Филология
тах М.А.Петровского, А.А.Реформатского и др. исследователей. «Нарративная новеллистическая композиция не всегда встречается в чистом виде, сосуществуя с иными организующими моментами.,.»15.
1 Корчинская И.Я. «Итальянские новеллы» Д.С. Мережковского как цикл» II Современные проблемы филологии: Мат. междунар, науч.-практ, конф., посвященной 80-летию профессоров У.-Ж.Ш. Дондукова и Ц.Б. Будаееа, - Улан-Удэ: Изд-во Бурятского гос. ун-та, 2003. - С, 105-107.
2 Виноградов И.А. О теории новеллы // Виноградов И.А. Борьба за стиль. - Л: Худож. лит., 1937. - С. 5 - 85. Петровский М.А. Морфология новеллы II Ars poética. Литературная секция. - М.: ГАХН, 1927. - Вып.1. - С, 69 - 100. Реформатский А.А. Опыт анализа новеллистической композиции II Семиотика: Сб. науч. тр. - М.: Радуга, 1983. - С. 557 - 566, Шкловский В.Б. О новелле II Шкловский В.Б. Художественная проза. Размышления и разборы. - М.: Сов. писатель, 1959. -С. 139-181. И др.
0 Реформатский A.A. Опыт анализа новеллистической композиции II Семиотика: Сб. науч. тр. - М.: Радуга, 1983. -
С. 563.
4 Мережковский Д.С, Итальянские новеллы. Т.Д. // Собр. соч. в 4-х т. - М.: Правда, 1990. - С. 382.
5 Там же. С.383.
6 Там же. С, 394.
7 Там же. С. 429.
8 Там же. С. 429 - 430.
9 Шкловский В,Б. Развёртывание сюжета. - М.: Опояз, 1921. - 60 с.
10 Мережковский Д.С. Итальянские новеллы. Т.4. // Собр. соч. в 4-х т. - М.: Правда, 1990. - С. 452 - 453.
11 Там же. С. 498.
12 Там же. С. 500.
13 Там же. С. 501.
14 Там же. С. 501.
15 Реформатский A.A. Опыт анализа новеллистической композиции II Семиотика: Сб. науч. тр. - М,: Радуга, 1983. -С. 564.
Л.В.Бабкинова
Мотив мифологического времени в творчестве Н.Нимбуева
Размышления о времени, о его быстротечности, о месте человека в меняющемся мире занимают в художественном творчестве Н. Нимбуева значительное место. Воплотились они в поэзии и прозе автора, где заметную роль играет характерный для произведений поэта мотив мифологического времени, ориентация на прошлое, как недавнее, так и минувшее века назад. Н. Нимбуев стремится сохранить нравственные, культурные ценности бурятского народа, народное сознание и традиции, сформулированные в мифе как родовая память.
Доминирующей мифологической моделью времени в его творчестве является циклическая модель времени, этому способствует ритуальное повторение событий мифологического времени, вечное обновление природы. Линейный характер мифологического времени в отличие от циклического встречается реже в творчестве поэта. Так, линейность выявлена нами в стихотворениях «Легенда о времени», «Рождение звезды». Циклическое время находит отражение в природных явлениях, в смене времен года, в обыденной жизни.
Тоска по безвозвратному детству звучит во многих стихотворениях автора: О, солнечный двор Безмятежного детства! Ты крохотен,
Словно штанишки с подтяжкой -из них безнадежно я вырос!
/Нимбуев, 2003, с, 126/_
Лирический герой нуждается в мировом пространстве, в то же время он тоскует по сокровенному миру безмятежного детства, который ассоциируется с защищенностью и солнечным светом. Он сожалеет, что вынужден выйти за пределы дворика детства, вылететь из родового гнезда.
На конкретном социально-бытовом материале Намжил Нимбуев ставит и решает нравственные проблемы о смысле жизни, назначении человека. В стихотворениях «Милая, каждый вечер», пятистишиях «Старец дремал у церквушки», «Пьянчуга бил жену» и других созданы разные повседневные житейские ситуации. Сближает их стремление поэта открыть глубинный смысл жизни, подлинные ее ценности. Бытовые и житейские детали сугубо реалистичны, но несут философский смысл: смерть у Нимбуева закономерна в общем круге бытия: девочка умерла, а жизнь продолжается с ее бытовыми и житейскими заботами: Девчоночку какую-то хоронят, Родные плачут. Безутешна медь По вымокшим булыжникам Бреду в конце процессии, Забыв купить батон,
/Нимбуев, 2003, с. 176/ В поэзии Н. Нимбуева настоящее ассоциируется с негативными сторонами жизни, такими как жестокость,
зло, а прошлое с позитивными: любовью, нежностью, добром,
Пьянчуга бил жену Она лежала, Вспоминая
Тот соловьиный майский вечер И первый поцелуй.
/Нимбуев, 2003, с. 177/ Для лирики Нимбуева характерна взаимосвязь природного и рукотворного, которые гармонично дополняют друг друга:
Упали первые капли, И улица распустилась цветами: Пестрые женские зонтики По тротуарам плывут Как по осенней канаве Опавшие лепестки.
/Нимбуев, 2003, с. 58/ Поэт сравнивает женские зонтики с опавшими лепестками, плывущими по осенней канаве, Канава является метафорой разрушения земли, ее женского материнского начала, в канаве ничего не растет. Осенняя канава выступает как один из проводников смерти, который уносит опавшие лепестки - не зародившиеся жизни в мир иной. В творчестве Нимбуева частотен мотив опавших листьев. Образ зонтиков служит преградой для слияния природы и человека. Вместо распускания живых цветов распускаются зонтики. Осень - пора умирания, пора "опавших безжизненных лепестков11. Это любимое время года поэта. Она близка ему не только потому, что природа трогательно красива в этот период, но по тому трагическому содержанию этого времени года, которым она наполнена, по тому, что это пора умирания, ухода,
Намжил Нимбуев умер осенью на родине. Когда сообщили о его смерти отцу Ширабу Нимбуеву, он сказал: "Значит, сын хотел умереть на родине".
В стихотворении "Осень в еравнинских лесах" присутствует эта космическая связь поэта с родиной: Как сильна материнская кровь! Слоено зверя в родную берлогу, гонит в край,
где моя колыбель не качалась. О, Еравна!..
...Мне сегодня светло и печально, Я пришел попрощаться на год иль совсем...
/Нимбуев, 2003, с. 54/ Народная примета бурят отражает данную связь природы и человека: "Если осенью листья у старых деревьев желтеют и опадают раньше чем листья с молодых деревьев, то в этот год будут умирать люди преклонного возраста. Если раньше опадут листья с молодых деревьев, то уйдет больше молодых".
Намжил Нимбуев тонкими поэтическими намеками подчеркивает тайную связь, существующую между жиз-
нью деревьев и жизнью людей. В стихотворении "Осень в еравнинских лесах" "тайга плачет по утерянным листьям" словно чувствует грядущий уход поэта, Лирическому герою былое "век назад!' является в "приглушенной годами беседе мудрых предков", которые "ушли из этих степей, не дождавшись его". Роковыми становятся слова поэта "Мне светло и печально. Я пришел попрощаться на год иль совсем", предчувствие смерти не покидало Нимбуева в последнее время. Небо предчувствует уход лирического героя, оно провожает его в последний путь органной музыкой, Поэт бессознательно создает стихотворение, в котором присутствует мотив ухода.
Трагическим содержанием пронизан образ опадающих листьев в повести "Бей лежачего", в рассказе "Одинокий трамвай": "В обнимку с хлопьями первого нерешительного снега кружились последние мертвенно-желтые листья, похожие на усопшие старушечьи лица" /Нимбуев, 2003, с. 220/
Данный мотив содержится и в стихотворении "Случайным вечером на даче" /Нимбуев, 2003, с. 119/. Заколоченная дача, отсутствие дров, огня - все указывает на угасание жизни. Природа, как и лирический герой, пребывает в болезненном, хилом состоянии, Холод загробного мира выражен словом «зябко», Образ белой розы - один из наиболее распространенных мифопо-этических образов. В древности с ним связывали радость. Позже тайну и тишину. Вместе с тем в Греции, Риме, Китае и позже в ряде германоязычных стран роза стала цветком, связанным с похоронами, со смертью. Нередко ее превращали в цветок загробного царства.
Грею замерзшую авторучку, сунув под мышку, как градусник. И рождаются строки о поэзии одиночества.
Состояние одиночества свойственно творческим людям. Встречается мотив одиночества и в эпистолярной литературе Н, Нимбуева: А у меня - боль. В глазах, пальцах, в голове, везде, в сердце, в каждой клеточке. Она жила во мне давно. ...Мало кто догадывается, что наедине с самим собой я одинок и беспомощен.
/Нимбуев, 2003, с, 3/ Идея рождения со времен глубочайшей древности связывалась с идеей плодородия вообще и животворящей силы земли в частности. С рождением связано также представление, согласно которому ничто живое не умирает, но лишь временно покидает этот мир, чтоб вновь появиться в нем, родившись повторно,
Традиционный для весны мотив рождения присутствует в стихотворении Нимбуева «Весна». Метафорой рождения является весна, которая вдыхает новую жизнь, как в природу, так и в человека: Вначале жаркий, снежный свой накид
Филология
Сорвет земля, суровая чалдонка, И груди нестыдливо обнажит, Как женщина, кормящая ребенка. К полям прорвется полая вода, журча в устах счастливым междометьем, и расцветет у деда борода по-детски буйным многоцветьем. Покатят солнце в обруче с погоста под горку конопатые мальцы, за пазухой доверчиво и просто совьют гнездо горластые скворцы.
/Иимбуев, 2003, с. 121/ С культом земли связаны существовавшие у кочевников с древнейших времен праздники возрождения природы (весенний) и плодородия (осенний),
Древние представления о земле-матери, вероятно, долго сохранялись у западных бурят. Интересно, что обряд почитания богини-земли проводился еще в начале XX века. Моление совершалось только женщинами, даже мальчики не имели права проходить на территорию, где отправлялся обряд. Моление богине Итуге (Этуген) сопровождалось ритуалом украшения женщин цветами черемухи, женщины обнажали груди и просили Небо - ХОхэ тэнгэри «омолодить их, дать полноту и молочность грудям. «Считалось, что богиня Итуга заботилась не только о людях, но и о деревьях, животных и птицах, Верили, что она дает «белой кобылице белоснежного жеребенка, черной вороне - крикливого вороненка, зеленой черемухе - сладкую черемушину» /Трубачеева, 1977, с. 143-150/.
Невольно напрашивается ассоциация отождествления образа земли с матерью, кормящей ребенка, Автор в своей статье подчеркивает, что женщины без всякого стеснения обнажали груди во время проведения обряда, посвященного богине Итуге. Образ земли-матери не случайно связан с весной у поэта, которая является метафорой рождения природы, поры ее цветения, Та же идея заключалась и в обряде почитания богини-земли, поэтому он проводился в пору цветения черемухи. Бурятам, как скотоводческому народу, было важно обилие трав на лугах, которое обеспечило бы разведение скота и обилие молока.
По мнению Л.С. Дампиловой поэзия Н. Нимбуева привлекательна сторонним «западным» взглядом на собственную восточную сущность, на внутреннюю свою «прапамять», где скорее домифическое, доречевое, почти психофизическое ощущение связи с истоком, с родными корнями, которые возникают как далекое марево или сновидение: Сегодня ночью
Приснился мне смуглый предок. Он пел в изголовье гортанные песни И с жалостью щупал мои Прямые, оглоблями, ноги.
/Нимбуев, 2003, с. 75/
Мотив мифологического времени встречается в рассказе Н. Нимбуева "Хорэш, усь - усь!",
«Муж старухи Димид был человеком хилым, но перед самой победой все же отпросился на фронт, побожившись, что вернется ровно через год, весной, как только прокурлычут с юга первые журавли» /Нимбуев, 2003, с. 238/.
Метафорой поруганного, оскверненного неба, допустившего свершение трагедии, служат измученные грязные журавли.
«Ранним весенним утром сумасшедшая, бормоча под нос, разжигала крошечную железную печурку. Где-то над крышей послышалось журавлиное пение. Старуха уронила поленья и в страшном волнении выбежала на крыльцо... Под иконами зажгла желтые лампады, в стрекоте крутящегося хурдэ сумасшедшей чудился стремительный сучий бег» /Нимбуев, 2003, с. 239-240/, Мотив скитаний и перенесенных страданий во время поисков хозяина собакой тождественен поискам старухой Бога, поэтому ей чудится в стрекоте крутящегося хурдэ бег ее собаки. Хурдэ (молитвенные бумийские колеса) символизируют круговращение жизни вселенной. Для сумасшедшей жизнь сконцентрировалась на беге ее сучки, которая каждую весну искала хозяина. У заброшенной мельницы, которая осмысляется как остановившееся время, находит она труп своей собаки.
Мотив циклического времени выражен в следующем эпизоде, когда старуха отправляет на поиски мужа молодого кобелька - щенка подстреленной суки, так же властно крикнув ему, как до этого она кричала его матери: «Хорэш, усь-усь!». «Затем в захиревшем от долгого бездействия мозгу вспыхнуло яркое пятнышко и, словно зарево, расползлось вширь». Этот свет стал проводником на пути к богу. Пробуждение ее разума освободило ее от мучительной привязанности, которая, все эти годы не отпускала и терзала ее, Она приходит к богу, пройдя через страдания; «Лица мужа, черноглазых пострелят всплывали перед глазами, но не щемили уже сердца, а представлялись святыми, божественными призраками из другого мира» /Нимбуев, 2003, с. 240/. В финале рассказа звучит надежда на встречу с любимым в другом божественном мире, где они опять молоды: «Димид снова была молодой и с хохотом каталась в ковыле. Юный широкогрудый Гончик, пропахший лошадьми и прелым сеном, робко целовал ее, неумело топыря распахнутые губы» /Нимбуев, 2003, с. 240/.
Лирический герой не находит в современной цивилизации гармонии и ощущает себя чужим в ней. Но когда раз в году Из улуса глухого к нам в гости Приезжает столетний мой дед И, от чарки одной захмелев, Стоя песню тянуть начинает, Позабытую старую песню -Почему я слабею, Рыдания горло мне душат,