CC BY
61
Пожалуй, единственная норма федерального законодательства свидетельствует о наличии у субъектов РФ элементов договорной правоспособности. В ст. 8 Федерального закона «О государственном регулировании внешнеторговой деятельности» 1995 г. говорится о праве субъектов федерации, в пределах своей компетенции, заключать соглашения в области внешнеторговых связей с субъектами федеративных государств [3]. Что касается практики обмена представительствами с субъектами иностранных федераций, то этот вопрос не урегулирован ни в Конституции, ни в законодательстве РФ. То же самое можно сказать и о членстве субъектов РФ в международных организациях.
«Анализ современной практики, - отмечает профессор М. Креча, - позволяет сделать вывод, что соглашения, заключаемые субъектами федерации, регулируют менее важные, второстепенные вопросы по сравнению с договорами, заключаемыми государствами. Большинство подобных соглашений регулируют соседские отношения (строительство и эксплуатация мостов, подвесных дорог, межнациональных парков, защита жизни рыб и птиц, действительность водительских лицензий и т. д.). Предмет договоров, заключаемых субъектами федерации, отражается в
их наименованиях: «соглашения», «обмен нотами», «протоколы», «декларации», «меморандумы», «временные соглашения» и т. д. Выражения «международный договор» или «конвенция» используются очень редко.
Анализ положений Венской конвенции о праве договоров, ст. 102 Устава ООН доказывает отсутствие международной правосубъектности у субъектов Федерации. Последние указы Президента РФ и постановления Правительства РФ говорят об уменьшении роли субъектов РФ в международном праве вплоть до ограничения их функций в рамках Федерации» [4].
1. Колесников Е.В., Малько A.B. и др. Экзамен по конституционному праву России. Саратов, 1998.
2. Креча М. Конституционное регулирование заключения международных договоров субъектами федерации федеративных государств / Пер. с серб. // За международное право. Белград, 1992. С. 10.
3. Федеральный закон «О государственном регулировании внешнеторговой деятельности». М., 1995.
4. Креча М. Конституционное регулирование заключения международных договоров субъектами федерации федеративных государств / Пер с сербс. // За международное право. Белград, 1992.
МЕСТО И РОЛЬ ПРАВА В ПРОЛЕТАРСКОМ ГОСУДАРСТВЕ
Н.Е. Садохина
Судьба права после победы Октябрьской революции трагична. По сути дела его существование в нашей стране прекратилось с первыми залпами «Авроры». Насильственный захват власти большевиками повлек за собой целую волну террора. Право как явление общественной жизни не смогло вписаться в новую реальность. Приверженец психологической теории права в классовой интерпретации М.А. Рейснер отмечал «довольно явное отвращение» пролетариата ко всяким идеологическим надстройкам, включая и право, которое он терпит по необходимости [1]. Право оказалось в зависимости от политики, утратив, таким образом, свои сущностные характеристики.
Основа такого правопонимания заложена в трудах Маркса, Энгельса и Ленина. Рассматривая право как надстроечное явление, обусловленное базисными экономическими отношениями, Маркс, а затем и Ленин, отводили ему второстепенную роль, выводя на первый план необходимость ликвидации частной собственности, а затем уже и буржуазного права как продукта частнособственнических отношений. Они считали буржуазное право высшей формой права. С уничтожением частной собственности и буржуазии как
класса должно было исчезнуть и буржуазное право. Ему не было места в новом коммунистическом строе. Какой-либо другой формы права, небуржуазной, Маркс и Ленин не рассматривали. По их мнению, при коммунизме необходимость в праве и государстве отпадет.
Но на пути к нему пролетариат должен преодолеть переходный период - социализм. Социализм, занимая промежуточное положение между «темным прошлым» - капитализмом и «светлым будущим» - коммунизмом, сохраняет «родимые пятна» капиталистического общества, к числу которых относится и буржуазное право. Однако буржуазное право на этой переходной стадии существует лишь в сфере распределения продуктов потребления и изымается из производственных отношений, а основополагающий правовой принцип формального равенства заменяется утопией в виде равенства фактического.
Но может ли существовать право без института частной собственности? Не повлечет ли это за собой отрицание экономической и правовой самостоятельности и независимости отдельного человека? В марксистской теории нет ответов на эти вопросы. Обобществление средств производ-
ства, коллективизм, принудительный труд - понятия абсолютно несовместимые со свободой человека. Практика социализма это подтвердила.
Взгляды Маркса, Энгельса и Ленина на государство и право по-разному интерпретировались советскими учеными-правоведами. Выдвигая различные теории в духе марксизма-ленинизма, обвиняя друг друга в уклонизме, ревизии марксизма, их авторы сходились в одном: существующий в Советском государстве антиправовой режим воспринимался ими как новое право -пролетарское (П.И. Стучка, М.Ю. Козловский, Н.В. Крыленко), советское, социалистическое (Е.Б. Пашуканис и др.). Такие расхождения с марксистско-ленинскими определениями вызваны потребностями научного обоснования политики, проводимой государством диктатуры пролетариата.
Несмотря на разницу во взглядах (П.И. Стучка воспринимал право как классовый порядок; Е.Б. Пашуканис - как меновое отношение, а впоследствии, приспосабливаясь к изменившимся условиям, как систему норм, устанавливаемых органами диктатуры пролетариата; И. Разумовский видел в праве идеологическую форму классовых отношений; психологическую концепцию права отстаивал М.А. Рейснер), все эти теории сводились к оправданию беззакония, творимого от лица пролетариата.
«Теперь, когда известная часть рабочей массы, возбужденная обезумевшими владыками ее воли, проявляет дух и приемы касты, действуя насилием и террором, - тем насилием, против которого так мужественно и длительно боролись ее лучшие вожди, ее сознательные товарищи, -теперь я, разумеется, не могу идти в рядах этой части рабочего класса», - так писал М. Горький в «Новой жизни» 25 ноября 1917 г. [2].
Оправдывая насилие интересами рабочего класса, большевистская партия наделяла себя полномочиями издавать декреты и постановления во имя этих интересов.
«Наша власть родилась в революции, наша власть родилась из насилия, из борьбы. Первым проявлением нашей власти был метод насилия», -это слова из выступления М.И. Калинина, председателя ВЦИКа [3].
Фактически бесконтрольная деятельность правительства - СНК, отсутствие принципа разделения властей, сращивание партийного и государственного аппаратов способствовали выдвижению на первый план теории советского легиз-ма, согласно которому под правом следует понимать нормы, исходящие от государства. Содержание законов определялось политической целесообразностью.
«...Многие привыкли в процессе борьбы, как военной, так и непосредственно политической, до известной степени утрированно понимать слово «законность», говоря, что мы свертываем на буржуазную точку зрения, когда говорим «закон-
ность, законность, законность». Законность постольку целесообразна, поскольку ее формы имеют значение, поскольку совпадают с той целесообразностью, которая вытекает из того или другого положения», - считал М.И. Калинин [3, с. 113-114].
Призывая не делать из законов фетиши, а ориентироваться на революционное правосознание, что официально было закреплено в Декрете о суде № 1, принятом на II Всероссийском съезде Советов, советское правительство, таким образом, легализовывало классовый произвол победившего пролетариата.
Неотъемлемые качества права, как-то свобода индивида, адекватность преступления и наказания, не просто игнорировались, но и получали совершенно противоположное воплощение в так называемом праве советского образца.
В теории права идею об отмене эквивалентности преступления и наказания развивал Пашуканис. Его воззрения полностью соответствовали действительности. Подтверждением этому служит отрывок из статьи Горького, опубликованной в газете «Новая жизнь» 26 марта 1918 г.: «...после того, как некий шалун или скучающий лентяй расковырял перочинным ножиком кузов автомобиля, в котором ездил Ленин, - «Правда», приняв порчу автомобильного кузова за покушение на жизнь Владимира Ильича, грозно заявила:
«За каждую нашу голову мы возьмем по сотне голов буржуазии» [2. с. 65].
Пролетарское (советское, социалистическое) право, утратив собственно правовые черты, приобрело свою специфику. Суть ее А. Стальгевич определил как «диалектическое превращение права в не-право». [1, с. 265].
Общетеоретические споры о правопонима-нии нашли свое продолжение и в отраслевых юридических науках. Нормы буржуазного права не соответствовали сложившейся системе отношений. В ноябре 1918 г. ссылки на старые законы и вовсе были запрещены.
Сращивание государственного и партийного аппарата, налаживание взаимодействия как по горизонтали (между различными органами власти), так и по вертикали (осуществление связи с населением) потребовало создания нового административного права, причем высказывались суждения по поводу его переименования в «советское управление» (С. Берцинский) [1, с. 274].
Пытаясь обосновать сложившуюся систему административно-приказных отношений между людьми и разрастающимся бюрократическим аппаратом, советские административисты (С. Берцинский, Н. Челяпов и др.) отмечали качественно новые отношения, складывающиеся в этой области. Они обращали внимание на отсутствие противоположения между центральными и местными органами, между гражданами и государством. В связи с этим делался вывод о ненужности правового регулирования в этой сфере, о вытеснении
его «методом регулирования технического» (С. Берцинский). К тому же советская теория права отказывала индивиду в правосубъектности и полностью подчиняла его государству. Таким образом, государственные органы, выступая от лица народа, на самом деле бесконтрольно и безнаказанно чинили произвол.
Система отношений государства и общества, сложившаяся в первые годы Советской власти, в период диктатуры пролетариата, с течением времени несколько видоизменялась. Но незыблемым оставалось зависимое положение общества от государства, игнорирование государством общественных интересов.
Лишь в последнее десятилетие положение начало меняться, и в теории государства и права нашли отражение такие понятия, как правовое государство, права человека, достоинство личности.
Россия встала на путь реформирования экономических отношений, законодательной базы. Но для этих изменений необходимо переосмысление опыта прошлого. Чтобы эта деятельность
дала положительные результаты, необходимо развивать и пропагандировать правовые знания, формировать правосознание личности.
России, как ив 1917 г., предстоит определить новый путь, отличный от предшествующего, но история развития государства и права продемонстрировала возможности реализации различных правовых теорий. Органичное соединение взглядов буржуазных юристов (И.А. Ильина, Б.Н. Чичерина) с современными направлениями в юриспруденции позволит праву занять достойное место в жизни государства и общества и направить деятельность государства на создание благоприятных условий для развития личности.
1. Нерсесянц B.C. Философия права. М., 1997. С. 248.
2. Горький М. Несвоевременные мысли. Рассказы. М., 1991. С. 60.
3. Калинин М.И. Вопросы советского строительства. М., 1958. С. 184.
ИНОЯЗЫЧНАЯ ЛЕКСИКА В ЯЗЫКЕ ПРАВА А.Н. Шепелев
Языковые заимствования - естественный процесс в русском языке [1]. Очень многие заимствованные слова настолько давно вошли в лексику русского литературного языка, что уже не воспринимаются как чужеродные. Процесс заимствования отражает политические, торговые, культурные, военные связи России с другими государствами. На разных этапах исторического развития в русскую лексику входили заимствования из различных языковых систем мира, которые обогащали ее в той или иной областях общественных знаний.
Заимствования могут быть как непосредственными, так и опосредованными. Первые проникают при наличии непосредственных контактов с носителями чужого языка, причем эти контакты характеризуются различной степенью близости. Проникновение вторых наблюдается при отсутствии прямых культурных и языковых контактов через письменные источники.
К примеру, в период Х-ХШ вв. в русской юридической терминологии наблюдаются заимствования из различных языков: греческого (грамота, епископ, ересь, игумен, архимандрит), немецкого (мыто), скандинавских (гридь, тиун), тюркских (болярин, кабала). В этот же период возникают словообразовательные кальки с греческого (законодатель, злодеяние, самодержец). Влияние греческого языка объясняется принятием на Руси христьянства в 988 г., формированием
церковных органов, усвоивших структуру хри-стьянской церкви. Влияние скандинавских языков на юридическую терминологию было незначительным, как незначительным было и влияние на нее тюркских языков, с которыми древнерусский язык находился в постоянном контакте. В
XVII в. отмечаются заимствования как из близкородственных (польского, церковно-словянского), так и из генетически более далеких языков (латинского, немецкого). Одним из основных факторов, определяющих процесс заимствования, является воздействие правовых идей и взглядов других народов, которое может обнаруживаться при непосредственных контактах носителей языка, при взаимодействии языков в сфере науки или при стечении обоих обстоятельств, как это наблюдалось в русской юридической терминологии
XVIII в., когда процесс заимствования иноязычных терминов происходил очень активно. Многие термины проникли в русскую юридическую терминологию как благодаря стремлениям Петра I организовать государственные органы по западноевропейскому образу, так и благодаря деятельности привлеченных на службу иностранцев. Особенно многочисленны в Петровскую эпоху были заимствования из немецкого языка [2].
Основным источником формирования русской юридической терминологии была римская система права, так как она относится к числу наиболее совершенных в языковом отношении.
