной модальности, вектора движения: «если А, то обязан В», «если С, то вправе й» и т. п., то назначение юридической конструкции в том, чтобы выявить строение самих элементов, найти их структурные единицы, набор которых уникален для каждой конструкции. Д.Е. По-
1 См.: Демин А.В. Общая теория налогово-правовых норм. — М., 2012. — С. 107.
2 См.: Алексеев С.С. Структура советского права. — М., 1975. — С. 31.
3 См.: Демин А.В. Общая теория налогово-правовых норм. — М., 2012. — С. 106.
номарев в этой связи прямо указывает: «Юридические конструкции, будучи понятиями, как таковые, внутренней структуры не имеют и являются неделимыми»1.
Особого внимания заслуживает взаимосвязь конструкции и юридического термина. Термин дает имя2 юридической конструкции и может, поэтому, рассматриваться как «свернутая» конструкция, как отражение последней в нормативном тексте. Отсюда возникают определенные сложности при выборе требований и критериев оценки нормативных терминов, связанные с тем, рассматриваем ли мы их, в первую очередь, как явления языковые или юридические.
Яркий пример конфликта между лингвистическим и юридическим уровнями анализа проблемы мы встречаем в рассуждениях В.Ю. Туранина о правовых жаргонизмах. Говоря о случаях использования юридического жаргона в законодательстве3, исследователь рассматривает в качестве такового употребляемый в уголовном кодексе термин «руководить своими действиями (бездействием)». Справедливо критикуя это выражение, с точки зрения логики и правил русского языка, он предлагает вместо слов «руководить бездействием» использовать «пребывать в бездействии»4. Действительно, для неподготовленного слушателя последняя формулировка звучит гораздо грамотнее. Однако в погоне за благозвучностью новый термин искажает смысл старого, что сразу заметно любому юристу. Глагол «пребывать» не содержит указания на волевой компонент, в то время как «руководить своим бездействием» означает «пребывать в бездействии по собственной воле, осознавая необходимость и возможность совершить определенные действия». Не выдерживает предлагаемая новелла критики и с позиции экономичности: фраза «лицо не могло руководить своими действиями либо пребывало в бездействии» почти в два раза длиннее исходной фразы «лицо не могло руководить своими действиями (бездействием)», что также говорит не в пользу подобного «усовершенствования» устоявшегося термина.
Аналогичным образом к смысловой неточности приводит и предложение заменить выражение «причиняются последствия» более лексически грамотным «наступают последствия» 5. Говоря «причиняются», законодатель указывает на наличие субъекта, по вине которого возникли соответствующие последствия, а слово «наступают» никакого указания на причину этих последствий не содержит.
Несложно привести и другие примеры подобных выражений: «отношения по поводу имущества», «возбуждение дела», «прекращение договора», «прекращение юридического лица». Многие из них, являясь результатом образного олицетворения6, напоминают о хрестоматийном сравнении Н.М. Кор-кунова: «Основной прием юридической конструкции заключается в том, что отношения юридические, существующие между людьми, объективируются, рассматриваются как самостоятельные существа, возникающие, изменяющиеся в течение своего существования и, наконец, прекращающиеся»7.
Все эти формулы вообще не стоит рассматривать как языковые явления и поэтому их необходимо отличать от обычных канцеляризмов — шаблонных оборотов официально-деловой речи («осуществление контроля», «достижение возраста»), профессионализмов — разговорных заменителей официальных терминов («отписать решение», «засилить приговор») и просто типичных для профессионального юридического языка ошибок («осУжденный»).
Метафора «формулы» в данном случае очень удачно иллюстрирует идею о том, что в словах, обозначающих наименование термина, зашифрован некий смысл, не всегда явный для непосвященных. Во многих подобных ситуациях неудачное, казалось бы, словоупотребление в качестве юридического термина выступает как оптимальный вариант, наиболее кратко и точно отражающий смысл понятия. Проблема в том, что подобные выражения, представляя собой наименования юридических конструкций или их элементов, не должны оцениваться исключительно с лингвистической точки зрения. Каждое употребленное в них слово «разворачивается» в сознании юриста, образуя сложную смысловую структуру.
Преувеличение лингвистической составляющей при анализе юридических конструкций часто приводит и к другим сложностям, например, к явному принижению их значения. Так, И.И. Онищук, исследуя технику юридического письма, перечисляет в качестве проблем языка права следующие:
1 Пономарев Д.Е. Генезис и сущность юридической конструкции: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Екатеринбург, 2005. — С. 18.
2 См.: Иеринг Р. Юридическая техника / Сост. А.В. Поляков. — М., 2008. — С. 39.
3 В данном контексте мы оставляем без внимания тот факт, что сам термин «жаргонизм» используется автором не совсем корректно. Фактически под этим наименованием в исследовании ведется речь обо всех негативных явлениях, встречающихся в языке права, что, конечно, непозволительно расширяет изначальное лексическое значение слова «жаргон». Для целей настоящей статьи нас, впрочем, интересует другое: все ли рассматриваемые
B.Ю. Тураниным «негативные явления» заслуживают выносимой им отрицательной оценки.
4 См.: Туранин В.Ю. Юридический жаргон: понятие, примеры, оценка // Юрислингвистика-11: Право как дискурс, текст и слово: Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н.Д. Г олева, К.И. Бринева. — Кемерово, 2011. —
C. 105—106.
5 Там же.
6 См.: Иеринг Р. Юридическая техника / Сост. А.В. Поляков. — М., 2008. — С. 92.
7 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. — 2-е изд. — СПб., 2004. — С. 427.
«юридические термины и термины, понятия, дефиниции, конструкции, правовые оговорки, законодательная стилистика, лингвистика и герменевтика»'. Подобное перечисление категорий совершенно разного уровня и природы вводит в заблуждение относительно роли каждой из них. В другом месте автор указывает: «Большинство юридических конструкций принадлежат к конструкциям юридических фактов »2, а в качестве одного из требований к письменному изложению нормативных правовых актов называет «.точность и определенность сроков и юридических конструкций.»3.
Не отрицая значение юридических фактов, сроков, правовых оговорок и других упомянутых правовых явлений, следует все же признать, что юридическая конструкция — это категория совершенно другого масштаба и сводить ее к понятию языковой конструкции недопустимо.
Таким образом, рассмотрение юридических конструкций в контексте языка права, логически вытекающее из правотворческого подхода, представляется необоснованным. На лингвистическом уровне «представителем» конструкции является термин, который как поплавок на поверхности воды лишь указывает на то, что, возможно, под водой сеть, полная рыбы.
В определенной мере «разворачивает» юридический термин «нормативная дефиниция» в том случае, если в ней достаточно адекватно отражается структура соответствующего понятия. Не случайно в литературе дефиниции рассматривают как «сгустки» правовой теории, получившие законодательное выражение4. Однако даже качественную дефиницию нельзя отождествлять с юридической конструкцией, так как первая лишь отражает вторую. Часть элементов конструкции может не быть упомянута в определении из-за желания законодателя избежать повторов и не дублировать более общие нормативные положения, некоторые элементы содержатся в предписаниях, конкретизирующих, развивающих дефиницию. Иногда даже место, выделенное для дефиниции в структуре нормативного правового акта, имеет значение с точки зрения раскрытия полного смысла юридической конструкции.
Так, согласно пункту 1 статьи 420 ГК РФ, договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей. Существенным для характеристики юридической конструкции договора является также наличие свободного волеизъявления (ст. 421 ГК РФ «Свобода договора») и непротиворечие условий договора закону (ст. 422 ГК РФ «Договор и закон»). Кроме того, М.А. Брагинский и В.В. Витрянский, проводя сравнение действующего ГК с другими отечественными и зарубежными кодификациями, показывают, как расположение соответствующей дефиниции в тексте кодекса влияет на содержание данной юридической конструкции, в частности, на соотношение договора с понятиями сделки и обязательства5. Не говоря уже о том, что в полной мере оценить значение всех этих деталей оказывается способен лишь тот, кто знаком с конструкциями римского права и всем, что говорит о договоре правовая доктрина.
Таким образом, нормативная дефиниция по отношению к юридической конструкции — это, как правило, «с живой картины список бледный». Но даже при этом значение ее в качестве связующего звена между конструкциями и текстом нормативного акта крайне велико. С одной стороны, дефиниция является разновидностью нормативного предписания, а значит представляет собой правовой веление, выраженное в текстуальной форме. С другой стороны, она «выносит на поверхность» и отражает в тексте закона содержание юридической конструкции, позволяя нам иногда прямо, а иногда, как сквозь толщу мутной воды, заглянуть в мир юридических конструкций.
Обратимся теперь к вопросу о возможности и целесообразности нормативного установления правил создания юридических конструкций. В рамках правотворческого подхода подобные правила, вне всякого сомнения, сформулировать можно, хотя вряд ли они будут существенно отличаться от разработанных в огромном количестве рекомендаций по созданию правовых норм, дефиниций или в целом по совершенствованию правотворческой деятельности: логичность и последовательность изложения, точность и доступность языковой формы, полнота охватываемых вопросов — эти и другие подобные требования вполне подходят и для юридических конструкций в их правотворческом понимании. Приведем в качестве примера способы повышения эффективности юридических конструкций, предлагаемые в уже цитировавшемся выше диссертационном исследовании: «1) устранение причин и условий, при которых возникают недостатки в юридических конструкциях; 2) выявление и устранение непосредственно самих недостатков; 3) научно- правовая экспертиза проектов и действующих нормативно-правовых актов; 4) юридическая фиксация мероприятий ответственности и экспертов, и законодателей; 5) информационное обеспечение конструкционной работы; 6) организация системы
1 Онищук И.И. Техника юридического письма в нормативно-правовых актах: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Львов, 2012. — С. 17.
2 Там же. — С. 15.
3 См. там же. — С. 19.
4 См.: Вопленко Н.Н. Очерки общей теории права. — Волгоград, 2009. — С. 217.
5 См.: Брагинский М.И. Договорное право. Книга первая. Общие положения / М.И. Брагинский, В.В. Витрянский. — 3-е изд. — М., 2006. — С. 8—15.
теоретико-практического обучения для всех пользователей юридическими конструкциями»1. Нетрудно заметить, что степень универсальности приведенных способов такова, что юридические конструкции в указанном перечне правил легко можно заменить на правовые дефиниции, нормы права, нормативные правовые акты или, скажем, велосипед. Разумные и взвешенные требования выявить причины недостатков, устранить сами недостатки и привлечь к ответственности виновных подходят абсолютно ко всему. Но при чем здесь юридические конструкции?
С точки зрения доктринального подхода, создание юридической конструкции — это научная деятельность. Сформулировать и, главное, нормативно закрепить правила осуществления научной деятельности гораздо сложнее, потому что не ясна цель такого закрепления и его адресат. К примеру, законы юридических конструкций, разработанные Р. Иерингом, отражают три важнейших характеристики конструкции — позитивную, логическую и эстетическую2, но и их нормативное закрепление практически бесполезно. Во-первых, смысл соответствующей нормы будет понятен лишь профессионалам, владеющим достаточной теоретической базой, имеющим представление о понятии и значении юридических конструкций. Во-вторых, невозможно предусмотреть средства обеспечения действенности такой нормы, например, нормативные критерии и способы оценки юридической красоты конструкции, санкции за их несоблюдение и т. п.
Проведенный сравнительный анализ тех познавательных возможностей, которые открывают соответственно правотворческий и доктринальный подходы к сущности юридических конструкций, позволяет отдать предпочтение последнему. Более того, относя конструкции к доктринальным средствам юридической техники, мы должны признать, что именно эта группа находится в центре всей системы технико-юридических средств. Все свои важнейшие функции (правотворческую, интерпретационную, правореализационную, научную, образовательную3) юридические конструкции выполняют именно потому, что существуют как некие мыслительные модели, схемы, находящиеся внутри сознания юриста, а не вне его. Да и само профессиональное мастерство юриста в значительной мере обусловлено наличием в его сознании этих ментальных моделей.
1 Онищук И.И. Техника юридического письма в нормативно-правовых актах: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Львов, 2012. — С. 20.
2 Иеринг Р. Юридическая техника / Сост. А.В. Поляков. — М., 2008. — С. 79—91.
3Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии. — Волгоград, 2009. — С. 155—157.
