CC BY
25
Таковы основные фонетические процессы, происходящие в гласных звуках. Можно говорить и о наращении гласных, но этот процесс возможен лишь в словах заимствованной русской лексики. Он обусловлен в них комплексом согласных, не характерных
Библиографический список
для исконной лексики [3, с. 112]. Возможно наращение следующих гласных: кружка - кк-у-рушк1а (г-у-рушк1а), кружева - кк-у-ржива, кран - к1-а-рант1, краска - к-а-раск1а, стакан - и-стакан, продукция - п-а-радукция.
1. Абдуллаев С.Н. Грамматика даргинского языка. Махачкала, 1954.
2. Абдуллаев З.Г. Даргинский язык. В 3-х томах. Москва, 1993.
3. Мусаев М-С.М. Даргинский язык. Махачкала, 2014.
References
1. Abdullaev S.N. Grammatika darginskogo yazyka. Mahachkala, 1954.
2. Abdullaev Z.G. Darginskijyazyk. V 3-h tomah. Moskva, 1993.
3. Musaev M-S.M. Darginskij yazyk. Mahachkala, 2014.
Статья поступила в редакцию 23.04.18
УДК 82/821.0
Sutaeva (Ismailova) Z.R., Cand. of Sciences (Philology), researcher, Institute of Language, Literature and Arts n.a. Cadasy RAS
(Makhachkala, Russia), E-mail: inna.atavova@bk.ru
AUTOBIOGRAPHICAL GENRES IN THE LITERARY PROCESS OF THE XIX CENTURY (ON THE BASIS OF WORKS OF P. VYAZEMSKY). The work describes a problem where memoir genres in the literary process of the 19th century are studied. The article analyses theoretical views of P. Vyazemsky in comparison with the views of A. Pushkin on nature and memoir genres. The article interprets the autobiographical genres as a dominant of the whole creative work of P. Vyazemsky. The research allows to conclude that the memoirs as a dominant the whole creativite life of the writer embody his theoretical views on nature.
Key words: P.A. Viazemsky, autobiographical genres, eclectic, small genre form, domestic detail, complexity, biography.
З.Р. Сутаева (Исмаилова), канд. филол. наук, доц., Институт языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы ДНЦ
РАН, г. Махачкала, Е-mail: inna.atavova@bk.ru
МЕМУАРНЫЕ ЖАНРЫ В ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОЦЕССЕ XIX ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ ТВОРЧЕСТВА П.А. ВЯЗЕМСКОГО)
В статье рассматривается проблема мемуарных жанров в литературном процессе XIX века. В статье анализируются теоретические взгляды П.А. Вяземского на мемуарные жанры и его собственные образцы этих жанров. Теоретические взгляды Вяземского рассматриваются в сопоставлении со взглядами А.С. Пушкина на природу и особенности мемуарных жанров. В статье впервые рассматриваются мемуарные жанры как доминанта всего творчества П.А. Вяземского. На примере анализа фрагментов «Записных книжек» П.А. Вяземского выявлены особенности мемуарной прозы Вяземского - жанровая поли-морфность, насыщенность бытовыми деталями, безукоризненная техника описаний портрета и интерьера. Данная работа подводит нас к выводу о мемуарах, как доминанте всего многожанрового творчества П.А. Вяземского. В различных мемуарных сочинениях Вяземского нашли воплощение его теоретические взгляды на природу предназначение мемуарных жанров.
Ключевые слова: П.А. Вяземский, мемуарные жанры, эклектика, малые жанровые формы, бытовые детали, многоплановость, биография.
Приступая к рассмотрению сложного и интересного феномена прозы П.А. Вяземского в русской литературе XIX века, мы неизбежно сталкиваемся с устойчивой ассоциацией «Вяземский -Пушкин». Связь между этими двумя фигурами первой половины XIX века очевидна. Имея сходные литературные и эстетические вкусы, предпочтения и в целом близкие историко-культурные и социально-политические взгляды, Вяземский и Пушкин воплощали две тесно связанные между собой стороны литературного процесса в России и сами поэтому на определенном уровне справедливо воспринимаются как две фигуры, дополняющие друг друга.
Мемуаристика Вяземского ориентирована на эстетику Пушкина, тяготеет к бытописательской миниатюре, и включает в себя зарисовки нравов, анекдоты и стихотворные строки. Мемуарам Вяземского присущи дотошность, почти «мелочная» скрупулезность в передаче подробностей бытия, безукоризненная техника описаний портрета и интерьера. Его творчество проникнуто реалистическими принципами отбора материала, индивидуализацией и стремлением к созданию «типов». Творчество Вяземского показывает, как жанр мемуаров активно втирает в себя достижения художественной литературы. В то же время жанровые формы, используемые Вяземским достаточно архаичны для эпохи становления реализма. Вяземский последовательно реализует свою концепцию мемуаров как пограничного жанра и остается его классиком, хотя и не создает крупной мемуарной формы, подобной «Былому и думам» А.И. Герцена.
Тем не менее, сегодня, после таких серьезных публикаций о Вяземском, как обширная монография М.И. Гилельсона и основательно подготовленного к печати Л.В. Дерюгиной тома критики
Вяземского, можно утверждать, что достойное осмысление роли Вяземского в истории русской литературы уже наступило. Прежде всего, сняты одиозные ярлыки «князя» и «консерватора», заданные ранее различными представителями литературной критики, как булгаринского направления, так и либерально-демократического. Вяземский оценен, прежде всего, как оригинальный мыслитель своего времени, отразивший в различных мемуарных формах жизнь и литературное движение эпохи.
Общим местом исследований о мемуарно-ориентирован-ной прозе Вяземского стало указание на жанровую полиморф-ность этой прозы, позволяющую говорить о жанровом эклектизме прозы Вяземского. Да и сам Вяземский характеризовал свое творчество как «литературу обиходную, житейскую, ходячую» [1, с. 41].
Еще одной важной особенностью прозы Вяземского является специальное внимание к бытовым подробностям, деталям (особенно, когда речь идет об отдаленном прошлом), помогающим выражению духа времени. Эта черта произведений Вяземского - проявление реализма, не мыслимого без принципа верности деталей.
Мемуары составили своеобразный жанровый стержень всего творчества Вяземского. Жанровая многоплановость - программный принцип для его «Записных книжек», обладающий качеством дневника и одновременно сохраняющих качество и журнальной статьи, и мозаики мыслей, афоризмов и исторических анекдотов. Последнее еще более сближает мемуаристику Вяземского с пушкинской. «Записные книжки» Вяземского синтезируют пограничные жанры, приводя их к общему жанровому единству, которое и образовали мемуары.
С 1826 г. Вяземский публикует выдержку из своих «Записных книжек» в разных журналах, не сохраняя при этом первоначального дневникового плана записи, вырывая ту или иную мысль из ее контекста (об отличии опубликованных материалов «Записных книжек» от самих записей [см.: 2, с. 353-355]. Примечательно также, что «Записные книжки», несмотря на ряд отдельных публикаций, настолько объемны и разнородны, что до сих пор не опубликованы полностью.
Жанровый эклектизм «Записных книжек», пожалуй, наиболее определяющая особенность этого произведения Вяземского. Подкрепляя свои наблюдения авторитетом своего учителя, Ю.Н.Тынянова, автора статьи «Литературный факт», Л.Я. Гинзбург предостерегает современного исследователя от попыток навязать Вяземскому какую-либо привнесенную извне жанровую концепцию его опытов. Смешение материала - мемуарный отрывок, анекдот, афоризм и т. д. - ничем концептуально не мотивируется. Но именно этим разнообразием жанровых ориентиров Вяземского и объясняется эклектический характер «Записных книжек».
Немаловажно и то, что Вяземский ориентируется прежде всего на пограничные жанры литературы XVIII - начала XIX века (письмо, мемуары, анекдоты, «мысли» и афоризмы, дневниковые фрагменты), на первый взгляд стоящие в стороне от основных путей развития русской литературы, но подспудно определяющие эти пути. Многое проясняет сопоставление П.А.Вяземского с представителями «Арзамаса» (Д.В. Блудов, Д.В. Дашков, А.Н. Тургенев, С.С. Уваров), предпринятое в свое время Л.Я. Гинзбург в связи с публикацией в 1929 году фрагментов «Старой записной книжки» П.А. Вяземского. Литература не стала судьбой этих писателей, впоследствии посвятивших себя государственной службе, как например, Блудов и Уваров. Вяземский же, согласно мысли исследователя, - не только «практик», но и «теоретик ... промежуточной литературы» [1, с. 11].
Вопрос о профессионализме или дилетантизме писателя, близкого к мемуарно-публицистическому жанру, был отчасти актуален и для самого Вяземского. Так, в «Автобиографическом введении» к Полному собранию своих сочинений, Вяземский признает свою психологическую неприкосновенность если не вообще для крупной формы, то во всяком случае для большой литературы: «<...> какая-то врожденная беспечность, просто лень, никогда не допускали пера моего быть постоянною принадлежностью руки моей» [3, с. 25].
Представляется, что Вяземский так же, как, например, А.С. Грибоедов или Ф.И. Тютчев, представляет собой психологический тип русского дворянина-литератора, больше поглощенного социальной жизнью (будь то государственная служба или просто любые серьезные формы социального общения), чем своим творчеством, но тем не менее всегда остающегося всегда литератором по преимуществу (ср.слова Пушкина на смерть Грибоедова: «Он сделал свое дело, написал «Горе от ума» [4, с. 123], - хотя сам Грибоедов всегда считал, что главным делом его жизни было заключение Туркманчайского мирного договора). Для такого психологического типа естественно, что, являясь несомненным профессионалом и имея устойчивую репутацию мэтра большой литературы, Вяземский считает себя дилетантом по сравнению с тем, с кем он активно общался.
Возможно, этим и объясняется тенденция прозы Вяземского к синтезу известных ему пограничных жанров. Ведь именно с именем Вяземского (впрочем, как и с именем Пушкина) объективно связана для нас интеграция этих жанров XVIII века в литературный процесс XIX века, определяемый прежде всего реалистическими особенностями («физиология», «бытописательство», разные формы очерка и др.). Наиболее важным же для нас представляется то, что синтез пограничных жанров приобретает в прозе Вяземского вполне отчетливую мемуарную доминанту.
Характеризуя эволюцию мемуарной прозы Вяземского, нельзя не упомянуть о его текстах, связанных с «Русским архивом».
В 1863 году П.И. Бартенев приступает к изданию элитарного, рассчитанного на узкий круг заинтересованных читателей, журнала «Русский архив». Одним из первых привлеченных Бартеневым сотрудников стал Вяземский. Он начинает переносить на страницы журнала материалы из своего архива - письма к нему, фрагменты своих «Записных книжек», примечаний и вступлений к своих публикациям мемуарного характера.
Деятельность Вяземского как мемуариста-публикатора в «Русском архиве» убедительно иллюстрирует общий для всех
исследователей тезис о жанровой многослойности его текстов: «Для мемуариста он чересчур концептуален и не увлечен своим «я», как историк, он слишком мало обращает внимание на крупномасштабные события в государстве, как моралисту, ему явно мешает любовь к частностям к исключениям, для коллекционера же в нем слишком много разборчивости и вкуса» [5, с. 18].
Впрочем, как отмечают исследователи, разночинное поколение русских писателей неохотно принимает идеи Вяземского. Поэтому он сменяет привычный для него «наступательный путь открытой журнальной борьбы» и уходит в более органичную для него область биографической прозы [5, с. 15].
Таким образом, в журнале «Русский архив» Вяземский главным образом работал с чужими мемуарными текстами, хотя и создавал свои, «... любя видеть в литературе не одну науку слов, но и науку жизни, не науку, действующую в отведенном очерке и одиноко служащую себе средством и целью, но науку всеобъемлющую и вездесущую, помня, что если, по выражению Бюффо-на, в слоге весь человек (le style c'est l'homme), то в литературе весь народ ...» [3, с. 11].
В этих словах Вяземского виден принцип сочетания достоверности и художественного вымысла, «жизнь» и «стиль», культа факта и культа «обдуманности», контроля творческой воли, выражаемого в стиле, языке и принципах отбора материала, то есть в поэтике жанра.
Этот принцип Вяземского нельзя не учитывать при оценке им как своих, так и чужих мемуарных текстов. Известно, что Вяземский, как правило, как от себя, так и от других требовал верности историческим фактам. Об этом он упоминает в своей биографии Фонвизина, и в рецензии на «Войну и мир» Л.Н. Толстого, а также в своих мемуарных текстах.
Тем не менее, исследователи замечают, что Вяземский не всегда неукоснительно и непогрешимо следовал историческому факту. Так Гилельсон отмечал, что «объективное положительное значение просветительской позиции Н.М. Карамзина получало под пером Вяземского субъективное консервативное звучание» [6, с. 357].
Или же в воспоминаниях о князе П.Б. Козловском он «симптоматично» обходит либерализм взглядов Козловского, который на самом деле был сторонником конституции и сдержанно критиковал самодержавие [7, с. 474, 486-487]. Исследователи объясняют эти исторические несообразности Вяземского его политической тенденциозностью, присущей ему как политическому публицисту, в чем он расходился с Вяземским-беллетристом и мемуаристом. Не оспаривая этого утверждения, хотелось бы добавить все же еще несколько иное соображение.
На наш взгляд, Вяземский руководствуется помимо всего прочего также этическими соображениями и принципом de mortuis and nihil aut bene, распространяемый в иных случаях и на живых, но утративших влияние фигур. Так Вяземский упрекает мемуариста Вигеля в злопамятности и недостоверности, использующим недобрые слухи и сплетни.
Вместе с тем Вяземский полагал, что история литературы народа должна быть вместе и историею и его общежития. Только в соединении с ней может она иметь для нас нравственное достоинство и поучительную занимательность [3, с. 51].
Также, например, можно вспомнить его высказывание о «Записках» Дмитриева: «Жаль, что он пишет их в мундире. По-настоящему должно приложить к ним словесные прибавления, заимствованные из его разговоров <...>» [8, с. 67 - 68].
Речь идет о мемуарном произведении, которое характеризуется действительно очень строгим, достойным высоких образов эпохи классицизма отбором материала и его изложением. Программа «Записок» Дмитриева четко задана во введении в описании трех частей: Первая - детские юношеские годы, «лучшая часть авторской моей жизни», о литераторах и поэтах. Вторая и третья представляют случаи «в продолжение гражданского моего служения» [9, с. 1].
В данном случае, как и с биографией Фонвизина, Вяземский стремится дополнить их («Записки» Дмитриева) с помощью разговоров, то есть элементов устного общения, имеющих в литературе соответствующий жанровой эквивалент, культивируемый, как известно, Пушкиным и его кругом. Жанр разговоров становится таким образом своеобразным порождающим устройством для жанра Записок. Ср.: «Каждые два часа близости с ним <Дмитриевым> могут дать материалов на том записок. Непростительно, что я не всегда записывал разговоры мои с ним» [8, с. 220].
Другой пласт жизненного материала, требующий особенно внимательного отношения - это частные письма, «следы ум-
ственного бытия», «снимки из жизни, ее переживающие» не всегда, по мнению Вяземского, бережно хранимые [5, с. 44].
Перлюстрация писем (а это тоже один из сквозных мотивов эпохи) представляет в глазах Вяземского не что иное, как преступление против нравственности. Как пишет Вяземский в «Моей исповеди» (1829), «вредность письма и виновность автора письма может быть только в нарушении тайны письма, написанного не для гласности. Так как это происходит против воли писавшего, он не ответственен за это» [3, с. 230]. Все это очень созвучно негодующей записи в дневнике Пушкина о чтении его письма к жене, вскрытого и представленного императору Николаю Павловичу.
Как уже упоминалось выше, особенность мемуарных текстов Вяземского был природный аристократизм его личности и стиля, а также усвоенное им от традиции XVIII века представление о литературном авторитете и литературных приличиях. Эта особенность Вяземского отразилась и в его критических оценках чужих мемуаров.
Так, обращаясь к характеристике тех или иных заведомо одиозных фигур или былых литературных противников его самого, Вяземский принципиально избегает всего, что можно было бы назвать «злословием» [1, с. 14-15]. Это можно заметить, например, на фрагментах «Записных книжек» об А.А. Аракчееве, М.Л. Магницком. В обоих случаях прослеживается стремление автора к беспристрастности и стремлении найти положительные стороны в их деятельности.
Нельзя не остановиться подробно также на важнейшей особенности мемуарных текстов Вяземского - тщательно выписанной бытовой стихии в поэтике его произведений. Внимание к бытовым «мелочам», дотошное «отслеживание» их в отдаленном прошлом являлось, по мнению большинства исследователей, стилевой доминантной мемуарной прозы Вяземского.
Опять же бытописание, внимание к быту следует назвать в числе определяющих признаков эпохи реализма. Как отмечает М.И. Гилельсон, «быт ... проникал в самую ткань художественного воссоздания исторического процесса. Непритязательность, простота летописца объявлялись высшей похвалой историку» [6, с. 362].
Вяземский неоднократно высказывался о необходимости отражать быт. Так, в связи с «одной из занимательнейших русских книг», а именно с «Записками» князя Шаховского, он пи-
Библиографический список
шет: «Наши авторы все жеманятся, боятся наскучить читателю и потому неудовлетворительны». Избегание длинных подробных описаний, в которых можно найти основу для «романов и повестей», составляет, согласно Вяземскому, существенный недостаток в произведениях мемуарного жанра [8, с. 200].
Для самого Вяземского, с его тягой к литературным «мелочам», «быт» воплощается в единичном конкретном факте и, соответственно, в краткой записи. Масштабность этой особенности его стиля просматривается в контексте всего многолетнего регулярного труда по фиксированию подобных мелочей, каким являлись его «Записные книжки». Однако, как мы видим, для него и для его эпохи категория «быта» связывалась далеко не с мелочами и пограничными жанрами, а прежде всего с романом и повестью. В них «быт» выступал выражением социальных процессов, а в недрах так понимаемой бытописательской стихии формировался социальный характер, которому столь большое значение придавал прежде всего Пушкин. В этой связи и применительно к Вяземскому категория «быта» получает идеологическое содержание, его документально-мемуарные зарисовки характеризуют автора не только как литератора, но и общественную личность с известными общественными воззрениями. Составной частью так понимаемой литературной деятельности была и полемика с булгаринским лагерем в области бытописания, находившая выражение не только в отображении «быта» в его социальной значимости, но и открытых выступлений против «Ивана Выжигина» и его многочисленных потомков [10, с. 155-159].
Завершая наше исследование творчества Вяземского, хотелось бы сделать краткий экскурс в мир позднего Вяземского - поэта. И в этой области творчества Вяземского мы можем отметить, что даже поэзия обретает у Вяземского «мемуарный» характер. Можно сказать, что после смерти Пушкина Вяземский стал остро ощущать свое несоответствие «духу времени» и начал «жить прошлым» в своих стихах. Здесь соединяются Вяземский-мемуарист и Вяземский-поэт. Сама поэзия Вяземского - это поэзия воспоминаний.
Мемуары для Вяземского - своеобразная, согласуемая с духом времени творческая лаборатория писателя-реалиста. Если философия реализма состоит прежде всего в сближении жизни и искусства, то о Вяземском мы можем сказать, что искусство (в данном случае - в виде мемуаров) постепенно становятся для него как бы формой самой жизни.
1. Гинзбург Л.Я. Вяземский. Вяземский П.А. Старая записная книжка. Лениград, 1929.
2. Нечаева В.С. Записные книжки Вяземского. Вяземский П.А. Записные книжки. Москва: Издательство Академии Наук СССР, 1963.
3. Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. Т. 1 - 12. Санкт-Петербург, 1878 - 1896.
4. Разговоры Пушкина. Москва: Издательство политической литературы , 1929.
5. Зорин А.Л. Охотин Н.Г. «Я пережил и многое и многих...». Вяземский П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. Москва: Правда, 1988.
6. Гиллельсон М.И. П.А. Вяземский. Жизнь и творчество. Ленинград: Наука, 1969.
7. Пугачев В.В. Князь П.Б. Козловский и декабристы. Ученые записки Горьковского университета. 1963.
8. Вяземский П.А. Записные книжки. Москва - Ленинград: Наука, 1963.
9. Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. Собрание сочинений. Т. 2. Санкт-Петербург, 1893.
10. Вацуро В.Э. Пушкин и проблемы бытописания в начале 1830-х годов. Пушкин. Материалы исследования. Т. 6. Ленинград: Наука, 1963.
References
1. Ginzburg L.Ya. Vyazemskij. VyazemskijP.A. Staraya zapisnaya knizhka. Lenigrad, 1929.
2. Nechaeva V.S. Zapisnye knizhki Vyazemskogo. Vyazemskij P.A. Zapisnye knizhki. Moskva: Izdatel'stvo Akademii Nauk SSSR, 1963.
3. Vyazemskij P.A. Polnoe sobranie sochinenij. T. 1 - 12. Sankt-Peterburg, 1878 - 1896.
4. RazgovoryPushkina. Moskva: Izdatel'stvo politicheskoj literatury , 1929.
5. Zorin A.L. Ohotin N.G. «Ya perezhil i mnogoe i mnogih...». Vyazemskij P.A. Stihotvoreniya. Vospominaniya. Zapisnye knizhki. Moskva: Pravda, 1988.
6. Gillel'son M.I. P.A. Vyazemskij. Zhizn'i tvorchestvo. Leningrad: Nauka, 1969.
7. Pugachev V.V. Knyaz' P.B. Kozlovskij i dekabristy. Uchenye zapiski Gor'kovskogo universiteta. 1963.
8. Vyazemskij P.A. Zapisnye knizhki. Moskva - Leningrad: Nauka, 1963.
9. Dmitriev I.I. Vzglyad na moyu zhizn'. Sobranie sochinenij. T. 2. Sankt-Peterburg, 1893.
10. Vacuro V.'E. Pushkin i problemy bytopisaniya v nachale 1830-h godov. Pushkin. Materialyissledovaniya. T. 6. Leningrad: Nauka, 1963.
Статья поступила в редакцию 01.06.18
УДК 811.161.1
Shestukhina I.Yu., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Altai State Medical University (Barnaul, Russia), E-mail: shestuxina@mail.ru
THE SPECIFICS OF LEARNING RUSSIAN AS A FOREIGN LANGUAGE FOR STUDENTS WHOSE NATIVE LANGUAGES ARE ENGLISH AND HINDI. The article views ways of adapting practical classes on a foreign language discipline for students from India whose native languages are English and Hindi and who study elementary level of Russian. There are the main objectives that
