CC BY
18
МАЛЕНЬКИЕ ДЕТИ — ЭТО НЕ МАЛЕНЬКИЕ ВЗРОСЛЫЕ
Ю.Н. Горбатых, детский хирург высочайшего мастерства
— Хирургом хотел стать, еще учась в медицинском институте. И никем, кроме хирурга себя не мыслил. Учитывая мой хороший средний балл, при распределении мне предложили на выбор Институт травматологии и ортопедии и Институт патологии кровообращения. Не раздумывая, выбрал клинику Мешалкина. В то время она располагалась на базе больницы Сибирского отделения Академии наук, занимала два с половиной этажа, было в ней пятьдесят детских и около семидесяти взрослых коек. Все операции выполнял практически один Евгений Николаевич Ме-шалкин. Искусственное кровообращение применялось редко. В то время существовало централизованное распределение и вся аппаратура оседала в клиниках Москвы, до нас мало чего доходило. ,
Окончил я лечебный факультет, а попал в отделение детской хирургии, которым заведовал Григорий Дмитриевич Мезенцев. У Евгения Николаевича Мешалкина существовала методика, по которой он раз в год или два года менял сотрудников местами, делал ротацию, как сейчас говорят. Мы этот день называли "юрьевым". Методика шефа была направлена на то, чтобы вся молодежь, прибывающая в институт, как можно в большем объеме изучила кардиохирургию. В детской хирургии отработал два года. Мы — шестеро выпускников Новосибирского мединститута,— были первыми, пришедшими в уже известную в стране кардиохирургическую клинику, прямо со студен-
ческой скамьи. Это было в 1976 году. И с нами носились, как с писаной торбой. Профессора читали нам лекции по биохимии, фармакологии, преподавали специализированные (по кардиохирургии) дисциплины. Запомнились лекции, которые читал Евгений Николаевич Мешалкин. Они — ясные, четкие, логически выстроенные,— схватывались памятью моментально и остались в ней навсегда.
Кардиохирургия врожденных пороков сердца уже в то время стояла во главе угла. Она актуальна и интересна с той точки зрения, что врожденные пороки
значительно многобразнее в сравнении с приобретенными, их больше самих по себе. И коррекция у всякого порока разная. Даже при одном и том же пороке существуют различные способы коррекции, в зависимости от его анатомии. .
— Скажите, в то время оперировали совсем маленьких детей?
— Очень мало. Кардиохирургия раннего возраста находилась еще в зачаточном состоянии. Не было специального оборудования, методик лечения, а самое главное это то, что эти детишки не попадали к нам потому, что врачи на местах — кардиологи, ревматологи, не говоря уже о терапевтах и педиатрах,— не знали сами, что с ними делать. В медицинских институтах детскую кардиохирургию, как таковую, не преподавали, проходили в детской патологии врожденные пороки сердца "галопом до европам", а как их лечить, что
с ними делать,— такой методологии не было. Схема консультаций, система отбора больных детей на кардиохирургическое лечение,— еще только формировались. Не было ультразвуковой диагностики, она в мире еще только зарождалась; кабинетов внутрисердечных методов исследования в стране можно было по пальцам пересчитать. Поэтому диагноз врожденного порока сердца очень трудно было поставить. В силу этих обстоятельств оперировались дети более старшего возраста, в основном, с трех, пяти лет. Другая проблема заключалась в том, что гипотермия была;умеренная, температура опускалась во время анестезии до-тридцати двух градусов,; что давало небольшой промежуток* времени выключения кровообращения, следовательно, над хирургом всегда довлел фактор времени, поэтому на операцию отбирались дети с не очень осложненными пороками. Отсутствовала и дыхательная;, аппаратура, приемлемая! для маленьких детей, Приходилось подчас ночь напролет вентилировать детей руками. Анестезиологи сидели, сменяли друг друга, всю ночь1 мешком дышали за ребенка. Все это сдерживало1 кардиохирургию маленьких детей.
Два года отработав в детской хирургии, по-"юрьеву" дню попал в» отделение приобретенных пороков сердца. Работал в женском отделении. И там самостоятельно выполнил первую кардиохи-рургическую операцию. Это было в 1978 году, ровно через два года после начала моей работы в НИИ патологии кровообращения.» Помог случай. Больной была назначена операция, я должен был ассистировать оперирующему хирургу, а он внезапно заболел, грипп свалил с ног. Больная уже лежала на столе, мы ей открыли грудную клетку, концы назад отрезали. Что делать? В соседней операционной работал Евгений Николаевич. Обратились к нему, объяснили ситуацию. Ладно, ответил он, сейчас закончу основной этап операции, подойду к вам. Думал, закончит, подойдет, сделает. Пять минут прошло. Подходит: "Что у тебя?" — спрашивает. Ответил. "Ревизию сделал?" —"Сделал".— "Стеноза нет?" — "Нет". — "Делай сам, а я посмотрю". Так под его взглядом я сделал митральную комиссуротомию. Все прошло нормально, первый блин не оказался комом.
В этом отделении я отработал два года. Затем мы переехали в новый корпус и еще три года я отработал в отделении приобретенных' пороков
.сердца. Так что. мой путь к грудничковому возрасту был зигзаообразный.
В очередной "юрьев" день меня подняли на четвертый этаж, в отделение патологии малого круга, которым заведовала Елена Евгеньевна Яи-тасова. В это время количество операций резко возросло, она оперировала не только подростков, но и детей раннего возраста. Мы со Стениным ей ассистировали. Хирургию врожденных пороков мы начали осваивать у нее и под ее руководством. Было с чем сравнивать: Я видел, как оперировал Евгений Николаевич. Техника Елены Евгеньевны значительно отличалась от техники Евгения Николаевича. Когда он начинал кардиохирургию, все нужно было делать в условиях гипотермии очень быстро, над хирургом постоянно висел фактор времени. Шли на операцию с четко разработанным планом, многие этапы операции выполнялись заранее. Стяжки нитками делались Широкими,— это для того, чтобы не накладывать много швов: Когда переехали сюда', сроки окклюзии существенно увеличились, появилась возможность удлинить процесс операции, значит и отшлифовать технику. Возможно, у Елены Евгеньевны и раньше была техника филигранной. Каждый хирург, опираясь на свой темперамент, свои взгляды на патологию, выбирает свой методику работы. Формируясь как хирург, я что-то взял от Евгения Николаевича и что-то от Елены Евгеньевны. Поэтому считаю их обоих Своими Учителями. Фактически ни у кого, кроме них, я не учился. Ассистируя Елене Евгеньевне, мы понимали друг друга с полуолова. Что требуется от ассистента? Первое — не мешать хирургу, вторая заповедь'— помогать хирургу, а третья — по возможности оперировать самому. Наша совместная работа всегда была успешной. Елена Евгеньевна увидела, что, в принципе, я сам кое-что могу, стала доверять мне оперировать.
Именно под ее руководством я и начал оперировать врожденные пороки сердца.
— Ваш Учитель — Елена Евгеньевна считает, что филигранного мастерства кардиохирург достигает, работая с ребятишками младенческого возраста, ибо они требуют к себе особого подхода, особой отточенности мастерства и т.п.
— Чем меньше область, на которой оперируешь, чем меньше ребенок, чем меньше сердце, тем деликатнее, естественно, нужно с ним обращаться. Мельче работа, нежнее должно быть от-
ношение к тканям. Есть кардиохирурги, которые никогда в принципе, в силу своего темперамента, характера, не смогут оперировать маленьких детей. С детства, а может быть и генетически, заложено,так, что человек, скажем, может быть хорошим плотником, а у другого в характере заложено стать мастером-краснодеревщиком и делать высочайшего класса скрипки. И у взрослых больных, скажем при .сосудистых: операциях, при, аорто-коронарном шунтировании,— там тоже очень деликатная и мелкая работа. При клапанном протезировании работа может казаться более грубой, но на самом деле и там хирург должен обладать высокой, чувствительностью. Через инструменты хирург чувствует где колоть, насколько глубоко, а когда специалист набирается опыта, приходит уверенность. Высокое мастерство может прийти к каждому, однако у каждого свой потолок. Кому-то от. Бога дано больше, кому-то; меньше. В нашей профессии нельзя быть ремесленником, в ней есть проблемы как предоперационные, так и послеоперационные. Не зря один из, знаменитых хирургов сказал: "Мастерстве хирурга определяется не тем, сколько он сделал операций, ,а от скольких, сумел отказаться". Мне кажется, здесь не вся истина, но. какая-то ее доля есть. К хорошими рукам нужна светлая головау= которая должна работать впереди ,рук, на подсознании, однако и руки хирурга —»не самое последнее дело. Мне повезло в том, что!,я стал формироваться как кардиохирург, детский кардиохирург, под руководством Елены Евгеньевны. Под воздействием ее любви к точной, мелкой, кропотливой,-филигранной работе. И, я прикипел к детской кардиохирургии. Мне теперь ка-
жется, что все остальное — второстепенно. Была возможность заниматься и приобретенными пороками сердца, и коронарной хирургией, но мне это не: интересно. Здесь же, на мой взгляд, очень широкий круг как теоретических, так и практических познаний.
По мере того, как оснащалась клиники аппаратурой, как нарабатывался опыт послеоперационного выхаживания, мы все ближе подбирались, к младенческому возрасту. Маленькие дети — это не маленькие взрослые. У них совершенно другая система жизнеобеспечения, система гомеостаза, она по-другому сформирована,— более подвижна, лабильна. И незначительные изменения, которые происходят в организме, могут привести к критическим состояниям. Предел между безопасностью и чрезвычайной опасностью; здесь очень маленький. У человечка еще не сформированы процессы приспособления к жизни как внутри организма, так и к условиям окружающей среды: Оперируя кроху, мы берем на себя.функцию его дыхания, функцию сердечно-сосудистой системы и так далее. Шаг за шагом, от экстренных операций к плановым, мы формировали хирургию раннего детского возраста. ? ; '
Лет через пять после работы в новом; корпусе, нас с Александром Михайловичем Караськовым перевели в отделение детей раннего возраста./Затем он ушел в коронарную хирургию, а я остался здесь.* И вот уже десять лет работаю в кардиохирургии раннего возраста..
— Сколько вы сделали операций на сердце?
—.Где-то около двух тысяч ; Молодежь подрастает, уступаю ей место за операционным столом.
\
