CC BY
143
удк 323.2
С. В. Козлов
УКРАИНСКИЙ НЕОПАТРИМОНИАЛЬНЫЙ РЕЖИМ: ОТ «ОРАНЖЕВОЙ РЕВОЛЮЦИИ» К «ЕВРОМАЙДАНУ»
В статье анализируется процесс становления и эволюции неопатримониального политического режима в постсоветской Украине. Опираясь на концепции неопатримониализма и силы государства, автор интерпретирует украинскую политическую динамику последних полутора десятилетий. В статье показано, как в украинских условиях соперничество различных неопатримониально-олигархических группировок за контроль над ресурсами государственной власти приводит к снижению автономности и дееспособности государства и его провалу.
Ключевые слова: Украина, неопатримониализм, политический режим, государственное строительство, клиентарно-патронажные отношения, автономность государства, дееспособность государства, «оранжевая революция», «евромайдан».
концепция неопатримониализма как теоретическая рамка понимания постсоветских трансформаций
Бурные события, происходящие на протяжении последних полутора лет на Украине, поставили перед политической наукой задачу объяснения причин коллапса государства и быстрого перехода к масштабному применению насилия и гражданской войне. В настоящей статье распад украинского государства будет рассмотрен через призму концепции неопатримониализма, которая, по мнению автора, обладает существенным эвристическим потенциалом для объяснения происходящих на Украине процессов. Понимание неопатримониальной природы украинского политического режима позволяет выявить особенности реализовавшегося на Украине варианта постсоветской трансформации.
Концепция неопатримониализма была предложена неовеберианцами Г. Ротом (Roth, 1968), Ш. Эйзенштадтом (Эйзенштадт, 1999) и Ж.-Ф. Медаром (Medard, 1982), которые рассматривали политические системы, сформировавшиеся во многих странах «третьего мира», как системы современного патримо-ниализма или неопатримониализма. Неопатримониальная интерпретация постсоветских политических трансформаций использовалась М. Н. Афанасьевым (Афанасьев, 2000, 2006), С. В. Бирюковым (Бирюков, 2008), Г. М. Дерлугьяном (Дерлугьян, 2006, 2010), Х. ван Зоном (Zon, 2005), М. В. Масловским (Масловский, 1995, 2001), М. В. Снеговой (Снеговая, 2013), А. А. Фисуном (Фисун, 2006a, 2006b, 2007, Фюун, 2006), А. И. Швырковым (Швырков, 2014) и др.
Институциональная специфика неопатримониальных режимов состоит в следующем.
— Частное присвоение распоряжения публичной политической властью во имя собственных интересов.
— Слияние власти и собственности, выражающееся в контроле политических и административных предпринимателей над доходным бизнесом.
— Комплектование государственного аппарата вне принципов конституционно регулируемого законодательства или карьерного продвижения.
© С. В. Козлов, 2014
— Инструментальное использование права для реализации интересов власть имущих.
— Монополизация центральной власти, политических, экономических и символических ресурсов политическим центром.
— Минимизация доступа иных политических групп к таким ресурсам и контролю за ними.
— Персонализация власти и слабая рационализация политического процесса.
— Господство клиентарно-патронажных отношений.
— Доминирование неопатримониальных правил политической игры, предполагающих асимметричный взаимообмен услугами и статусными позициями между обладающими неравными ресурсами участниками патронажных отношений.
Как отмечает Р. Теобальд, неопатримониальные системы политического господства возникают как результат переплетения рационально-бюрократических элементов современного государства и традиционных механизмов осуществления власти. Неразвитость рационально-легальных взаимодействий внутри политико-административной системы предопределяет то обстоятельство, что согласование патрикулярных интересов её участников осуществляется через механизм клиентарно-патронажных отношений, асимметрично перераспределяющих ресурсы в соответствии со статусом участника подобных интеракций (Теобальд, 2007).
Важную роль в неопатримониальной системе политического господства принадлежит новому классу рентоориентированных политических предпринимателей, которые инвестируют ресурсы в главу государства, политические партии, парламент и административные структуры для достижения экономических целей — получения политически мотивированных льгот, доступа к бюджетному финансированию, приватизации государственной собственности и пр.
Помимо концепции неопатримониализма существенным эвристическим потенциалом при анализе постсоветских трансформаций обладают представления о силе государства, складывающейся из его автономности (state autonomy) и дееспособности (state capacity). Эти понятия были введены в научный оборот Т. Скочпол (Skocpol, 1985). Автономность предполагает способность государства формулировать собственные интересы даже вопреки воле различных социальных групп. Дееспособность определяется как способность государства осуществлять стратегические решения по достижению своих целей в обществе. В рамках подобного подхода логично делить государства на сильные (те, которые способны реализовывать национально-государственные интересы) и слабые (не способные действовать независимо). Отметим, что подобный подход уже был использован О. Каппелли при анализе государственного строительства в постсоветской России (Каппелли, 2009).
ФОРМИРОВАНИЕ НЕОПАТРИМОНИАЛЬНОГО РЕЖИМА НА УКРАИНЕ
Консолидированный неопатримониальный режим складывается на Украине к концу первого десятилетия независимости. «Режим может считаться консо-
лидированным, когда все основные акторы рассматривают (вынужденно или добровольно) данные правила игры в качестве единственно возможных» (Фи-сун, 2006b, с. 223). А. А. Фисун отмечает, что ведущую роль в консолидации подобных режимов играет глава государства, «который (1) контролирует наиболее важные ресурсные позиции на политическом поле и устанавливает на нём свои собственные (формальные и неформальные) правила игры, (2) опирается не столько на публично-политические, сколько на государственно-административные каналы и способы воздействия клиентарного типа — например, через назначение и смену региональных нотаблей, контроль ключевых позиций в государственном аппарате, силовых министерствах и основных отраслях экономики, (3) через патронажные сети обеспечивает себе поддержку большинства в большинстве социальных и экономических групп, а не влияние среди одной, численно наибольшей группы» (Фисун, 2006а, с. 194).
В украинском случае режим функционировал на основе политико-экономической гегемонии главы государства, контролировавшего рычаги силового и фискального воздействия на политико-экономическую ситуацию в стране. Во второй половине 90-х гг. вокруг президента Л. Кучмы формируется мощная группа высшей государственной бюрократии, для которой государство является объектом частных интересов, а использование ресурсов государственной власти — способом личного обогащения. Украинский исследователь А. Осипян отмечает: «В случае Украины приходится констатировать, что национальное государство так и не возникло. Ибо государство (политическая элита) неподотчетна обществу и не отражает его интересов, но действует исключительно в своих корпоративных интересах. По сути, это отколовшаяся провинция империи, возглавляемая бывшей локальной имперской бюрократией («креолы» М. Рябчука), которая, на данном этапе, в своей риторике использует этно-центричную модель этатизма» (Осипян, 2010, с. 53).
Концентрации ресурсов в руках политического центра способствовала специфика украинского институционального дизайна. У президента оказался контроль над ключевыми позициями в государственном аппарате, включая назначение глав областных администраций, а также возможность распределять различные экономические преференции (доступ к дешёвым энергоносителям, участие в приватизации крупнейших предприятий, налоговые льготы).
В то же время, несмотря на то, что президент и его окружения сконцентрировали значительные политические, административные и экономические ресурсы, дееспособность украинского государства была невысокой. Это было связано с дефицитом того, что М. Манн назвал «инфраструктурной властью», которую он определил как «способность государства проникать в гражданское общество и обеспечивать выполнение политических решений на всей своей территории» (Манн, 2004, с. 111). Подобное состояние во многом объясняется стремительным обвалом советской институциональной структуры и возникновением на её обломках множества мелких патронатов, контролируемых представителями местной партийно-хозяйственной номенклатуры второго-третьего эшелона, а иногда и криминалитета. Как справедливо отмечает Г. М. Дерлугьян: «Стоило разрушиться всеобъемлющей формальной структуре коммунистиче-
ской партии, как государственная власть оказалась разделенной вдоль ведомственных линий и административных границ. <...> Вся политика стала местной» (Дерлугьян, 2010, с. 333). На местном уровне формируются формальные и неформальные группы влияния, апроприировавшие государственную машину и концентрирующие административные, экономические и силовые ресурсы. Важное место среди этих групп занимали клиентелы, складывающиеся вокруг государственных и муниципальных чиновников, которые, занимая публичные должности, приватизировали выполняемые ими функции для извлечения административной ренты. Характеризуя положение персонала, обслуживающего институты государственной и муниципальной власти на Украине, Х. ван Зон пишет: «Украина не имеет консолидированного, современного государственного аппарата, а является скорее неопатримониальным государством, в котором каждый государственный служащий имеет свой фьеф (феодальное владение). Государственный аппарат напоминает паутину отдельных институций, преимущественно озабоченных защитой своих привилегий, а не служением обществу» (Zon, 2005, р. 15). В условиях острой конкуренции между различными группами влияния происходит усиление одних групп и исчезновение других.
Обусловленная атомизацией общества и множественностью полуавтономных групп влияния слабость украинского государства, созданного выходцами из рядов партийно-советской номенклатуры и технократии, заставила президента Л. Кучму и его окружение искать опору в тех группах, которые усилились в конкурентной борьбе и оказались способны сконцентрировать значимые ресурсы. К концу 90-х гг. такими группами становятся олигархические кланы. Каждый из них формировался на базе больших бизнес-групп, чья экономическая мощь основывалась чаще всего на посреднических операциях с энергоносителями и участии в «большой приватизации». Каждый такой клан представлял собой конгломерат бизнесменов, чиновников и публичных политиков, связанных между собой патрон-клиентскими отношениями. «Клановая система предусматривала наличие целой иерархии клиентел и патронажных отношений, построенных на патримониальных общественных привычках и инстинктах и на протекторате власти, силовых и фискальных структур» (Касьянов, 2009, с. 167). Возникновение олигархических кланов имело под собой как причины социально-экономического характера (разложение системы извлечения ренты «красными директорами»), так и было вызвано стремлением главы государства опереться на крупных игроков, которым он предоставлял доступ к тем или иным экономическим ресурсам в обмен на лояльность и политическую поддержку.
Кланы формируются во 2-й половине 90-х гг. на региональном уровне и в дальнейшем предпринимают попытки распространить своё влияние на всю территорию страны, прежде всего через получение доступа к рычагам принятия решений. Крупнейшими кланами рубежа веков были днепропетровские бизнес-группы «Интерпайп» В. Пинчука и «Приват» И. Коломойского, киевская Г. Суркиса и В. Медведчука, харьковская А. Ярославского и Э. Галиева и ряд донецких бизнес-групп, наиболее значительными из которых были «System Capital Management» Р. Ахметова и «Индустриальный союз Донбасса» В. Гайдука и С. Та-руты.
Основными инструментами распространения своего политического влияния для олигархических кланов служили:
— организация собственных или «приватизация» уже существующих политических партий для отстаивания собственных интересов в Верховной Раде (так, Социал-демократическая партия Украины (объединённая) (СДПУ(о)) была политическим прикрытием киевского клана, «Партия регионов» — ряда донецких, «Трудовая Украина» — одного из днепропетровских и т. д.);
— продвижение собственных представителей на ключевые государственные посты (в частности, в 1996-1997 гг. премьер-министром был глава днепропетровского клана П. Лазаренко, в 1995-1996 и 2002-2004 гг. эту должность занимали ставленники донецких кланов Е. Марчук и В. Януко-вич, пересевший в кресло премьер-министра из кресла донецкого губернатора);
— вхождение в существующие клиентарно-патронажные сети и получение доступа к президенту через неформальные контакты с лицами, входящими в его непосредственное окружение (например, такими как И. Ба-кай, С. Левочкин, А. Волков).
Следует отметить, что вплоть до 2002 г. отношения между кланами носили относительно мирный характер, позволявший избегать острых конфликтов и «войн» за раздел и передел собственности. Происходило это во многом благодаря тому, что ключевую роль в политической системе — роль арбитра, вето-игрока и распределителя ренты — сохранял президент Л. Кучма. Именно в его руках находились возможности предоставлять крупным игрокам различные экономические преференции в обмен на политическую поддержку. Украинский исследователь Г. В. Касьянов отмечает: «Система узаконивала широкомасштабную коррупцию, поскольку не могла бы действовать без слияния (персонального или институционного) государственной власти и бизнеса... Эта система строилась на принципах лояльности к центральной фигуре» (Касьянов, 2009, с. 171).
Помимо экономической заинтересованности основных агентов политического и экономического процесса в сохранении существующих «правил игры» слабость украинских государственных институтов компенсировалась механизмами «шантажистского государства» (blackmailstate). Этот термин был введён американским политологом К. Дарденом для обозначения практик контроля ключевых политических и экономических акторов, осуществляемых главой государства с помощью компромата (Darden, 2001; Рябчук, 2004).
логика РАСПАДА: ОТ «ОРАнжЕВОй РЕВОЛюцИИ» К КОЛЛАПСУ государственности
Сложившаяся система начала давать сбои к концу второго президентского срока Л. Кучмы. К этому времени часть экономических и региональных элит стала тяготиться гегемонией Л. Кучмы и проявлять желание выйти из-под его патронажа. Речь идёт о некоторых бизнес-группах второго порядка (в частности, Ю. Тимошенко, П. Порошенко и Е. Червоненко), которые находились на пе-
риферии клиентарно-патронажной сети президента Л. Кучмы и не могли рассчитывать на равный с более крупными игроками доступ к редистрибутивным механизмам. Обеспечить пересмотр сложившихся «правил игры» и повысить своё влияние на политическом и экономическом полях эти группы могли, лишь используя доступные стратегии, ресурсы и виды капитала. В условиях недостатка ресурсов ставка ими была сделана на союз с национал-демократами, апелляцию к избирателям и внешнюю поддержку. Новые линии внутриэлитных размежеваний начинают складываться в первые годы XXI столетия. Первые попытки пересмотреть существующие «правила игры» были предприняты в ходе «кассетного скандала», парламентских выборов 2001/2002 гг., акций «Украина без Кучмы» и «Восстань, Украина!». Накануне президентских выборов 2004 г. недовольные сложившимся положением элитные группировки консолидировались вокруг двух знаковых фигур — В. Ющенко и Ю. Тимошенко. Имевшиеся в распоряжении этих групп финансовые, организационные и медийные ресурсы были инвестированы в массовую протестную мобилизацию.
«Оранжевая революция» стала комбинацией целенаправленного использования технологий протестной мобилизации и массового эмоционально-политического возбуждения, вылившегося, прежде всего, в протестные акции на Майдане Незалежности в Киеве. Однако, как справедливо отмечает Д. Лэйн, «демонстраторы не были частью автономного революционного движения; их активность была формой аудиторного участия. С точки зрения контр-элиты, окружающей Ющенко, демонстрации были легитимирующим механизмом в поддержку государственного переворота, который имел значительную поддержку со стороны правящих политических элит (включая мэра Киева и отделения полиции безопасности), иностранную поддержку и поддержку дипломатического давления. Финансовые ресурсы были обеспечены, и не только иностранными сторонниками, но и "высшими слоями возникающего в стране среднего класса и новыми миллионерами"» (Лэйн, 2010, с. 50). При этом цели участвовавших в протестах, с одной стороны, и организаторов и спонсоров протестов, с другой, радикально различались. Как отмечает А. А. Фисун, первые стремились к переходу от монополии к открытому политическому рынку и радикальной смене правил игры, вторые — к тому, чтобы занять центральные позиции в клиентарно-патронажной системе нового президента (см.: Фюун, 2006с, с. 56-57).
Результатом событий 2004-2005 гг. стал распад сложившейся модели неопатримониального господства, основанной на гегемонии президента. По сути, произошёл «захват государства» коалицией руководителей ряда бизнес-групп второго порядка1. Спонсоры «оранжевой революции», вошедшие в состав выигрышной коалиции (Ю. Тимошенко, П. Порошенко, Д. Жвания), стали использовать полученные властные полномочия для максимизации своего влияния как на политическом поле, так и в экономической сфере. Устранение ключевого вето-игрока значительно снизило затраты на получение выигрыша. Хотя правительство Ю. Тимошенко осуществило ряд мер, направленных на борьбу с те-
1 В публичном дискурсе это отразилось в виде метафорического обозначения «оранжевой революции» как восстания миллионеров против миллиардеров.
невыми доходами, прекращение налоговых махинаций, в целом ситуация, при которой близкий к власти крупный бизнес получал определённые преференции, сохранилась. Изменились лишь ключевые «благополучатели». Более того, контроль, полученный участниками новой выигрышной коалиции над ресурсами государственной власти, был использован ими для ослабления позиций своих политических противников и экономических конкурентов. «Все крупные бизнес-группы и клановые образования, которые недавно имели протекцию высшей власти, стали беззащитными. Часть донецкого клана (группа Р. Ахметова) временно потеряла «своё» правительство и премьера. В. Пинчук утратил персональную протекцию своего тестя-президента. Киевский клан, потеряв позиции в администрации президента, быстро развалился. <...> Доходы всех трёх групп в 2005 г. уменьшились» (Касьянов, 2009, с. 174). Кампания по реприватизации ряда активов, принадлежавших проигравшим кланам2, а также административное давление на их руководителей3, заложили основу для реализации циклического сценария «игры с нулевой суммой», когда каждая новая «захватывающая государство» коалиция, старалась использовать ресурсы государственной власти для реванша над своими оппонентами.
Поскольку условием разрешения кризиса 2004 г. была конституционная реформа, перераспределявшая властные полномочия от президента к парламенту, возможности главы государства по регулированию отношений между крупнейшими бизнес-группами существенно сократились. В силу этого, а также по причине слабости В. Ющенко как политического лидера, он к осени 2005 г. фактически устранился от подобного арбитража, что обернулось всплеском рей-дерства4. По сути, крупнейшие бизнес-группы ушли в «автономное плавание», делая ставку не столько на доступ к президенту, сколько на доступ к законодательной власти через поддержку и «раскручивание» собственных олигархических партий и фракций в Верховной Раде.
Распад клиентарно-патронажной сети президента привёл к деконсолидации неопатримониального режима. Именно «сильный президент» был единственным, по сути, гарантом соблюдения существующих «правил игры», которые навязывались всем акторам. В его отсутствие ведущие игроки делают ставку на максимизацию собственного присутствия на политическом и экономическом полях с использованием в числе прочего и неконвенциональных стратегий5.
2 Крупнейшим из них стал металлургический комбинат «Криворожсталь», принадлежавший консорциуму, созданному группами «Интерпайп» В. Пинчука и «System Capital Management» Р. Ахметова, и подвергшийся реприватизации в 2005 г
3 В частности, такому давлению подвергся Р. Ахметов, который был вынужден на некоторое время уехать за границу (Касьянов, 2009, с. 174).
4 Символическим событием, ознаменовавшим самоустранение главы государства, стала последовавшая после отставки Ю. Тимошенко встреча В. Ющенко с представителями крупного бизнеса 14 октября 2005 г, на которой он заверил олигархов в том, что административное давление на бизнес — дело прошлого, и призвал их к прозрачному ведению дел.
5 Наиболее яркими примерами подобных действий являются неконституционный роспуск Верховной Рады В. Ющенко в апреле 2007 г, политически мотивированное судебное преследование Ю. Тимошенко и Ю. Луценко, а также использование оппозицией вооружённого мятежа для свержения В. Януковича в феврале 2014 г.
Отметим, что важный и до сих пор недооценённый в литературе аспект политической динамики украинской постсоветской трансформации был связан со сменой поколений в украинской элите. Речь идёт о масштабной чистке государственного аппарата, предпринятой «оранжевым» правительством. Уволив значительную часть представителей позднесоветской партийно-советской номенклатуры и технократии, сохранявших помимо личных корыстных мотивов ориентацию на служение государству, «оранжевые» власти в массовом порядке заменили их представителями нового поколения — поколения «семидесятнутых» (как называет его исследователь из Европейского университета в Санкт-Петербурге Д. Я. Травин (Травин, 2011). В государственный аппарат на среднем уровне пришли рентоориентированные политические предприниматели и бизнесмены.
Таким образом, «оранжевая революция» стала не столько триумфом демократии и гражданского общества, сколько изменением модели неопатримониального государства, обернувшейся снижением его автономности и дееспособности. Украинская политическая жизнь 2005-2013 гг. — непрерывная борьба олигархических кланов за политическое доминирование и установление контроля над ключевыми государственными постами. Можно сказать, что с исчезновением верховного арбитра период мирного сосуществования финансово-промышленных групп закончился, сменившись периодом острой конфронтации. Охарактеризуем её основные вехи.
Развал «оранжевой» коалиции почти сразу после «революции» и острые конфликты среди её участников привели к массовому разочарованию электората в «оранжевых» партиях. Итогом этого стало то, что на парламентских выборах
2006 г. победу одержала «Партия регионов», являющаяся политическим прикрытием конгломерата донецких олигархических кланов. Теперь уже он, сформировав вместе с коммунистами и социалистами «антикризисную коалицию», предпринял попытку «захвата государства». «Партия регионов», получив должности премьер-министра, всех вице-премьеров и 14 министерских портфелей из 19, вернулась к практике предоставления экономических льгот собственным клиентарным группам.
Впрочем, доминирование донецких кланов было не слишком продолжительным. Последовавший в апреле 2007 г. роспуск Верховной Рады на время приостановил их экспансию. Однако досрочные выборы, состоявшиеся 30 сентября
2007 г., в целом не изменили ситуацию. Новый политический расклад привёл лишь к переделу сфер влияния между различными бизнес-кланами и бюрократическими группировками. В итоге, можно сказать, что выборы 2006 и 2007 гг. закрепили клановую децентрированность украинской политики.
Эта ситуация сохранилась в период второго пребывания Ю. Тимошенко во главе правительства и начала меняться после победы В. Януковича на президентских 2010 г. и «Партии регионов» на парламентских 2012 г. выборах. Реванш «донецких» обернулся мощнейшим давлением на бизнес, ухудшением делового климата, новой чисткой госслужащих на среднем уровне с заменой их на выходцев с Востока (преимущественно из Донецка). Однако, главным обстоятельством, вызвавшим недовольство украинских ФПГ и аффилированных с ними политических и медийных структур, стало то, что президент В. Янукович начал активно создавать собственную бизнес-группу и агрессивно продвигать её ин-
тересы6. Это вызвало раздражение как бизнес-групп, вошедших в выигрышную коалицию президента (в частности, групп Р. Ахметова и Д. Фирташа — Ю. Бойко — С. Лёвочкина), так и групп, не вошедших в неё (например, группы И. Коло-мойского). Все они оказались солидарны в нежелании восстановить позицию президента как доминирующего актора и ключевого вето-игрока, поскольку видели в этом угрозу собственной безопасности. События рубежа 2013-2014 гг. стали олигархическим ответом на попытку одной из бизнес-групп восстановить систему доминирования президента.
Фронда олигархических кланов соединилась с массовым недовольством, вызванным отказом от подписания Соглашения об ассоциации Украины с Европейским союзом и силовыми акциями против сторонников евроинтеграции. Массовая протестная мобилизация, получившая условное название «Евромай-дан», и давление со стороны западных правительств, в конечном счёте, привели не только к свержению и бегству В. Януковича, но и к фактическому провалу украинского государства.
За политическим «маятником», попеременно отдававшим власть в стране то «оранжевым», то «бело-голубым» правительствам, стояла борьба не партийно-идеологических платформ или стратегических программ развития страны, а коалиций политических предпринимателей, рентоориентированных бизнес-групп и неопатримониальных бюрократических клик за установление контроля над ресурсами государственной власти. Перехода к демократическим правилам политической игры на Украине так и не произошло. Украинский исследователь Ю. Мациевский отмечает: «Вместо компромисса и сотрудничества главные политические игроки предпочли "игру до победного конца", т. е. "игру с нулевой суммой", закончившуюся взаимным проигрышем. Парадоксальное поведение элит объясняется логикой эскалации конфликта: цена победы (пост президента с усиленными полномочиями) кажется выше цены участия в конфликте. Возможность использования ресурсов (общенационального богатства) в этой борьбе не ограничена какими-либо формальными или неформальными правилами» (Мациевский, 2010, с. 25). При анализе причин неизменного возвращения украинских элит к игре «с нулевой суммой» нельзя не учитывать специфику личного опыта акторов, вовлечённых в украинский политический процесс. Многочисленные ситуативные альянсы, попытки взаимного уничтожения и, что немаловажно, сформировавшийся в 90-е гг. габитус не способствуют формированию доверия к своим оппонентам.
Важным фактором, обеспечивающим влияние олигархических группировок, был контроль, который они имели над ведущими украинскими средствами массовой коммуникации7. Последние становились рупорами, используемыми стоящими за ними ФПГ для максимизации своего влияния в политическом поле.
6 Ключевую роль в формировании этого бизнес-клана, получившего название «семья», играл сын президента — А. Янукович.
7 Важнейшим средством массовой коммуникации в украинском «обществе телезрителей» является телевидение. 80% телевизионного рынка Украины контролирует 4 бизнес-группы. Из пяти самых рейтинговых украинских телеканалов СТБ и ЮТУ принадлежат структурам В. Пинчука, «Интер» — Д. Фирташа, «1+1» — И. Коломойского, «Украина» — Р. Ахметова.
Даже позитивно оценивающий результаты «оранжевой революции» немецкий политолог А. Умланд признаёт, что «после 2004 года ... в телерадиовещании и прессе произошли и негативные перемены, в частности, усилилось искажение информационного потока, а также произошла частичная депрофессионализация журналистской деятельности ("политейнмент"), в чем, безусловно, сказалось растущее влияние финансовых магнатов» (Умланд, 2011, с. 470).
Конкуренция соперничающих коалиций происходила на фоне общественной пассивности. Д. Лэйн указывает на неэффективность украинских автономных ассоциаций гражданского общества. «Участие в ассоциациях "гражданского общества" на Украине является одним из самых низких в Европе — 84% населения не имело никакого членства ни в какой ассоциации в 2005 г — охват ниже, чем в 1994 г. "Показатель прочности НПО за 2003 г." (USAID) сообщал, что на Украине неправительственные организации были лишь на "переходной" стадии и находились в высокой степени зависимости от иностранных спонсоров» (Лэйн, 2010, с. 51-52).
Несмотря на перфекционистские отзывы ряда исследователей об «оранжевой революции» как настоящем демократическом прорыве (см, например: Макфол, 2005, Revolution in Orange., 2006), неопатримониальные практики ре-сурсоизвлечения после событий 2004-2005 гг. не претерпели изменений. Многочисленные патронаты сохранились. Происходила лишь смена персонала при неизменности самой неопатримониальной модели.
Отметим, что нормативные центрированые на демократическом и правовом устройстве государственных институтов представления и те понятия, которыми они описываются в политическом дискурсе, слабо подходят для понимания особенностей украинского неопатримониализма. «Перенесённые на постсоветскую почву основные элементы современной демократической системы (политические партии, выборы, парламент) в неопатримониальном обществе подвергаются существенной трансформации, становясь оболочкой, прикрывающей патримониальные и полупатримониальные общественные связи. Скреплённые между собой в значительной мере не современными, легально-рациональными связями гражданского типа, а отношениями патронажа и клиентелы, современные политические институты становятся удобным каркасом, в рамках и под ширмой которых происходит процесс воспроизводства традиционных форм патримониального господства» (Фисун, 2006а, с. 173-174). Когда говорят об украинских «президенте», «партиях», «парламенте», нужно иметь в виду, что украинский президент — не глава легально-формального государства, проводящего в жизнь национально-государственные интересы, а глава коалиции бизнес-групп, которые через клиентарно-патронажную эксплуатацию публичных ресурсов претендуют на контроль над государственной властью во имя достижения собственных бизнес-интересов; украинские партии — это не часть гражданского общества, отражающая интересы разных его сегментов, а «политические машины, выстроенные вокруг бизнес-структур или лидеров» (Гарань, 2011, с. 73); украинский парламент — это клуб политических предпринимателей, аффилированных с различными олигархическими кланами.
При этом легитимность любого президента, любого правительства и любого парламентского большинства на Украине неизбежно оказывалась ограниченной
в силу присущего украинскому обществу фундаментального культурного раскола — на русскокультурный восток и украинокультурный запад8, успешно политизируемого в случае необходимости при помощи ряда проблем-маркёров (русский язык, НАТО, Черноморский флот). Этот раскол, или пользуясь термином С. Липсета и С. Роккана, кливаж (Ырэе^ Яоккап, 1967) приводил к тому, что любой лидер, опирающийся на поддержку либо Запада и Центра, либо Юго-Востока, неизбежно воспринимался «второй половиной» Украины как захватчик, узурпирующий право выступать от имени политического целого, с которым каждая из «половин» склонна была отождествлять только себя. Политизация этого раскола в условиях обрушения государства привела в конечном итоге к гражданской войне.
Исходя из классических, восходящих к построениям М. Вебера и П. Бурдьё, представлений о государстве как о монополии физического и символического насилия можно констатировать недостаточность силовых и символических ресурсов, которыми располагало украинское государство для недопущения «захвата государства», преодоления критической зависимости от внешних акторов, а также обеспечения культурной гомогенизации общества.
В этих условиях любая выигрышная коалиция обречена былапри помощи популистских мер пытаться удержать свой контроль над ресурсами государственной власти. Разумеется, давно назревшие структурные реформы слабое государство оказалось не в состоянии осуществить. А его экономическая политика сводилась к «проеданию» советского наследства — использованию экспортоо-риентированных отраслей (металлургии и химической промышленности). Средства, получаемые от экспорта, концентрируются в руках бизнес-групп, пытающихся приблизиться к власти и спонсирующих все крупные политические силы на случай их победы на выборах.
* * *
Оценивая траекторию трансформации постсоветской Украины за последнее десятилетие, можно утверждать, что одними из основных факторов, определявших динамику её развития, были слабость украинского государства и неопатримониальный характер политического режима. Консолидированный неопатримониальный режим, сложившийся в период президентства Л. Кучмы, распался в ходе «оранжевой революции». Результатом олигархического «захвата государства» и частного присвоения распоряжения публичной властью во имя собственных интересов в ущерб производству общественных благ стало снижение автономности и дееспособности украинского государства. Соперничество коалиций политических предпринимателей, рентоориентированных бизнес-групп и неопатримониальных бюрократических клик и нежелание каждой из них допустить усиления любой другой группы в конечном итоге вызвали обвал государства и сползание к гражданской войне.
8 Следует оговориться, что здесь идёт речь об идеальных типах в веберовском смысле. Этими типами не исчерпывается всё многообразие вариантов идентификации в украинском обществе. Не являются эти типы и стопроцентно географически локализованными.
Литература
Афанасьев М. Н. Клиентелизм и российская государственность: Исследование клиентар-ных отношений, их роли в эволюции и упадке прошлых форм российской государственности, их влияния на политические институты и деятельность властвующих групп в современной России. 2-е изд., доп. М.: Московский общественный научный фонд, 2000. 318 с. (Afanasyev M.N. Clientelism and Russian Statehood: Research of Client Relations, Their Role in Evolution and Decay of Russian Statehood Last Forms, Their Influence on Political Institutes and Power Groups Activity in Modern Russia. 2nd ed. Moscow: Moscow Society Scientific Foundation, 2000. 318 p.).
Афанасьев М. Н. Невыносимая слабость государства: Очерки национальной политической теории. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006. 272 с. (Afanasyev M. N. Unbearable State Weakness: Essays on National Political Theory. Moscow: "Russian Political Encyclopedia", 2006. 272 p.).
Бирюков С. В. Клиентела как модель политического порядка и политических изменений: монография. М.: МГУ, Изд-во Теис, 2008. 136 с. (Biryukov S. V. Clientele as a Model of Political Order and Political Change: Monograph. Moscow: Moscow State University, Publishing House Theys, 2008. 136 p.).
Гарань А. Украина: плюрализм «по умолчанию», революция, термидор // Pro et Contra. 2011. Т. 15, № 3/4. С. 62-77 (Garan' A. Ukraine: Pluralism "by Default", Revolution, Thermidor // Pro et Contra. 2011. Vol. 15, N 3/4. P. 62-77).
Дерлугьян Г. Адепт Бурдье на Кавказе. Эскизы к биографии в миросистемной перспективе. М.: Издательский центр «Территория будущего», 2010. 560 с. (Derlugian G. Bourdieu's Secret Admirer in the Caucasus: A World-Systems Biography. Moscow: Publishing Centre "Territory of Future", 2010. 560 p.).
Дерлугьян Г. Кризисы неовотчинного правления // Логос. 2006. № 5. С. 154-160 (Derlugian G. Crises of Neo-Patrimonial Rule // Logos. 2006. N 5. P. 154-160).
Каппелли О. «До-современное» государственное строительство в постсоветской России // Прогнозис. 2009. № 1. С. 131-175 (Cappelli O. Pre-Modern State-Building in Post-Soviet Russia // Prognosis. 2009. N 1. P. 131-175).
Касьянов Г. Украина 1991-2007: очерки новейшей истории. Киев: Наш час, 2008. 480 с. (Kasyanov G. Ukraine 1991-2007: Essays on Modern History. Kiev: Our Hour, 2008. 480 p.).
Касьянов Г. В. Система владних вщносин у сучаснш УкраУш: групи штересу, клани та олiгархiя // УкраУнський юторичний журнал. КиУв: '^ез-продукт", 2009. Вип. 1. С. 160-180 (KasyanovG. V. Power Relations System in Modern Ukraine: Groups of Interests, Clans and Oligarchy // Ukrainian Historical Journal. Kiev: Diez-product, 2009. Vol. 1. P. 160-180).
Лэйн Д. Оранжевая революция: «народная революция» или революционный переворот? // Полис. 2010. № 2. С. 31-53 (Lane D. The Orange Revolution: 'People's Revolution' or Revolutionary Coup? // Polis. 2010. N 2. P. 31-53).
Макфол М. Пути трансформации посткоммунизма // Pro et Contra. 2005. Т. 9, № 2 (29). С. 92-107 (McFaul М. Transition from Postcommunism // Pro et Contra. 2005. Vol. 9, N 2 (29). P. 92107).
Манн М. Автономная власть государства: истоки, механизмы и результаты // Масловский М. В. Социология политики: классические и современные теории: учеб. пособ. М.: Новый учебник, 2004. С. 109-119 (Mann M. Autonomous Power of the State: Sources, Mechanisms and Results // Maslovsky M. V. Sociology of Politics: Classical and Modern Theories. Moscow: New Textbook, 2004. P. 109-119).
Масловский М. В. Веберовская концепция патримониализма и ее современные интерпретации // Социологический журнал. 1995. № 2. С. 95-109 (Maslovsky M. V. Weberian Conception of Patrimonialism and Its Modern Interpretations // Sociological Journal. 1995. N 2. P. 95-109).
Масловский М. В. Исследования советского общества в неовеберианской исторической социологии // Социологический журнал. 2001. № 4. С. 5-14 (Maslovsky M. V. Study of Soviet Society in Neo-Weberian Historical Sociology // Sociological Journal. 2001. N 4. P. 5-14).
Мациевский Ю. Смена, транзит или цикл: динамика политического режима в Украине в 2004-2010 гг. // Полис (Политические исследования). 2010. № 5. С. 17-37 (Matsievsky Y.
Change, Transit or Cycle: Dynamics of the Political Regime in Ukraine in 2004-2010 // Polis (Political Studies). 2010. N 5. P. 17-37).
Осипян А.Л. Образ империи в исторических гранд-нарративах и политике памяти Украины: прошлое в контексте национального строительства // Перекрестки. 2010. № 3/4. C. 22-70 (Osipyan A. L. Empire's Image in the Ukrainian Historical Grand-Narratives and Politics of Memory: the Past in Nation-building Context // Crossroads. 2010. N 3/4. P. 22-70)/
Рябчук М. Возможно ли пошатнуть «шантажистское государство»? // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2004. № 1. С. 35-40 (Ryabchuk M. Is It Possible to Shake 'Blackmail State'? // Reserve Stock: Debates on Politics and Culture. 2004. N 1. P. 35-40).
Снеговая М. Неопатримониализм и перспективы демократизации // Отечественные записки. 2013. № 6 (57). С. 135-145 (Snegovaya M. Neo-Patrimonialism and Democracy Perspectives // Patriotic Notes. 2013. N 6 (57). P. 135-145).
Теобальд Р. Патримониализм // Прогнозис. 2007. № 2. С. 166-176 (Theobald R. Patrimonial-ism // Prognosis. 2007. N 2. P. 166-176).
Травин Д. Я. Семидесятнутые — анализ поколения: Препринт М-25/11. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2011. 36 с. (Travin D. Ya. The Seventiers — A Generation Analysis: Preprint М-25/11. St. Petersburg, 2011. 36 p.).
УмландА. «Оранжевая революция» как постсоветский водораздел: демократический прорыв в Украине, реставрационный импульс в России // Континент: литератур., публицист. и ре-лигиоз. журнал. 2011. № 147 (январь-март). С. 469-478 (UmlandA. "The Orange Revolution" as a Post-Soviet watershed: a Democratic Breakthrough in Ukraine, Restoration Impulse in Russia // Continent. 2011. N 147 (January-March). P. 469-478).
Фисун А. А. Демократия, неопатримониализм и глобальные трансформации: Монография. Харьков: Константа, 2006a. 352 с. (Fisun A. A. Democracy, Neo-Patrimonialism and Global Transformations: Monograph. Kharkov: Constant, 2006a. 352 p.).
Фисун А. Политическая экономия «цветных» революций: неопатримониальная интерпретация // Прогнозис. 2006b. Т. 3, № 7. С. 211-244 (Fisun A. The Political Economy of 'Color' revolutions: Neo-Patrimonial Interpretation // Prognosis. 2006b. Vol. 3, N 7. P. 211-244).
Фисун А. Постсоветские неопатримониальные режимы: генезис, особенности, типология // Отечественные записки. 2007. № 6. С. 8-28 (Fisun A. Post-Soviet Neo-Patrimonial Regimes: Genesis, Features, Typology // Patriotic Notes. 2007. N 6. P. 8-28).
Ф'юун О. Помаранчева револю^я i демократична консолща^я // Агора. Вип. 4: Подолання розбiжностей — розвиток особливостей. Киев: Стилос, 2006. С. 52-57 (Fisun A. The Orange Revolution and Democratic Consolidation // Agora. Vol. 4: Differences Overcoming — Features Development. Kiev: Stylos, 2006. P. 52-57).
Швырков А. И. Украина: закономерности распада // Полития. 2014. № 2 (73). С. 34-47 (Sh-vyrkov A. I. Ukraine: Patterns of Decay // Politeia. 2014. N 2 (73). P. 34-47).
Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999. 416 с. (Eisenstadt S. Revolution and the Transformation of Societies: A Comparative Study of Civilizations. Moscow: Aspect Press, 1999. 416 p.).
Darden К. A. Blackmail as a tool of state domination: Ukraine under Kuchma // East European Constitutional Review. 2001. Vol. 10, N 2-3 (Spring-Summer 2001). P. 67-71.
Lipset S. M., Rokkan S. Party System and Voter Alignments. New York: The Free Press, 1967. 554 p.
Médard J.-F. "The Underdeveloped State" in Tropical Africa: Political Clientelism or Neo-Patri-monialism? // Private Patronage and Public Power / (ed. by Ch. Clapham. London: Frances Pinter, 1982. P. 162-192.
Revolution in Orange: The Origins of Ukraine's Democratic Breakthrough / eds A. Aslund, M. McFaul. Washington, DC: Carnegie Endowment for International Peace, 2006. 216 p.
Roth G. Personal Rulership, Patrimonialism, and Empire Building in the New States // World Politics. 1968. N 20 (2). P. 194-206.
Skocpol T. Bringing the State Back in: Strategies of Analysis in Current Research // Bringing the State Back in / eds P. Evans et al. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 3-37.
Zon H. van. Political Culture and Neo-Patrimonialism Under Leonid Kuchma // Problems of Post Communism. 2005. Vol. 52, N 5. September-October. P. 12-22.
