CC BY
29
Марчиняк В. Разграбленная империя: Упадок Советского Союза
и образование Российской Федерации. Marciniak W. Rozgrabione imperium. Upadek Zwiazku Radzieckiego i powstanie Federacji Rosyjskiej - Krakow, 2001. - 592 s.
Автор книги - польский политолог, сотрудник Института политических исследований ПАН, в 1992-1997 гг. советник посольства РП в Москве.
Хронологические рамки работы включают период от начала реформ Горбачёва до октябрьских событий 1993 г. в Москве. Определяя круг затрагиваемых проблем, автор замечает, что это книга "о великом разграблении великой империи. Это повествование о том, как власть и собственность, накопленные в коммунистической империи, оказались подчинены экономическим интересам отдельных личностей, а не законам общественной рациональности" (с.
9).
Первый кризис российской империи в начале ХХ в. не привел ее к упадку в силу того, что в российском обществе еще в значительной степени сохранялись архаические и деспотические отношения. Большевики после 1917 г. не столько восстановили империю, сколько привели ее в соответствие с этими отношениями, апеллируя к наиболее архаичным политическим традициям.
Новая власть культивировала едва ли не племенной подход к понятию "народ", рассматривая его как низшую форму социальной реальности.
Солидаризируясь с размышлениями В.Найшуля, автор отмечает, что коммунизм сделал возможными осуществление процессов индустриализации и урбанизации в тех странах, где не было общегосударственной национальной культуры. Коммунизм решал эту проблему путем создания иерархической экономической системы. Коммунистическое государство, в отличие от капиталистического, могло существовать без полноценной общенациональной культуры, заменив ее очень примитивным суррогатом коммунистической культуры. В таком качестве советская культура была одинаково чуждой всем национальным культурам, в известной мере предопределяя их развитие.
В период распада империи российский национализм сыграл ключевую роль в этом процессе. "После Второй мировой войны в коммунистической партии сформировалось особое национальное направление, пользующееся протекцией
главного идеолога марксизма-ленинизма Михаила Суслова. Русские националисты очень не любили интернационалистов и еврейских коммунистов, но боялись подвергать нападкам Советский Союз, понимая, что он является хотя и несовершенной, но зато единственно реальной формой российской империи" (с. 33-34).
Реакция русского национализма на русофобию и сепаратизм других народов приняла форму утверждений о том, что Россия содержит провинцию, а также сателлитов СССР. Именно русские националисты упорно искали аргументы в пользу суверенитета России, тем самым по сути сыграв ключевую роль в развале империи. Подобного рода утверждения были перехвачены впоследствии российскими демократами. Ведь именно идеи суверенитета России, парализовавшие всех противников демократического движения, привели демократов к власти.
Распад СССР был обусловлен многими причинами - развалом экономики, развитием национально-освободительных движений, ошибками правительства, партийными интригами. Именно комплекс всех этих явлений составил основу процесса дезинтеграции. Однако последняя была предопределена спецификой имперской идеологии и имперской геополитики.
В контексте распада империи В. Марчиняк особо выделяет проблему интеллигенции. Этот социальный слой, пребывавший под сильным идеологическим контролем номенклатуры, одновременно являлся и "носителем официальной идеологии и философии, этики и эстетики: великого стиля советской империи" (с. 51).
Послевоенный период стал "золотым веком" советской интеллигенции, как с точки зрения условий ее существования, так и с позиций роста ее численности и престижа в обществе. Причем своеобразным продолжением советской интеллигенции, ее alter ego стала "несоветская интеллигенция". Она не являлась некой контрэлитой или антисоветской оппозицией: скорее это была органическая часть интеллигенции, делающая профессиональную карьеру, но живущая своеобразной двойной жизнью. В основе феномена несоветской интеллигенции лежал миф, ею же самой о себе созданный. В этом мифе соединялись мотивы сознательной маргинальности, эстетической "романтики" Гражданской войны, эзотерики, религиозного опыта и многого другого.
Практически исключительно из среды интеллигенции сформировалось диссидентское движение, сыгравшее огромную роль в подготовке глубоких
системных реформ. Хотя диссиденты не могли оказать существенного влияния на общество, которое не было знакомо с их взглядами и лишь знало об их существовании, но именно эта группа интеллигенции привела в движение механизмы общественного сознания, в конечном итоге утвердившие в обществе представление о невозможности продолжать жизнь, не меняя сложившегося порядка вещей.
В этих условиях партийно-бюрократическая номенклатура, неспособная руководить трансформацией, активно включается в процессы коммерциализации и приватизации. "Место реформы сверху заняли механизмы групповой самоорганизации" (с. 70).
На первом этапе трансформации интересам номенклатуры в наибольшей степени соответствовал постулат соединения власти и собственности. На закате СССР низшие слои номенклатуры реализовали свою сверхцель - установление политического господства чиновников в государстве. Причем к исполнению роли социалистических руководителей эти слои отнюдь не всегда были готовы. "Несомненно, что подчинение государства чиновникам сыграло колоссальную роль в процессе распада империи. Политическая безответственность номенклатуры являлась важным фактором дезинтеграции Советского Союза" (с. 74).
В этих условиях не формируется легальная частная собственность. Происходит другое - дележ между чиновниками разграбленной государственной собственности.
Все социальные движения и потрясения в российской империи, как считает В. Марчиняк, приобретали всегда "территориальную форму". По сути все социальные бунты - это бунты периферии против центра. "Исторические примеры свидетельствуют только о том, что социальная структура империи является структурой территориальной. Суть империи определяется политической организацией пространства, соответствующей определяющей имперской идее" (с. 91).
Российская империя была организована в соответствии с идеей православной теократии. Единый и централизованный политический режим был установлен на различных с национальной и религиозной точек зрения территориях. Причем отсутствие формального деления на центр и колонии обусловливали то обстоятельство, что российская империя больше напоминала экуменическую империю Золотой орды, чем европейские колониальные империи.
Способ организации советского имперского пространства был иным. Функции центра исполняла наднациональная коммунистическая партия. Обширное географическое пространство было организовано в соответствии с ее целями и структурой. Схематично советское пространство может быть представлено как результат интерференции административно-региональных структур и военно-промышленного комплекса, соединяемых интегрирующей деятельностью коммунистической партии (с. 95).
Поскольку СССР состоял из почти самодостаточных субъектов, его распад приобрел форму их суверенизации. В ходе событий 1989-1991 гг. регионы стали превращаться в пред-государства, а одновременно государство - СССР -приобрело черты, позволяющие рассматривать его как регион, пребывающий в состоянии конфликта с другими подобного рода образованиями. Распад СССР был детерминирован внутренними причинами и лишь в небольшой степени — внешними факторами. СССР распался независимо от политических причин и поведения тех или иных политических сил. Его распад был предопределен структурой советского пространства.
В главе "Распад империи" автор отмечает ту поразительную легкость, с какой произошло крушение империи, фактически не вызвавшее ни одного сколько-нибудь существенного проявления недовольства и возмущения. Общество реагировало неодобрительно, но вполне пассивно, националисты вообще "как сквозь землю провалились".
Отсутствие сопротивления объяснялось тем, что старая имперская государственность исчерпала свои исторические возможности. Инициированная Горбачёвым логика ее возрождения посредством укрепления роли Советов при сохранении господства коммунистов привела лишь к углублению противоречий в среде коммунистической элиты, к ускорению процесса распада страны.
Новая формирующаяся российская государственность не имела серьезной духовной опоры и это очень затрудняло процесс становления. Значительная часть общества не хотела брать на себя ответственность за государство, возникновение которого она связывала с предательством власть имущих.
В главе "Политический конфликт интересов" автор рассматривает события 1991-1993 гг., принимая гипотезу о существовании в стране двух крупных коалиций заинтересованных групп, каждая из которых включала в себя более мелкие образования. Первая коалиция была заинтересована в максимально быстрых темпах трансформации России в либеральном направлении, т.е.
ограничении роли государства в экономике, максимальной экономической свободе, открытости по отношению к миру. К этой коалиции принадлежали люди, связанные с торговым капиталом, сферой услуг, некоторая часть промышленников. Вторая коалиция вбирала в себя руководителей промышленных и сельскохозяйственных предприятий, не уверенных в своей конкурентоспособности в условиях свободного рынка. Основным полем конфронтации названных коалиций была экономическая реформа, в частности, проблемы инфляции и приватизации, хотя борьба интересов выходила за узко понимаемые экономические рамки, в значительной мере определяя смысл и содержание политического процесса в России с 1991 г. по крайней мере до финансового кризиса 1998 г.
Конфликт интересов во многом обусловил возникновение авторитарных тенденций в российской политике. С одной стороны, "директорская коалиция" по определению стремилась к ограничению демократии, так как была заинтересована в перераспределении средств в свою пользу. С другой стороны, "либеральная коалиция" нуждалась в стабильности для закрепления достигнутых политических результатов. При условии существования советов желаемая обеими сторонами концентрация власти не могла осуществляться в рамках парламента. Возмещением ее мог быть только президент. "Парадоксом либерализации и трансформации экономики в России является то обстоятельство, что часто они приобретают авторитарную политическую форму" (с. 211).
Принятие российскими властями рыночной модели экономической политики означало конец попыток социалистических экономических реформ и начало фазы посткоммунистической трансформации.
Рассматривая политическую составляющую событий тех лет, автор дает характеристику основным политическим силам, показывая тесную связь политической борьбы с конфликтом экономических интересов. Эта связь в полной мере проявилась в 1993 г.
Мягкая инфляционная политика основывалась в то время на всестороннем участии государства в системной трансформации экономики посредством создания соответствующих структур: отраслевых комитетов, финансово-промышленных групп, холдингов. Вместе с тем начался процесс сращивания части предприятий с институтами государственной власти.
Но в конце 1993 г. политическое значение инфляции ослабло, одновременно снизилась политическая активность предприятий. Изменилось поле
политического конфликта. Его содержанием стала борьба между адептами модели открытой рыночной экономики и сторонниками модели замкнутой, монополизированной рыночной экономики.
В главе "Изменение отношений собственности" В. Марчиняк отмечает, что сформировавшийся в России номенклатурный или бюрократический капитализм явился результатом многолетнего распада системы командно-административной экономики. Сложная система неформальных отношений собственности формировалась очень долго, с тем, чтобы приобрести явный, открытый характер в период перестройки.
Процесс приватизации в своем развитии прошел три этапа: первый (1987— 1991) можно определить как торговый, второй (1991-1994) — как финансовый и третий, начавшийся в 1995 г., - как промышленный.
В.Марчиняк дает подробное описание каждого из них, рассматривая развитие процесса от "комсомольской приватизации" до активной деятельности "старших товарищей" по приватизации экономической инфраструктуры, промышленности, банковской системы и системы распределения ресурсов; проблему приватизации силовых структур, а также в известной мере связанную с отношениями собственности проблему трансформации преступного мира. Оценивая в целом приватизацию в России, автор отмечает, что она была не просто изменением отношений собственности, но скорее "политическим инструментом смены элиты" (с. 431).
В завершающей главе "Падение августовской республики" автор, прослеживает движение страны в эти годы с точки зрения развития политической системы. В.Марчиняк разделяет позицию Ю.Федорова, применяющего к анализу российской политической системы "клановую модель" и полагает, что "клановая система" является содержанием длительного этапа перехода от тоталитарного коммунистического режима к демократии. Под кланами понимаются своеобразные наследники бюрократических групп, возникшие в рамках компартии и правительственных структур. Причем российский президент выступал в роли арбитра по отношению к этим группам. Парламент же теоретически является механизмом, корректирующим деятельность правительства в целях сохранения общественной стабильности. Но в период "августовской республики" законодательная власть не соответствовала месту и роли парламента в "клановой системе". В соответствии с конституцией, действовавшей в то время, Съезд народных депутатов имел полномочия, согласно
которым мог эффективно ограничивать исполнительную власть. Соревнование двух "арбитров" подрывало механизм действия "клановой системы".
Вместе с тем политический кризис двоевластия можно рассматривать и как конфликт больших заинтересованных групп, связанных с армией, "оборонкой", региональными властями. Часть этих групп поддерживала политическую оппозицию, но большинство объективно не было заинтересовано в падении Ельцина и стремилось лишь к изменению экономической политики.
В работе подробно описываются все сложные перипетии назревания и постепенного обострения конфликта исполнительной и законодательной властей. События 3 и 4 октября 1993 г. автор оценивает как кровавую драму, применительно к которой трудно говорить о побежденных и победителях, а тем более о героях тех драматических дней, когда страна оказалась на грани гражданской войны.
Длительный политический конфликт привел к ослаблению всех институтов государственной власти и вместе с тем способствовал усилению силовых структур и региональных органов власти. События же 3-4 октября вызвали шок у региональной элиты и заставили ее без особого сопротивления подчиниться декретам президента, усиливающим власть центра. Но "антирегиональная контрреволюция" (с. 548) длилась недолго и уже в 1996 г. произошла очередная "региональная революция", превратившая региональную элиту в самостоятельный субъект российской политики.
В заключение В.Марчиняк, вновь обращаясь к событиям 1992-1993 гг., замечает, что длительный политический кризис этого периода неверно было бы оценивать только как конфликт между президентом и парламентом или между старой советской и новой демократической системами. Скорее это был конфликт между двумя ветвями власти, превращающимися в центры консолидации разнородных общественных сил. В России и президент, и правительство, и парламент трансформировались в специфические политические партии. Причем Верховный Совет апеллировал к мифическому идеалу советской демократии, а президент - к чрезвычайной президентско-плебисцитарной демократии. Эти два идеала несовместимы, что и предопределило неизбежность столкновения.
В 90-е годы становление парламентских институтов дважды прерывалось в связи с формированием сильной президентской власти. И в 1991 ив 1993 гг. страна стояла на грани гражданской войны. Но Советский Союз распался, а
Россия уцелела. Произошло это вследствие консенсуса власти и оппозиции в вопросе сохранения целостности России.
В.Марчиняк замечает, что политическое развитие России после 1991 г., особенно в период 1992-1993 гг. явились подтверждением положения, согласно которому процесс институционализации в посткоммунистических странах не следует отделять от реальной поляризации политических сил. Причем в условиях такой поляризации линия раздела проходит не между политическими партиями, а между политическими режимами.
В такой ситуации малоконструктивно противопоставление президентской и парламентской политических систем. Более приемлемо существование смешанных - полупрезидентских и парламентских режимов с сильной исполнительной властью. Именно такой политический режим и существует в большинстве посткоммунистических стран.
Причем в новых демократических государствах права граждан в большей или меньшей степени ограничиваются избирательным правом. Все остальные права имеют весьма слабые гарантии. В этих системах, определяемых как "делегированная демократия", сильна позиция президента и значительно слабее позиции иных институтов власти: парламента, политических партий, судебной системы и т.д. Это обусловлено слабостью демократических традиций и низкой степенью принятия демократии обществом.
Президентский режим в России как бы консервирует переходное состояние общества, отошедшего от коммунизма, но не вполне решившегося на демократические перемены. При таком положении вещей формально существующие демократические институты подчас используются в недемократических целях. Несовершенство государственного устройства, несформированность института президентской власти во многом обусловлены отсутствием прочного фундамента у здания российской государственности.
"Нынешняя республиканская Россия по сути является наследницей революционной традиции марта 1917 г. В этом смысле ее можно расценивать не только как постсоветское, но и как предсоветское государство. Такое государство, которое не определило своей правомочности и поэтому постоянно чувствует угрозу коммунистического переворота. В этом государстве, однако, неудивительны политические конфликты, подобные тому, который произошел в 1992-1993 гг., когда два института - президент и Верховный Совет представляли
собой две совершенно различные структуры государственной власти" (с. 565566).
Страх перед коммунизмом и гражданской войной, ощущаемый скорее на экзистенциальном, чем на политическом уровне, побуждает российские власти в критические моменты беспардонно расправляться со своими противниками. Важнейшим вопросом, стоящим перед Россией, является вопрос о выборе основ государственности: будет ли таковой советская государственность или нечто более прочное в правовом отношении.
Подобным образом стоит вопрос и в сфере экономических отношений. Ведь очень сложно утвердить легальную частную собственность в стране, где отношения собственности с начала ХХ в. регулируются на основе нелегальных актов.
Л.С.Лыкошина
